Уравнение Дирака

(новелла)

Если что-то в этом квантовом мире и было возможным в последней степени, то это что-то было их любовью. Он физик, аспирант, она модель – что может быть менее совместимым, чем это? И всё-таки благодаря судьбе, носящей имя Теория относительности, они совместились.
…Миленой её назвала мама – актриса, болезненная и прозрачная, умершая, когда дочери было всего десять лет – не пять, и не пятнадцать, и оттого смерть эта была воспринята девочкой неприемлемо понимаемо. Отец, кинорежиссёр, промучившись в тоскливом одиночестве без женщины едва ли больше года, сплавил дочь своей матери и женился снова – и снова на актрисе, пышной, жизнерадостной, совсем не любившей детей.
И девочка росла, как в поле трава, – свободно, просторно и сорняково, не понимая никого, но и не требуя ни от кого понимания, и, может, именно поэтому, когда Александр, такой живой и такой настоящий, переступил границу её свободы, она отчаянно и пылко его полюбила. К тому же, кроме своей настоящести Саша имел ещё одно существенное достоинство – он был из профессорской семьи, и этого, кажется, достаточно, чтобы больше не говорить о нём ничего: и так всё понятно.
Сложно теперь уже вспомнить, где они встретились в первый раз – то ли в университетском кафе, то ли вечером у мостов, то ли где-то ещё, только любовь их началась внезапно поздним весенним утром, бессолнечным, переходящим в тотальную пасмурность, когда не видно границ низким, пепельным – цвета текущей скорби – облакам, сплошным одеялом накрывающим землю, и когда ветры поют в тональности плотной печали.
Через две недели Александр окончательно понял, что хочет прожить свою жизнь с Миленой – в любви ли, в печали, в болезни ли, в здравии, и, так как он занимался серьёзной физикой, Милена не нашла никаких оснований ему отказать. Так их жизни стали плавно меняться при поворотах внешнего пространства.
Много книг пишется о любви – это самые страшные книги, страшнее триллеров и хорроров: они обманывают тех, кто жаждет чувств, потому что показывают то, чего совершенно не существует на свете. Разве что только… За исключением исключений. Видимо, именно подобного рода исключения и порождают легенды о страсти и тоску по любви – потерянной и рафинированной, сказанной лживыми устами поэтов, каждая строка которых наполнена ядом сомнительной любовной трагедии с привкусом тлетворности жизни, и самыми невыносимыми стоками из них звучат «во веки вечные» и «жили они долго и счастливо и умерли в один день».
И всё же вопреки всему Милену и Александра связывала именно такая любовь, о которой только и смеют писать поэты. И их субъективные миры взаимообусловленно колебались в пределах одной безумной нейронной сети.
Александр был часто и долго занят, и тогда Милена мирно сидела рядом с ним, на диване, и что-то читала. Иногда она подходила к нему и нежно его целовала. Время от времени она задумчиво интересовалась, чем он сейчас занимается, и он всегда ей рассказывал что-то волшебное о физике, ничего, кажется не имеющее общего ни с действительностью, ни с реальностью, и больше похожее на мифы и на легенды.
– Что это? – склонившись над столом, спросила Милена, увидев какую-то загадочную формулу.
–. Это уравнение Дирака: (; + m) ; = 0, и оно самое красивое из всех уравнений в физике, – Александр притянул её к себе.
Она смеялась долго, а потом вдруг задумалась.
– Это действительно очень красиво? О чём оно, это уравнение?
– Оно описывает феномен квантовой запутанности, которая заключается в том, что, если две системы взаимодействуют друг с другом в течение определённого периода времени, а затем отделяются друг от друга, то их можно описывать как две разные системы, однако они уже существуют как иная – одна уникальная. То, что происходит с одной системой, продолжает влиять на другую, даже на расстоянии световых лет. Именно это и называется квантовой запутанностью или квантовой связью.
Милена ещё раз посмотрела на уравнение: физические знаки, имеющие приписываемое им одними людьми по договорённости с другими людьми значение, каким-то потрясающим образом символически объясняли им, не владеющим миром, но владеющим информацией, необъяснимое.
– И это работает? Как?
