Молчание

Машина отъезжала. На заднем сидении сидел мальчишка и смотрел на неё огромными синими глазами. Он дернул рукой, чтобы помахать ей на прощание, но рука его зависла в воздухе. Так обычно человек осекается, едва начав говорить.  Уловив это, она сама стала ему махать, и он в ответ замахал ей.
Дождавшись, когда автомобиль скроется из виду, она вернулась во двор. Люди, сидевшие на скамеечке, повскакивали. Кто-то видел ее уже сегодня. Кто-то, приехавший недавно, здоровался и, тщетно пытаясь скрыть любопытство, разглядывал её.  Она приглашающим жестом позвала очередного гостя пройти с ней. Преодолев семь каменных ступенек с легкостью удивительной для ее лет, она остановилась, открыла дверь и пригласила гостя в дом.
Они были ее гостями. Гостями, а кем же еще. За десяток лет, что она жила здесь, гости бывали разные. Кто-то приезжал на час- два. Кто-то просился остаться на ночлег. А кто-то задерживался и на недельку.
Гость уже шагнул в корридор, залитый солнцем. Через галерею (такая форма окон, модная когда-то) солнце проникало полностью в дом - ни один лучик его не терялся в дороге.
Гость замешкался, видимо не зная, куда направиться. Тогда она обошла его. Присела на свой стул и, кивнув на стул напротив, улыбнулась. Гость сел. Он сел на краешек стула. Улыбнулся. Потом немного больше места занял на стуле. Но словно постеснялся так тут рассиживаться, снова сдвинулся на край.
Она снова улыбнулась, но улыбка ее была другой, извиняющейся что ли. Она встала и вошла в комнату. Ее не было несколько минут. Эти несколько минут ее отсутствия позволили гостю найти более или менее удобное местно на стуле, оглядеться вокруг и, наконец понять, где он очутился.
Это был коридор старого сельского дома с галереей. Гость сидел лицом к галерее. Он мог видеть небольшое поле, а за полем старую, военных лет постройки школу, а за школой горы, и справа горы, и слева горы. Он мог видеть, при стопроцентном зрении конечно же, вдалеке слева от себя участок дороги, по которой время от времени мелькали автомобили размером как  божьи коровки. Но чаще всего, гости впервые попавшие сюда, ничего этого не видели. Многие из них, приехав повторно, и в третий, и в четвертый раз, удивлялись тому, что словно прозрели после первого, второго, а то и третьего "слепого" своего приезда. Некоторые из них могли рассказать лишь о том, что слышали ветер, дребезжащий металлическим тазиком о каменный забор, или звучащий в струнах проводов. В основном все говорили о тишине. О такой тишине, которую они никогда раньше не слышали.
Прошло несколько минут, и хозяйка вернулась. Она несла в руках небольшой поднос, на котором стояли два стакана с горячим чаем, тарелка с сыром и домашним хлебом. Гость подскочил, чтобы помочь. И она позволила ему это сделать. Отдала поднос, и села на свое место, спокойно наблюдая за тем, как тарелка с хлебом и сыром и стаканы с чаем перекочевали на стол. Гость сел. Но уже как-то по-другому. Словно то, что он огляделся, и то, что помог хозяйке, дали ему право почувствовать, что он здесь не лишний, а может быть даже немного желанный. Хозяйка  взяла свой стакан двумя руками и отпила глоток,  глядя на гостя поверх стакана, и указывая ему на его стакан. Гость тоже отпил и отставил стакан.
Хозяйка же свой стакан положила подле себя,  свои ладони сложила на стакане, и поверх них опустила свой подбородок.  Она была готова слушать. Собственно за этим сюда и приезжали.
