Чужая жизнь

Ей часто казалось, что живёт она не своей жизнью. Произошла какая-то ошибка, какой-то сбой, и она родилась на свет ни тем, кем должна была родиться.  С детства ей снились неясные сны, там она была другой. Девочка была чрезвычайно впечатлительна, возможно, что здесь сыграли свою роль и книжки, и мультики, и богатая детская фантазия. Отца и мать она очень любила и, насмотревшись и наслушавшись про детей сирот и про детские дома, она страшно боялась их потерять. И в тоже время её не покидало чувство подкидыша, будто вот-вот  кто-то появится, обнимет её и скажет: -  Здравствуй, я твоя мама. И она бы пошла за ней, не оглядываясь, без сомнений.
  Так она и прожила всё детство, в ожидании.  Бывая у подруг, она вдруг ощущала такую сопричастность к их жизни, что была уверена – это её семья.  Её родители, её бабушка, и не подружка, а сестра. И она проживала короткий счастливый миг в этой, новой, семье. Потом этот мир тускнел, исчезал, словно сон в момент пробуждения, и она возвращалась домой с чувством вины и раскаяния.
  Росла Нина ласковой девочкой, её любили мамы всех подруг, хотя и замечали в ней некоторые странности. А подружкам не нравилось такое её сближение с их родителями,  это вызывало в них ревность и чувство неприязни. Она этого не замечала.
  Мир для неё был таким, каким она хотела его видеть. Пожалуй, она была счастливым человеком, только она об этом не знала. Она считала несправедливым, что кто-то живёт в Африке и видит Нил и крокодилов, тогда, как ей достались степь и Иртыш. Почему она не родилась, например, английской королевой?
  Она видела в себе способности быть кем угодно:  космонавткой, королевой,  вот этой  старушкой уборщицей, глядя на которую, она ощущала сосущее чувство невозможности проникнуть в тайну чужой жизни.
  Сидя в компании друзей в кафе за столом, она томилась желанием быть сейчас вот этой, уже не молодой, официанткой.  Руки её тяжелели от подносов, на ногах раздувались вены. Она бледнела, сбрасывала под столом туфли, пытаясь облегчить горящие ступни.
      - Ты что? – Спрашивала подруга.
  -     Так, устала…  - Шептала Нина, очнувшись. Может быть, в ней пропадала актриса?  Работала она продавщицей в универмаге, успев испытать до этого труд чертёжницы и лаборантки.
  - С твоими способностями, Нина, нужно идти в институт, - твердили родители.
Да, но тогда нужно определиться на всю жизнь. Отлить для себя одну форму, вот этого она и не хотела. Ей ничего не стоило быть образцово-показательной. Она поднимала в магазине отдел за отделом, складывая в тумбочку грамоты и благодарности.
  - Поступай в институт, - сказала заведующая, - пора расти.
  Значит, навсегда остаться в торговле?  Предложение было отвергнуто с категоричностью фанатика, видящего перед собой неясную цель.
   Она скопила денег и съездила по туристической путёвке в Чехословакию. Злата Прага – красавица Прага. Нина глядела на чужую жизнь и, как всегда, ловила себя на мысли, что завидует. Не потому что чужая жизнь лучше, а потому что она иная. Ей хотелось испытать всё, чем живут люди.
  Ей уже исполнилось двадцать семь, пора было выходить замуж, рожать детей. Но с мужчинами у ней как-то не получалось. Стоя за прилавком, она видела весь зал. Среди покупателей встречались интересные мужчины. И тут исчезало всё, оставались только один этот человек и она. Это к ней он пришёл, сейчас он позовёт её, и она с ним уйдёт. Нередко так и случалось. Она привлекала мужчин необычной красотой серых, будто перламутровых,  глаз и странным диковатым взглядом. «Нездешним», как выразился один из её поклонников. Казалось, что она смотрит издалека.
  - Милый ты мой, цветик огурешный,
   Полюбила б я тебя, говорят, нездешный. – Пела когда-то бабушка, доводя маленькую Нину до слёз жалости к одинокому и несчастному «нездешнему».
  После первых же встреч исчезала дымка романтичности, и всё становилось скучным, пошлым и ненужным. Однажды ей удалось удержать в себе иллюзию подольше. Восторг её любви отражался в нём. Её любили, пока любила она, так она умела заражать другого своим чувством. Два самых счастливых на земле человека бродили по сонным улицам, улетали к звёздам и вновь возвращались на землю. И вот уже речь шла о свадьбе, а она с каждым днём трезвела, смотрела на него всё пристальней и, неожиданно для себя, понимала, что будь у неё не одна, а много жизней, то можно было бы одну прожить с ним. И о свадьбе забывали.
   Приближался Новый год, любимый Нинин праздник. В мерцании свечей и новогодних нарядах был намёк на возможность иной, красивой и возвышенной жизни. К этому празднику Нина готовилась с осени. Заранее откладывались деньги на платье. Зарплата продавщицы не предполагала шикарной жизни.
 Возможность иных доходов для Нины была невозможна.  Конечно, не все в торговле крадут, но многие считают это допустимым. Нина эту допустимость исключала, чем вызывала раздражение у некоторых своих коллег.