Саша обнял её:
– Это релятивистски инвариантное уравнение движения для биспинорного классического поля электрона. Оно содержит такие решения, которые соответствуют состояниям с отрицательными значениями энергии для свободного движения частицы, что возможно только в квантовой теории. В нём действительный физический смысл переходов на уровни с отрицательной энергией обусловлен возможностью взаимопревращения частиц. При этом переход электрона из состояния с отрицательной энергией в состояние с положительной энергией и обратный переход интерпретируются как процесс образования пары электрон-позитрон.
Александр был увлечён, глаза его блестели, и он всё сильнее и сильнее сжимал в своих объятиях Милену. И она сидела внимательно, накручивая локон на палец правой руки.
– Аномальный магнитный момент этих частиц свидетельствует об их внутренней структуре и экспериментально подтверждает их кварковое строение, описывая не амплитуду вероятности для одного электрона, а величину, связанную с плотностью заряда и тока дираковской частицы. Всё это принимается при рождении и уничтожении частиц.
Александр глубоко замолчал.
– А если на человеческом языке? – Милена поцеловала его затяжным поцелуем.
Он рассмеялся, когда она отпустила его, расцепив руки.
– Если на человеческом языке, то это будет примерно так: две преобразовывающие положительную и отрицательную энергию частицы, которые в какой-то момент были до этого связаны, остаются связанными навсегда. И это происходит, несмотря на возникающее между ними расстояние, и, даже если они находятся на противоположных концах вселенной, связь между ними мгновенна.
– Это действительно очень красиво… А мы можем быть частицами уравнения Дирака?
– Мы ими являемся, потому что мир – это безумная нейронная сеть, описываемая формулами и уравнениями квантовой механики. И сеть эта настолько же безумна, насколько безумна наша любовь.
…Истекли два безоблачных, полных равновесного счастья года, по истечении которых семьёй Александра было принято решение переехать жить в США: отец молодого человека получил там работу – прекрасную должность профессора кафедры ядерной физики, а сам Александр – возможность защитить диссертацию.
Милена решила ехать за Александром. Она подала заявление в модельное агентство «Storm Los Angeles» и вскоре получила от него приглашение: её брали в основной штат.
Казалось, проблема была решена.
Но в один пересушенный солнцем летний день Милене позвонил отец Александра и попросил её встретиться с ним где-нибудь на нейтральной территории. Они выбрали Starbucks на Арбатской.
– Девочка, милая моя, – начал Сергей Валентинович, – когда закончились их скупые приветствия, – поймите: вы в жизни Александра временны. Его ждёт большая наука. Его предназначение не женщины и не деньги, не роскошная жизнь и не белоснежные яхты, его предназначение – квантовая механика. И если вы любите его – действительно любите! – вы должны его отпустить.
– Мне тоже не нужны деньги. Мне нужен Александр, – упрямилась Милена.
– Не смешите меня, дорогая, – профессор Петровский начал противно вздрагивать от квакающих смешков. Он смеялся так, будто, будучи богом, точно знал, кому и что нужно. – Вы давно себя в зеркало видели?
Милена насупилась.
– Вы не просто красивы, вы шикарны! Других слов у меня для того, чтобы вас описать, нет. И ваша красота – самое главное в вашей жизни. Это то, что будет управлять всем в ней – и вами, и людьми вокруг вас. Вас все будут видеть, вас все будут замечать. Вокруг вас всегда будет много мужчин, и вы никуда от этого деться не сможете. Это ваша судьба и ваша кара. Конечно… – он немного помолчал, – я знаю, что вы девушка умная, Александр мне о вас кое-что рассказывал. Вы даже знаете уравнение Дирака, а это, я вам скажу, сейчас весьма большая редкость, потому что даже не каждый профильный выпускник университета его знает. Но, поверьте мне, никому и никогда не будет дела до того, что вы это знаете, равно как теорему Максвелла, или теорему Эренфеста, или все прочие теоремы. Вы можете знать всю диалектику и даже всю термодинамику, но важно ли это, если у вас такие ноги? – он плавным движением руки провёл по воздуху сверху вниз, символически указывая на ноги Милены.
Они погрузились в молчание, уставившись в кружки только для вида заказанного кофе.
– Может показаться, что Бог дал вам всё, – прервал надрывное молчание Сергей Валентинович, – но такого быть не может. Где-то непременно будет пробоина. Или что-то ещё. И вы должны распорядиться своей жизнью так, чтобы как можно меньше затрагивать чужие судьбы, чтобы как можно меньше жизней от вас пострадало.
