Чернильная водка

На самом деле, Гирш никогда не был скрягой. Просто деньги и другие ресурсы любили счет. А он умел их считать, как никто. Наверное, за это его и ценили на заводе, где он всю жизнь работал главным и единственным бухгалтером, не чуя ни выходных, ни праздников, таская гроссбухи домой и получая истинное удовольствие от циферок и бумажек. Так он и сиживал долгими вечерами под тусклой лампой, сводя дебет и кредит, сверяя актив и пассив, завороженный, словно поэт в Болдино или токующий тетерев, прерываясь только на ужин с семьей или какое-либо уж совсем неотложное дело.

В один из таких вечеров в маленькой, но зато отдельной квартире Гирша зазвонил телефон.

— Григорий Соломонович! — На том конце провода зазвенел бодрый голос секретарши. — Захватите завтра с собой какую-нибудь пустую бутылку!
— З-з-зачем? — Вечно пляшущие в голове Гирша цифры ненадолго уступили место искреннему недоумению. — Что-то случилось?
— Случилось, случилось! — хохотнул голос. — Шефская помощь от вино-водочного, будем самым ценным работникам премию разливать!

В «самые ценные» Гирша записали давно: он был предан любимому делу, не врал, не воровал, не изворачивался, всегда понимал, когда начальству требуется прикрытие или помощь. Его заметили почти сразу, когда юный Гирш Соломонович Лейберман пришел на завод в качестве делопроизводителя с дальним прицелом — сменить на посту бухгалтера МарьИванну, рвущуюся на пенсию, к огороду и внукам. Собственно, в преемнике МарьИванну не устраивало только одно — вот эти самые нерусские имя и фамилия. С не поддающимся русификации отчеством Гриши, Гришеньки, Григория со временем все смирились, фамилию же упоминали редко.

Гирш озабоченно поскреб карандашом проплешину на макушке, как с ним случалось только в конце отчетного периода или перед проверкой «с самого верха». Задачка была не из легких: бутылок в доме не хранили. Если и появлялась одна-другая, то непременно молочная, которая, опустев, отправлялась в пункт стеклотары. Но отказываться от пусть даже жидкой, но премии было не в характере главбуха. И в потайном шкафчике нашлось спасение для встревоженной бухгалтерской души: красивая бутылка синего стекла с целехонькой пробкой, неясно кем, когда и зачем туда спрятанная, но так вовремя обнаруженная. И, что важно, примерно литрового объема, а не какое-нибудь 0,5!

Гирш второпях запихнул бутылку в свой коричневый портфель и поспешил вернуться к столу: шел конец марта, сами понимаете, что это такое. И снова безбрежная феерия чисел захватила его воображение, закружила в магическом хороводе…

Утро было как утро. Секретарь зашла в бухгалтерскую каморку «за тарой», но часом позже вернулась с загадочным выражением лица и еще некоторое время оставалась там же: ей жизненно необходимо было увидеть, что же будет дальше. Решительным жестом она водрузила на стол главбуха редкой красоты сосуд: литровую бутыль белого стекла с синими подтеками и совершенно синей жидкостью внутри. Впавший в ступор Гирш за долю секунды посчитал убытки и возможные последствия, затем уверенно протянул руку, взял склянку и спокойно засунул ее обратно в портфель. Он, конечно же, вспомнил, как дама из профсоюза однажды принесла ему большую бутылку чернил из какой-то «неучтенки», чтобы он «дома свои не тратил». Вспомнил, содрогнулся изнутри. Но бровью не повел.

— Спасибо, Лидочка! — Он улыбнулся ошеломленной секретарше и снова нырнул в пучину отчетов.

Дальнейшая судьба Лидочки нам неизвестна, но у Гирша на ближайшие три недели появилась привычка чинно и степенно выпивать перед ужином пятьдесят граммов синей водки в качестве аперитива.

— Пап, зачем ты это делаешь? — давясь смехом и гречкой, спросил его однажды сын Борька.
— Для аппетита! — гордо ответил Гирш. — Полезно выпить пятьдесят грамм перед едой.
— А почему так мало? — не унимался сын. — У тебя вон, целый литр!
— Так это… Отравиться страшно!