Часть 1
Глава 1. Камея.
Танька Смирнова работает в парикмахерской.
У Таньки русые волосы мышиного оттенка и грустные карие глаза.
Когда-то она училась в мединституте.
Потом бросила.
Вот, собственно, и все слова, которыми люди описывают Таньку и ее жизнь. Сухие, скучные и ничего собственно о Таньке не говорящие. Менее информативны только анкеты на сайтах знакомств. Рост, вес... как будто описывают лошадь для продажи, а не человека. "Ты выбираешь женщину для жизни, как выбирают мясо на обед"... Ирина Астахова так писала.
Раньше Танька задавалась вопросом: а существуют ли вообще такие мужчины, которые видят в женщине душу, личность... человека, в конце концов?! Со школы ей как-то не везло в этом плане... "Танька, а ты ничо такая!" Ничо... такая... "Ты про мой характер?" "Да нет, про фигуру". Ну ё-моё.
Ничего, думала тогда Танька — ничего. Мне просто не повезло с окружением. Вот в институте все точно будет по-другому...
Так, собственно, Таня и поняла, что ей нужно поступать в институт, а не в училище. Не уживалась она ни с грубыми парнями, распускающими руки, ни с не менее грубыми девицами, хохочущими и ничего, кроме парней, шмоток и контрацепции, не обсуждавшими. Нет, у Тани не было ни тяги к классической литературе и музыке (какое-то ненужное старье, честно), ни подруг из института благородных девиц. Не водились в простом, рабочем и даже считавшимся неблагополучным районе города "интеллихэнты".
Танькин отец всегда произносил именно так: "интеллихэнты", с такой кислотой в голосе, будто лимон без сахара жевал. И непременно пояснял, что мы — люди простые, а эти товарищи — нам не товарищи, они ни унитаз починить, ни лампочку вкрутить не сообразят... учись, доча, на штукатура-маляра, не прогадаешь... рабочие руки всегда нужны.
Таня почему-то представляла себе руки одноклассника Коляна, который иной раз к ней приставал — огромные, волосатые, с каемками грязи под нестрижеными ногтями... и ей сразу становилось нехорошо.
Нет, — решила Таня. Я хочу попасть в тот интеллигентный мир, про который так много слышу. Там меня никто не знает, я никого не знаю... Начну с чистого листа. И наверняка мне попадутся хорошие люди...
Хорошие люди попались буквально на пороге института — Танька забыла, как дышать, когда увидела парня в сером джемпере.
Нет, он не был похож на кинозвезду, и вокруг него не вились толпы поклонниц. Красив — да: каштановые волосы, синие глаза, правильные черты лица, улыбка с грустинкой. Но Таня почему-то вцепилась в него взглядом и не отпускала, пока парень с ней не поздоровался.
— Тоже тут потерялась? Давай вместе аудиторию искать. Кстати, я Андрей.
Они оказались одногруппниками, и Таня успела подумать: наверное, судьба... Убедилась в этом, когда Андрей подсел именно к ней за парту.
И... ничего. Они даже разговаривали не так уж много, и то больше об учебе. Андрей порой объяснял непонятные темы. А уж если заходила речь о чем-то другом...
— Ты похожа на Татьяну Ларину.
Таня расстроилась.
— Я не люблю классику.
— Понимаю. Но Татьяна — замечательная девушка.
— Разве мы с ней похожи?
— А разве нет? "Она в семье своей родной Казалась девочкой чужой. Задумчивость, ее подруга От самых колыбельных дней". Тань, это же ты!
Таня в тот же день отправилась в библиотеку и взяла томик стихов Пушкина. И читала почему-то так, будто впервые видит.
"Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива"...
"Она в горелки не играла,
Ей скучен был и звонкий смех,
И шум их ветреных утех".
И вправду я.
На следующий день Таня долго мялась и наконец спросила:
— Андрей... посоветуй мне какую-нибудь книгу. Пожалуйста.
Так их общение стало куда более интересным. Таня отважилась рассказать, что с чтением ей как-то не везло раньше: школьная программа казалась глупой, а нравились зачитанные до дыр любовные романы, которые она брала в библиотеке и читала дома под ворчание отца — мол, ерунду какую-то читаешь. А теперь, после, к примеру, Станюковича или Ги де Мопассана... Таня тихо ужасалась. Романы казались все на один сюжет, и даже с одинаковыми выражениями. Теперь Танька могла не считать себя глуповатой из-за того, что ей "скучно читать большие книги", а уверенно сказать, что ей просто нравятся новеллы, и даже перечислить, какие именно. И рассказать Андрею, что ее отец был однозначно против поступления в институт, а мать только переспросила: ты хорошо подумала?
Андрей в ответ тяжело вздохнул:
— Понимаю. Я перед поступлением с обоими родителями поссорился. Они хотели, чтобы я стал юристом.
— А почему ты именно врачом решил стать?
Андрей грустно улыбнулся:
— По зову сердца.
Учеба становилась все труднее. Учебная группа прошла многое — и Андрей пережил гибель родителей в автокатастрофе, и Таня — безобразный домашний скандал — что это за хлюпик с тобой ходит?! — Пап, просто одногруппник! — Нет, я с ним не сплю, как тебе вообще такое в голову пришло?! Отец, кстати, даже извинился.
"Все стали толковать украдкой,
Шутить, судить не без греха,
Татьяне прочить жениха".
"Татьяна слушала с досадой
Такие сплетни; но тайком
С неизъяснимою отрадой
Невольно думала о том".
"И в сердце дума заронилась;
Пора пришла, она влюбилась".
"И дождалась... Открылись очи;
Она сказала: это он!"
М-да.
Танька еще с первой встречи поняла, что влюбилась — но как об этом Андрею-то рассказать? Особенно после одного случая. Таня тогда спросила Андрея: а ты когда-нибудь влюблялся? и услышала в ответ: "Нет, разве что в книжных героинь... например, в Ассоль. Думаю, я свою настоящую любовь просто еще не встретил". Вот так просто и честно.
"А как относишься к сюжетам, где... ну.." — Таня подбирала слова долго и мучительно, будто шла по тонкому льду, прощупывала словами болотистую поверхность недосказанности — "где герои долго друг друга не замечают, а потом — влюбляются?" — "Не знаю. Наверное, так тоже бывает. Но я все-таки чувствую, что свою настоящую любовь еще не встречал".
Собственно, так Танька и поняла — всё, финиш... Андрей ее не любит. Но ей-то свою любовь, ненужную и нерастраченную, куда девать?...
Учеба становилась все сложнее, и Танька начала проседать — даже несмотря на помощь Андрея. И, не иначе как с горя, начала читать еще больше художественной литературы, классики.
Видимо — чтение сказалось. Всё чаще Таня ловила себя на мысли, что герои стали какими-то очень осязаемыми: она будто видела наяву булгаковскую Маргариту, а потом в супермаркете брызгала на свои запястья сразу несколько пробников духов и удовлетворенно улыбалась: да, Маргарита пахнет именно такими духами... Начала рисовать — набросками, линиями, выводить на полях тетрадок женские профили — Татьяна Ларина, Маргарита... витые орнаменты и узоры. Ей нравилось.
Однажды Андрей тихонько шепнул:
— Тань, у тебя тушь размазалась.
Таня ужаснулась: позор-то какой, и торопливо потянулась за зеркальцем. Слушая препода, отчаянно попыталась привести себя в порядок... еще и стрелку размазала... черт!
— Тань, не волнуйся. Закрой волосами, на перемене умоешься и поправишь.
Волосы Таня тогда мелко-мелко завивала и скалывала невидимками.
— Давай помогу.
И тут Таня порадовалась своей неуклюжести. Потому что Андрей сам отколол пару невидимок.
А женский туалет оказался закрыт на ремонт.
— Нестрашно, в мужском тоже зеркало есть.
— Андрей, я стесняюсь.
— Я покараулю у двери.
Пока Таня приводила себя в порядок, они с Андреем переговаривались через дверь:
— Я теперь похожа на панду. А вдруг не успею смыть?
— Тогда сделай смоки-айз.
— Откуда ты про это знаешь?!
— Не забывай, у меня младшая сестра раньше хотела стать визажистом. И она иногда на мне тренируется.
— А я всегда считала, что мужчине позорно быть с макияжем.
За дверью рассмеялся Андрей:
— Это ты еще меня с накрашенными ногтями не видела! Однажды я Аиде проспорил и весь день с черным маникюром ходил.
— И... как?
— Да нормально. Пару раз людям пояснил, что сестренке проспорил, только и всего.
— Ты не видел невидимку?
— Ах, точно. Машинально в карман сунул, держи, Тань.
— Спасибо.
— А ты уверена, что с ними лучше?
— Без них никак. Волосы в глаза лезут.
— А может, челку сделаешь? Я думаю, тебе пойдет.
— Как у Марины Цветаевой?
— Да, точно.
— А почему бы и нет?
Сказано — сделано. Таня в тот же день отрезала челку и выпрямила волосы. Потом, правда, решила, что с локонами лучше. И прическу одобрили все, даже отец.
А вскоре Таня вылетела из института.
Проблемы с учебой у нее были именно практическими. Вот вроде бы всё просто... а на практике — попробуй повтори! И это студенты еще на операциях не ассистировали... Таня нервничала, ждала той самой операции... в решающий момент ее замутило, и она просто грохнулась в обморок. Как ей потом рассказали — из операционной ее выносил Андрей (и Таня потом долго жалела — один раз в жизни на руки взяли, и то не запомнила). А потом Таня стала всё яснее понимать, что с тех пор начала бояться крови.
Вот и всё, собственно.
Вопрос: "зачем ты вообще в этот институт потащилась?" очень быстро уступил место другому: "и что теперь?" Таня ночь не спала, наутро приняла решение.
И подала документы на курсы парикмахеров, никого не спрашивая.
Курсы оказались простыми, практика — несложной (стоило вспомнить беседы с Андреем), а главное -& было вдохновение. Книжные образы гармонично мелькали в готовых работах, орнаменты переносились на ногти клиенток. Таней восхищались.
Работа отвлекала от сердечных переживаний. Андрея Таня боялась увидеть. А он, вскоре после случая в операционной ушедший — всё так же по зову сердца — на войну, с Таней виделся один раз, перед самым отбытием. Просто зашел к ней в парикмахерскую.
— Тань, я еду на войну.
— Ты... прощаться?
— Да. Не факт, что я оттуда вернусь.
Сказать было нечего, слова стыли в горле расплавленным свинцом.
— Может...
Может — что? Чаю, поговорить — о чем? Что вообще делать в такие моменты, когда все кажется неуместным?!
— Подстрижешь меня? В военкомате такая шевелюра не к месту.
— Нет, Андрей, нет. У меня рука не поднимется.
Да, Таньке всегда нравились его каштановые волосы.
— Ладно, в военкомате побреют. Тань, я не за стрижкой заходил. Просто хотел сказать: спасибо, что в институте со мной дружила. Было круто, честно.
Танька плачет и обнимает его: ты только вернись живым.
Как в балладе о Роланде, да.
— Это тебе, на память, — и вручает брошь-камею со светлым женским профилем на темном фоне — похожа сразу и на твои рисунки, и на тебя.
Таня плачет, не переставая.
— А говорят, каждый человек подсознательно изображает себя в каждом рисунке. Жалко, я рисовать не умею.
А улыбка — грустная и извиняющаяся.
— Прости меня, Таня. И прощай.
И уходит, осторожно придерживая за собой тяжелую дверь.
Таня ждет, пока он отойдет подальше, на расстояние, с которого не слышен человеческий крик, от боли воет в голос, благо одна в парикмахерской... не заменяет, как роняет брошь.
Первый же клиент случайно придавливает брошку тяжелой дверью. Булавка отваливается, крошится кружевная рамка... только женский профиль остается целым. Потом Таня поднимает брошку с пола и прячет, чтобы хранить дома в коробочке и долго всматриваться в камею. Починить даже не пытается.
Некоторые вещи просто должны быть… сломанными. Несовершенными. Как ее, Таньки, любовь.
Глава 2. Между мертвыми и живыми. Андрей.
На светло-синей латексной перчатке смешивается несколько пятен телесного цвета. Цвета загорелой кожи, бежевый, светлый... Андрей растирает их кисточкой для пудры, пытаясь создать цвет, хотя бы отдаленно напоминающий кожу живого человека.
Не получается.