  Она к празднику сшила красное платье, длинное и открытое. Смуглая кожа плеч словно осветилась  утренними лучами. Поднятый высоко на затылок узел тёмных волос обвивала алая лента.
  - Нинка, ты просто королева! – С завистью пропела Вероника из верхнего трикотажа.
  Слова были лишними. Как только платье скользнуло по телу, Нина была уже другой. Да, принцессой, пусть ненадолго. Золушкой, но – принцессой.   
  Её веселье, радость и неоглядность поступков заражали. Все хотели с ней танцевать, петь, просто постоять рядом.
   - Гляди, Нинка кадрит товароведа из торга, - шепнула ехидно Вероника ученице из галантерейного.
  Им и в голову не приходило, что никакого товароведа Нина не видит. Молодой и красивый принц из соседней страны заехал сюда случайно.
  - Девушка, почему я не видел Вас раньше?! – шептал он горячо.
  - Потому, что Вас здесь не было, - отвечала она.
  - Мы с Вами должны обязательно встретиться, - принц обнимал её за талию.
  Свечи мерцали и таяли. Таяли и мерцали. Их дымный запах подтверждал невозможное. Иллюзия становилась реальностью. Счастье, переливавшееся через край, освещало зал. Ночи не было конца. Но он был. Догорели свечи. Выпито вино. На нечистых, с остатками еды, столах башни бутылок. Тусклый свет ламп подчеркнул усталость и тени под глазами. Нина сняла туфельку, только что бывшую хрустальной. Из угла зала смотрел на неё сытый товаровед и улыбался, предвкушая продолжение. На миг чья-то спина закрыла Нину от товароведа, и девушка исчезла, как Золушка с бала.
  Автобусы ещё не ходили. Город был пуст и сумрачен, будто и не наступил Новый год. Уставшие люди, отпраздновав его рождение, укладывались в постели. Нина долго сидела перед зеркалом, снимая грим. Сброшенное платье, как обессилившее тело, раскинулось на кресле. Вбив в кожу питательный крем, Нина залезла под одеяло и всё ворочалась с боку на бок, вытирая о подушку крем и слёзы. Слёзы отчаяния от того, что жизнь одна, другой не будет. Одна, твоя единственная и, значит, жить нужно сразу начисто.
  - Ты куда пропала, товаровед тебя потерял? – С осуждением спросила назавтра Вероника. Нина равнодушно отмахнулась. Товаровед её не интересовал.
  Через неделю она по профсоюзным делам оказалась в управлении. К этому времени новогоднее увлечение уже забылось, и в парне, идущем по коридору, она не сразу узнала товароведа.
  - Здравствуйте, - в его улыбке не было и намёка на фамильярность. Почему-то Нину поразили его ботинки, дешёвые, отечественные, совсем не модные. В их среде, среди людей торговых, это что-нибудь да значило. Она так засмотрелась на его ботинки, что не слышала слов и удивилась, что он, вежливо поклонившись, уходит. Тут она вспомнила, что не знает, как его зовут. Выяснить это было делом несложным. Товаровед оказался Володей. И Нина чётко поняла, что она его не интересует. Этого и небольшой загадки с ботинками хватило для обострённого воображения, чтобы нарисовать человека не ординарного и загадочного. И когда она вновь увидела его на Первомайской демонстрации, сердце её потянулось к нему – живому  реальному человеку.
  - Нинка, твой товаровед, - толкнула её плечом Вероника.
 Володя улыбнулся и подошёл: - Здравствуйте, девочки.
  - Вероника, - тут же представилась подружка. Володя вопросительно взглянул на Нину. Он даже не знает моего имени, подумала Нина, но Вероника что-то весело тараторя, оттесняла её.
  - Но я ещё не знаком с Вашей подружкой, - вежливо остановил её молодой человек.
  Нина протянула руку и вложила её в Володину так, словно отдавала навсегда. И твёрдо произнесла: - Нина. Он внимательно посмотрел ей в глаза, только сейчас заметив их особую красоту.
  - Странная девушка, - подумалось ему. Тогда, в Новогоднюю ночь, его не покидало чувство нереальности. Сейчас она была другой, но всё же не такой, как другие, как вот эта её приятельница. На подруг они не походили.
  Город, украшенный людьми и природой, праздновал и ликовал. Ощущение общего праздника роднило, и когда Володя пригласил их пообедать вместе, Нина весело пригласила всех к себе. Весь вечер вчера готовила, словно знала, что будут гости.
  Володя вошёл в Нинину квартиру и замер. Сердце сжалось в предвкушении счастья. Он огляделся незаметно, всё здесь говорило о хозяйке и в её пользу. Милой и чистой простотой веяло от каждой вещи.
  - Ниночка, до чего же ты вкусно готовишь,  хозяйка из тебя первоклассная, - пела Вероника, уплетая пирог и поглядывая на Володю.
  - Совсем нечаянно  сегодня у меня получился самый настоящий праздник, - серьёзно произнёс Володя. Да Нина и слышала только его.
