Три жизни Гения. Роль длиною в жизнь... гл. 42

ГЛАВА 42. «Борис Годунов».


С того дня Алиссандро меня больше не беспокоил.
Я решила пока ничего не говорить Моррези про работу – я должна была знать наверняка. А он Игоря уже пел, а с Годуновым и за месяц справится, я была в этом уверена (особенно под моим руководством)
Зато декораторам и художникам (и прочим) времени было в обрез. Я нашла подходящих людей – благо, контактов после строительства холла у меня осталось предостаточно.. За неделю они должны были подготовить эскизы. Утвердив их, я разрешила начать работу. Несколько человек вылетело в Москву, чтобы посмотреть на место, где должны состояться постановки.
Через месяц у меня было разрешение на проведение постановок и нескольких репетиций на Красной площади.
В тот же день я переговорила со всеми, кто отвечал за техническое обслуживание.
Предварительной датой стало пятнадцатое сентября текущего года. С первого сентября мои люди могли уже работать непосредственно на площади.
За эту часть я была спокойна, дело оставалось за мной.
*- Андри, caro, я должна уехать на неделю, но мне очень не хочется тебя оставлять.
*- Всё хорошо, cara. Со мной всё отлично. Если тебе надо уехать – поезжай, - он поцеловал мою руку.
*- Спасибо. Теперь мне немного спокойнее. Через неделю я вернусь и, надеюсь, с хорошими новостями.

В тот же день я была в Косицынграде.
Когда я бывала здесь, моим поводырём становился тот, кого я хотела держать под руку в этот конкретный день. Перед вылетом я позвонила одному из своих заместителей.
#- Антонио, добрый день, это мадам Камю. Как ваши успехи?
#- Madonna! Синьора! Как я рад Вас слышать. Мы уже очень сильно по Вас соскучились! Работа идёт полным ходом. Поставленная задача выполнена. Оркестр играет довольно прилично.
#- Что ж, проверю завтра утром.
#- Вы прилетаете завтра? – восторженно спросил он.
#- Нет. Я прилетаю сегодня. И очень хочу, чтобы ты встретил меня в аэропорту.
#- Как же я счастлив, что Вы просите именно меня! Непременно буду. Если понадобится, я буду стоять хоть целую неделю под проливным ливнем или на русском морозе босиком, только чтобы первым подать Вам руку!
#- Это не понадобится. Я не требую от вас таких жертв – я вряд ли их достойна. Но всё равно спасибо, я польщена. Я надеюсь приземлиться через два часа, - я звонила из аэропорта в Италии.
#- Буду ждать Вас с нетерпением!
#- Спасибо, до встречи, - я отключила телефон.
Приземлившись в Косицынграде, я наощупь (уже в повязке) вышла из самолёта (ну, помощь пилота я в расчет не беру).
Отойдя на несколько шагов от трапа, я остановилась в нерешительности. Я была уверена, что Антонио сразу подойдёт ко мне и возьмёт под руку. Мне показалось, что я простояла так целую вечность, и в мою голову начали закрадываться нехорошие подозрения.
Однако в тот момент, как я начала рисовать картину воображаемого мной происшествия, грянула Увертюра из «Кармен».
Я облегчённо вздохнула и расплылась в улыбке.
Через мгновение ко мне подошёл Антонио и крепко поцеловал в губы. /так как весь оркестр и все дирижёры были моими любовниками, любой из них мог меня целовать, с любым из них я могла провести ночь – это было в порядке вещей/
Но Антонио довольно быстро спохватился:
#- Sorry! Я забыл, что Вы вышли замуж.
#- Замуж я не вышла, не переживай. Хотя даже если и так, то это касалось бы только того мира, который за пределами моего города. А здесь, со своей большой семьёй я совершенно свободна. Я бы хотела, чтобы наши отношения оставались прежними, - спокойно сказала я.
#- Я счастлив! – он ещё раз поцеловал меня.
Но вдруг я резко вывернулась из его объятий и пошла в сторону оркестра:
#- Stop! Stop! – крикнула я. – Что это было? Я не поняла! Кто у пульта?
Все дружно рассмеялись. Оказывается, это был всеобщий «заговор»: один флейтист взял не свою ноту (но из аккорда), а несколько вторых скрипок подняли строй на восьмую тона (в середине увертюры). Они хотели пошутить и проверить, обращу ли я на это внимание.
#- Вторые скрипки! Проверить строй! Третья флейта, смотрите в ноты, а не считайте ворон. Ещё раз с начала раздела. На меня! – я решила сама дать ауфтакт. Закончив без эксцессов, я поблагодарила оркестр.
Антонио обнял меня за талию:
#- Ты неподражаема!
#- Да, неподражаемо глупа! Я должна была догадаться, что это сделано специально. Мой оркестр не может поднять строй на восьмую тона совершенно случайно. Да и ноты все у меня миллион раз выверены. Да и в конце концов, если уж оркестр Агаты Камю не может сыграть Увертюру «Кармен», то кто же её тогда играть должен?! – наигранно «рассердилась» я.
#- Ты в отличной форме. Я уже боюсь за нашу работу!
#- Завтра проверим, я взяла его под руку. – А на сегодня у меня другие планы. Поехали в гостиницу.
#- С превеликим удовольствием, - мы направились к машине.
Оркестранты, зачехлившись, тоже поехал в гостиницу.
Ночь я провела с Антонио.
На следующий день меня сопровождал Себастьян, мой первый зам. В общих чертах он рассказал о проделанной работе.
Но на этот раз меня ждал довольно неприятный сюрприз.