Андрей вздыхает, отходит от слепящего беспощадно-холодного света лампочки к замерзшему окну, смотрит вдаль, потом на краски. Нет, он все смешал правильно. Хотя...
Возвращается к железному столу, добавляет на импровизированную палитру более светлый оттенок, начинает наносить грим на лицо лежащей перед ним мертвой женщины.
У Андрея нет денег на специальную танатологическую косметику, поэтому он использует обычную, мысленно каждый раз извиняясь перед покойными - условия для них могли бы быть и получше. Грим ложится старательными и уже умелыми мазками, а Андрей вспоминает:
Прибытие на базу. Другие бойцы - от мальчишек вроде него до опытных бойцов. Распаковка вещей, рыжая девушка в военной форме, перепирающаяся с кем-то из соседей. Попытка заступиться, в которой он словил неверящий взгляд незнакомки и от нее же пару матерков в свой адрес, общий смысл которых сводился к тому, что здесь слабаков нет и вообще она сама может за себя постоять. Зеленые глаза, настороженно глядящие на него. Постоянные мысли об этих глазах с нагрянувшим пониманием: все, пропал. В смысле, влюбился. Расспросы о ней сослуживцев, наблюдение издалека... Стремление оказаться рядом, невзначай дотронуться до ее руки. Прикосновение - легкое, словно бабочка, севшая на пальцы, недоверие и промелькнувшая искорка в ее взгляде. Отчаянное сдерживание себя, попытки не быть навязчивым. Редкие разговоры и ожидание новых встреч. Понимание - эта девушка не привыкла быть с кем-то - гордая одиночка, вечная странница, нигде не находящая себе места. Горячая точка, куда он записался по зову сердца. Чьи-то ладошки, закрывшие его глаза в вагоне поезда. Она, Лена.
Инструктажи, разведки... Лена, развязно подходящая к нему:
- Закурить не найдется?
...На улице, за складами, она неожиданно выбрасывает сигарету и накидывается на него с жарким поцелуем. Ошалевший от такого счастья Андрей забывает обо всем, и даже о войне.
- Я хочу забыться, - шепчет она взахлеб, - Сегодня был тяжелый день...
Торопливые ласки, он отстраняет ее:
- Ты ведь потом будешь жалеть.
- Да перестань. Я что, у тебя первая?
Он улыбается и кивает.
- Реально первая?!
Лена серьезно смотрит в его синие глаза:
- Тогда не надо. Первый раз должен быть по любви, а не вот так.
- А как же ты?
Ее усмешка:
- Хоть будет, что вспомнить.
- Давай вспомним хорошее. Я всегда мечтал встретить тебя.
- Именно меня?
- Когда тебя увидел, понял это.
Лена озорно улыбается:
- А когда узнал поближе?
- Убедился окончательно.
Андрей крепко прижимает ее к себе, (впервые!) называет Солнышком и понимает, что никому эту девушку не отдаст. А Ленка признается, что когда-то в детстве мечтала стать флористом.
...Тот страшный бой, когда он еле уговорил Ленку не идти в первых рядах. Потом был взрыв, оглушивший его на несколько месяцев. Госпиталь, боль, Гришка, плохие новости:
- Где Ленка?
- Брат... Ленки больше нет.
Андрей тогда долго вырывался из рук врачей и кричал что-то в пустоту. Он отказывался верить.
Уколы, сбивчивый рассказ сослуживца. Ленка полезла в самую гущу боя, услышав ошибочное донесение об его смерти. Ничего другого от этой девушки никто не ждал.
...Андрей пропустил даже ее похороны. Простить себе этого он не смог. Провалялся в коме в больничке, пока любимую закапывали, как собаку, в братской могиле с другими погибшими. Без гробов, с наспех поставленным опознавательным знаком. В голове билась одна только мысль - так нельзя...
Дом. Сестренка, кинувшаяся навстречу и остановившаяся перед взглядом человека, потерявшего самое дорогое. Хромота и жуткие шрамы на лице. Конечно, из армии его тогда комиссовали.
Поиски работы. Его не брали никуда. Встреча с профессором, некогда преподававшим первую медицинскую помощь. Тот и предложил переучиться на паталогоанатома (а заодно танатокосметолога и сторожа морга - совмещение трех должностей давало неподъемную нагрузку, на которую никто не соглашался). Андрей согласился.
Учеба давалась ему легко. Пожилой профессор шутил, что нашел себе преемника. Потом всерьез предлагал стать аспирантом, но Андрей настоял на изначальной, неблагодарной и тяжелой работе. Когда пожилая уборщица баб Глаша рассказала о неупокоенных душах и о том, как страшно по ночам в морге, Андрей грустно улыбнулся:
- Постараюсь им помочь. А все самое страшное со мной уже случилось.
Вот он и помогал. Как мог.
На палитре появляются новые краски. Помада, румяна... Покойная женщина, умершая на больничной койке, уже не выглядит такой измученной и настрадавшейся.
В дверь стучат. Андрей идет открывать. Баб Глаша оповещает - пришли родственники покойной. На проходной громко шепчутся регистраторши:
- И не постеснялась же, шалава. Мать умерла, а она в таком виде. Да еще и ребенка притащила!
На жесткой холодной скамейке жмется в комок девушка с косичками, одетая в топ и юбку, прижимает к себе маленькую девочку:
- Мне ее оставить не с кем...
Андрей сжимает кулаки:
- Когда близкий человек умирает, не до одежды. Ей и так тяжело, а тут еще вы прицепились. Пойдемте, девушка.
Она поднимается - на щеках видны дорожки слез. Ребенка она ведет за собой. Маленькая девочка плачет:
- Тааань, а мама совсем умерла? Ее никак оживить нельзя?
Старшая сестра плачет, отвернувшись. Андрей садится перед ребенком:
- Оживлять мертвых еще не научились. Но, возможно, когда-нибудь...
Малышка робко улыбается.
Пока медсестры развлекают ребенка, Андрей договаривается с Таней о сроках похорон. Она смотрит ему в глаза:
- Спасибо вам. Меня каждый встречный норовит шалавой обозвать...
Она плачет, закрыв лицо руками. Андрей разбирает сквозь рыдания и всхлипы слова "мама не любила черный цвет и траур". Он пожимает ей руку:
- Вы очень смелая, раз не побоялись забрать ребенка. Не слушайте никого, мама бы вами гордилась.
Таня уходит, забрав сестренку. Проводив их, Андрей тяжело вздыхает. Возвращаясь в кабинет, слышит в свой адрес шипение:
- Столько людей своих близких теряет, и ничего, живут дальше. А этот как будто сам в могилу ушел. Слабак...
Андрей не спорит даже мысленно. Любимую он не уберег, и даже в последний путь достойно не проводил - слабак и есть.
Иногда он мысленно разговаривает с умершими. В кабинете, возможно, и вправду есть неупокоенные души - какая разница? Андрей и так слишком часто ощущает, что остался в живых по какой-то нелепой случайности. Исправил бы это при первом случае, но Аида... Кто о ней позаботится, кроме него?
Хотя... со многими из своих клиентов Андрей бы с удовольствием поменялся. Но кто бы ему дал такое право... Держало чувство долга перед Аидой, перед профессором, перед "клиентами" (как же Андрей ненавидел это слово, больше уместное на кассе магазина) и их родней.
Андрею порой казалось, будто он и впрямь завис между мертвыми и живыми. Увлеченная загробной тематикой Аида сказала бы, что это круто.
Это совсем не круто, сестренка. Это очень больно.
Глава 3. Белый Бим.
Танька загремела в больницу поздней осенью. Воспаление легких.
Она не чувствовала недоумения — как так вышло? Сама виновата. Бегала без шапки. Работала в холодном помещении парикмахерской на сквозняке. Постоянно держала окно открытым — отчего-то было очень душно, хотелось дышать полной грудью. Вот. Додышалась.
Не особенно и обидно было. От простуды Танька отмахивалась — не лечилась до тех пор, пока не начала кашлять кровью.
Да и тогда не особенно испугалась, если честно. Ну кровь и кровь. Она что, своей крови никогда не видела? Это же не хирургическая операция, где твоя промашка может стоить человеку жизни.
Потенциальных пациентов было жалко. Себя — нет.
В общем, в больницу Таньку отправили коллеги. Кровь, как сказал пожилой доктор — от раздраженного постоянным кашлем горла, это не опасно. А вот воспаление надо серьезно лечить...
У Таньки не было друзей. Приятели — да. Но кому позвонить, она не сомневалась.
— Андрей... Я в больницу попала, дома остался щенок. Присмотришь? С ним гулять надо и кормить.
Андрей примчался сразу, в палату вломился, растолкав медсестер.
— Таня, что с тобой случилось?!
Про воспаление выслушал, отругал: "не бережешь себя", положил на тумбочку огромный пакет мандаринок (Таня обмолвилась как-то, что любит цитрусовые, но конкретно апельсины терпеть не может) и спросил:
— Как зовут щенка?
— Бим. Белый Бим черное ухо... Он белый, а ушко черное.
— Понял.
— Он маленький еще. Коллеги смеются, мол, охранника себе завела. Только его самого охранять надо, он доверчивый очень. К каждому встречному ластится. Бим у меня две недели. Я его подобрала на улице.
— Всё понял, Таня. Что тебе привезти? Из твоей квартиры что-то надо? Или могу купить.
— Первый том "Тихого Дона". И маленькую коробочку из-под конфет, она в тумбочке лежит, в выдвижном ящике.
— Как скажешь.
Из больницы Андрей поехал в квартиру Тани. Белый щенок с черным ушком, действительно похожий на четвероногого героя повести (Андрей не помнил, какой именно был окрас у того Бима — но глаза точно были такие же умные и понимающие, и собачью мордашку так же хотелось назвать лицом), встретил Андрея радостным повизгиванием. А потом начал недоуменно скулить и обнюхиваться — где хозяйка?
— Всё будет хорошо, Бим. Таня вернется.
Андрей скинул обувь и куртку, прошел на кухню, отыскал пакет корма, наполнил миску. Заменил воду в поилке. Щенок тревожно смотрел на Андрея.
— Я разговаривал с врачом, Таню вылечат. А пока я буду за нее.
Бим взвизгнул радостно. Наверняка понял про Таню. Или, может быть, догадался, что Андрей — добрый.
Андрей отправился в маленькую комнатку — зал, очевидно, служащий Тане еще и спальней. Перед диваном, застеленным клетчатым пледом, стоял видавший виды столик с зеркалом.
Душу засвербило чувство вины. Хоть у Андрея было не только разрешение находиться в квартире, но и поручение найти нужные вещи, его всё равно не отпускало ощущение — будто ворвался в квартиру непрошенным гостем и находится там, где сейчас быть не должен, осматривает предметы, которые никому не должны попадаться на глаза.
Парикмахерский манекен, ленты... много лент. Видимо, Таня осваивала какое-то сложное плетение. Книжный шкаф. Ленты вместо закладок виднелись в аккуратных рядах книжных томов.
Андрей ничего не трогал, искал глазами "Тихий Дон". Второй том, третий, четвертый... Таня просила именно первый.
На тумбочке возле кровати — пластина таблеток от головной боли, засушенные розы и колосья сухой травы в вазочке, в выдвижном ящике — коробочка из-под конфет, в которую Андрей, разумеется, не стал заглядывать, искомая книга. Андрей взял книжный том в руки ;- тот распахнулся ровно на страницах, где была вложена лента-закладка:
"Григорий выскочил в сенцы, и последнее, что он слышал, – Натальин плач в голос.
Морозная крыла хутор ночь. С черного неба падала иглистая пороша, на Дону раскатисто, пушечными выстрелами лопался лед. Григорий выбежал за ворота, задыхаясь. На другом краю хутора разноголосо брехали собаки, прорешеченная желтыми огоньками дымилась тьма.
Бесцельно зашагал Григорий по улице. В окнах Степанова дома алмазно отсвечивала чернота.
– Гриша! – кинулся от ворот тоскующий Натальин вскрик.
«Пропади ты, разнелюбая!» – Григорий скрипнул зубами, ускоряя шаги.
– Гриша, вернись!
В первый переулок направил Григорий пьяные свои шаги, в последний раз услышал придавленный расстоянием горький оклик:
– Гришенька, родимый!..
Быстро пересек площадь, на развилке дорог остановился, перебирая в уме имена знакомых ребят, у кого можно было бы переночевать."