– Почему же вы думаете, что всё, что вы говорите, не должно подлежать сомнению? – Милена сжала чайную ложечку так, что пальцы её побелели.
– Потому что я физик.
– И что с того? – не имея иных аргументов, Милена, театрально взмахнув руками, скривила губы.
– Видите ли… Физики были первыми, кто доказал, что Бога нет. И первыми, кто отменил своё доказательство. И именно физические формулы и теории сейчас объясняют то, что объяснению подлежать не может. Может быть, сам Бог – физик, – он улыбнулся мягкой и какой-то непререкаемой улыбкой. Спорить с ним вовсе не хотелось.
– То есть вы считаете, что вы праве говорить от имени Бога? – вскинулась опять Милена.
– Да, если Бог – это квантовая механика.
– Какая ерунда!
– Но вы же не будете отрицать, что Бог – это Абсолют?
– Нет, не буду.
– А что может быть Абсолютом, если не относительность?
Милена от злости только развела руками.
– Жизнь всё равно разведёт вас, вы увидите – с моей помощью или без. Но лучше это сделать сейчас, пока всё не стало настолько запутанным, чтобы мучиться потом всю оставшуюся жизнь. Больше, наверное, я ничего говорить не буду. Ваша жизнь – ваше решение. Но, так или иначе, а Александр поедет работать в Массачусетский университет, хотите вы этого или нет.
– Я хочу…
– Тогда просто отпустите ситуацию. И жизнь всё сама расставит по местам.
– Мне бы вашу безотносительную степень уверенности в правильности жизни. Но я не физик…
– Для этого, дорогая, не надо быть физиком. Для этого надо просто пропускать жизнь через себя, не сопротивляясь ей.
– А как же уравнение Дирака?
– Уравнение Дирака? О чём вы? Смешная какая… Девочка моя, уравнение Дирака – это о физике, а не о любви.
И отец Александра ушёл, сопровождаемый относительной теорией и относительной тишиной.
…Сначала Милена была сильно раздражена, потом раздражена ещё больше, а потом гнев её стал выплёскиваться через край, но очень рационально, и она задумалась о том, что сказал ей профессор Петровский.
Каждому его слову у неё было своё противопоставленное объяснение, но, в общем и целом, что-то сильно смущало её. Что-то, что смутно казалось ей чем-то таким, что люди зовут судьбой. И вдруг, совсем не желая того, она ощутила страх, трепещущий на самых кончиках пальцев, их обездвиживая, – страх того, что, так или иначе, они с Александром будут расставлены по разным мирам, и если это не сделает она, то это сделает кто-то другой или что-то другое, что-то более сильное, чем она, неизбежное, непринимаемо необъяснимое и бредово-абсурдное. Сейчас ей, конечно, больно. Но потом непременно – обязательно непременно – будет ещё больнее.
Очень уж, конечно, всё это смахивало на оправдание человеческой слабости, приправленной очень уж чересчур любовью. И всё же… Физика – это тоже любовь, и любовь – это тоже физика. А как иначе может быть в этом квантовом мире?
Но Милене нужны были жёсткие доказательства, и она полезла читать про теорию относительности и про исследования, которые связаны с ней, и обнаружила следующее:
«Интерпретация квантовой механики – система философских воззрений на её сущность как физической теории, описывающей материальный мир. Известно несколько интерпретаций, по-разному решающих такие философские проблемы, как вопрос о природе физической реальности и способе её познания, о характере детерминизма и причинности, о сущности и месте статистики в квантовой механике. Квантовая механика считается наиболее проверенной и наиболее успешной теорией в истории науки, но консенсуса в понимании её глубинного смысла всё ещё нет. У специалиста, работающего в области физики, часто возникает иллюзия полной независимости его научной деятельности от философии. Это происходит вследствие того, что он входит в уже готовое здание научной теории с присущим ей стилем научного мышления, и именно через него воспринимает определённые философские принципы, которые не всегда ясно осознаются учёными, но от этого не перестают быть философскими».
Многое объясняет…
Получалось, что реальности вовсе не существует, как не существует ни Бога, ни нейронной сети, ни божественных физиков.
