У дамы была собачка

У дамы была собачка или у собачки дама, доподлинно неизвестно.
Несомненно то, что они были друг у друга. Всегда вместе, неразлучны.

Даму звали Анна Павловна, собачку Жайка.

Первоначально, отказавшись от сложного имени по родословной, белоснежного щенка нарекли Зайкой.
Но Анна Павловна, которая никогда доселе не сюсюкалась ни с детьми, ни с животными, от нового щемящего умиления, рождавшегося в ее сердце при взгляде в пронзительные черные глазки Зайки, ломала голос на детский и тянула губки так, что выходило "Жайка".
Домашние вторили хозяйке. Имя приклеилось.

- Ты моя Жаечка, - шептала дама, просыпаясь утром, глядя на распростертое рядом пушистое белое тельце.
И собачка тут же, будто и не было сна, начинала преданно лизать ее нежную руку.

Спали они вместе. Анна Павловна глубоко, Жайка чутко - она караулила хозяйку.
Присутствие дамы было крайне необходимо собачке, без нее она не находила себе места.

Помогали домашние туфли Анны Павловны.
Уходя из дома, дама указывала на них и говорила "Жди".
И Жайка сиротливо сворачивалась на туфлях, провожая затворяющуюся дверь печальным взглядом.

Спокойнее всего собачке было на коленях у хозяйки или на сложенных лодочкой руках. Лежать там она могла часами. А Анна Павловна держать свою любимицу, нисколько не уставая.

Здесь уместно уточнить, что в собачке было всего лишь четыре фунта весу.

Невесомый, пушистый, послушный клубок счастья.

Для прогулок Жайке не требовался поводок, она всегда бежала у ноги хозяйки, иногда лишь отставая, занюхавшись незнакомым ароматом. И стоило даме, слегка обернувшись, тихо позвать Жайку, как та зайцем мчалась к родной руке через сквер.

Приходя с улицы собачке всегда мыли лапки, а раз в неделю купали с пенным шампунем, и потом сама Анна Павловна расчесывала душистые белоснежные локоны своей принцессы серебристой щеткой.

Все заботы дамы Жайка принимала с полнейшей покорностью.

Осталось добавить, что собачка никогда не выла, не скулила и очень мало лаяла. Могла она загавкать лишь на звонок в дверь дома, но только хозяйка говорила "Тсс!", сразу понимающе замолкала.

В общем, была у них полная идиллия. Обе тихи, спокойны, влюблены друг в друга и счастливы.

Анна Павловна была счастлива не только Жайкой, судьба наградила ее чудесным мужем.

Иван Антонович обожал жену и был предан ей безмерно.
Жайку он тоже полюбил, но относился к ней ровно, без придыхания.
Глядя на грациозный дуэт, ему нравилось улавливать схожесть, любуясь величавой осанкой супруги и царской, львиной посадкой головы собачки. Даже в позах они повторяли друг друга - порой изящному перегибу рук дамы точь в точь вторил перекрест мягких белых лапок. Ну а в характерах и вовсе чувствовалось единение - легкость, благость, добродушие.

Иван Антонович мог сколько угодно умиляться их прелестному союзу, но в своих интересах был строг - вечером, приходя в спальню к жене, муж выставлял собачку за дверь.

- Обойдёмся без соглядатаев, - шутил он.

И Жайка покорно ждала, прислушиваясь к шуршанию простыней.

Как только хозяин уходил в кабинет, собачка врывалась к даме, беспокойно бегая вокруг кровати до тех пор, пока, наконец, с края подушки не свешивалась томная рука.
Убедившись, что хозяйка никуда не исчезла, Жайка затихала, и вскоре обе они умиротворенно засыпали.

С появлением собачки Анна Павловна обрела душевный покой.
Она окончательно остыла к детской теме, еще недавно терзавшей ее сердце.
С венчания пролетело десять лет, а наследник так и не был рожден. Все годы доктора разводили руками, не находя причин. Отчаянное ожидание и рыдания по поводу бесконечных неудач сменились тихими слезами а, наконец, и вовсе вялым равнодушием.

Иногда еще Иван Антонович мог вслух помечтать о дочке, но супруга не поддерживала его начинаний, и разговор затухал.

Все чаяния Анны Павловны по долгожданному чаду вылились потоком на собачку. А Жайке было невдомек, что досталась ей не просто человеческая, а настоящая материнская любовь, когда дитя владеет тобой безраздельно и принадлежит тебе без остатка.

Три счастливых года собачка была для дамы истинной усладой ее души, единственным ребенком в семье, любимым и любящим. Но вскоре привычный баланс слегка пошатнулся.