Отчего-то стало невыносимо больно и стыдно, будто это Андрей бежал по дороге с криком «Пропади ты, разнелюбая!», и Танин плач летел ему вслед...
Андрей замотал головой, отгоняя морок, и обратился к Биму.
— Пойдем гулять.
Бим недоуменно заскулил. Андрей хлопнул себя по бедру:
— Гулять, гулять!
Так Таня подзывала щенка на прогулку.
Бим радостно взвизгнул и помчался к двери. Андрей подумал, что надо купить ему поводок.
Но поводка не было — Таня любила свободу. И ограничивать щенка шлейкой не хотела. Андрей еще спросил:
— А если убежит?
— Я на Бима надевала поводок — стаскивает с себя. Однажды вообще перегрыз. Но с ним можно гулять без поводка, он не убегает. Только кругами бегает.
Андрей покачал головой, решив обязательно поговорить с Таней по этому поводу еще раз.
— Ладно, малыш. Из уважения к Тане сегодня гуляем без поводка. Но это только сегодня. И убегать не советую — я тебя искать буду, в случае чего, до победного.
Бим тявкнул — мол, не строй из себя сурового, я же вижу, что ты добрый. Андрей распахнул дверь:
— Пошли, Бим.
Щенок радостно тявкнул и выскочил из квартиры.
Бим действительно оказался послушным и не пытался убежать — теперь Андрей понял, что Таня не преувеличивала. Они прогулялись по тихим, почти безлюдным улицам (Таня жила на окраине), дошли до высокого холма. Людей вокруг не было. Андрей улыбнулся:
— А хочешь, на холм поднимемся? Таня говорила, тебе там очень нравится.
Бима уговаривать не пришлось — залился колокольчиковым лаем и помчался наверх так быстро, будто в придачу к четырем лапам у него появились еще и крылья. Андрей покачал головой и начал подниматься за ним. Тропинку уже понемногу прикрывало снегом, а Андрею вспоминались другие тропы, те, что были на войне. И начала ныть еще сильнее нога, заболела щека. Андрей машинально приложил руку к следам ожогов.
Почему-то вспомнилась Ленка в венке ромашек. И то, как она учила его такие веночки плести. У Андрея никогда не получалось.
— Ты что, это же совсем просто!
Ленка смеялась и показывала снова. Под ее пальцами цветы будто бы сами сплетались в венок.
— Ты моя летняя девочка. Королева лета. Девочка-солнце. Дочь солнца...
Ласковые имена низались бисером на тяжелую нить боли. Будто суровую нитку продернули через сердце Андрея, смочив горячей кровью, а теперь низают на нее все то хорошее, что было. Остается только ждать, когда сердце не выдержит тяжести и оборвется, рухнет вместе со всем этим грузом боли куда-то вниз.
Но у Андрея была Аида.
Аида была непослушным подростком, угловатой и трогательно-нелепой, с перекрашенными в черный цвет волосами, в черной одежде и металлических цепях, с музыкой, от которой вздрагивали соседи. Для Андрея она всегда оставалась в какой-то степени маленькой девочкой, которая боится высоты и спит в обнимку с плюшевым мишкой. Маленькой сестренкой.
Андрей помнил, как после похорон родителей Аида обнимала его и шептала: —Выходит, мы теперь одни на всём свете? — "Да, Аида, одни. Только ты не забывай, что мы есть друг у друга"...
Андрей был совершеннолетним, Аида — нет. Он остался жить в квартире родителей, Аиду забрала тетя Алла.
— Ты пойми, Андрюша, так лучше будет.
Андрей не понял, Аида не поняла тоже. Виделись они каждый день, вечера проводили в родительской квартире в обнимку перед телевизором, и никто из них не мог сконцентрироваться на экране. Андрей готовил вкусняшки, ругал Аиду за постоянные чипсы с газировкой и прогулянные уроки, объяснял биологию, решал задачки по физике и геометрии, выслушивал про несчастную первую любовь и тоску по родителям, вытирал слезы и сопли, успокаивал как мог.
Самому было тяжело. Но Аиде потеря родителей далась еще тяжелее.
Затем тетя Алла вышла замуж и переехала в другой город.
Потом была армия.
Ленка приезжала на побывку вместе с Андреем. И с приехавшей знакомиться Аидой, как ни странно, общий язык нашла довольно легко.
Когда Андрей после комы, даже не сумев побывать на похоронах Ленки, вернулся в родной город, устроился работать в морг и пережил безобразный запой после не первого, но самого тяжелого случая в своей практике, Аида к нему приехала сама. Сначала в своей обычной подростковой манере дерзила и язвила, а потом, уже на вокзале, обняла Андрея за шею и зашептала:
— Братишка, я не хочу уезжать. Дядя Вова постоянно ко мне придирается — за музыку, за одежду. Обещает ремнем избить.
Андрей среагировал моментально:
— Пойдем домой. Ты никуда не едешь.
Разбирательства с мужем тетки оказались недолгими: дядя Вова, бывший надзиратель тюрьмы, поворчал — дескать, я из твоей сестры человека сделать хочу, дурь выбить... а то попадают к нам потом всякие шалавы-наркоманки...
Хотелось ударить его в лицо кулаком, но Андрей твердо сказал — не надо так о моей сестре, Аида не шалава и не наркоманка. Да, готка, любит черный цвет, цепи и музыку — а что, это запрещено? Вы сами-то в молодости не чудили, дядь Вова? И не надо на Аиду кричать, угрожать, отбирать вещи и запирать в комнате. За заботу спасибо, но поговорить с Аидой по-человечески вы пробовали?
Вещи сестры он перевез домой сам. Вот так и стали жить вдвоем...
Тропа переломилась.
Холм, будто устав подкидывать все новые заснеженные камни под ноги Андрею, подставил свою верхушку. Андрей огляделся. Бим с радостным лаем нарезал круги вокруг него.
— Бимка! Не убегать! В случае чего из-под земли достану!
Щенок радостно затявкал, дескать — понял, не кричи. Андрей раскинул руки и упал в снег. Сделал несколько взмахов руками и закрыл глаза.
Делать снежных ангелов его научили родители. В детстве он так играл сам с собой, потом учил сестренку. Годы спустя — научил Ленку, которая про снежных ангелов не слышала. "Будешь делать из меня ангела?" — "Ты и так ангел".
Перед глазами, как наяву, появилось светлое лицо, обрамленное рыжими волосами... милый носик... несколько веснушек... Леночка...
По щекам Андрея текут слезы. Каждое такое мгновение, когда Ленка вспоминается неожиданно и столь ярко, будто вот-вот коснешься ее рукой — праздник.
...Когда Андрей обнял Аиду на вокзале, после ее возвращения в родной город — признался честно: сестра сотворила чудо, отвлекая его разговорами. На секунду Андрею показалось, будто Лена скоро вернется и обнимет их обоих. Никогда не любил ложь, но теперь такие моменты (как обезболивающее с кратким сроком действия) стали едва ли не нужнее воздуха...
— Так не хочу глаза открывать... И видеть, что тебя нет. Лен, я не хочу просыпаться.
Но жизнь на лжи не выстроить.
Андрей открывает глаза.
"Вряд ли я похож с высоты на снежного ангела. Скорее на сломанного оловянного солдатика, бессильно раскинувшего руки в последней попытке обнять этот мир... или закрыть его собой".
Уже темнеет, и небо — пустое. С редкими звездами. Холодное и равнодушное.
Холод вдруг наваливается со всех сторон, забирается под куртку, обнимает ледяными лапами.
Редкие снежинки падают на лицо.
А что если...
Поздней осенью не так уж и холодно по сравнению с зимой, но замерзают же в это время года конченые алкаши... может, просто позволить себе ту самую последнюю роскошь самоубийцы — никому ничего не объясняя, исчезнуть? Просто закрыть глаза и больше их не открывать. Просто уснуть и больше не просыпаться.
Нет, нельзя. Дома ждет Аида. Какой бы ершистой она ни была, девочке нельзя оставаться одной. Нужен старший брат, который в случае чего любому за нее лицо разобьет. Людям, теряющим близких — тоже нужен Андрей. Который не будет глумиться над чужим горем — мол, а чего ваш парень по рельсам в наушниках шел, не следили за ребенком, мамаша? И не будет сдирать с раздавленных горем людей восемь тысяч за один только посмертный маникюр. Просто отмоет тело умершего, приведет в порядок, выслушает рыдания родственников, успокоит, напоит чаем, проводит. Да, Андрей нужен людям. На этой земле у него свой пост. Провожать других. Как в "Матренином дворе" у Солженицына.
Вот такая у меня работа.
Андрей рывком садится в снегу.
Белый Бим подбегает, облизывает лицо. Андрей смеется.
— Спасибо, Бимка. С тобой теплее.
Бим растерянно моргает, уставившись на Андрея.
— Пошли домой.
Андрей поднимается, подходит к холму, смотрит вниз. Отгоняет мысль броситься кубарем со склона, чтобы уж точно сломать себе шею. Город — дома, троллейбусы, деревья — лежит перед Андреем как на ладони, и кажется, без труда умостился бы в протянутую ладонь.
— Я не Атлант. Я всего лишь проводник.
В городе снег тает быстрее. Там действительно — поздняя осень. На покрытом снегом холме скорее ранняя зима.
"На границе. Между осенью и зимой. Между мертвыми и живыми. На боевом посту. Порой я чувствую себя покойником. Но я не дезертир. Я нужен здесь. Я останусь!"
Клятва складывается в уме сама, и Андрей мысленно повторяет ее, пока они с Бимом бегут наперегонки с холма, обгоняя ветер. Заливистый лай щенка похож на смех, и кажется, что Бим мчится в свой собственный рай.
"А вот я путь до рая не знаю. То есть... конечно, знаю. Некуда мне идти. Просто оставаться на своем посту до последнего... Это мой долг. Вот такая у меня судьба".
Вернув Бима домой, Андрей отправляется в больницу — договаривается с медсестрой, пусть передаст Тане вещи. Потом морг — ночная смена, автомобильная авария, искореженное тело. По фотографиям видно — лицо погибшего не сильно пострадало, может быть — удастся привести в такой вид, чтобы можно было хоронить в открытом гробу...
После тяжелой ночной смены Андрей возвращается домой. Аида ставит чайник, забрасывает в микроволновку тарелку с какой-то едой:
— Ты как будто с поля боя вернулся.
Андрей невесело, но искренне улыбается:
— В жизни каждый день — как бой.
— Но ты же побеждаешь?
Андрей задумывается, вспоминает метания между долгом и желанием дезертировать с этого боевого поста, из этой жизни — и отвечает:
— Да.
Его широкие плечи подрагивают, а по щекам текут слезы. Андрей плачет, хоть и понимает: эту боль ему никогда не выплакать.
Глава 4. Ночной кошмар.
Руины... обожженная земля... пепел. Как будто отпечатки следов. Следов войны, не ведающей пощады...
Ощущение нереальности происходящего. Что это? Сон?
Только бы не закричать — не закричать — не закричать...
Андрей идет по выжженной земле. Война пометила территорию еще и разъедающим дымом. Туман. Ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Впереди — скомканная человеческая фигура с рыжими волосами.
— Лена? Ленка!
Андрей рвется вперед и хватает ее за руки. Перед ним оказывается почему-то Таня — как он только мог их перепутать?
— Таня, не бойся. Я тебя вытащу отсюда. Идти можешь?
Девушка мотает головой, смотрит на него расфокусированным взглядом — так, как обычно смотрят повидавшие то, что лучше не видеть. Андрей не уверен, что она вообще его слышит.
Взрыв гремит совсем близко. Андрей, бросающийся на землю и закрывающий собой девушку, почему-то чувствует: ТОТ САМЫЙ. Тот взрыв, что отбросил его на больничную койку в забытье, почти не-бытие...
Это не тот, как это может быть тот самый?!
Снаряд в одну воронку дважды не падает. Или два снаряда в одну воронку не падают... Черт, не помню.
Ноги ватные. Все тело будто из синтепона. Звуки пропали, перед глазами разноцветные круги. Лена (нет, Таня... какая, впрочем, разница, надо ее спасать отсюда) глядит невидящими глазами.
— Надо уходить. Держись за меня.
Понятно, идти она не может. Лучше бы на руки взять, но Андрей не сможет. Не удержит. Он бы и свой походный ранец не удержал сейчас.
— Давай, поднимайся. Хорошая моя...