  Гости уже собрались уходить, когда в открытое окно пахнуло уже ночным прохладным ветром.
  - Вы не хотите прогуляться? – Неожиданно спросил Володя. И она с поспешной радостью согласилась, не желая остаться одна и думать, что вот они ушли вдвоём.
    Сначала они проводили Веронику, а потом Володя провожал её. Нинина рука, протянутая для прощенья, грелась в его ладони. Мгновение растянулось до бесконечности и замерло, как натянутая и готовая лопнуть струна. Его неповторимость придавала радости привкус горечи.
  Когда утром Нину кликнули из подсобки к телефону, она уже знала, что это Володя. Володя, Во – ло – дя, - твердила она, привыкая к имени, делая его привычным и необходимым.
  - Господи, Ниночка, наконец- то, - выпалила мать, когда дочь привела Володю знакомиться. – Ой, простите, что я болтаю. Но мы уж и ждать перестали, все подружки её давно матери, а наша всё одна.
 - Не позорь дочь, - смеялась Нина.
  Июньское солнце било в окна, запах цветущей сирени будоражил ощущения. В какой-то миг Нине показалось, что всё это уже было. Она замерла с ложкой в руке, обводя взглядом празднично накрытый стол. Да, вот эти, наполненные светом, рюмки, весёлая смесь окрошки в тарелках, родительские довольные лица, Володина улыбка. Всё это, соединённое с радостью её души, уже было, было…  Она досадовала, что не может вспомнить, когда?
  - Ниночка, когда свадьба? – Одолевали её вопросами девчонки в магазине.
  - Свадьбы не будет. У Володи очень больна мама.
  В один из выходных дней они съездили в северный район к его родителям, и Нина отметила его заботливую внимательность и терпеливое участие во всех их делах. Володина мама третий год лежала парализованная. Она подозвала к себе сына и прошептала непослушными губами:
  - Красивую жену выбрал, да ладную. Береги её.
  На прощание Нина поцеловала Володину маму.  И та, счастливая тем, что не побрезговали, прослезилась. Отец вышел проводить за калитку.
  - Не гадали мы с матерью, что на твоей свадьбе сплясать не сможем.
  Володя обнял его за плечи: - Ничего, отец.
  Приближался день регистрации. Девчонки в магазине поглядывали на Нину с интересом, она за последние дни осунулась и подурнела.
  - Нинка, смори, чего не выкини. Если и этого упустишь, всё, будешь одна век куковать. – Ворчала Вероника, озадаченная невесёлым видом подруги.
  Оставались только формальности. Казалось, два взрослых человека, решившие свою судьбу, могли объединиться и жить уже вместе. Но Нина дичилась и не предлагала. И Володя не настаивал, угадывая в ней постоянную внутреннюю борьбу.
  Вечером перед регистрацией она долго сидела на кухне, стучала кулаком по столу, вызывая боль, заглушающую в ней нарастающее чувство протеста.
  - Он хороший, хороший, хороший. .. – твердила она с упорством маньяка.
  Утром Володя встречал её у загса, так они договорились. Она кинулась к нему так, будто он уже исчез из её жизни, а тут, такое счастье, вернулся.  Уткнулась лицом в его плечо.
  -  Нина, сумасшедшая, ты чего?! – Он заглянул в её глаза и, увидев отчаянную радость, поцеловал сначала один, а потом другой и добавил, - не знаю, какой лучше.
  Когда Нина поняла, что станет матерью, в её душе что-то сместилось. За двадцать восемь прожитых лет она не однажды пыталась себе это представить. Но нет, не получалось. Странный тормоз сознания не давал перешагнуть за эту границу. Сейчас всё уже становилось явью. Она ощущала, как шевелится в ней её ребёнок, пыталась угадать, прикладывая руку к животу – ручка, ножка? Как же это, думала она, разглядывая себя в зеркале, вот это же всё я, а потом он уйдёт, и будет уже не мной, другим человеком. И у него будет своя, отдельная от моей, жизнь?! Ей становилось страшно и сладко, будто вот-вот должно было осуществиться неосуществимое.
  - Девчонки, Нина родила! – Кричала на весь магазин Вероника в то время, когда та, измученная всем происшедшим, родами, бессонной ночью, получила, наконец, своё чадо. Первое кормление. Она с трудом удерживала в себе желание развернуть, посмотреть, дотронуться. Её ребёнок смотрел на неё туманным взглядом, в котором притаилась тайна вечности. Он морщил розовый лобик. А она залилась вдруг слезами. Ей была подарена ещё одна жизнь.
  - Ты что  это, мамаша, молоко пропадёт, - соседка по палате тронула её за руку,- радоваться надо, а она ревёт.
  Нина шмыгнула носом,  улыбнулась: - у других уже по трое.
  - Какие твои годы, наверстаешь, - рассмеялась соседка.
  В вестибюле роддома, ошалевшие от радости, отцы походили друг на друга глуповато счастливым выражением лиц. Не отличался от них и Володя в десятый раз перечитывая записку, состоящую из нескольких слов. «Какое счастье любить вас обоих, две мои новые жизни».