Бездна. Глава 2. Отверженный ангел

      Одинокий,  отверженный Ангел парил в поднебесье и света искал, и плакал,  больше не веря в чудо. Он к  счастью стремился, но где оно,гордое счастье? В каких уголках затерялось вселенной под глыбами мёртвыми тьмы.  Темные крылья его над бездной висели, немой и прожорливой. Он свету молился? Но кто же их слышит,немые мольбы? Лучи неземные в глаза ему били и ослепляли, держа в темноте уставшую вольную душу. А  бездна манила, глубокая бездна.  Как страшно упасть и на вечные веки оставить мечты, и стремления, и думы в глубинах бездушных, куда даже солнце, великое наше светило, не может добраться, и ветер, гуляка веселый, боится сойти на минуту в ту черную бездну, где царствует мрак. И холод, пронзая горящее сердце, вцепается в горло и тащит в безликую бездну.
        В Женькиной жизни  было  очередное безрадостное  утро. Сколько таких дней, вечеров уже было у неё и не сосчитать. Она не знала, что такое радость, счастье, любовь и даже не подозревала об их существовании. Другое чувство было вечным спутником этого настороженного, пугливого маленького существа. Оно всегда было рядом и  составляло основу жизни. Страх. Девочка панически боялась матери. Если та была дома, то Женька старалась, по возможности, не попадаться ей на глаза: сидела где-нибудь в сенях, на улице, у речки. Когда мать окликала, она стремглав неслась к ней, боясь задержаться хоть на секунду. Не дай бог, было не услышать этот резкий, металлический голос. Тогда... Поэтому, находясь где-то, девочка чутко вслушивалась в тишину, чтобы не пропустить момент, когда ее окликнут. 
      Мир вокруг был мал и страшен. Взрослые не обращали на Тонькину девчонку внимание -дети над ней смеялись и презирали. Да и как не презирать! Ведь родители запрещали им водиться  с этой вшивой грязнулей. От такой дружбы добра не жди. Сверстники обходили ее стороной, а если их пути случайно пересекались, то в её сторону летели обидные слова, а то и комья грязи.
Восьмилетняя Женька, находясь среди людей, жила своей изолированной жизнью, забитой, изломанной жизнью.
На  ней всегда были грязные мятые платья, и те мать не покупала: отдавали добрые люди донашивать после своих выросших нормальных детей. Девочке не раз вдогонку кричали:
-Побирушка!Эй, побирушка!Приди, у меня рваные штаны есть -доносишь.
Ее темно-русые волосы редко были промыты. В них часто заводились вши. Мать, отлупив грязнулю-дочь, стригла ее наголо. И это давало еще больший повод для насмешек и издевательств: 
-Лысая башка, дай пирожка! Лысая башка,- повсюду слышала она. Из-под черных, как смоль, дугообразных бровей затравленно на мир смотрели серые любопытные Женькины глаза.
Наверное, ее жизнь была бы совсем невыносима, но у  нее были сильные, слишком сильные  для ее возраста руки и очень быстрые ноги, которые не раз спасали ее от разъярённой толпы, чуявшей лёгкую добычу. А руки? Пройдет два года, и опасно будет задеть этого волчонка не только ровесникам, но и ребятам постарше на год-два. Это были железные руки. Руки - друзья. Руки - защитники.
  Она не знала ласки, ее никто никогда не обнимал, не жалел, не покупал ей конфет. Нет, конфеты после зарплаты дома бывали, но ей доставалась одна-две: мать сама очень любила сладкое. Да и не за что было давать дочери вкусности, не заслужила: то некрашеный пол не успела выскоблить, то обед приготовила так, что в рот не вотрёшь. А кроме того, зубы-то надо ей беречь.
       Чего было много в Женькиной жизни - так это наказаний. Они поражали разнообразием и циничностью: мать ставила ее в угол на колени, била тапкой, шнуром от кипятильники, сапогами, таскала за волосы, хлестала  по лицу, стучала головой о стену, била ногами, если девочка падала, стегала прутьями, веревкой. А дочь, как она всем говорила,  ничего  не понимает и растет страшной озорницей.