Таня невысокая и совсем маленькая (почему-то она всегда напоминала Андрею птичку — воробышка), но собственные руки кажутся такими слабыми — будто пытаешься поднять бронетранспортер.
Все-таки смог ее поставить на ноги.
Перед глазами пляшут мушки.
И куда в этом тумане идти?
Откуда пришел и что позади — непонятно. Ладно, вперед.
Господи, только бы Танька выжила! Пусть хотя бы она доберется до безопасного места, дождется помощи...
Идти, волочь за собой Таню. Девушка с трудом передвигает ноги, опираясь на Андрея, как на костыль. Таня-Танечка, ты как здесь оказалась?
Так, неважно. Надо выбраться отсюда. Вопросы — потом.
Чувство подвоха, нереальности. Будто на каждом шагу подстерегает смертельная ловушка.
Уже нестрашно даже. Нет, не так. За Таньку — страшно. До трясущихся поджилок. За себя — нет. Убьют, значит, убьют. Просто надо выдержать. И не "столько, сколько сможешь", а — до конца. Сколько там заготовлено опасностей и боли, разрывающей душу и оставляющей только непонимание — как еще жив остался, да и зачем?
Ничего, я сильный. Я выдержу. Хотя нет, если по-честному говорить — я слабак. Но все равно выдержу. Должен, значит — справлюсь. Только ты не умирай. Дойдем же мы с тобой куда-нибудь? Правда, дойдем? Где-то же должно быть безопасное место. Ты заслужила, Таня. Тебе на этой войне не место.
По-хорошему, здесь никому не место. Но я хотя бы знал, куда иду...
Впереди земля вдруг разверзается чернеющей пастью свежевырытой могилы. Андрей оглядывается: кладбище? Или...
Нет, нет, нет, этого быть не может! Не бывает эта жизнь так жестока! Разве мы за этим сюда шли?!
— Копай.
Голос раздается отовсюду — или в голове у Андрея? — не мужской и не женский, одновременно механический и слишком живой.
— Девушку отпусти.
— Копай.
Андрей берется за сломанную ржавую лопату.
— Таньку-то за что? Делай со мной, что хочешь, только ее отпусти.
— Копай.
Могила еще не закончена, и втайне Андрей надеется: может быть, Танька очнется, сбросит с себя оцепенение, убежит? Он копает долго, так долго, как только может. Когда окончательно ломается лопата, роет землю руками. Земля под ногтями вдруг сверкает стальной цепочкой с номерным жетоном... Андрей помнит, кому принадлежал этот жетон и этот номер...
— Ленка! НЕТ!!!
Быть не может... Ты же не могла вот так, Леночка, не могла...
— Не могла. И ты не мог.
Ленка сидит на краю могилы, болтая ногами. Огненные волосы развевает ветер. Одновременно похожа и на ангела, и на себя — такую земную, родную девчонку...
— Лена! Я так по тебе скучал...
Андрей тянет руки, но яма слишком глубока. Не дотянуться...
А небо над Ленкой — голубое, с летящими облаками и солнцем. Чистое-чистое...
— Я тоже скучала (Лена улыбается). Я знала, что ты меня найдешь.
В ее лице промелькивает что-то неуловимо пугающее:
— Ты же меня в каждом теле на столе видишь, в каждом клиенте ищешь... Знала, что найдешь.
Нет, никакая это не Лена. Это же "мисс города", недавно побывавшая на холодном столе...
Она спрыгивает в могилу, обнимает Андрея крепко-крепко:
— Мы же с тобой навсегда вместе? Навсегда? Навсегда?!
Лицо меняется: искаженное яростью, болью:
— Почему ты меня не спас? Почему?!
Движения, тело, голос — Лены, а лицо — той мертвой девушки, которую Андрей видел всего три раза: на газетном обороте, в морге и — на похоронах в гробу...
— Ты знаешь, как мне было больно?! Знаешь?! Где, бл..., ты был, защитник?!
— Не знаю. Но далеко от тебя. Если бы знал, я бы вступился.
Холодные руки обвиваются вокруг него. Сверху сыплется комьями земля.
— Прости меня. Прости...
— Ты хоть кого-то спасти можешь?! А если бы на моем месте твоя сестренка была?! Знаешь, где она вечерами тусит? А что с ней могут по дороге домой сделать, знаешь?!
— Прости... НЕТ!!!
Это уже мертвое тело Аиды лежит на его руках.
— Нет, нет, нееет!
Андрей все-таки кричит. Отчаянно, дико и страшно, пугаясь собственного голоса, срывая голосовые связки.
И — просыпается.
Темнота. В комнату пробивается свет фонаря. Вокруг шеи обмоталось одеяло.
Холодно.
Вбегает Аида, почему-то при полном параде, испуганная.
— Брат! Андрей, слышишь меня?
Садится на кровать, обнимает его:
— Андрей, просыпайся! Это сон, это просто сон. Я здесь, рядом. Ты уже дома.
Дома...
— Аида... Спасибо, что пришла!
Андрей сгребает ее в охапку — на секунду Аиде кажется, что у нее сейчас треснут ребра.
— Слава Богу, ты здесь... живая...
Крепко обнимает и не хочет выпускать.
— Опять снилась война?
— Не только... Мне много чего снилось... Аида... у тебя же сегодня сбор на кладбище?
— Да, как раз скоро выходить. Илона собирается демонессу косплеить, а я на подхвате.
— Аида... не ходи туда, пожалуйста. У меня плохое предчувствие.
Аида смеется — нервно, и, пожалуй, натянуто:
— Нас менты задержат и оформят за хулиганство, да?
— Считай, что так. Только пожалуйста, не ходи туда...
В соседней комнате звякает будильник. Аида обнимает брата:
— Сейчас чаю заварю. Я тебе купила чай с мелиссой, он вроде успокаивает.
Она уходит на кухню. Андрея трясет. Пока сестра не вернулась, он прячется под одеяло. И — плачет.
Нет, из глаз уже давно не текут слезы. Просто горло перехватывает волна боли, будто шею сжимает невидимая рука... Просто гортань содрогается от спазмов... Просто глаза жжет невыплаканная влага. Настоящую боль — не выплакать. Ну, и сердце болит. У Андрея оно всегда болит. Привык уже.
Аида возится на кухне, в дверь стучат. Аида с раздражением идет в прихожую, смотрит в глазок. На пороге — Илона:
— Аид, выходи!
— Я сегодня не иду.
— Ты обещала!
— Планы изменились.
— Что, струсила?
— Нет.
— Докажи.
— Сама себе доказывай. У меня дела поважнее.
— Слушай, а что за крик у тебя в квартире был? Мои проснулись, бабка собралась в милицию звонить, мне пришлось через окно вылезать, прикинь!
— Нашла, чем гордиться — первый этаж. Не пугайся, это мой брат кричал.
— К вам что, грабители ворвались? Или призраки?
Аида серьезно отвечает:
— Второе.
— Реально призраки?!
— Призраки прошлого.
— Твоему брату просто снится война? И всё? Я уж думала, что-то потустороннее.
— Андрей говорит, на войне потустороннего больше, чем в мирной жизни.
Илона закатывает глаза.
За спиной Аиды возникает Андрей, закутавшийся в одеяло:
— Гораздо больше, Илона. Его и здесь намного больше, чем ты думаешь.
Свистит чайник. Аида убегает на кухню.
Девчонка строит наивно-умильную рожицу:
— Ой, расскажите!
— Не захочешь слышать. В смерти нет ничего загадочного. Есть боль. Есть отчаяние. Есть сожаление о том, что не смог сделать. Беспомощность. А красоты, тайны, знаний, власти — нет. Совсем нет. Эта романтизация идет от безысходности, девочки.
Андрей не таращит глаза, не хватает за горло, не размахивает руками перед носом. Просто стоит, опираясь на стену, укутанный в одеяло. Илоне он кажется похожим на скорбящего ангела с готического надгробия.
— Я... ну... пойду — бормочет она и закрывает дверь, забыв, куда шла.
Аида подходит со спины и прыгает на плечи Андрею:
— Бу!
Андрей смеется. Так Аида пугала его в детстве.
— Пошли чай пить, я бутеров наделала. С маслом и колбасой.
— Спасибо, сестренка, только мне еще долго кусок в горло не полезет. Я только чаю попью.
— Значит, бутеры на завтра останутся. И завтрак можно не готовить. Ура!
— Верно. Пойдем на кухню.
Потом они долго сидят и пьют горячий чай с мелиссой, Андрей извиняется, что разбудил, и даже за сорванное мероприятие, Аида махает рукой — да пошло оно все к черту, без меня разберутся... я тебе сейчас нужнее... ты только не пугай меня так. Словно ролями поменялись...
Потом, когда Андрей устраивается в кровати, он вдруг по-детски просит:
— Аида, спой мне колыбельную. Пожалуйста.
Сестренка сначала отнекивается, потом мучительно вспоминает слова хоть какой-нибудь колыбельной, в итоге поет из "Арии":
"Далеко, там, где неба кончается край... ты найдешь... потерянный рай".
Андрей благодарно улыбается и — засыпает. Счастливым сном без сновидений. Сестра смотрит на его счастливую улыбку и думает — ему снится что-то очень хорошее.
Аида долго сидит рядом, поправляет брату одеяло, гладит его по волосам — как мама — забыв о планируемом мероприятии, и думает: что можно такое сделать, чтобы Андрей нашел свой рай или хотя бы вышел из своего ада? Он-то уж точно заслужил!
На следующий день, в школе, вместо "где купить помаду для трупов" Аида вбивает в поисковик "как плести ловец снов". И после школы отправляется не к подруге, а в магазин товаров для рукоделия. Потом — искать иву, нарезать веток для основы ловца.
Ничего, братишка. Я тебя не брошу. Как ты говоришь — прорвемся.
Глава 5. День мертвых.
– Ад к вашей двери! Ааад! Аида, ну имей совесть, открывай уже!
Аида открывает не сразу – одетая в черное платье с накидкой, в маленькой черной шляпке, с гримом на лице – будто потоки черных слез вытекают из глаз. Окидывает взглядом Илону – светлые кудри, красные линзы, бордовое платье в обтяжку, в руках пакет с накладными рогами.
– Неплохо получилось. Хотя слишком попсово. Может, всё-таки брючный костюм наденешь?
– Да ну, платье сексуальнее.
– Тише!!!
...Да, порядком удивилась Илона, требующая возмездия за сорванную фотосессию на кладбище, когда Аида неожиданно сообщила: ее брат согласился сопроводить их.
...А уж как сама Аида удивилась:
– Ну братююнь...
– Я знаю, что всё равно вы полезете ночью фотографироваться. Давай лучше под моей охраной, мне так спокойнее будет.
– Тебе же там не будет интересно!
– А вдруг? Можете меня даже под вурдалака загримировать, вместе пофоткаемся.
– Ну Андрююш...
– Ида, нет. Или я иду с вами, или не пущу.
– Это шантаж вообще-то!
– Да, такой у тебя брат – нехороший шантажист, другого не будет. Так что, согласна? Я знаю атмосферное место в старом парке, рядом с кладбищем.
...Короче, девичий совет постановил: а давай докажем Андрею, что мы взрослые и самостоятельные и что нас можно одних ночью куда угодно отпустить! Так что фотосессии – быть!...
– Илона, заходи!
Аида вихрем уносится в глубь квартиры. Илона заходит и оглядывается: обычная квартира, ремонт, похоже, с советских времен не делали. Андрей в своем неизменном потрепанном свитере и джинсах сидит на табуретке, Аида накладывает ему «кровавый» грим поверх старых ожогов на лице. Илона невольно спрашивает:
– Вам не больно?
Андрей грустно улыбается:
– Нет, соединительная ткань менее чувствительна.
– А?
– Шрамы состоят из соединительной ткани. Она не загорает, шрамы и рубцы, соответственно, тоже. И менее чувствительна, я уже сказал. Но это и не входит в ее функции – она просто латает сильные раны, которые бесследно не затянутся. На этом всё. Например, почему у алкоголиков часто отказывает печень? Она со временем поражается алкоголем и замещается соединительной тканью. А соединительная ткань выполнять функции печени не может – не предназначена для этого. Вот и остается человек без работающей печени. Попадали ко мне такие...
Аида смеется:
– А говоришь – я все время о смерти думаю. Сам о ней часто говоришь.
Брат сначала беспомощно разводит руками, потом грустно улыбается:
– Сразу видно, что мы родня.