Мы с Себастьяном прошли в дирижёрский кабинет, я уселась на диване, надев наушники.
Я молча прослушала всю оперу (точнее оркестровую музыку к ней), делая пометки в блокноте (их я делала для своих дирижёров).
Поблагодарив, я отпустила оркестр на «перекур» (хотя курить в городе у меня категорически запрещено). Себастьян молча сел возле меня, ожидая комментарии.
#- Согласна, работу вы проделали немалую, - он улыбнулся. – Но, к сожалению, никчёмную.
После этих слов его аж передёрнуло. Между тем я продолжила:
#- Это не Мусорский! – категорично заявила я. – Это Римский-Корсаков!
#- Я не совсем понимаю, - наконец, заговорил Себастьян.
#- По какой редакции вы учили?
#- По одной из первых. Я специально ездил в Россию, в Петербург и нашёл самую раннюю редакцию!
#- Самая ранняя – не значит самая верная. Ты не удосужился взглянуть на авторскую рукопись?
#- Но… - он не знал, что ответить.
#- Тебе должно быть известно, что Мусоргский был не слишком грамотным музыкантом /с точки зрения профессуры/ - он был самобытен. И вот после его смерти профессор Петербургской Консерватории Римский-Корсаков решил «подправить» Мусоргского, исправить его ошибки. Да, он выправил текст, подогнал его под правила. Но Мусоргский исчез! И надо заметить, сам Римский-Корсаков признал это. Но редакция-то была уже издана.
#- Я не знал, - тихо заметил Себастьян.
#- Да ты что! А я зачем? Или я у вас вместо декорации? Имя и кошелёк! Да? Отвечай! – я начала заводиться, а если говорить проще – звереть.
#- Нет, что Вы…
#- Я – что? Я ни что, а ваш художественный руководитель и главный дирижёр! А не декорация. И если вы чего-то не знаете – вы должны обращаться ко мне! – я встала и обошла диван.
#- Я понял, простите…
#- Простить?! А с какой стати я должна тебя прощать? Ты допустил непростительную ошибку, ты подвёл меня и подставил коллектив. Через два месяца в Москве на Красной площади должны быть поставлены «Борис Годунов» и «Князь Игорь». Ты не скажешь, когда теперь всё переучивать? Я не позволю эксплуатировать людей два месяца по зверскому графику только по причине твоей некомпетентности! Ты думаешь, что незаменим, и мне некого взять на твоё место? Ты крупно ошибаешься!
#- Я так не думаю…
#- Да ты вообще ни о чём не думаешь! Вероятно, просто нечем! – я завелась по полной. Но я опять забыла про своё больное сердце и что оно уже не может пережить то, что сносило прежде. И поэтому я не рассчитала – внезапно его пронзила жуткая боль такой силы, что я смогла только рот открыть. На глаза моментально навернулись слёзы, и стало трудно дышать. Я не могла пошевелиться.
Себастьян в два шага подлетел ко мне.
#- Агата, что произошло? – он схватил меня за плечи.
#- Врача! – прошептала одними губами я.
#- Господи! – он не шутку испугался. – Тебе надо лечь, - он осторожно подвёл меня к дивану и помог лечь, отойдя от меня только чтобы вызвать врача.
Врач был возле меня через пару минут. Он вколол мне что-то и отвёл Себастьяна в сторону. Быстро о чём-то переговорив, врач ушёл, а Себастьян подошёл к дивану и стал возле его изголовья на колени. Он взял мою руку в свои.
^- Дорогая! Прости меня, дурака! Я не хотел причинить тебе боль или стать её причиной. Если бы ты только знала, что ты для меня значишь! Я бы хотел ослепнуть вместо тебя и взять всю твою боль на себя. И этот приступ… лучше бы он был у меня!
^- Спасибо, - начала я тихо. Он был уверен, что я его либо не слышу, либо просто не пойму, поэтому и говорил по-немецки. – Но я этого не заслужила. Это мой крест. У тебя свои ошибки и, поверь, расплаты за них тебе хватит. Послушай мой совет на будущее: никогда ничего не проси, и если не попросят – не помогай. И не бери на себя чужие грехи – своих хватит, не разгребёшься, - замолчала я.
^- Я не знал, что Вы говорите по-немецки, - как бы извинился он.
^- Я говорю почти на всех европейских языках, - призналась я. – Если бы я не знала ментальности основных европейских народов, я бы не стала создавать интернациональный оркестр. #Ну, да ладно, нечего раскисать. Работать надо, - я аккуратно приподнялась и села.
^- А какого цвета у Вас глаза? – вдруг спросил осторожно он.
#- Чёрные, - коротко ответила я и встала. – Кстати, а зачем ты поехал в Питер за нотами? Мне казалось, я собрала здесь почти самую большую библиотеку в мире. Римского-Корсакова ты мог найти и здесь. Более того, здесь есть и авторский вариант /так называемый Urtext/, и редакция Ламма – одна из самых полных, и даже моя собственная, которую я пыталась максимально приблизить к автору. Я долго изучала его жизнь и творчество и собрала все его произведения под своей редакцией. В принципе, моего там ничего нет – это Мусоргский собственной персоны. Я бы рекомендовала тебе именно эти ноты. Честно говоря, я была уверена, что ты их и возьмёшь. Не всегда лишняя инициатива поощряется. Ну, да ладно, проехали. У тебя две недели, чтобы исправить «Годунова». А я хочу послушать «Игоря».
#- Завтра? – спросил он.
#- Да, пожалуй. Кстати, мой Мусоргский должен быть в компьютерной базе со всеми партиями. Надо только найти его в архиве.