Через неделю из Германии с конференции вернулся Александр, а Милена на месяц уехала на съёмки в Китай. После Китая она подписала полугодовой контракт в Италии, и там её вдруг заметили, пригласили сначала в Париж, а потом и в Нью-Йорк – уже постоянно. Несколько раз в год она улетала то в Токио, то в Милан на большие показы, постоянно летала куда-то на кастинги, и времени на общение с переехавшим работать в Массачусетском университете Александром у неё оставалось всё меньше и меньше.
Они пересекались то в Европе, то в самой Америке, но всё чаще их встречи начинали срываться, потому что график, много работы, неотложные дела – в общем, карьера.
Милена не сопротивлялась. И в какой-то момент их отношения практически полностью перешли в онлайн формат.
Нет, любви их не стало меньше. Совсем нет. Произошло нечто другое, и произошло это намеренно: Милена искусственно отдалялась от Александра, подчиняясь напиравшей на неё теории относительности, а Александр принимал это как должное только лишь потому, что совсем этого не замечал – он жил в этой самой теории относительности. И это было его призванием.
Каждый раз, когда он встречались, Милена чувствовала, что отрывает Александра от чего-то действительно важного, связывает его как будто, не даёт ему выйти в большую жизнь, да и сама она стоит на пороге чего-то значимого, но что-то держит её, и она должна это что-то отпустить. Она стала замечать, что, когда их общение становилось более плотным, все их карьерные дела как будто останавливались, и потом запускались вновь лишь тогда, когда они разъезжались. И в какой-то очень неблагополучный день ею было принято решение остановить всё это, потому что им обоим был нужен успех.
Конечно же, был скандал и была истерика, но Милена сопротивлялась. Она приводила всякие доводы – от судьбы до квантовой физики, но ничего из этого не работало: Александр бушевал. А потом плакал. И снова бушевал. Но они расходились. И у каждого из них никого другого не было, а это значило, что они расходятся в пустоту.
Решение было принято окончательно и бесповоротно. И вот уже, наконец, Александр защитил диссертацию, а Милена стала торговым лицом «Dolce & Gabbana».
Сколько-то лет всё складывалось как нельзя лучше. Всегда были люди, всегда были деньги, и жизнь Милены шла громко, но молчаливо. Говорили те, кто окружал её: они что-то рассказывали ей про себя и про тех, с кем им посчастливилось познакомиться. Но они ничего не спрашивали у Милены, потому что всё, что им было нужно, – это её снисходительное внимание, и их вполне устраивало её снисходительное молчание. Её любили за тело, и никому никогда не было дела до того, что она знает всё про уравнение Дирака.
И ей самой эта жизнь нравилась – своей бесшабашностью, перелётностью, нестабильностью, обеспечивающей стабильность, красивыми людьми и громкими именами, рождающими моду и всё, что делает этот мир чуть более привлекательным, потому что люди в одежде немного менее противны, чем без неё.
Вокруг неё всегда крутились мужчины – успешные и богатые, и за кого-то из них она вышла замуж.
И всё же по прошествии нескольких лет она так и не могла сказать, насколько правильно поступила в тот день, когда развела два любящих мира в разные стороны, потому что дела в душе шли плохо… Не сказать, что совсем плохо и даже иногда совсем хорошо, но с каждым годом всё хуже и хуже… И всё чаще, открывая новости науки, она что-то читала, и всё чаще про квантовую механику. В этот раз – про дырочную теорию:
«Решения отрицательной энергии существуют, и мы не можем просто игнорировать их. Как только мы включаем взаимодействие между электроном и электромагнитным полем, любой электрон, помещённый в состояние с положительной энергией, переходит в состояние с отрицательной энергией, успешно понизив энергию, испуская лишнюю энергию в форме фотонов. Реальные электроны, очевидно, не ведут себя таким образом. Чтобы справиться с этой проблемой, Дирак вводит гипотезу, известную как дырочная теория, и говорит, что вакуум – это многочастичное квантовое состояние, в котором все состояния с отрицательной энергией заняты. Это описание вакуума как моря электронов называют морем Дирака. Далее Дирак рассуждает, что, если состояния с отрицательной энергией не полностью заполнены, каждое незанятое, называемое дыркой, должно вести себя как положительно заряженная частица».
А ещё там была бесконечно положительная «голая» энергия, сокращающая бесконечно отрицательные вклады от моря электронов отрицательной энергии и сводящая всё к нулю… И преобразование операторов рождения и уничтожения, позволяющее обходить формализм моря…
Всё это было очень интересно, и всё очень напоминало об Александре.