Илона осторожно спрашивает:
– Кстати, Андрей... ой, не помню ваше отчество.
– Да можно без отчества, я тебе в отцы явно не гожусь. У нас девять лет разницы всего. Как и с Аидой.
– Получается, вам сейчас двадцать пять? Ой, а я думала – больше...
– Сам в зеркало лишний раз стараюсь не смотреть. Ада, говорю же тебе: зря ты в морге хочешь работать, это тебя не украсит.
– Но сам процесс! Оой!
Аида таки теряет равновесие и падает на колени к брату. Тот начинает раскачивать и подбрасывать ее, как маленькую:
– По кочкам, по кочкам, по маленьким дорожкам, в ямку – бух!
И ставит Аиду на ноги. Та хохочет, как ребенок. Андрей тоже смеется:
– В детстве так играли. Аида, если опозорил тебя перед подругой – прости.
– Да ладно, ерунда. Ой, я тебе грим размазала!
– А по-моему, так даже живее смотрится. Кстати, у тебя теперь тоже пятно «крови» на щеке.
– Не буду стирать, так даже интереснее.
Илона бормочет:
– Как будто одной крови...
Аида смеется в ответ:
– Мы и есть одной крови!
Андрей вмешивается:
– Кстати, Илона... что ты у меня спросить хотела?
– Андрей, а как вы к Хеллоуину относитесь?
– Прямо говоря, сначала не понимал. Конфетки по домам собирать, костюмчики надевать... Как детский утреник, честно. Потом, когда узнал про истоки – проникся уважением. Хотя мне мексиканский День Мертвых ближе, они календарно почти совпадают. Вспоминать умерших, навещать могилы, фотографии пересматривать – это хорошо и правильно.
Илона невольно переводит взгляд на стену, увешанную фотографиями:
вот совсем молодые родители Андрея и Аиды со спеленутым свертком, на другом снимке десятилетний мальчик катает коляску с сестрой, а здесь Андрей и Аида валяются на снегу, делая снежных ангелов... тут вся семья вчетвером на фото... Андрей обнимает сестру, та «незаметно» подставляет ему рожки. А вот армейский снимок – Андрей и его Елена – рыжеволосая высокая девушка с грустной улыбкой, оба в военной форме... Андрей, Лена и Аида втроем едят мороженое в парке, смеются...
– Вот – мы.
Андрей произносит это тихо и грустно.
– Скучаете?
– Конечно.
– А по кому больше?
– Дурацкий вопрос, Илона. Если тебе обе руки отпилят и потом спросят, какой сильнее не хватает – левой, правой – что ответишь?
Илона замирает в ужасе, а Аида посмеивается:
– Той, которая ведущая.
– С людьми не так. Отпиленную руку можно протезом заменить, хотя все равно будет не то. А с любимым, родным человеком... Какой смысл подставлять на его место кого-то другого, если все время о нем будешь думать? Протез неодушевленный, ему ничего не будет от таких мыслей, у него и назначение – чисто функциональное. Но с живыми существами так нельзя.
Все молчат. Сказать нечего... Аида прерывает тишину:
– Ну все, грим закончила! Пойдемте!
Накидывать куртку в тесной прихожей, искать ботинки в куче обуви... Выходить на улицу, где уже темнеет, зябко ежиться под прохладным ветром, наслаждаться свежестью воздуха... Андрей спрашивает:
– Кстати, а что там с тематикой фотосессии? Аида так толком ничего и не объяснила.
– Ну, Аида будет типа одержимая девушка, а я ее демон. Как в фильме. А вы будете человеком, которого она по моему приказу убьет.
– Что ж, правильно. Какой из меня демон? Хотя Аида что-то там про меня говорила – «ангел смерти, проводник душ»... Ада, не отводи глаза!
Андрей смеется, но смех, явно идущий через силу, вызывает не то страх, не то жалость.
– Кстати, Илона, а почему именно демон, а не, допустим, банши? По фильму?
– Ну... мне нравится тема «демонической женщины».
Андрей посмеивается.
– Вы чего?
– Да так... Вы в школе не проходили Тэффи?
– Тэффи?
– Писательница с таким псевдонимом. Есть у нее рассказ «Демоническая женщина». Он короткий, много времени не займет. Очень рекомендую прочитать. [https://libking.ru/books/humor-/humor-prose/99324-nad..]
– Ааа... Ну, быть демонической женщиной круто же. Все вокруг тебе завидуют, влюбляются, из толпы выделяют...
– Илона, я тебе честно скажу: это миф из массовой культуры. В моей Лене, например, ничего демонического нет, она скорее на ангела похожа. Но я ее с первого взгляда полюбил и никогда не забуду.
– А расскажите про нее!
– Хорошо. Познакомились мы с ней на армейской базе. При первой встрече я за Лену заступиться пытался, а она меня в ответ обматерила. Потом пояснила: думала, что приставать начну. Я потом долго за ней исподтишка наблюдал, так хотелось поближе подойти, заговорить, за руку взять... Кстати, автомат Лена быстрее меня собирает.
– Серьезно?!
– Да. Зато я готовлю лучше.
– Брат, не ври! Ленка очень вкусно готовит!
– Да я пошутил. Лимонный пирог у меня очень хорошо получается. Лена каждый раз, когда пробовала, говорила: ничего вкуснее не ела.
– Ну, я этот пирог тоже люблю. Жалко, у меня так не выходит.
– Когда-нибудь научишься, а если и нет – не страшно. Лена, кстати, с животными очень ладит, особенно с кошками. Еще у нее улыбка очень добрая – невозможно в ответ не заулыбаться. Да, она иногда бывает очень резкой – но это если ее из себя вывести... Поцелованная Солнцем. Я ее иногда так называл – у нее веснушки очень милые и носик такой чудесный. Она, кстати, из детдома, и ее там обижали. А она научилась давать отпор... Восхищаюсь ей, правда. И еще она любит на подоконнике сидеть, болтая ногами. Ничего милее в жизни не видел. Но самое красивое зрелище в моей жизни – это Лена в солнечных лучах. У нее волосы тогда кажутся золотыми. Как будто Златовласка... Не знаю, как описать, но это невероятно красиво. Всё время хотел ее так сфотографировать, но каждый раз в итоге просто стоял с раскрытым ртом. Говорю же, ничего красивее я не видел никогда...
Дальше шли молча. Обещанное Андреем место оказалось старинной кованой оградой в отдаленном уголке старого заброшенного парка.
– Вот, я про это место рассказывал. Атмосферное.
– Вау, то, что надо! Не знала, что у нас в городе такая красота есть.
– Здесь мало кто бывает, все уверены, что в этой части парка ничего интересного нет. А я иногда иду этим маршрутом, когда возвращаюсь с похорон. Меня родственники умерших часто приглашают, я не отказываю. Ну ладно, я готов снимать.
Кадров было много: скалящаяся из-за ограды Илона, якобы прикованная к ограде Аида... Илона держит Аиду за руки, направляя куда-то... Андрей лежит под оградой, изображая труп... Илона поневоле отметила, что отраженное в его глазах мучение пугает. Именно своей ненаигранностью.
– Уфф, у меня фантазия закончилась. Что бы еще такое придумать...
– Илона, а сфотай нас с Аидой вместе. Пожалуйста.
Андрей обнимает сестру, грустно смотрит в камеру. Последний осколок семьи...
Долго смывали грим водой и влажными салфетками. Илона предлагала оставить так: «Вдруг еще пофотаемся по дороге», – Андрей отказался сразу: «А вдруг встретим какую-нибудь пожилую женщину и напугаем до инфаркта». Аида свой грим смывать не стала.
Потом Аида предложила сходить еще и на кладбище, а Андрей неожиданно согласился. Причем сразу:
– Сейчас уже первое ноября, так что День Мертвых уже наступил. Давайте навестим.
Илона шепнула:
– Может, на кладбище фотографии лучше будут?
...На кладбище Андрей, перекинувшись парой слов со знакомым сторожем, повел девчонок по аллее. Возле одной из могил Илона остановилась:
– Вау, какой венок! Андрей, сфотайте меня с ним!
– Нет.
– Да бросьте, это же суеверие. Типа вещи с кладбища несчастье приносят.
– Илона, это не суеверие. Это неуважение. Нужен венок для фотосессий – сделай сама. А похоронные – не для этого.
– Но фото будет просто огонь!
– Даже если так... Тебе совсем неинтересно, кто здесь лежит?
– Ну...
– Этой девочке было четырнадцать. Младше тебя. Самоубийца. Ее затравили из-за того, что какая-то тварь сняла ее в раздевалке голой и в интернет выложила. Мне рассказывали на похоронах: со всего города девчонки и мальчишки ей писали, мол, ты у нас главная порноактриса, можно с тобой сфотографироваться. Думаешь, ей было бы приятно, что ее и после смерти в покое не оставили?
– Ужас... А ей вроде уже всё равно...
– Даже если допустить, что всё равно. Вот тебе было бы приятно, если кто-нибудь тайком весь твой гардероб сожжет? Мол, ты от этого не пострадаешь, одежда всё равно когда-нибудь износится, зато какое зрелище будет!
– Нет...
– Ну вот.
Андрей наклоняется, сметает с могилы опавшие листья. Илона молча поправляет покосившуюся корзину искусственных цветов. Она не замечает, что Андрей тихо улыбается.
Когда они отходят от могилы, Андрей спрашивает:
– Илона, скажи честно: откуда у тебя эта идея фотографироваться с венком? С чего ты взяла, что это забавно?
– Да из анекдота про девушку, которая на похоронах букет поймала. Это же интересно!
– А ты знаешь, откуда берутся анекдоты? И вообще, для чего нужен юмор? Вспомни «Поттериаду», заклятье «ридикулус» – чтобы перестать бояться, нужно обратить страшное в нелепое. Считается, раз над чем-то можно смеяться – оно нестрашное. Вот отсюда столько шуток про смерть. И, кстати, мне случалось похоронный венок ловить, ничего смешного в этом нет.
– Как – ловить?
– Хоронили невесту моего друга, закрытый гроб. Я сидел в маршрутке рядом с гробом. Было очень много венков и букетов, их ставили на крышку гроба сверху. Машину тряхнуло на ухабе, один из венков начал падать на меня. Я его поймал.
– Жутко... А это типа плохая примета? Как на свадьбе, типа, вы следующий?
– Что-то такое шептали, да. Я не слушал, не до того было. Только пожалел, что этот венок слишком легкий, чтобы пробить мне голову. Вот и всё.
Андрей идет по кладбищу, периодически останавливается, касается оградок ладонью, будто здороваясь, отряхивает сухие листья, поправляет покосившиеся венки.
– Это Варя Никифорова. Умерла от рака мозга. А за пару лет до этого я ее отца хоронил. Тоже рак... Наследственная предрасположенность... Страшно вот так хоронить – династиями... Я мать Вари недавно видел. Видно, что человеку жить незачем. Борется, но надолго ли ее хватит...
– Ванечка. Один день прожил. Родовая травма, несовместимая с жизнью. А должен был родиться здоровеньким... Его мать, кстати, сейчас в тюрьме – подкараулила акушера, который роды принимал, после работы, плеснула ему уксусом в лицо. Не убила, но он сильно пострадал. Остался слепым. На суде сказала – не жалеет. И рада тому, что эта тварь больше никого не покалечит. Были же и другие пострадавшие... А скольких она от этого недоврача спасла... Героическая женщина.
Могилка – не больше полуметра в длину.
– А это Света. Умерла как Лупе Велес. Даже внешне похожи, кстати.
– Лупе Велес? Кто это?
– Голливудская актриса. Покончила с собой, отравившись снотворным. Таблетки вызвали безудержную рвоту, она побежала в ванную, там поскользнулась на своих же рвотных массах, ударилась головой об унитаз, потеряла сознание и умерла, захлебнувшись рвотой. Света примерно так же погибла, разве что унитаз был не из египетского оникса, а из санфаянса. Пыталась доказать парню, который ее бросил, что без него жить не сможет. А тот и внимания не обратил. Не прошло и года, как женился. Сейчас уже двое детей, про Свету и не вспоминает.
– Как так?! Она же из-за него так мучилась!