#- Я займусь этим. Позвольте отвести Вас в гостиницу.
#- Лучше вызови Саймона. Он отведёт меня. А ты – займись оркестром, - предложила я.
#- Конечно, как скажете.
#- Отлично, - я примирительно улыбнулась.

На следующий день я прослушала «Игоря». Здесь почти всё меня устраивало.
Неделю я работала с «Игорем».
#- А Вы уже говорили с балетмейстером? – на одной из репетиций спросил меня Антонио (он был ответственным за «Игоря»). – Чей будет балет?
- Мать моя Родина, я большевик! – в сердцах воскликнула я.
#- Что Вы сказали? – удивился он.
#- Ничего, это я так. Нет, я ещё не нашла балет. У меня есть несколько вариантов, я их прорабатываю. Я бы хотела взять русский балет. Думаю, это будет оптимально.
#- Да, было бы хорошо. Надо будет хотя бы согласовать темпы.
#- Всё согласуем. По правде, я ещё и солистов не нашла. Но это не проблема. Я всегда так работаю. Поэтому сейчас я должна уехать – уже пора заняться солистами. Я думаю, пищу для работы я Вам дала, вектор отметила. Пол месяца – месяц вы без меня справитесь.
#- Конечно. Всё будет отлично. Удачного поиска!
#- Спасибо.
Перед отъездом я ещё раз поговорила с Себастьяном.
^- У тебя есть шанс реабилитироваться. Я должна уехать. Приеду уже с солистами на спевки. «Годунов» должен быть готов в моей редакции.
^- Можете на меня положиться. Больше я Вас не подведу.
^- Отлично. Тогда займись работой сразу, как оркестр освободится.
^- Но сегодня день «Игоря».
^- Ладно, - тут же сдалась я. – Тогда проводи меня в аэропорт.
^- С радостью!
Простившись, я улетела… на Сицилию.
*- Caro! – прямо с порога начала я. – У меня для тебя просто шикарные новости!
*- Я рад видеть тебя такой счастливой, - невольно он поддался моему настроению. – Ты готовишь очередной концерт?
*- Не совсем, - я подошла к нему и, взяв за руки, села, посадив его рядом.
*- Кого-то в очередной раз растоптала в прессе?
*- Нет, я готовлю со своим оркестром оперу!
*- Оперу? – удивился он. – А разве в твоём зале можно ставить оперы? Или ты уже сдала театр?
*- Нет, до этого ещё далеко. Я буду ставить не в своём городе, - я продолжала держать интригу.
*- Подожди, - на мгновение он задумался. – Насколько я знаю, ни один театр не может вместить такую ораву людей. Или ты имеешь в виду свой камерный оркестр.
*- Нет, основной состав.
*- Ты окончательно сбила меня с толку! Я сдаюсь.
*- Моей площадкой будет… Красная площадь в Москве! – радостно воскликнула я.
*- Ты серьёзно? – не до конца поверил услышанному Моррези.
*- Абсолютно!
*- И что же ты ставишь?
Я только открыла рот, как он, не дав мне сказать ни слова, продолжил:
*- Постой! Неужели … «Годунова»? – по слогам спросил он.
*- Хорошая идея, правда? Лучших декораций ни один художник не создаст.
*- Madonna! – он встал. – Я не могу поверить. Это же грандиозно!
*- Вот именно!
С минуту он молчал, но вдруг резко изменился в лице:
*- Только не говори, что отдала Бориса Поленину!
И снова, только я открыла рот, как он продолжил:
*- Нет, я ничего не имею против него. Он великолепный певец. И не очень старый, только шестьдесят шесть. И безусловно, он уже давно созрел до Годунова. Да и национальная солидарность – святое дело. Кроме того, ты всегда испытывала к нему симпатию – ведь он так похож на Альтова (точнее наоборот), только более мужественный. В принципе, я одобряю твой выбор. Лучшего кандидата не найти, - он грустно замолчал.
*- И это всё, что ты можешь сказать? – с еле скрываемой улыбкой спросила я.
Он, не понимая, молча смотрел на меня.
*- Ну, во-первых, - продолжила я. – Дима… То есть Поленин, в прошлом году на своё шестипятидесятилетие закончил оперную карьеру. А во-вторых, - я встала и, подойдя к нему, обняла за шею. - Зачем мне какой-то Поленин, если мой муж - лучший в мире баритон?! Молодой мужчина с достаточным жизненным и творческим опытом для исполнения Бориса и кроме того с шикарным русским произношением!
*- Ты чудо! - он улыбнулся. - Не хочется разбивать твой призрачный мир. Но мне самому скоро уже шестьдесят.
*- Ну, вот всегда ты так! - я в шутку ударила его кулаком по груди. - Во-первых, шестьдесят, а не шустьдесят шесть; во-вторых, скоро, а не сейчас; а в-третьих, это бестактно с твоей стороны напоминать мне о моём возрасте, - я встала и повернулась к нему спиной.
Моррези тихо рассмеялся и, подойдя, обнял меня за плечи.
*- И вообще, - закончила я. - Зачем мне старый Поленин, которому надо сказочно платить за одно только имя, если у меня есть престарелый супруг, который споёт для меня совершенно бесплатно. Я никогда не бросаю денег на ветер.
На этот раз он рассмеялся в голос.
*- Ты же знаешь, - он развернул меня за плечи. - Я сам готов тебе отдать всё, что захочешь. Всё, что у меня есть - принадлежит тебе. И моё состояние, и жизнь, - тихо закончил он.
*- И я намерена её улучшить. Ты заслужил спокойствие и счастье.