Александр тоже женился – на американке. И эта американская жена ему совсем не мешала, потому что не требовала от него ничего, включая чувств – просто человек рядом. И через два года родила девочку. Девочку назвали красивым именем Элен, или по-русски – так настоял русский дедушка – Лена.
…Так случилось, что профессор Алекс Петровски, достигнув тридцати восьми лет, отчаянно заболел. Какие-то сбои в иммунитете позволили маленькой раковой опухоли поселиться в его теле, и со временем, незамеченная никем, она выросла до горошины, а потом больше и больше, и вот уже невидимые её посланцы расползались по оккупированному ей человеческому телу, чтобы захватить новые высоты и закрепить за собой новые позиции.
Впервые Алексу стало плохо во время конференции в Иллинойсе. Сначала он затруднился дышать, потом в глазах его потемнело, а потом он потерял сознание, упав на пол, прямо во время своего доклада. Все повскакивали с мест, некоторые, особо впечатлительные, охали и вздрагивали.
Машина скорой помощи, организованная работниками принимающего факультета, отвезла Алекса в госпиталь, где у него после трёх дней обследования диагностировали рак третьей степени и отправили лечиться по месту работы. Там, где он наблюдался и где у него была отличнейшая медицинская страховка, работали отличные врачи, они поставили его на учёт и начали за ним наблюдать. Но это не помогало Алексу. С каждым днём ему становилось всё хуже, и вскоре лицо его приобрело однозначный мелово-жёлтый цвет, по которому все безошибочно узнают умирающих. Третья степень плавно перетекла в четвёртую.
Ходить в университет и читать лекции стало невозможным. Какое-то время Алекс спасался зумом и прочими интересными вещами, разъединяющими людей, но потом ему стало тяжело и это. И тогда замечательные врачи из Массачусетского госпиталя дали ему бессрочный больничный. Это значило, что на работу Алекс уже не вернётся никогда: такие больничные дают только умирающим. Джейн, его американская жена, много времени проводила на работе, пытаясь спасти семью от финансового крушения. Безусловно у них, как у любой нормальной американской обеспеченной семьи, в банке лежали кое-какие сбережения, которые, в общем-то, по случаю болезни, были пущены на внеплановую срочную операцию, после которой Алексу, по сути, лучше не стало, хотя у него появилась возможность пристально воочию посмотреть на виновницу своего плачевного состояния – яйцеобразную, серую, мертвенного цвета ткань, которую врач во время их разговора всё время называл опухолью. После их общения опухоль была выброшена в медицинскую урну, а метастазы продолжили ползти по его телу, каждый день отвоёвывая у него очередную часть его жизни.
Алекс перестал быть обычным человеком в том смысле, что обычные люди, даже когда болеют, даже когда болеют хронически, больными себя не чувствуют, потому что находят возможные способы преодолевать ограничения, которые ставит перед ними болезнь. Но они живы, они чувствуют себя живыми – вечно живыми. Раковые же больные больны всерьёз, по-настоящему. Рак заставляет их понять, что они конечны, он сообщает об этом им. Безусловно, все люди смертны, но самые смертные из них онкобольные, потому что смерть не где-то там, далеко, мелькает за чьими-то спинами, нет, она здесь, вот она – стоит за их спиной, шествует за ними, ступая им вслед, крадётся, наступая на пятки, дышит им смрадно в затылок. Она ни на минуту не позволяет им забыть, что их жизнь теперь уже ведёт обратный отсчёт, и отсчёт этот она ведёт не на годы, а на месяцы, может быть, даже на недели и дни.
Красивая девочка Лена, имеющая русские корни, перестала ходить на балет. Алекс узнал об этом случайно, когда ему позвонил хореограф и попросил объяснить, по какой причине столь талантливая ученица срывает репетиции. Александр был огорчён, а талантливая девочка в это время готовила ужин для уставшей матери и больного отца. И ещё ей надо было помыть посуду. И выучить уроки в школу.
Алекс не знал, как сказать Лене о том, что она не должна лишать себя возможности стать балериной, даже если... Он беззвучно плакал, натянув одеяло до подбородка, и силы его уходили ещё быстрее. При хорошем раскладе врачи давали ему месяца два. При плохом – пути господни неисповедимы и при каждом госпитале есть часовня, где вы можете помолиться.