– Ему просто наплевать, вот и всё. Такое, увы, сплошь и рядом. Хорошо, если хотя бы не посмеялся над обстоятельствами смерти или не хвастается, что из-за него девушка с собой покончила. А смерть красивой в принципе не бывает. Как минимум, после нее в любом случае расслабляются сфинктеры – и человек лежит в моче и каловых массах. Утопленников часто раздувает раза в два, у висельников язык вываливается настолько, что обратно в рот не затолкать – в морге отрезают и зашивают в живот... Еще долго могу об этом рассказывать, но – надо ли?...
– Тут мой сослуживец лежит, Кирилл. А рядом Настя, его девушка.
Илона негромко шепчет:
– Соболезную... А что с ними случилось?
– Кирилл погиб в армии, наступил на мину. Настя сказала: «Без него жить не буду». Я вечером после похорон с ней разговаривал, пытался поддержать. Проводить до дома хотел, темнело уже. Настя решила, что я к ней клинья подбиваю, наговорила гадостей. И убежала. Я следом пошел, держался на расстоянии и в тени, чтобы она меня не видела. Пугать не хотел, но вдруг какие-нибудь хулиганы встретятся... Короче, видел, как она в подъезд зашла. Вроде все спокойно, но меня что-то грызло, не знал, что делать. Сидел полночи на лавочке под соседним домом, курил. А потом увидел, как Настя из окна выбросилась.
Илона вскрикивает, закрыв лицо руками. И шепчет:
– А ее же спасли? Скажите, что спасли!
Эх, Илона, хоть тебе и шестнадцать, совсем ты еще дите дитем. Тебе бы сказки слушать, а не вот эту горькую правду, от которой деваться некуда.
– Девятый этаж. Люди и после падений с большей высоты выживают, но Насте не повезло. Череп от удара просто раскололся, после такого не выживают. Хоронили в закрытом гробу.
Аида несколько вызывающе влезает:
– Ну вообще-то повезло, это же мгновенная смерть.
Андрей тяжело вздыхает:
– Быстрая – да, но очень мучительная. Когда я подбежал, Настя еще живая была, дергалась. Она у меня на руках умерла.
– А вы...
– Нет, я ее не осуждаю. Сам порой едва держусь...
– Как вы... после всего этого... все еще здесь?
– Я нужен здесь. Я чувствую, – Андрей невесело усмехается. – В конце концов, кто-то же должен Артурчика гонять.
– Артурчика?
– Так его Ира называет, которая у нас на телефоне сидит. Его любовница, хотя, по-моему, он ее просто использует. Артур - похоронный агент, часто родственников умерших караулит и пытается им навязать кучу всего втридорога, пока они от боли в шоке. Стервятник, короче... Очень скользкий тип. Я ему в прошлый раз пообещал - если еще раз его за приставанием к родне умерших увижу, сяду в тюрьму, но язык ему с корнем вырву. С тех пор тишина, уже месяц его не видел.
- Братишка, да ты просто герой!
Андрей расправляет плечи и шутливо приосанивается:
- Что поделать, иногда я бываю очень убедителен.
- А вы часто так воюете?
- Кто-то же должен их защищать. После смерти близкого человека и так тяжело, а тут еще эти стервятники слетаются... Ире тоже от меня досталось – я ей напомнил, что за разглашение личных данных есть статья. Сказал, продолжит сливать данные Артуру – заявлю в полицию. Сейчас вроде спокойно...
– И, кроме вас, некому с ними бороться?
– Да как сказать... Баб Глаша, наша уборщица, один раз метлу об спину Артура сломала. Но она пожилая уже, хоть и боевая женщина. Случалось мне видеть, как она снеговой лопатой Артурчика гоняла... Но не навешивать же всё на нее... Кстати, будь я директором морга – я бы ее психологом назначил. Вы бы видели, как она умеет родственников умерших успокаивать...
– Для этого же психотерапевты есть, на случай, если человек сам не справляется!
– Да. Но некоторые «умники» до того человека довести могут, что и психотерапевт не спасет. Вот представь: у девушки мать погибла, вызвали на опознание, а сестренку надо срочно забрать из садика. Пришлось малышку брать в морг. Переодеваться некогда. И что наши? Давай девушку шалавой обзывать, мол, не повезло покойнице с дочерью... И так человеку плохо совсем, а тут еще эти... Говорю же, хуже стервятников.
Андрей поднимается и быстрым шагом движется вглубь кладбища следом за Аидой. Илона с трудом нагоняет его:
– Андрей, а ваша Лена... тоже здесь?
– Нет, Илона. Далеко отсюда. Там братская могила. Не было времени хоронить, как подобает, умерших, спасали живых.
– Вы не брали землю с могилы? Чтобы на шее в баночке носить?
– Какой смысл, Илона? Это делают, чтобы не забывать человека. Или чтобы чувствовать, что любимый всё еще рядом с тобой. У меня для этого есть воспоминания. И, если на то пошло, татуировка. Я свою Леночку помню живой.
– Татуировка? С ее лицом, да? Или памятная фраза, дата знакомства?
– Нет, парашютный купол и надпись «ВДВ». Если бы не армия, мы бы вряд ли встретились – оба с разных концов страны. А лица на себе татуировать я вообще не советую – в подростковом возрасте, года до двадцати одного примерно, человек еще растет, кожа растягивается, тату может перекоситься или на другое место сползти. Тем более, к старости кожа обвисает – то еще зрелище будет. Мне случалось видеть.
– Как вы ее похороны пережили?
– Я даже на них не был – в коме провалялся.
– А это страшно? Типа свет в конце тоннеля...
– Ничего такого не видел. Помню взрыв – темнота – открыл глаза в палате через полгода. Никакой мистики. Мне потом Аида рассказала, что списывалась с моим другом, хотела сбежать из дома, чтобы со мной рядом быть. Никогда не забуду.
– Кстати, Ада, а ты куда бежишь?
– Тише... Не мешай ей. Там наши родители похоронены.
Аида, убежавшая далеко вперед, появляется в зоне видимости – плачущая навзрыд перед могильным памятником.
– Мама... папа... я к вам хочу.
Илона в ужасе бросается зажимать ей рот:
– Не говори так! Не смей! Накаркаешь же!
Андрей перехватывает Илону за руки, оттаскивает от Аиды:
– Ей надо выплакаться. Не затыкай ее.
– Но вы же слышали, какие ужасы она говорит! А если она тоже...
– В свое время все умрем, это нормально. Дай ей выговорится. Так надо. А насчет «накаркать» – ерунда это всё. Я каждый раз после похорон молюсь, чтобы до следующих не дожить, и кричу: лучше бы это был я!.. Как видишь, до сих пор здесь. Каждый умирает тогда, когда ему суждено. И смерть себе или кому-то другому накликать или наворожить нельзя, оно так не работает. Если только случайно совпадет.
Аида оборачивается к Андрею и Илоне – бледное лицо залито настоящими слезами, черными от туши, в глазах невыносимая боль, волосы растрепаны, шляпка где-то потерялась. Если бы не ужас и горечь момента, Илона схватилась бы за фотоаппарат.
– Я тоже по ним скучаю, Ада.
Андрей подходит и садится рядом с сестрой, прислонившись к могильной ограде. Аида обхватывает его и плачет в плечо. Андрей обнимает сестру в ответ. Илона почему-то ловит себя на мысли – они очень похожи на двух детей, какими были после смерти родителей – такие же одинокие и потерянные, будто одни в этом мире остались.
– Неужели боль никогда не пройдет?!
– Хотел бы я соврать, но нет. Некоторые раны не заживают. А если и заживают, то болят на погоду. Это нехорошо, но это нормально.
Брат и сестра еще долго сидят у могилы родителей, обнявшись. Они смотрятся очень трогательно, но Илона решительно пихает фотоаппарат поглубже в сумку. Чужое горе – не для гламурных фотосессий. И вообще не для фото.
– Я пока навещу дедушку. Он чуть подальше похоронен.
– Пойдемте все вместе. Я твоего деда тоже помню, веселый такой был старичок. Аида его просто обожала...
...Когда они выходят с кладбища, Андрея хватает за плечо еле держащийся на ногах тип, от которого разит алкоголем:
– Ссслушай... одолжи девчонку на часок.
Андрей сжимает кулаки:
– Шел бы ты отсюда.
– Ну чего... ну как тебя зовут... У тебя ж целых две! А бабами, понимаешь, делиться надо... ссук... братишка, ну дай, а? Мне позарез надо, аж горит...
Андрей ударом кулака сбивает типа на землю. Тот падает неподвижно. Илона нервно икает:
– Вы его... убили?
– Нет, просто вырубил. Проспится – домой потопает. Наверняка даже не вспомнит, что вчера было.
– Так надо же его куда-то перенести?
– Не обязательно. Погода не та, чтобы насмерть замерзнуть. Пускай полежит, прочухается. Если задумается и завяжет бухать – ему же лучше. А то вдруг его однажды ножом вырубят – навсегда. Пойдемте отсюда. Теперь, надеюсь, понятно, почему вас одних не отпустил? Не злитесь, что фотосессию подпортил?
– Да нет... Хорошо же погуляли. И... спасибо.
– За спасение вашей чести или за то, что фотографировать помог?
– За всё. Я не помню, когда в последний раз на кладбище была.
– Илона, на неделе же были!
– Да не в том смысле! Когда своих навещала.
– День Мертвых же. Считайте, почти отметили.
– Почти?
– Это семейный праздник. Получается, завтрашний, то есть уже сегодняшний, день лучше с семьей провести. Я лимонный пирог испеку, Аида мясо по-мексикански приготовит. Выходной выпал, так что будем весь день сидеть под пледом и смотреть фильмы. А как ты отмечать будешь?
– Наверное, с парнем... Ой, простите!
– За что?
– Вам же больно это слышать?
– Вовсе нет. Ты же не виновата в том, что Лены нет. Хотя я до последнего надеялся, что там погибла не она.
– А есть надежда?
– Там были сильно обгоревшие останки. Женские. По росту подходит, других женщин никто в зоне поражения не видел. Эвакуировались спешно. Я наводил справки, до сих пор вместе с Гришей мониторим новости... Но – ничего.
Аида улыбается:
– Гриша? Который – моя первая любовь?
Андрей смеется:
– Аида, он для тебя староват! И кстати, он женился недавно, на Тане. Замечательная девушка, думаю, семья у них прекрасная будет. Я на них любовался – они так чудесно друг с другом время проводят, столько общих увлечений и тем для разговоров. Жаль, на их свадьбу я не попал... Угораздило заболеть гриппом.
И виновато опускает глаза.
Остаток пути они проходят молча. Но у самой двери своей квартиры Илона вдруг шепчет Андрею:
– А я почему-то чувствую, что ваша девушка жива. Просто чувствую так... Не спрашивайте.
Андрей грустно улыбается:
– Если ты права, я стану самым счастливым. Ладно, удачного тебе дня и спокойных снов, а мы с Аидой пойдем кино для завтрашнего, то есть сегодняшнего, дня подбирать.
Аида фыркает:
– Чур, выбираю я! Ты же нас заставил в такую даль тащиться!
И хитро подмигивает Андрею. Тот разводит руками:
– Принято. Ладно, до дивана на руках донесу. А мог бы и от кладбища тащить, если бы призналась сразу, что устала.
Подхватывает сестру на руки и уносит. Аида машет Илоне рукой, довольно улыбаясь. А навстречу Илоне топает маленький братик:
– Дядя сильный. Когда вырасту, тоже буду сильный. И тебя вооот так буду носить!
Илона смеется:
– Обязательно! А чего не спишь?
– Мне плохой сон снился.
– Пойдем спать. А завтра вместе поиграем. Обязательно...
Глава 6. Жил на свете Иван Иванович Иванов.
Жил на свете Иван Иванович Иванов.
Была у него жизнь самая обычная. Ничего толком не происходило — ни хорошего, ни плохого. Иван Иванович вроде как и не жаловался, но иногда накатывало на него нечто странное — чуда хотелось. Приключений каких-нибудь, в другой мир попасть — как в детских сказках. А уж сказки Иван с детства любил, иногда даже в нынешнем возрасте перечитывал.
Иной раз под новый год совсем тоскливо ему становилось. Думал и о себе, и о других, особенно часто Машеньку, первую любовь, вспоминал. Это сейчас она взрослая, уже разведённая женщина, а он ее девчонкой помнил. Пусть и изменилась за годы, все равно красавица. Может, написать ей, поздравить с новым годом?