Да. Она молчала. Молчала несколько лет. Раньше, когда она только поселилась здесь, и к ней стали приезжать люди,  она еще что-то говорила своим гостям, задавала какие-то вопросы, которые помогали человеку начать говорить, а выслушав их, она утешала их словами, успокаивала. И не то, что у неё это не получалось - использовать  слова. Нет, очень даже получалось. Просто через какое-то время, она поняла, что здесь не нужны слова. Ведь она сама сюда приехала за тишиной. И значит людям, которые стали тянуться сюда вереницей паломников, тоже нужна тишина. И она перестала говорить. Сначала она еще здоровалась с гостями, но и эта необходимость отпала. Она здоровалась с ними кивком головы, улыбкой, объятием. Она и прощалась с ними так же.  Этого было более, чем достаточно.
Она молча сидела напротив своего гостя. Открытая для него. И гость, преодолев свое смущение, начинал говорить. Это были очень разные рассказы. Каждый ведь приезжал со своей болью, своим страданием, своим насущным вопросом.
Объединяло эти рассказы то, что  люди, начиная повествовать издалека, желая лучше  объяснить свою историю, порой сами осекались, и взглянув в глаза хозяйке, говорили: "Ой, нет, это не главное!" Она  кивала, и гость начинал снова говорить. И снова осекался. И так могло продолжаться много раз. Это было похоже на руку скульптора, отсекавшего ненужные участки глины, чтобы дойти до нужной формы. Иногда, дойдя до ГЛАВНОГО, гость замолкал. Он сидел молча напротив хозяйки, смотрел на неё недоуменно, пытаясь осмыслисть, почему ему нужно было приехать сюда, чтобы дойти до этого главного.  Это был очень частый взгляд. Она в ответ улыбалась и пожимала плечами.
Иногда гостю было достаточно этого - дойти до главного. Он, еще не до конца придя в себя, благодарил ее, и извинившись, что побеспокоил, вставал. Вставала и она, чтобы проводить гостя. Она всегда так делала. Провожала гостей. И встречала новых.
Иногда дойти до главного было половиной дела. Потому как это главное вскрывало человеческую душу, полную обид, боли, злобы и ненависти. И гость, внезапно осознав  всю тяжесть своей ноши,  словно просил у неё разрешения оставить ее здесь. И она разрешала. И тогда гость доставал свои камни один за другим и складывал их, складывал, складывал. Камни были разными. У кого-то большими булыжниками, такими, из каких был выстроен этот дом. У кого-то плоскими и острыми, такими камнями здесь выкладывали стены сараев и заборы. Кто-то  в душе обнаруживал червя. Такого небольшого  ужа. Вроде бы и не злостный аспид, а всё же как-то нехорошо с ним жилось. И с ее молчаливого разрешения уж тоже оставался с ней. И много всякого разного люди открывали здесь для себя. Открывали и отдавали ей. И она принимала. Потому что знала, что из камней можно сложить дома и сараи, ужа отпустить в луга... И всё остальное, тяжким грузом давившее человеческую душу, тоже примет земля.
Она молчала. Люди говорили. Они говорили и находили ответы на свои вопросы. Они находили слова утешения сами для себя. Они находили выходы из сложных ситуаций и находили ответы на вопросы, как и почему они туда попали. Они находили силы жить свои жизни. Они находили всё это в себе.
Иногда гость не говорил. Он сидел напротив нее и молчал. И это она разрешала своим гостям. Посидеть с ней и помолчать.
Мальчишка с синими глазами... Он просто сидел и молча смотрел на нее. Потом встал со своего стула, обошел стол и попытался взобраться ей на колени. Мать ребенка дернулась, чтобы остановить мальчика, но взгляд хозяйки  остановил её. Она помогла ему. Он обхватил руками её шею и прижался к ней всем телом. Она обняла его. Они сидели так с минуту или две. Потом малыш поднял на неё свои глазищи, и улыбнулся во весь рот. Она улыбнулась ему в ответ. Он соскочил с ее колен и побежал к матери со словами: "Пойдем, мам!" Мать плакала. Он снова говорил после полугодового молчания.
Кто-то был здесь однажды. Кто-то приезжал время от времени.  Были и те, кто приезжал на побывку, помогал по хозяйству, помогал собирать мяту, а главное приезжал помолчать. Помолчать и послушать себя.