Сначала Анна Павловна перестала пускать Жайку сворачиваться клубком на животе. Да ей и самой стало неудобно туда взбираться - ведь вместо уютной ложбинки у хозяйки под сердцем вырос упругий холм, который вскоре стал сам по себе ходить ходуном, привлекая всеобщее внимание. Иван Антонович поглаживал его и мурлыкал с ним таким ласковым шепотом, какой Жайка от него отродясь не слыхала.

Супруги были на седьмом небе от счастья.
Смирившиеся с мыслью о бездетности, спустя тринадцать лет совместной жизни они, наконец, были награждены первенцем.

В квартире затеяли ремонт. Голубая комната для гостей превратилась в светлую детскую. К белой кроватке с прозрачным балдахином положили мягкий кремовый ковер, превращающий цокание каблуков в тихую поступь.

Жайка быстро облюбовала обновленную комнату. Пока хозяйка раскладывала по ящикам комода детские вещи, она вытягивалась на полу вдоль солнечных лучей и безмятежно спала, не подозревая, что в ее судьбе скоро произойдет крутой поворот.

Наконец наступил самый тревожный день в жизни дамы и собачки.
Ровно на Троицу с утра у Анны Павловны отошли воды, и закрутилась такая кутерьма, какой еще не бывало в их доме.
Звонок звонил раз за разом - Жайка устала лаять.
Быстрыми уверенными шагами пришел доктор, за ним явилась акушерка, потом приехал цветочник с пахучими белыми лилиями, заселилась будущая сиделка, Иван Антонович уходил и возвращался, а домработница Глаша сбилась с ног исполнять поручения всех тех, кто правил в доме бал.
Анна Павловна стонала за закрытыми дверьми спальни.
Жайка изо всех сил рвалась к ней. Но ее ни в какую не пускали к хозяйке, а потом и вовсе закрыли в кабинете.

Собачка долго стояла под дверью и прислушивалась.
Топот ног, стоны дамы, глухой шепот Ивана Антоновича, чужие голоса, кипящая вода на кухне, Глашино бормотание.
И вдруг стон Анны Павловны сменился протяжным воем, дошел до пика на выдохе и резко оборвался.

На несколько секунд в доме воцарилась тишина, которую разорвал звенящий крик, перекрывший всю какофонию звуков сегодняшнего дня.

Родился Иван Иванович.

Вскоре все чужие ушли, домашние утихомирились, но про Жайку так и не вспомнили. Забытая всеми, она долго лежала, уткнувшись носом в щель под дверью, пока не забылась беспокойным, тревожным сном.

С утра кабинет открыли, и Жайка кинулась пулей к хозяйке. Анна Павловна, обессиленная вчерашними муками, была еще в постели, но все же подняла ее к себе.
Не было предела счастью собачки. Она лизала ладони дамы изо всех сил, преданно и трогательно смотрела в дорогие глаза, но поток ее любви был прерван - сиделка принесла в спальню квакающий сверток.

Дама занялась ребенком, а Жайка бегала кругами, вставая на задние лапки, тянула голову вверх, заглядывала на хозяйскую кровать и принюхивалась к новому сладкому запаху, отодвинувшему ее на второй план.

Младенец вместо того, чтобы успокоиться у материнской груди, заерзал, раскраснелся, заплакал и первый раз в своей жизни чихнул.
Он чихнул еще раз, и еще и еще.
И, залившись душераздирающим ревом, стал на глазах задыхаться, беспомощно ловя ртом воздух.

Все произошло так быстро, что даже опытная сиделка не сразу нашлась. Спохватившись, она распахнула настежь окно и держала ребенка лицом в улицу, пока он не раздышался.

Напуганная мать забыла про слабость и встала рядом. Как только Ванюша утих, она взяла его на руки и, нашептывая нежности, стала поглаживать по розовой щечке.

Но материнская ласка вызвала новый приступ.
Чихание, кашель, слезы, крик.
Анна Павловна беспомощно протянула ребенка сиделке, и та унесла его в детскую.

Подхватив на руки напуганную суетой собачку, дама пошла следом за ними. Она недоумевала:

- Что же такое? Почему он кричит? Что не так я делаю?

Ответ сиделки был совершенно неожиданным:

- Не заходите с ней в комнату, хозяйка - она указала на Жайку - один раз был у меня похожий случай, от собаки ребенок зудился..

Они стояли напротив друг друга - у порога детской ошеломленная Анна Павловна с Жайкой, у открытого окна цитадели - решительно настроенная нянька с утихшим Ванюшей в руках.

Если из уст сиделки прозвучало лишь предварительное обвинение, приехавший в срочном порядке доктор вынес роковой приговор:
- Аллергия. Собаку изолировать. Дом вымыть, вычистить и проветрить. Прямо сейчас.

Анна Павловна никак не могла поверить:
- Не может быть!

- Дорогая, мы должны - Иван Антонович понимал чувства жены, но рисковать сыном он не собирался.

- Как? Куда?