Как-то раз возвращался Иван Иванович с работы. Сел в маршрутку, поглядел на замерзшие стекла, вспомнил, как в школе они с Машей на таком стекле слово нехорошее нацарапали, улыбнулся тихонько... да так и задремал, вспоминая школьные годы.
Проснулся Иван через полчаса. Огляделся — а остановку-то свою давно проехал!
Выскочил Иван Иванович из маршрутки, да давай оглядываться. Куда же его нелёгкая занесла?
Местность вроде и похожа на родную, да незнакомая. Видать, на окраину города заехал. Не бывал он там раньше — повода не было, а просто так слоняться Иван Иванович не любил.
Посмотрел направо, налево — девушка идёт. В смешной шапке, в пуховичке, в наушниках... Красивая. Подошёл к ней Иван и спрашивает:
— Подскажите, как на улицу Маяковского пройти?
Девушка наушник из уха вытащила, посмотрела на него, да и говорит:
— Ой... А вы как здесь оказались? Далеко эта улица отсюда.
Рассказал ей Иван, что остановку проспал, и спрашивает:
— А куда я попал-то?
Вздохнула девушка и говорит:
— 'то поселок за городом. Я бы вас проводила, да мне в другую сторону. Но вам, наверное, туда надо, — и рукой показывает, а куда — Иван так и не разобрал.
Ушла девушка. Парень по дороге идёт — весь в черном. Спросил его Иван, как на улицу Маяковского пройти. Поглядел на него парень с сомнением да и спрашивает:
— А дойдете? Далеко идти-то.
Даже вздрогнул. Да не растерялся Иван, говорит:
— А чего бы и не попробовать? Авось дойду.
Показал ему парень дорогу длинную, говорит:
— Идите прямо, как машины едут, видите? Тут движение в одну сторону, в центр города — точно не заблудитесь. Поблагодарил Иван да пошел. Долго шел, далеко, а как до поворота дошел, видит — дорога ещё длиннее оказалась. Тротуар не утоптан — сплошь сугробы. Вязнет Иван в снегу, да не жалуется. Внимательнее надо быть. Был бы сейчас дома, а не в снегу да на ветру...
Глядь — дорогу забор перегородил. Вздохнул Иван, вернулся, на другую сторону дороги перешёл. А там частный сектор — дома ветхие, заборы обвалились, из-под снега кольями торчат. Не по себе Ивану, да не сдается — дальше идет.
Дальше дома побольше да покрепче стали. Не успел Иван порадоваться — слышит лай собачий. Громкий, глухой. Из-за забора, видать. А потом другой, третий голос... Да сколько же их там, за заборами...
Чувствует себя Иван так, будто он и не Иван Иванович двадцати восьми лет, а мальчик Ваня лет десяти. Темно, снег под фонарями сияет... Будто в сказке какой-то. И — страшно.
Ничего, Ваня, соберись... Далеко идти, да ничего, ноги у тебя крепкие. И собак не бойся. Впереди женщина с коляской идет — ее не трогают, и тебя не тронут. Только им свой страх не показывай...
Похожа женщина на Машу, неужели — она? Хотя откуда ей, бизнес-леди на роскошном авто, на окраине города взяться... Да и детей у нее вроде не было никогда...
Сгорбилась женщина впереди, тяжело идёт. Хотел Ваня помочь, вперёд поспешил. Почти бежит, кажется, а силуэт впереди все не приближается. Потом и вовсе в снегу растаяла.
Долго шел Ваня, да увидал впереди: женщина санки детские везёт, рядом с ней девушка идет. Лицом похожа, видно, что дочь. Спросил Иван у них дорогу...
Проводили они его до околицы, а потом свернули. Что-то кричала далеко позади женщина, то ли ему, то ли дочке своей — не разобрал. Разошлись дороги... Кончилась тропинка, рельсы трамвайные начались. Вот и выбирай теперь: то ли по колее утоптанной идти, да оглядываться почаще, то ли в сугробах вязнуть... Вздохнул Ваня, да шагнул на обочину в море снежное...
А дальше лес начался. Редкий лесок, деревья из под снега тянутся — черные, корявые. И кажется Ване, что темнота в этом лесу всю жизнь жила. Будто тянется к нему из-за деревьев хтоническое что-то, светлячками красными (огни машин трассы за лесом, что ли, отсвечивают) моргает. Идёт Ваня по трамвайным рельсам. Рельсы старые, снегом их замело, еле виднеются... Ходят тут ещё трамваи, или нет уже... Как из тьмы этой домой дойти?
Клубится хтонь за деревьями, изо всех щелей к Ивану лезет, шепчет: оставайся здесь, зачем идти куда-то... Вон, под фонарем скамеечка стоит — садись да засыпай... А красивая скамеечка-то, и место красивое... Вот бы Машу сюда позвать, прогуляться вместе...
Вспомнил Ваня про Машеньку, да сразу почувствовал, как сил у него прибавилось. Рванулся он вперёд, видит площадку детскую, заброшенную. Хтонь всю площадку оплела, из-за турника облезшего скалится... Погоди, проклятая, нет тебе в нашей жизни места. Мы с Машей ещё своих детей на площадку гулять поведем!...
Долго Ваня ещё вперёд шел, да набрёл на остановку трамвайную. Огляделся вокруг - трамвай едет. Сел Ваня в трамвай — тепло, уютно. Пригрелся, да и доехал... прямиком до дома.
Вышел Ваня из трамвая, стоит на остановке да понять не может: то, что было — наяву или ему спросонок пригрезилось? Шел он домой, как пьяный... даже продукты не в привычном гастрономе купил, а в соседнем магазине.
Кое-как добрался до дома и спать лег.
Маша снилась.
Глава 7. Андрей выходит из морга.
Неприветливый северный городок встречает утро. Свинцовое небо светлеет, но солнце так и не встало. Андрей выходит из морга.
В серых панельных домах просыпаются люди с серыми усталыми лицами, пьют дешёвый пакетированный чай и плохой кофе.
Андрей запирает тяжелые ворота морга. Ноги тонут по щиколотку в грязно-сером снегу, напитанном испарениями бензина и выбросами заводских труб. Андрею плохо.
Он выбирается за ограду, идёт, пошатываясь, по заметенному снегом лесопарку. Со стороны он наверняка похож на пропитого алкоголика. Андрей старается об этом не думать — с выпивкой он давно завязал.
Порой в лесопарке можно встретить хулиганов. Такое уже было с Андреем: какой-то подросток решил показать дружкам свою напускную крутость, избив "бомжа". Ох, не на того напал... Андрей помнит, как верещал попавший в захват практически мгновенно мальчишка, как сразу же разбежались в стороны все его верные друзья... Андрею противно.
Он помнит, как вскоре пришлось изучать труп этого же парнишки. Не успокоился тот, решил на спор рельсы перед поездом перебежать... не успел. Андрей тогда долго и старательно складывал куски тела в гроб, пытаясь придать им более-менее Человеческий вид. Кажется, получилось. Закрытый покрывалом труп забирала мать, плакала: он же такой хороший мальчик был... Андрей не умел врать, но заставил себя выдавить: действительно хороший...
В парке пахнет бензином — неподалеку проходит трасса — и слегка морозом. Андрей пахнет смертью. Въевшийся в тело сладковатый запах, смешанный с резким "ароматом" хлорки, дурманит голову. Хочется сорвать с себя одежду, соскрести кожу... Лишь бы не чувствовать.
Андрей всю ночь не спал. Дома — будет отсыпаться, пить отвратительный чай или кофе, возможно — встретится с прогулявшей уроки сестрой. Аидой...
Аида тянулась к моргу. "Хочу с тобой" и "Возьми на работу" были постоянными спутниками Андрея. Аида восхищенно шептала: это же круто, провожать людей в другой мир... Как ангел смерти или проводник. Андрей уже устал ей объяснять, что он смерти не помощник. Он, вашу мать, с ней борется.
Сегодня Андрей всю ночь бился над телом молодой девушки, пытаясь вернуть останкам былую красоту. Как посмотрят на ее изувеченное смертью тело мать, отец, парень... Если он у нее был. Андрей не знал, из-за чего она повесилась. Но надо было стереть с лица жуткую гримасу смерти — с проснувшейся в последний момент тоской по жизни и по-настоящему смертельным ужасом. Андрей никогда не брал за это деньги. Со своей зарплаты покупал специализированную косметику (За которую приходилось воевать с Аидой. Ей мысль красить свои губы помадой для трупов казалась жутко прикольной. Андрей суеверным не был, но косметику ей не давал. Мертвым нужнее.), исправляя отраженный на телах и лицах ужас смерти и следы агонии. Говорят, мертвым помочь нельзя. Андрей твердо знал: можно. По крайней мере, отдать последние почести...
...А что толку, когда свою любимую он спасти не смог... И даже похоронить ее как следует не смогли... И попрощаться не удалось...
Не помог ей — помоги другим.
Андрей помогал. Привезённая в морг девушка теперь лежала со спокойным лицом и легкой улыбкой на губах. И только Андрей знал, что ее улыбка держится на пластилине...
Впереди маячила компания подростков.
Нет, не так. Они то прятались за деревьями аллеи, то выбегали. А впереди шла неуклюжей прыгающей походкой девочка в черном пальто, закинув на плечо зелёный рюкзак.
— Петрушка! Петрушка! — галдели подростки.
Когда к этим словам добавились другие, более обидные, Андрей нагнал компашку.
— А ну отстали от нее!
Разлетелась ли по городу его слава, или вид был настолько угрожающим — разбежались все. Андрей за шиворот подхватил какую-то девчонку из толпы нападавших. Похолодел: на секунду в этой толпе за деревьями ему померещилась Аида.
Но Андрей пригляделся: Аиды не было. Девчонка в его руках злобно сверкала глазами.
--Пошли, поговорим...
Она испуганно озиралась: убежавшие друзья не собирались ее спасать. Андрей закинул ее на плечо, дотащил до ближайшей лавочки, встряхнул:
— Ну и чего вы к девчонке прицепились? Заняться больше нечем?
— А вам какое дело? Да, я — тварь последняя, что дальше?
Голубые глаза сверкали яростно. Андрей покачал головой:
— Ты же не тварь. Зачем притворяешься?
Из-под светло-голубой вязаной шапки выбивались явно крашенные блондинистые пряди. По юному лицу размазалась вульгарная неумело наложенная косметика. Девица всхлипнула:
— А что мне ещё делать? Я же не нужна никому! Папа погиб, мама плачет. А меня вчера парень бросииил!
— Ну и? Это повод над другими издеваться?
Девчонка уже ревела в голос:
— Ну почему у меня все так плохо? Я же тоже хочу, чтобы меня любиили! Вот как вы свою девушку... Чтобы не забыли после смерти...
Можно было счесть ее рыдания наигранными, но Андрей сразу понял: не притворяется. Ей действительно так плохо, как она говорит. Поэтому разжал свою хватку и тихонько прошептал:
— Будешь так себя вести, на тебя ни один нормальный парень внимания не обратит. Перестань всех вокруг себя обижать. И... не советую с этой компашкой общаться, плохие из них друзья. Лучше с этой девочкой подружись.
Девушка всхлипнула, глядя ему в глаза:
— И тогда все будет хорошо?
Андрей бессильно замер:
— Не знаю. Но шансов будет больше. Иди в школу, не пропускай занятия. И ещё... У тебя косметика растеклась.
Девочка вытащила из кармана пачку салфеток, долго и ожесточенно оттирала лицо. Совсем детские черты, наивные глаза... Каким ветром тебя к этим... подонкам занесло?
— Тебя проводить?
— Не надо, я сама дойду, — через пару шагов девчонка развернулась. — Спасибо вам.
Андрей вздохнул. К нему семенила смешная фигурка в кричаще-ярком, почти клоунском пальто.
Андрею было не смешно.
Слишком хорошо знал он обладательницу этого пальто.
— Удивляешь ты меня, Андрюша, — завела свою умильно-плаксивую песню пожилая женщина — нет бы забрать себе девчонку, пропадет же. Отец у нее спился, мать как рыба об лёд бьётся — на работе проблемы, — вот и упустили девку. Ой, чтой-то из нее вырастет... А тебе хорошая женщина нужна. Парень ты молодой, у тебя же потребности, — дама кокетливо приосанилась.
Андрей прямо физически почувствовал, как на плече заболела татуировка с парашютным куполом и надписью "ВДВ". Андрей служил в десанте. Там же, в армии, он и встретил свою любовь. А сердце... Андрей уже не помнил моментов, когда в нем ничего не ныло.