Он поцеловал меня в знак благодарности.
*- Ну всё, - я отстранилась. - Хватит дурью маяться. Начинай учить Годунова. У тебя не так много времени. Спевки через пол месяца - максимум месяц.
*- Ты умеешь ставить людей в рамки. А кого ещё ты пригласила?
*- Пока никого. Это-то я и намерена обсудить с тобой. В этом вопросе мне особо важно твоё мнение. Можешь вообще весь коллектив набрать - ты лучше знаешь сегодняшнюю оперную элиту.
*- Есть пару человек, с кем я хотел бы сотрудничать. Но в Борисе я их не вижу. Надо серьёзно подумать. Может, кого из России? - осторожно спросил он.
*- Я не против. Тем более, я хочу попросить Георгия Османовича одолжить мне балет.
*- Балет? - не понял Моррези. - Ты что хочешь для бала взять балет Мариинки?
*- Я же не сказала тебе! - спохватилась я. - Я готовлю две постановки с тобой в главных партиях: "Борис" и "Игорь".
*- Тоже на Красной?
*- Ну, хочешь, можно и на Дворцовой.
*- Но там же Киевская русь! - удивился он.
*- Знаешь, с Киевским майданом сложнее. У меня к хохлам двоякое чувство, - откровенно призналась я.
*- Понимаю. Это после деревенского смазливого гея?
*- Не совсем. А ты хочешь петь в Киеве? – не стала вдаваться в подробности я.
*- Я просто хочу петь. И чтобы ты была рядом. А где это будет - мне всё равно: в Киеве, в Москве или в Йошкар-Оле!
*- Шутник! - с улыбкой заметила я.
*- А вообще-то, - он тоже улыбнулся, - в "Игоре" действие происходит не в Киеве, а в ...
*- Путивле, - перебила, вспомнив, я. - Но там негде разместить мой оркестр. Так что выбирай: либо Красная, либо ... Новгород.
*- А Новгород тут при чём? - не понял Андри.
*- Там тоже шикарные живые декорации. Там в своё время Саныч «Годунова» ставил. Здорово получилось, я смотрела.
*- Только смотрела? Неужели в Большом могли поставить такую оперу без твоей Мнишек?
*- Я тогда ещё в своей провинции жила! - усмехнулась я. - В то время Москва даже не догадывалась о моём существовании!
*- Слабо верится, что такое время вообще было!
В ответ я лишь улыбнулась.
*- Так что? - через минуту снова спросила я. - Москва или Новгород?
*- Ну, давай Новгород, для разнообразия. Если не трудно будет получить разрешение.
*- Мне - не трудно! - твёрдо заявила я. - Если надо, я и Белый дом возьму в аренду, ты же знаешь. Сегодня...
*- ... всё и всех можно купить, - закончил он. - Ты права. И когда примерно постановки?
*- В Москве – примерно пятнадцатого сентября, естественно сего года.
*- Действительно надо искать солистов.
*- Это я доверяю тебе. Целиком полагаюсь на твой опыт и кругозор в этом деле. Так что через неделю у меня должно быть два полных списка по каждой опере. И, пожалуйста, на всякий случай - возможные замены, желательно из русских. Да и солистов я бы хотела слышать русскоязычных.
*- А что, если кто-нибудь из мной предложенных солистов не сможет принять участие в постановках, будучи занятым в других работах? - заинтересованно спросил Андри.
*- Ну, это уже моя проблема. Ты пишешь фамилии - а я доставляю этих людей в Москву и Новгород.
*- Хорошо, твоя взяла.
С Моррези я прожила неделю, подробно изучая особенности жеста обеих опер. За это время я выучила (или на половину восстановила из руин памяти) обе партитуры в общих формах.
После того, как Моррези написал мне список солистов, я начала вести переговоры: где лично, где через импресарио, а где и с директорами оперных театров. Опасения Андри оправдались - почти все эти солисты были заняты на период с сентября по ноябрь (у меня было запланировано по три спектакля в каждом городе). Но так как в наше время действительно всё можно купить, а этим солистам было в принципе всё равно где петь, лишь бы платили больше, то ... И к тому же почти все они были русские. А что может сравниться с работой на Красной или в Новгороде?! Для любого нашего певца - это предел мечтаний!
Поэтому, заручившись согласием солистов, я «занялась» директорами театров – здесь всё было достаточно просто – я перекупила солистов /вернула театрам их деньги + компенсация/.
На улаживание этих проблем у меня ушло две недели, которые я проводила без отрыва от производства (продолжая разучивать партитуры).
Репетиции начались с десятого августа. Я поставила всех в жесточайшие рамки /реально у солистов для разучивания было две недели! Правда почти до конца августа я разрешала петь с нотами/. Благо, Андрелло подобрал певцов, которые уже пели эту оперу. Что, в свою очередь, породило и некоторые сложности – каждый пел её в «своей» редакции. И нам предстояло привести всё к «общему знаменателю».
Работа кипела и бурлила. Давно я не была так поглощена. Да, последние годы я очень много работала, но особого удовольствия от самого процесса я почти не получала (только от результатов). А сейчас меня буквально захватило с головы до пят. Я жила где-то там, внутри этой работы. Моя самая несбыточная мечта шла к осуществлению полным ходом. Я была так близка к чуду, что хотелось работать всё больше и больше.
И я пахала и заставляла всех. Моё увлечение оказалось заразным. Весь коллектив был болен этими постановками.