Ему даже не дали застраховать свою жизнь, потому что раковых больных не страхуют.
В один из солнечных лёгких дней, обещающих людям счастье, силы покинули его, и он стал настолько слаб, что перестал шевелить руками. Лена, принёсшая с собой по наущению русского деда пустой куриный суп – тот говорил «бульон» – покормила его с ложки, и Александр немного поел, чтобы не обижать дочь: никакого вкуса он не чувствовал вообще.
Он давно уже вообще не чувствовал никакого вкуса по жизни. Только две вещи были ему интересны – наука и девочка Лена, которая прекрасно танцевала балет. Первое было его призванием, но с течением времени стало ему ремеслом, повторяющимся изо дня в день, и наступил такой момент, когда ни одна формула больше не казалась ему красивой: все вместе они слились в нечто одно и большое, поглотившее все его чувства. Второе, вернее, вторая была его сердцем, как говорят настоящие русские здесь, отрадой, и только с ней он чувствовал себя действительно живым и действительно нужным. Сейчас же, когда наука стала от него далека, а девочка Лена перестала танцевать балет, ему не оставалось ничего больше, как умереть, поэтому он проводил взглядом Лену, которая, уходя, выключила свет, и безропотно лёг умирать.
Там, в темноте, переступая порог смерти, он вспомнил, что когда-то в его жизни был ещё один человек, делавший его жизнь счастливой. Но это было очень давно, и это было очень печально.
Лена… Милена… Милая Лена…
…Милена была одна, когда две полоски на тесте сообщили ей о том, что скоро её жизнь существенно изменится.
Нет, конечно же в её тридцать два вопрос о том, рожать или не рожать, не стоял: конечно, рожать. Но всё это было как-то бессмысленно. Где-то, в какой-то один момент, Милена потеряла то, что между людей принято называть смыслом жизни. Она не знала, для чего живёт, и поэтому ей было трудно понять, зачем люди заводят детей. Это как рожать пустоту или рожать в пустоту. Или закрыть свою пустоту ребёнком. Но как, не имея смысла, ты можешь дать какой-то смысл ребенку? Или же, имея, но ложный, навязать его ему? И вообще, в праве ли родитель делать это с тем, за кого он в ответе, но кем не в праве распоряжаться?
Кем будет этот ребёнок, когда вырастет? Она носила этот вопрос в себе несколько недель и никак не могла почувствовать ответ. Ощущение было каким-то целлофановым, как будто она носила в себе не ребёнка, а какую-то пластмассовую штуку, не жизнь, а нечто, завернутое в целлофановый пакет, не дающий ей почувствовать себя матерью.
Когда-то давно, когда она ещё верила в квантовую механику, она хотела иметь ребёнка, и она любила его, ещё гипотетического. Может быть, это было потому, что ребёнок, которого она любила, должен был родиться от любимого мужчины? А этот, который сейчас в ней, от того, с кем она просто живёт? Может быть, если бы это был ребёнок Александра, она бы чувствовала себя матерью?
Смысл её жизни был в любви, и она сама от него отказалась. Да, бывают такие люди, которые должны по жизни любить. Не всем же предначертано жить описанием законов Вселенной. И чем дальше оказывалась Милена от того момента, когда покинула Александра, тем более бессмысленной она становилась сама. Тем на меньшее количество вопросов она находила ответы.
Беременность как данность. Вон оно, провидение. Так где же здесь квантовая механика с её объективными божественными законами? Где эти физики-полубоги, знающие точно, как надо жить?
Её преследовала мысль, что больше ничего не будет. Конечно, ей все говорили, что ребёнок навсегда изменит и её жизнь, и её фигуру, и вообще всё. Та жизнь, которой она жила до этого, больше не будет, потому что наступит другая жизнь – не лучше и не хуже, просто жизнь с другими проблемами и другими событиями, другими причинами и другими оправданиями. Но Милена чувствовала что-то ещё.
На очередном приёме врач ей сказал, что ребёнок развивается нормально и сильно посетовал на её худобу.
– Как вы рожать собираетесь? – спросил он её. – У вас ещё и бёдра узкие. Таким образом кесарить вас придётся. Вам это надо?
И тут Милена поняла, что рожать она вовсе не собирается.