Сердце Анны Павловны разрывалось на части. Она чувствовала боль физически. В груди что-то тянуло, то вправо, то влево. В унисон через пелену слез следовал взгляд: от двери в детскую Ванюши к кабинету, где сидела запертая Жайка, без вины виноватая в этой драме.

Дальше все развивалось скоропалительно.

Было решено временно отправить собачку в деревню к сестре.
Софья Павловна была старше Анны на десять лет, не выйдя замуж, она жила тихо и уединенно в отчем доме. К Жайке во время семейных встреч сестра была вполне благосклонна.

Глаша собрала мягкую подстилку, расчески, чашки и игрушки собачки.

- Туфли, положи мои домашние туфли - Анна Павловна разулась и протянула Глаше свои любимые бархатные тапочки на маленьком каблучке.
Босая стояла она на холодном паркете и плакала, прижимая к груди бедную Жайку.

У двери дама отдала мокрую от слез, исцелованную собачку мужу, и он, взяв в одну руку саквояж, а в другую трясущуюся от страха Жайку, вышел из дома прочь.

Пока Глаша чистила квартиру, Анна Павловна тщательно умылась, сменила платье и вошла в детскую.
Она с опаской взяла ребенка, но на этот раз Ванюша не заплакал, а уютно прижался к ее груди.
Тепло сына согрело холодные руки матери, и бурной волной, поглощающей все тревоги и переживания, в душе Анны Павловны разлилась необычайная нежность.

Полетели дни, полные счастливых забот.
Проживая день за днем с малышом, наблюдая как он растет и меняется, беспокоиться о Жайке Анне Павловне оказалось некогда.
Тем более, Иван Антонович старался оградить ее от подробностей от Софьи.

- Как там Жаечка?

- Все в порядке, скучает, конечно, но терпимо.

Это была ложь.

Жайка умирала от тоски.
Ее спасали только туфли хозяйки.

С первого дня расставания она научилась выть. Не так как воют волки, нет, она не поднимала голову к небу, а протяжно молилась нараспев, уткнувшись носом в туфли.

Закончив молитву, Жайка принималась лизать красный бархат. Она не уставала часами, в ее языке была сама любовь.

Потом засыпала, устраиваясь на влажных туфлях клубком, стараясь закрыть их собою полностью. К пробуждению бархат высыхал от тепла ее маленького тельца, и она повторяла ритуал сначала.

Если к туфлям приносили еду, она ела, если воду - пила.
Отходила от них только справить нужду в сад, и тут же мчалась назад к своему идолу, нисколько не интересуясь происходящим вокруг.

Попытки Софьи Павловны приголубить собачку были безуспешны, оставив мысли сблизиться, она мудро дала Жайке свободу жить в печали по хозяйке.

У Анны Павловны напротив каждый день был новым, радостным и счастливым. Сынок гулил, улыбался, хватал довольного и гордого Ивана Антоновича за палец.
Их брак из супружества превратился в настоящую семью и наполнился гармонией.

Спустя два месяца, когда Ванюша набрался сил, доктор разрешил семье выезд в деревню.

Анна Павловна хотела повидать Жайку и познакомить сестру с племянником. Она пытала доктора, может ли пройти аллергия. Дама мечтала, что Ванечка не будет чихать и задыхаться, и появится возможность вернуть собачку домой:

- Он же подрос, окреп..

- Не обольщайтесь, - качал головой доктор, - даже если на этот раз не будет симптомов, совместное проживание не рекомендую, не шутите с огнем..

Семья приехала в деревню в теплый августовский день. Деревья в саду были покрыты плодами, пахло яблоками и свежескошенной травой.

Жайку эти запахи не интересовали, она все с той же тоской в темных, пустых глазах лежала на туфлях Анны Павловны, вдыхая едва заметный, практически выветрившийся аромат хозяйки.

И тут издалека донеслось:

- Жайка, Жаечкааа..

Собачка подскочила как ужаленная. Она услышала голос о котором так молилась, которого так ждала.
Она бросилась в сад, издали увидев свое божество.

Анна Павловна засветилась от радости, глядя на Жайку с развевающимися на бегу ушами.

Подскочив, собачка заплясала на задних лапках, затанцевала перед дамой. Подпрыгивая, она прикусывала подушечки пальцев хозяйки и повизгивала - пела песню счастья.

И дама и стоящий рядом Иван Антонович весело смеялись, и даже Иван Иванович улыбался на руках у отца.

А Жайка взлетала все выше и выше.

И тут она прыгнула так высоко, что потеряла равновесие и перевернулась в воздухе.
В тот же миг нарушился и ее внутренний баланс - маленькое хрупкое сердечко, переполненное любовью, не справилось с силой чувств, замерло и остановилось.

Собачка неестественно выгнулась и бездыханная упала к ногам дамы.