Хотя репетировать было очень трудно – мой Косицынхолл не рассчитан на оперы. Но зато мой репетиционный зал был оборудован двухъярусной увеличенной сценой. Поэтому репетировали там (там не было зрительного зала – это был громадный зал с двумя сценами и пространством для акустики, а музыканты сидели лицом к внутренней сцене, т.е. «в круг»). Солистам было очень непривычно работать над оркестром (в прямом смысле!) да ещё и на круглой сцене /некуда отвернуться, чтобы даже откашляться/.
До самого сентября мы репетировали «со стульями», без оформления сцены и костюмов. Но надо отдать должное режиссёру – ничто не могло его ни смутить, ни отвлечь
Постановку назначили на тринадцатое сентября. На Красной площади у нас было три репетиции: седьмого, девятого и одиннадцатого сентября. Я посчитала, что этого будет вполне достаточно.
К «декорациям» привыкли быстро. Мои люди поработали на славу – оснащение было просто потрясающим (многоярусное размещение оркестра одновременно служило и кулисами). Массовка (+хор, конечно) была проработана тоже идеально.
Костюмы я выдала только на второй репетиции на площади (чтобы не испортили, но успели привыкнуть).
Генеральная репетиция стала по сути уже спектаклем.
Описать это поистине чудо просто невозможно! Это было самое потрясающее зрелище, которое даже я могла видеть в своей жизни. Всё было максимально приближенно к историческим данным. Даже шапку Мономаха воспроизвели один к одному, точно так же, как и все, абсолютно все, костюмы участников спектакля (включая даже оркестр!!!).
Золотые нити костюмов были действительно золотыми, а все камни и украшения – из драгоценных металлов и натуральных камней (ни одной стекляшки!).
Я даже не пыталась посчитать затраты – мне было глубоко всё равно!
Единственное, к чему я стремилась – подлинность и качество – и в этом мне не было равных! Всё было максимально подлинно (а про качество и говорить не приходится).
Зрительный зал был оборудован небольшой – на пятнадцать тысяч человек (включая VIP). Контрамарок было немного, не более сотни (и для русских, и для иностранцев вместе взятых). Стоимость билетов – выше баснословной в баснословное количество раз.
Спектакли шли тринадцатого, четырнадцатого и шестнадцатого числа. Первые два я рассматривала, как «притирочные», а третий – собственно Спектакль.
Именно поэтому запись я разрешила вести только с третьей постановки.
Я осталась верна традиции: зритель меня не видел. Однако для удобства солистов (у них же не было пультов, как у оркестра) я разместила огромный экран позади зрительного зала. Таким образом, солисты могли видеть то же самое, что видели все оркестранты – мои жесты.
Дирижировать оперой вслепую оказалось несколько сложнее, нежели одним оркестром. Ведь обычно дирижёр подстраивается под солистов, «ловит» их.
Но и эта проблема была просто решена. Я же была не чужим человеком в опере, поэтому чувствовала солистов, их дыхание, их состояние, как своё. И поэтому в отношении ансамбля нам не было равных.
Премьера стала истинным праздником для всех ценителей высокого искусства. Это было потрясающее, грандиозное действо, не поддающееся описанию.
Но для меня (не имеющей даже возможности это видеть) это была всего лишь первая генеральная репетиция.
Вторая постановка прошла ещё качественней и эффектней. А все свои чаяния я возлагала именно на третью. Я ждала её, то обозляясь, что время идёт слишком медленно, а то и со страхом за скорое приближение.
Я была так поглощена собой, своими переживаниями и работой, что не смогла заметить того ужасного состояния, в которое начал погружаться Андри.
Весь трагизм и всю разрушительную мощь этого состояния я почувствовала и осознала лишь на последней постановке «Бориса».
А произошло то, что один раз уже лучилось со мной почти тринадцать лет назад. С первой же ноты я «ушла» в мир оперы. Я потеряла какую-либо связь с окружающим миром и жила в эпоху Смуты. Как в видении (я была в повязке) я видела абсолютно всё, что происходило на сцене. Руки дирижировали почти автоматически.
Моё подсознание какое-то время пыталось сопротивляться – оно просило остановить это «действо»; но очень скоро я его уже не слышала.
И только после того, как гром оваций разбил стеклянную тишину, поглотившую последние звуки и вернул меня в бренный мир /черноты/, я поняла до конца всё, что произошло.
Пока я медленно собирала всё в кучу, кто-то шепнул мне в наушник: «Они на Вас смотрят». Я поняла, что зрители повернулись к экрану, и автоматически поклонилась несколько раз, после чего попросила выключить камеры.
#- Себастьян, отведи меня к солистам, - попросила я тут же сидевшего всё время рядом дирижёра.
#- Конечно, - он взял меня под руку. – Искренне поздравляю Вас!
#- Ты ничего не заметил? – я его не слышала.
#- В смысле? – не понял он.
#- В постановке.
#- Да нет, - немного подумав, ответил он.
#- А в Андрелло Моррези?
#- Нет. Хотя, - через мгновение поправился он, - не в обиду ему будет сказано. Порой мне казалось, что он переигрывает. Особенно в сцене с курантами. Вы тоже это услышали?
#- Ты не прав, - довольно резко заметила я. – Он пел, да и играл, я уверена, просто потрясающе. Он не переигрывал, он жил ролью. Ты знаешь, что почти полгода назад у них умер сын.
#- Да, я слышал про это. Он был в депрессии. И я рад, что Вы ему помогли.
#- Ни черта ты не понял! – разозлилась я. - Я не помогла, я усугубила! Его сыну было почти два с половиной года – почти младенец! Его звали Дмитрий! Его зарезали! На глазах самого Моррези! Он видел эту «страшную зияющую рану» в груди собственного сына! А я заставила его пережить это ещё раз! Я не прощу себе этого!