       Вот вчера мать наказала ей прополоть картошку, а эта гадина всего шесть борозд прошла, велела полить огород, а она не полила и половины. Как еще объяснять? Мать брала шланг.
Недавно она велела, уходя на дойку, полить огород. Женька взяла ведро, кружку и пошла к речке. Она была недалеко. Метрах в пятидесяти от бахчи. Девочка легко их пробежала. Спуск к речушке очень крут. Бабы-соседки с трудом по нему поднимались. Но не беда. Ноги у Женьки сильные. Она ступила на мостик, нагнулась, лихо зачерпнула чуть больше полведра, но ведро не вытаскивалось. Более того оно тянуло ее за собой в речку, задевая за край мостика, оно упиралось и не поднималось. Наконец ей почти удалось выдернуть это проклятое ведро, но половина воды выплеснулось на сандали. Теперь скользили еще и ноги. Два раза Женька чуть не свалилась в речку.
-Фу, слава богу! Промучившись не меньше  пятнадцати минут, девочка одолела одно ведро. Дальше дело пошло хуже. Она старалась, очень старалась. Вытирая слезы, она бежала к речке изо всех сил, она очень торопилась. Ей не хотелось злить мать. Но время сегодня - ее неумолимый враг. Оно шло вперед. Женька выбилась из сил, но не полила и половины.
-Ах, ты сучка! Ты что же это капусту не полила, ах, ты тварина!Хоть убей паскуду! Удар пришелся прямо в лицо Женьке. Она упала, но не заплакала и не поднялась-она слишком устала. Ужасная боль пронзила ее бок. Она сжалась в комочек и лежала.
-Вставай, сучка, на колени! Проси прошения! Девочка покорно встала на колени:
-Мамка, прости меня, я буду слушаться, я буду тебе помогать!
        Надо сказать, что еще одно чувство жило в душе этого забитого, запуганного насмерть, но все еще улыбчивого человечка - это зависть. Она видела: другие девочки ходили в красивых платьях, сандалиях, с бантиками. А ей мать никогда и ничего не покупала. Игрушек  у нее не было.  Но и скучать-то совсем некогда: каждый день множество поручений. Сама мать редко стирала: уставала на работе(она работала дояркой) и стирку поручала своей  ленивой дочери.
         Иногда Женьке помогал отчим, которого она называла папкой. Он был ее единственной защитой и надеждой. При нем мать редко ее избивала. Но Женька понимала, что и сам папка мог получить выволочку. Только отчим порой так странно на нее смотрел, что ей становилось не по себе. И тогда она пряталась и от него.
        Так Женька и жила и другого существования не представляла. И только одиночество всегда было рядом. Ей не с кем было поговорить, некому пожаловаться, не с кем посмеяться. Наверное, поэтому она часто говорила с букашками, воробьями, березкой около дома. Это были ее единственные друзья.
-Здравствуй, березка, - обращалась она к дереву. О чем ты думаешь? Кто это сломал твою веточку. Наверное, ты тоже не помогала мамке. Это она тебя так? Она тихонько трогала веточку, потом тряпочкой  перевязывала её и  шептала:
-Ты не бойся, деревце. Всё заживет. Ты только мамку слушайся. Березка шелестела что-то своими листочками в ответ.
-А меня мамка в школу не пускает, говорит, что я очень больна, сердечница. И мне нельзя учиться. А мне уже восемь лет. Мамка говорит, что я скоро умру, поэтому мне запрещена лишняя нагрузка.
-А ты знаешь, что такое умру? Наверное, это когда в горле больно-больно.
-Не знаешь? А еще когда умрешь, тебя в гроб положат и закопают. Мне в земле будет очень страшно. Я ведь боюсь темноты. -А ты? Листья что-то мягко трепетали. Что именно, никто не знал, понимала только Женька.
-А я очень хотела в школу. Так хотела.
   Как страшно упасть и на вечные веки оставить мечты, и стремления, и думы в глубинах бездушных, куда даже солнце не может добраться, и ветер, свободный, могучий ветрило, боится сойти на минуту в опасную черную бездну.