Метания солнца

Темнота. Синее солнце забыло дорогу до неба. Вместо его лучей — свет телефонных пластин, зажигающих фонарные головы людей на городской остановке, пока ветер заносит их столбы теплым от окружающего его электричества снегом.

Обычная поездка на автобусе — и вот через некоторое отсутствие времени я в деревне.

Дойти до маленького домика детства даже по темноте не составило большого труда: я была сама себе солнце, электрическое солнце, вытащенное из промерзшей в такую теплынь куртки. Зачем я вообще приезжаю сюда всякий раз? Честно сказать, этот дом, это место не вызывают более тех радостных эмоций, какие я испытывал каждый раз, когда приезжал сюда.

Ночью, как странно, дом не был тревожным. Тих и светел он даже без зажженных внутри лампочек или свечей. Но что-то меня останавливало посреди дороги: я не хотела здесь быть, хотя прекрасно знала, кто меня встретит на пороге дома.

Стучать не пришлось: дверь, как всегда, была открыта, пока никто не лег спать. В старых сенях, заваленных грудой уже отмершего городского хлама, который привозят сюда после очередного ремонта квартир (ведь выкидывать его было жалко, мало ли, пригодится), готовит ужин бабушка. По ней и не скажешь, что ее изгрызла изнутри болезнь: вот пополнела, порозовела и все крутилась на кухне. Болезнь выдавала только едва дрожащая рука, но бабушке это никак не мешало.

Она не говорила со мной, только готовила. Спрыгнув шумно с кресла, оставив прогрызенную во всех местах куртку, которую мы выкинули уже несколько лет назад, мешалась под её ногами маленькая черная такса. И этой наглой толстой морде перепадал иной раз кусочек, хотя она даже и не ждала, когда ей бросят какое-нибудь лакомство.

Фонарик гаснет, дом — тоже. Потом загорается снова, но меня уже нет в доме. Мой уход словно и не был замечен. Идя к остановке, звоню маме.
— Да, Лиза, куколка, что случилось?
— Мам, я просил не называть меня так.
— Хорошо, солнышко, но что случилось?
— Бабушка выздоравливает, пополнела, готовит. Что? Что ты говоришь? Неважно, я скоро буду дома, тогда и расскажешь.

И сбрасываю, остановившись на полпути. Оборачиваюсь к дому ещё раз, освещая его выращенным в техникумах солнцем.

Дом не шелохнулся. Сейчас, пока я была на дороге, что-то тянуло меня обратно. Может, это беспокойство за бабушку? Она ведь так и не вышла проверить, почему я ушла. Что-то случилось? Вряд ли, ведь я видела ее минуту назад совсем здоровой. Видимо, она закрутилась и забыла про меня.

Свет фонарика падал и на соседние дома, но никто в них от неожиданного света не проснулся, не выглянул в окно, не зажёг лампу.

И в этой тишине и темноте я хотел остаться на дороге: ни в деревне, ни в городе. Мне нравилось стоять вот так, ждать, пока тьма разъест мир до нитей, и освещать ночной неприветливый поселок, зная, что день здесь никогда не наступит. Потому что здесь нет никакого дня. Даже ночи нет. И все же зачем мне нужно оставаться вот так на дороге? Зачем в принципе нужна эта дорога, этот поселок, этот дом, который светлый без света, где сидит бабушка и такса, позабывшие меня..? К черту, им просто все равно, как и этому селу. Всем все равно, потому ни день, ни ночь не наступят.

И вот я уже еду назад в город в новом грязном автобусе, где освещают салон обычные лампы, здесь тепло - мне не нужна куртка; здесь множество людей, как я, с такими же электрическими солнцами.

Я уже много раз так возвращался из деревни. Высадили меня, по обыкновению, почти рядом с домом города Н-ск на улице Арбуза. Здесь до моей квартиры рукой подать. Я смотрел в последний раз на многоэтажки. Чем их окна меня так привлекали, я понять не мог, может, оттого, что окон так много, они разные, светящиеся? Или оттого, что я видел разнообразную жизнь внутри этих окон? Хотя что-то было в них похоже: во многих из них были маленькие дети на каминных полках. Что бы делать камину и его полкам в квартире? Я не знаю. Но там было много детей, все отличаются друг от друга и в то же время похожи между собой: немного побитые, стертые и такие счастливые...

Оглядываюсь на свое окно. Моя полка давно пуста, я ее почти не видел отсюда. И меня там ждали: готовили ужин при свете, накрывали на стол, зажигали гирлянды белые такие, какие мне всегда нравились.

Я так хотел и не хотел зайти… Погасив телефон, все стоял и стоял перед лестницами этажей своего дома, смотрел на него с дороги, заметенной рождественским снегом, среди перешептывающихся старых фонарей, отрастивших ледяные бороды, и свет окон освещал мои глаза: тогда я вспомнил, что бабушка и такса давно умерли… И ни день, ни ночь не наступит, и тьма не изгрызет там землю до нитей.

А голубое солнце шло, забрав мои мысли, по дороге к горизонту.