#- Mein Gott! Я не знал этих подробностей! Это ужасно! У него могут быть проблемы с психикой!
#- Не могут быть – уже! – почти крикнула я. – Долго ещё? – почти истерично крикнула я.
#- Уже пришли. Я предупрежу его, - он постучал в импровизированную гримёрку.
#- Не стоит. Я сама поговорю. Спасибо, иди, - я высвободилась и, нащупав дверь, зашла, закрыв её за собой.
Прямо с порога я сняла повязку и закрыла дверь на замок. Моррези стоял по центру комнаты в своём костюме и гриме. Он отстранённо смотрел в одну точку.
*- Андри, прости меня! – я подошла и положила руку на его плечо.
Он никак не отреагировал.
*- Андри, посмотри на меня! – попросила я. Но он меня не слышал.
Тогда я сама повернула его лицо к своему и пристально посмотрела в его пустые глаза.
*- Это был не наш сын! Слышишь? Это был не ты! Это был Борис! Ты играл. Ты заигрался и вошёл в роль. А сейчас ты снимешь грим и костюм, оденешься в свою одежду и снова станешь собой, Андрелло Моррези. Я тебе помогу.
Сначала я сняла все украшения и очень аккуратно – костюм. Затем я усадила Андри и смыла весь сложный грим.
Я умыла его холодной водой, после чего одела в обычную одежду.
Потом я села напротив него и, пристально глядя в глаза, сказала:
*- А теперь ты вернёшься в реальность. На счёт «три» ты очнёшься и забудешь всё, что произошло, у тебя останется только воспоминание, как о спектакле, ты придёшь в себя, и всё будет по-старому. Раз. Два. Три, - я щёлкнула пальцами.
Взгляд Андри приобрёл жизнь, он внимательно посмотрел на меня, затем обернулся и оглядел комнату.
*- Который час? Почему мы ещё здесь? Ведь спектакль давно закончился, - искренне удивился он.
*- Мы уже уезжаем. Я зашла сказать, что должна задержаться на какое-то время. Но через два часа мы встретимся в гостинице. Езжай, лимузин уже ждёт, - я обняла его.
*- Хорошо, я поеду. Но ты не очень задерживайся. Я соскучился по тебе, - он уткнулся лицом в мои волосы.
*- Я провожу тебя до машины. Только это надену, - я завязала повязку. – Пойдём.
Он взял меня под руку и открыл дверь.
^- Ну, как? – шёпотом спросил Себастьян, тут же подошедший ко мне.
^- После. Пойдём с нами.
Когда Моррези уехал, под руку меня снова взял Себастьян.
^- Он не был похож ни на помешанного, ни на убитого горем, - заметил он.
^- Он забыл всё, что произошло. И я бы очень вас всех просила: не напоминать ему ни коим образом о случившемся.
^- Но как?
^- Не спрашивай – я не смогу объяснить. Главное сейчас – переключить его на Игоря. Мы сдвинем репетиции. Начнём послезавтра.
^- Как скажете, - безразлично проговорил он.
^- Себастьян, - я остановилась. – Поцелуй меня.
Он не заставил просить себя дважды и наклонился к моим губам.
Этим поцелуем я хотела разжечь в себе тоску по поцелуям Андри. И мне в какой-то степени это удалось. По крайней мере, мне очень захотелось быть рядом с ним и чувствовать его присутствие.
#- Мадам Камю. С Вами хочет поговорить вдовец Косицыной, - я узнала голос Антонио. Он прервал наш поцелуй (за что я была весьма ему благодарна).
#- Хорошо. Пусть зайдёт ко мне в гримёрную.
#- А я могу Вас туда сопроводить? – оказалось, Саша был рядом. Его голос был полон злой иронии.
#- Конечно! – я протянула в его сторону руку. Он поцеловал её холодными губами и аккуратно положил на своё предплечье.
#- Один момент, - попросила я, когда мы уже почти отошли. – Себастьян, Антонио, у меня к вам убедительная просьба: проследите, чтобы уже завтра и оркестр, и все инструменты были в Новгороде.
#- Хорошо. Всего доброго, - в один голос ответили они.
#- До встречи, - попрощалась я, и мы отошли.
- Почему завтра? – спросил Саша, когда мы отошли на «безопасное» расстояние (то есть когда нас никто не мог слышать).
- Вот об этом я хотела с тобой поговорить, вдовец Косицыной, - усмехнулась я.
- Это лучше, чем будучи самим Шуманом, оставаться всего лишь мужем Клары Вик. Ты хочешь передвинуть постановки?
- Да. Репетиции должны начаться послезавтра. Я хочу как можно раньше начать Игоря.
- Почему? Ты не хочешь дать коллективу время отдохнуть, перестроиться? – не совсем понял меня Саша.
- Сейчас я действую в интересах только одного человека – Андрелло. По моей вине ему стало хуже, и я должна исправить это. А всё, что я могу – это сдвинуть постановки.
- Объясни поподробнее, - остановившись возле гримёрки, Саша открыл дверь и, пропустив меня, вошёл следом, закрыв дверь на замок.

Услышав звук закрывшейся двери, я сняла повязку. Не успела я повернуться, как Саша резко обнял меня и грубо поцеловал. После короткого, но очень страстного поцелуя, он вдруг оттолкнул меня.
- От тебя пахнет его одеколоном, - с напускной холодностью заметил он.
- А кто тебе мешает перебить этот запах своим? – с усмешкой спросила я. И тут же пожалела. Он понял это как призыв к действию.