Покинув больницу, она, дойдя в безвольной задумчивости до парковки, села в машину. Посидела немного в тишине, положив на живот руки. Пока ещё практически ничего не было заметно, но сама Милена видела выступающую округлость живота, хранящую в её чреве чью-то маленькую жизнь. И вдруг, повинуясь велению сердца, она открыла на телефоне сайт массачусетского университета и стала искать того, кто так и не стал отцом её квантового ребенка. Прошла по ссылкам в Фейсбук. С экрана на неё смотрел сухощавый, раньше времени начавший стареть мужчина с хорошо обозначившейся лысиной и сине-зелёными кругами под глазами – её Александр. Он обнимал прелестную – не её – девочку в пачке и пуантах. Не-её-девочка хотела стать балериной. Милена пролистала страницу вниз: девочка повторялась из раза в раз – она могла бы быть их с Александром дочерью. Но не стала. Это была его и чья-то-ещё дочь, не имеющая никакого отношения к Милене прелестная девочка, улыбающаяся улыбкой Александра.
И, исполнившись героического отрицания произошедшего, Милена отложила телефон и поехала. Выезжая со стоянки, она посмотрела направо и, убедившись, что с той стороны никого нет, выехала на полосу. Тут же что-то сильно толкнуло её в бок, машину качнуло, и весь мир начал переворачиваться. Самая сильная боль из тех, которые чувствовала Милена, ждавшая, когда всё закончится, исходила из её живота, из той его части, которая торчала небольшой выпуклостью в мир. Женщина сгребла платье слабой рукой и увидела, кроме той крови, которая была на руках, ещё кровь, текущую из неё. Эта кровь, окрашивая ноги поломанной женщины в алый горячий цвет, уносила с собой зародившуюся в ней жизнь, ставшую никому не нужной. Милена, лишённая раздавленной грудной клеткой возможности дышать, в поисках воздуха глотала кровь, толпившуюся у неё на губах, и, чувствуя все иные боли, больше всех чувствовала боль наступающей смерти, пришедшей к ней из недр безумной нейронной сети запутанного квантового мира.
…Утром Алекс проснулся поздно, с отчаянным чувством голода и начал мечтать о вчерашнем курином супе, но густо приправленном короткой лапшой.
Мимо двери кто-то крался – наверное, медсестра. Вероятно, она боялась помешать Алексу умереть.
– Эй! – позвал её Алекс, и медсестра явно вздрогнула. Она резко открыла дверь и застыла в косой улыбке. И была права: здесь было, отчего застыть. На кровати «смертников» лежал ещё довольно молодой мужчина, да, уставший, это было видно, но уж во всяком случае не больной и не умирающий, как ей сказали внизу. Глаза его были полны жизни, на щеках проступал явный русский румянец.
Из жёлтого в комнате было только солнце, ввалившееся грузным телом в больничное окно.
– Принесите мне что-нибудь поесть, – попросил ещё-только-вчера-умирающий, – желательно, мяса.
Медсестра спустилась вниз и собрала на поднос всё, что нашла подходящим: свиные котлеты с рисом, приправленным густым соусом, несколько кусков белого хлеба, сливочное масло и джем, поставила на поднос полную до краёв тарелку свежего супа и осторожно двинулась наверх.
– Кому? – удивлённо спросила Джоанн с пятого этажа.
– Из шестьсот третьей палаты профессор попросил.
У той аж глаза полезли на лоб.
– Это тот, который умирает? У него ещё дочь, кажется, балерина. Милашная такая.
– Он самый.
– Ну всё, значит, скоро палата освободится, – женщина торопливо, небрежно и как будто испуганно перекрестилась.
Медсестра удивлённо остановилась, а Джоанн продолжила:
– Так часто бывает, что перед самой смертью у больных онкологией как будто тело оживает, и они начинают вести нормальную жизнь. Но это дня на два, самое большое на три. А потом...
Она скривила лицо, по которому Сара должна была, вероятно, понять, что пациент умирает. Та сжала трагически губы и кивнула в знак понимания. Понесла еду выше. И потом минут десять наблюдала за тем, с каким аппетитом возвращается к жизни человек, победивший рак.
Так прошло несколько дней. У Алекса пропали впалости на щеках, и само лицо приобрело привычный для здоровых людей оттенок розово-коричневого цвета. Ел он, казалось, за троих, если не за четверых, как будто завтра ему в поле работать, и съедал всё, что ему приносили Сара и Лена. Врач, делавший осмотр в конце недели, сильно задумался, остановившись посредине пространства и, так и не выйдя из задумчивости, вышел из палаты.