- Я не это имела в виду! – я поняла это сразу по его изменившемуся взгляду (он был готов тут же мной овладеть). – Я говорила только про одеколон.
Он медленно подошёл ко мне и встал почти вплотную, только не касаясь меня. Его горячее дыхание обжигало мне лицо. От него веяло такой силой и надёжностью, что меня как магнитом притягивало к нему. Я ждала, что он обнимет меня, и я почувствую его каждой клеточкой своего тела. Мне так хотелось слиться с ним в единое целое. Я стояла, закрыв глаза, в диком напряжении. Каждая струнка моих нервов была натянута до предела. Казалось, задень слегка – и я взорвусь! Но он стоял в сантиметре от меня, не делая никаких попыток сближения. Я, может быть, и понимала, что он проверят меня, но я не хотела об этом думать.
«Пусть он торжествует! Он ведь действительно победитель!».
Не имея сил продолжать дальше это противостояние, я обхватила его за шею и, прижавшись к нему всем телом, жадно поцеловала.
Он обнял меня и добавил поцелую нежность, на которую я была просто не способна.
- Прости, - через минуту сказала я, прижавшись щекой к его груди.
- За что?
- За то, что я такая бесчувственная дура!
- Давай оставим это до другого раза, - мягко сказал он. – У меня нет сейчас никакого желания утешать тебя выдуманными комплиментами.
- Что? – я отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза. Но в них была только добрая усмешка.
- Не горячись, мой пылкий скорпиоша. Хоть ты и прекрасна, когда злишься! – он улыбнулся.
- Мерзавец! – «гневно» воскликнула я и отвернулась, якобы обидевшись.
В ожидании его извинений я простояла минуты две, не поворачиваясь.
- Ну, и? – я всё-таки не выдержала.
- Что и?
- Почему ты не извиняешься?
- За то, что ты назвала меня мерзавцем? – уточнил он.
- Самонадеянный дурак! – я в шутку замахнулась на него.
- Только без рук, дорогая, - он поймал мою руку и, взяв вторую ниже локтя, развёл их в стороны и прижал меня к стене.
И в этот момент… я потеряла сознание! Просто напряжение в этот день превысило все допустимые пределы, и мой организм отключился (погрузился в режим пониженного энергопотребления).
Правда, ненадолго.
Когда я пришла в себя, Саша стоял со мной на руках по центру комнаты.
- Тебе не тяжело? – тихо спросила я.
- Мне тяжело видеть, как ты на ровном месте теряешь сознание.
- Я устала, - извиняясь, улыбнулась я.
- Ты много сейчас пьёшь? – в лоб спросил он.
- Ты с ума сошёл! Я вообще не пью! Не до того мне – посмотри, сколько работы!
- А наркотики?
- Не без этого, - я отвела глаза.
Саша тяжело вздохнул.
- Сможешь стоять?
- Ну, разумеется. Поставь меня! – приказным тоном сказала я.
- Как скажешь, - он резко перевернул меня в вертикальное положение и, поставив на ноги, отошёл на шаг.
Простояв пару секунд, у меня снова подкосились ноги. От усталости! Рядом с Сашей я чувствовала себя в безопасности и могла позволить себе расслабиться. А напряг у меня был страшный.
Саша снова взял меня на руки.
- Я не отпущу тебя в гостиницу, - заметил он.
- В этом нет необходимости. Себастьян и Антонио за мной присмотрят.
- Вот именно поэтому и не отпущу. Для твоего возраста у тебя слишком много любовников. И к тому же молодых. Не обижайся, но тебе это уже не под силу.
- Хам! – коротко ответила я. – И сколько, по-твоему, у меня любовников?
- С мужьями или без?
- С ними со всеми, - уточнила я.
- С десяток наберётся.
- Ты меня обижаешь! – я положила голову на его плечо. - Что, по-твоему, я с десятью мужиками не справлюсь? Правильней было бы сказать, что эти десять – это постоянные или регулярные.
- Ты умеешь интриговать, - он удивился. – Так сколько же их у тебя?
- Тебе правда интересно? – не поверила я. – И тебя это не обидит?
- Ни в коем разе, скорее обрадует. Так сколько?
- Плюс к этому десятку ещё две с половиной тысячи.
- ???!!!... – он молча попросил объяснений, не понимая, как такое возможно.
- Две тысячи – основной состав оркестра и пятьсот человек – камерный, - гордо ответила я.
Вдруг он просто взорвался от смеха и чуть не уронил меня. Я, оттолкнув его, встала на ноги сама:
- Не картошку держишь!
- Прости, дорогая, - он продолжал смеяться. – Я никак не ожидал такой цифры. Ну, ты даёшь! Дон Жуан отдыхает! Может, твоё имя тоже станет нарицательным?
- Ничего смешного! Я должна знать всех своих оркестрантов изнутри, коль не вижу их.
- Не надо оправдываться. Это нужно только в случаях единичной измены. А тебе это не грозит, не переживай.
- Ты беспардонный циник!
- Ну, что ты! Я теперь горжусь тобой в несметное количество раз! Ты превзошла самою себя. Я действительно недооценил тебя и твои скрытые ресурсы. Я представляю, чего тебе стоило сдерживать свой сексуальный потенциал, когда ты жила со мной. Прости! Был не прав. Тысячу раз не прав! Я же не знал, что кроется за этой равнодушной и гордой маской твоей. Кто бы мог подумать?! Бедняга Марчелло, царство ему небесное! «Пал, оклеветанный молвой, с свинцом в груди и жаждой мести, поникнув гордой головой».