Вопреки всем нещадным прогнозам врачей, пациент однозначно выздоравливал.
На следующее утро врач вернулся опять, долго осматривал Алекса, замерял пульс и давление, удивлённо, но удовлетворённо качал головой, тихо ойкая, прицокивая языком и что-то записывая себе в блокнот:
– Ну что, – заключил он, – я даже не знаю, что сказать. После таких случаев, как ваш, я начинаю верить в чудеса. Ещё немного – и поверю в Бога, – он раскатисто рассмеялся.
Алекс тоже улыбнулся. Он-то точно знал, что Бог существует, потому что был учёным. Он также знал, что единственное, во что надо верить, – это квантовая физика.
– Я вас, – продолжил доктор уже спокойно, – пожалуй, ещё подержу здесь неделю. А там посмотрим. Хотя, по всей видимости, вы можете уже начинать готовиться к выписке.
И он пошёл, но уже около самой двери приостановился, прошёл до кровати обратно и вынул из широкого кармана врачебного небесного халата свежий выпуск газеты:
– Почитайте. Телом вы к жизни вернулись, может и интересом вернётесь.
И ушёл окончательно.
Алекс покрутил газету в руках – давненько он их не читал, пролистал первые три страницы, потом развернул на середине, пробежал глазами – ничего интересного. И отложил, повернув последней страницей кверху. С этой страницы на него смотрела красивая женщина, которую в молодости он страстно любил и которую, сердце ему точно сказало сейчас, он продолжал любить всё то время, пока они были врозь. Алекс схватил газету и жадно впился в неё глазами. Рядом с фотографией сияющей женщины была ещё одна фотография: выезд со стоянки больницы, на развороте чёрные полосы от шин, в кювете скомканная, словно использованная салфетка на краю тарелки, зелёная Феррари, и кто-то внутри.
«Позавчера днём, выезжая со стоянки частной клиники, в аварии погибла жена известного бизнесмена Стефана Крамера Мелани Крамер. Напоминаем, что Мелани Крамер была успешной моделью, в последнее время переставшей появляться на подиумах модных домов в связи с беременностью. Авария произошла по вине встречного водителя, не увидевшего выезжающую на дорогу машину с беременной женщиной. Сам водитель не пострадал. Муж Мелани Крамер находится в госпитале после инфаркта, врачи считают его состояние удовлетворительным. Прощание с известной моделью состоится такого-то августа в девять ноль-ноль, модель будет похоронена на кладбище…» – сообщала газета, и что-то ещё…
Алекс всё понял сразу. Он взял телефон и набрал номер дочери:
– Лена, я прошу тебя приехать ко мне. Прямо сейчас. Маме, пожалуйста, ничего не говори.
В ожидании маленькой балерины, он добрался до старой, захоженной и замоленной людьми часовни, расположенной тут же, внизу, у самой земли, чтобы каждый человек, даже самый больной, мог до неё дойти, и начал рассказывать свои квантовые истории своему квантовому Богу, управляющему квантовой Вселенной, подчиняющейся уравнению Дирака.
Из его горячих речей непобедимый квантовый Бог узнал, что решение отрицательной энергии существует, и это нельзя игнорировать, поскольку существует взаимодействие между электроном и электромагнитным полем. И любой электрон, помещённый в состояние с положительной энергией, переходит в состояние с отрицательной энергией, успешно понизив её и испуская лишнюю энергию в форме фотонов. Именно поэтому в квантовом мире все состояния с отрицательной энергией заняты.
А ещё он узнал, что две преобразовывающие положительную и отрицательную энергию частицы – Милена и Александр, физически связанные в какой-то момент до этого, – остались связанными энергетически навсегда. И эта связь, не замечаемая ими, происходила всегда, невзирая на время и расстояние. И особенно чуткой она оказалась тогда, когда при поворотах пространства положительно заряженная частица перешла в состояние отрицательной энергии и отдала себя, повысив её энергию, другой частице, заряженной отрицательно, чтобы любимая-девочка-Лена продолжала заниматься балетом.

Много книг пишется о любви, и одна из них именуется «Квантовой физикой».

12.12.2021