- Ты когда-нибудь замолчишь? – не выдержала я. – Я устала от твоего высокопарного и вместе с тем пошлого бреда! Я еле стою на ногах, а ты пустился в рассуждения о скрытых ресурсах моей сексуальности. Как будто ты раньше никогда о них не догадывался. Мы прожили почти четырнадцать лет, и ты ни разу не замечал, что мне не хватает одного партнёра? Мне нужны разные темпераменты, разные мужчины под разные настроения. Называй меня извращенкой или как-нибудь ещё – твоё дело!
- Ты не права, любимая, - он стал серьёзен. – Я это заметил с первого дня, как увидел тебя. Я сразу понял, что удовлетворить тебя в полном смысле мне будет очень сложно. Это просто ты никогда не хотела замечать, что я старался ловить твоё ежеминутное настроение и становиться тем, кого ты в эту минуту хотела. Когда ты хотела страсти – я был страстен, когда ты хотела тепла – я был нежен и ласков, когда ты нуждалась в защите – я оберегал тебя, когда ты хотела быть гордой, но сломленной – я брал тебя силой, когда ты нуждалась в заботе – я стоял возле тебя на коленях. Я был твоим рабом, сам того не осознавая. Но ты не хотела это замечать. Тебе всегда был нужен только Ники – свет в окошке! Я не хочу говорить о нём плохо, но он всегда в первую очередь думал о себе и своём кошельке. Ты для него была не более чем дорогой и лучшей в мире игрушкой. Он понукал тобой так, как ты это делала со мной. Но он говорил, что любит. Это обман! Он не умеет любить. Он не способен любить никого, кроме себя! И он не раз это доказывал!
- Ты не прав! – спокойно возразила я. – В тебе говорит ревность. Мы любим друг друга – и ты это знаешь, но не можешь смириться. Но это факт! Ты упрекнул меня в слепоте и глухости к тебе. Я знаю! Я знаю, как была глупа! Я знаю, что я дура! Но я не могу повернуть время вспять. Как бы я ни хотела, я же знаю, что эти раны на твоём сердце я ничем не смогу залечить. Поверь, я очень хочу загладить свою вину перед тобой. Ты можешь потребовать от меня всё, что захочешь. Но об одном не проси: о том, где я не имею власти. Не тронь Ники. Пусть тебя успокоит то, что мы не вместе и нам суждено, любя друг друга, жить на расстоянии. Прости меня, Саша, прости! – я встала на колени. – «Что хочешь делай ты со мной – я так хочу. Все прихоти твои я выполнить смогу!».
- Анютик, не надо! Он поднял меня и обнял. – Я знаю, что ты не в силах изменить своё сердце, я это понимаю, как никто другой. Ты ни в чём не виновата! Ты права – во мне говорит слепая ревность. Я не имею права тебя упрекать. Прости, что наговорил тебе всё это.
- Ладно, - через минуту я успокоилась окончательно. – Простили друг друга. Ты только подумай, сколько времени мы тратили и продолжаем тратить на бессмысленные пререкания и ссоры! Ладно, когда по молодости. А сейчас? Это глупо. Давай лучше о деле. У меня к тебе просьба: помоги сдвинуть постановки.
- Без проблем, ты же знаешь. Я завтра же всё улажу, не волнуйся. Ты права – мы должны перестать ссориться, это действительно глупо. Не стоит вспоминать старое и постоянно напоминать друг другу об ошибках. Ты устала, - он отвлёкся, - я отвезу тебя.
- Так ты всё-таки отпускаешь меня в гостиницу? – удивилась я.
- Кто тебе сказал, что я отвезу тебя в гостиницу? Я имел в виду твой загородный дом. Твою репутацию уже всё равно не испортишь. И одного лишнего любовника никто и не заметит. Я хочу, чтобы ты была под моим присмотром.
- За что я тебе очень благодарна. Я сейчас не в состоянии удовлетворять все прихоти своих пылких мальчиков. Ты прав – я уже не в том возрасте. И хватит уже молодиться. Только как быть с Андри. Я пообещала ему быть рядом – я ведь виновата перед ним.
- Да, - вспомнил Саша. – Ты так и не рассказала, что произошло?
- Он вспомнил нашего сына. Партия Бориса очень к этому располагает. Нашего Диму вед тоже зарезали.
- Бедный Моррези! Ему нельзя оставаться одному. Мы заедем за ним. Вы проведёте эту ночь и завтрашний день в твоём доме.
- Он уже давно перестал быть моим! – вздохнула я.
- Он будет твоим до тех пор, пока ты дышишь этим воздухом. Я попрошу Сергея подготовить всё там, пока мы поедем в гостиницу за Моррези.
- Да, кстати, как он поживает? – искренне полюбопытствовала я.
- Всё так же. Вспоминает тебя чуть ли не каждый день. Я иногда даже начинаю ревновать. Он искренне по тебе тоскует, не то, что … Ладно, проехали, - Саша резко вспомнил, что мы договорились не ссориться, а упоминание Ники в таком контексте неминуемо привело бы к ссоре.
- Ясно. Слушай, может, поедем уже?
- В любую секунду. Ты будешь переодеваться?
- Конечно! Только не уходи, - поймала я его на мысли. – А то придётся позвать кого-нибудь. Ведь Камю не может сама переодеться.
- С превеликим удовольствием поучаствую в переодевании величайшей женщины-дирижёра современности!
- В этом нет необходимости. Просто не уходи, - я улыбнулась.
Естественно, тот факт, что когда мы с Сашей вышли, я была уже переодета, не мог пройти мимо внимания моих замечательных (в смысле всё замечающих) дирижёров.

продолжение: http://proza.ru/2022/01/05/1965