Андрей сжал кулаки:
— Шли бы вы отсюда, Людмила Евгеньевна...
Тон женщины моментально поменялся:
— Ах ты, хамло малолетнее! Да я к тебе со всей душой, а ты, скотина такая...
Андрей пропускал ее слова мимо ушей. Не затронул в нем ничего этот визжащий истеричный голос, взывающий к его совести и призывающий на его голову всевозможные кары.
— Людмила Евгеньевна, вы же взрослый человек — знаете, что я вашему совету не последую. А в аду я уже побывал, страшнее ничего в моей жизни не случится. Доброго вам дня, Людмила Евгеньевна.
Андрей поднялся со скамейки и пошел вперёд по заснеженным аллеям. Голова кружилась, каждый шаг давался все тяжелее. Сколько времени он шел? Андрей не знал.
Пачка сигарет привычно легла в ладонь. Андрей сел на скамейку, попытался закурить. Дым, глушивший запах морга, плохо справлялся с болью. Андрей выбросил сигарету и закрыл глаза.
Он не часто видел ее во снах, но сейчас увидел. Улыбнулся, провел рукой по ее волосам:
— Солнышко мое!
— Вставай, не спи, замёрзнешь, — она злилась.
— Главное — ты рядом...
Андрей не спал. Сидел на скамейке, вглядываясь открытыми невидящим глазами в серое небо. Его тормошили за плечо:
— Братишка, не спи! Замёрзнешь!
Неприметный человечек суетился вокруг него. Андрей заставил себя пошевелиться.
— На, выпей кофе горячего. Легче станет. У меня ещё бутерброды есть...
Опять за бомжа приняли... Да какая разница...
Андрей растянул губы в улыбке:
— Спасибо, брат.
Глава 8. Людочка варит борщ.
Полдень. Солнце заливает светом тесную кухоньку с дешевенькими обоями в цветочек. По квартире расплывается густой запах наваристого борща. Уже вскипел чайник, и можно полакомиться купленными по акции шоколадными вафельками. Вот только хозяйке квартиры совсем не до них.
...Людочка Евгеньевна в таком негодовании не пребывала уже давно — пожалуй, несколько месяцев. Но даже тот случай (глуповатая и веснушчатая коллега нашла на своем столе букет алых роз от неизвестного адресата. Это же надо, такую замухрышку заметили, а ее, яркую и темпераментную Людочку, нет!) не вызвал таких эмоций. Ее — это же надо додуматься — послали! Да еще кто — не начальство, не пожилая мать, бросить которую не позволяло чувство долга — а мальчишка, который ей в сыновья годится. Вот ведь козлина, хам... гопник малолетний!
"Гопник малолетний" приходился Людочке Евгеньевне соседом. Звали его Андрей, и работал он в морге. Совсем, видно, у парня крыша на почве созерцания мертвяков поехала...
Да что Людочка ему такого сделала? Ну, посоветовала завести уже наконец невесту... Давно пора. Молодой ведь совсем, как он один проживет (сестрица его, Аида, неформалка в черной одежде с металлическими заклепками и с жутким макияжем, не в счет). И ведь хоть бы одну барышню привел за все это время...
Людочка еще помнила его невесту. Увидела и искренне удивилась — чего он в ней вообще нашел? Высокая, едва не с Андрея ростом, лицо худое, как у кошки одичавшей, ненакрашенная, рыжие волосы вечно в беспорядке либо собраны в хвост, одета как попало: все время берцы, майки, футболки — явно Андрея, да джинсы (а приехала и вовсе в военной форме), хоть бы раз платье надела, взгляд грустный, будто только что с похорон... Безобразие, одним словом! Людочка помнила, как эта девица при ней полезла в мусорный контейнер, услышав там мяуканье... а потом вытащила грязного помойного котенка — наверняка блохастого! — с таким видом, как будто сокровище нашла. Голос резкий, громкий — сирена, через каждое слово — мат. Мужланка! И откуда только Андрей ее выкопал, полно ведь вокруг нормальных женщин... Потом Людочка узнала — они в армии познакомились. Вот же...
И ведь Людочка Андрея еще мальчишкой помнила. Упрямый, никогда от своего не отрекался — ни в споре, ни в драке. Герой, верность до гроба... А толку-то? Остался теперь один, как сыч. Нет бы хоть Ксюху соседскую облагодетельствовать...
Ксюха была для Людочки отдельной головной болью — в буквальном смысле. Эта малолетка вечно приводила своих друзей к подъезду, где они сидели на лавочках, распивали какие-то энергетики вперемешку с пивом, а то и чем покрепче (по утрам Людочка брезгливо пинала пустые бутылки, проходя мимо), включали какие-то совершенно жуткие песни, зачастую начиная подпевать дурными голосами. Людочка даже пару раз полицию вызывала, пока не убедилась, что бесполезно.
Ну это же надо так! Пока Людочка погружалась в воспоминания, борщ убежал из кастрюли. Теперь в квартире неприятно пахло горелым. А ведь еще и плиту отмывать придется... Вчерашняя генеральная уборка насмарку...
Людочка с трудом открыла старое окно с потрескавшейся белой краской и замерзшими стеклами. И спряталась за поблекшей кружевной шторкой, увидев ту самую Ксюху. Чутье подсказывало — будет что-то интересное.
Еще бы! Ксюха не накрасилась.
Раньше ее макияж — если можно было так назвать эту нелепость, придающую лицу сходство то ли с клоунессой, то ли с дешевой проституткой — неизменно смешил либо отталкивал прохожих. Людочка ужасалась про себя — сущее издевательство над хорошим вкусом, кривая пародия на нее саму в молодости. Теперь Ксюха выглядела как обычный подросток — разве что глаза зареваны.
Ксюха быстрым шагом двигалась к лавке, где сидела Сонька из соседнего подъезда, дочка следователя.
Ох, не понимала эту Соньку Людочка! Ведь видела краем глаза, как ее одноклассники обижали. Нет бы маме-следователю нажаловаться... Глядишь, и во дворе бы спокойнее стало.
Сонька гладила приблудного дворового кота. Ксюха подошла, постояла, всхлипнула:
— Сонь! Прости, а? Не знаю, что на меня тогда нашло.
Сонька смотрит ей в лицо (а кажется, что в душу) своими глазами блаженной:
— Тебе просто было плохо. Я на тебя не сержусь.
Ксюха неловко мнется рядом, садится рядом с ней на скамейку, гладит грязную кошачью шерсть:
— У меня тоже раньше кот был. Потом он пропал. Знаешь, я по нему скучаю...
— Не плачь, ему сейчас хорошо. Хочешь, я тебе расскажу, куда уходят коты?
Этого Людочка стерпеть уже не смогла! Она, в конце концов, уже взрослая женщина и эти слезливые детские сказочки слушать не намерена!
— А ну, тихо там! Мешаете!
Ксюха отворачивается, бубнит себе под нос:
— Карга старая...
Сонька ее одергивает:
— Она на самом деле добрая, просто боится признаться. Пошли ко мне, чаю попьем. Ты имбирное печенье любишь?
Ксюха смущенно улыбается:
— Да.
Сонька протягивает ей свою крепкую ладошку. Ксюха неуверенно вкладывает в ее руку свою — тонкую и слабую, с неаккуратно выкрашенными в яркий цвет ногтями. Людочка наблюдает из окна, как они уходят. Оскорбление она пропустила мимо ушей.
И чем, в самом деле, ее Сонькины слова так задели? Ну, существуют на свете сказки — и что с того? Ей, Людочке, они уже лет ...дцать как не мешают. Не встречаются...
А ведь хочется иногда, чтобы встретилось! Что-то волшебное, доброе... как сказочные домики из детской книжки. Увидеть бы их вживую, выпить в уютной пражской кондитерской ароматного кофе с хрустящим имбирным печеньем, закружиться в танце с пригожим мужчиной, очаровать своим нежным голосом, спеть про очи черные...
Стоп, какое спеть? Людочка это бесполезное занятие еще в молодости забросила. Если сейчас попробует... как бы половину города эвакуировать не пришлось. Да и — какой мужчина? Была у нее уже любовь... как вспыхнула, так и погасла. Бывшего мужа Людочка уже много лет не видела... да и желания не было. Наверняка уже внуков нянчит. Гад.
Да и что она в Чехии забыла? Ну, спустит свою годовую зарплату, посмотрит на красивые домики из сказок (если они там есть) и вернется к серым панельным многоэтажкам... Тоска.
А ведь плиту она так и не помыла... Сколько времени зря пропало...
Людочка пошла за тряпкой, по пути пытаясь понять: откуда у нее появилось это ощущение спущенной в никуда жизни? Нормальная, вроде, у нее жизнь. Зарплаты на французские духи и хорошее красное вино хватает, личная жизнь не сложилась — плавали, знаем, чего замужем хорошего, да и... Она же не в возрасте еще, в самом деле. Вот Пугачева, Мадонна — постарше будут, а с мужьями. Значит, и ей, Людочке, счастье будет.
И вправду, чего она так распереживалась? Все же хорошо.
Наверное, Андрей довел. Скотина.
Глава 9. Ленка видит сны
Ленка спит. Ленка видит сны.
Видит во сне горькое и одинокое детдомовское детство.
Ленка-оторва, Ленка-одиночка, нигде не находящая себе места. Головная боль учителей и воспитателей, проявляющая интерес только к самообороне и оружию.
Ах да, еще к сигаретам.
И никто не знал, что эта девочка очень любит синие ягоды ирги, от которых язык окрашивается в синий. И что когда-то она мечтала стать флористом. А сигареты... просто помогают заткнуть дыру в душе. Как и бездомные животные, которым она порой приносила отходы с кухни. Ленка часто просилась дежурной.
Видит во сне армейскую службу, где после резких ответов на подколы ее неожиданно зауважали. Видит Андрея.
Андрей. Домашний мальчик с еще невыбитой жизнью крепкой верой в справедливость. Поначалу она смеялась над ним, потом — зауважала.
В итоге — влюбилась.
Однажды они вместе нашли куст ирги и выбрались в самоволку. Потом их распекали все сослуживцы, а они — просто были счастливы.
А однажды съездили к Андрею домой. Спасли котенка, назвали БТРом. Ленка почему-то неожиданно уютно чувствовала себя на гражданке.
В кошмарах видит тот страшный бой. Андрей, уговоривший не лезть в первые ряды. Он сам шел первым. И — тот самый взрыв, отбросивший его куда-то далеко назад.
Ленка тогда будто обезумела. Рванулась вперед, под пули и взрывы...
С тех пор она не просыпалась.
Последние воспоминания были неожиданно яркими. Сидящий на скамье в заваленном снегом забытом парке Андрей. С ожогами на лице и невидящим взглядом, уставленным в серое небо. Ленка поняла сразу: он уходит. Навсегда. Больше они не встретятся.
— Андрей, вставай! Не спи, нельзя спать! Замерзнешь!
Ленка была уверена, что он не видит ее. Но он увидел. Улыбнулся, провел рукой по ее волосам:
— Солнышко мое!
— Андрей, не спи! Ты ведь умрешь!
— Главное — ты рядом...
Ленка почти отчаялась, когда поняла — Андрей задержался в этом мире. Ради нее. И тут же — увидела спешащего к нему человека.
...она не уходила, пока не увидела, как Андрей, опираясь на плечо незнакомца, уходит с ним. Взгляд не подвел: этому человеку верить можно...
Ленка спит. Ленка видит сны.
Спящая красавица дождалась своего принца. Ленка не красавица. И Андрей не принц*. Но она его дождется.
* "Он скорее похож на ангела" — думает Ленка. Она не раз говорила это ему.
И обязательно скажет еще раз.
Часть 2
Глава 1. Так бывает.
В парикмахерской темно, а на сердце — еще темнее. Таня нервно смотрит на часы. Она ждет особого клиента.
В дверном проеме появляется хромающая, будто бы придавленная тяжелым грузом человеческая фигура. Горбатая тень пересекает порог.
— Здравствуй, Андрей.
Она уже почти привыкла, что походка у Андрея уже не прежняя.
— Здравствуй, Таня.
И к шрамам на его лице тоже почти привыкла.
— Как обычно?
— Да.
Таня достает машинку для стрижки волос.
— Не передумал? Может, отрастишь обратно все-таки?
— Нет, так нужно. Не спрашивай.
А мог бы отмахнуться — "удобно", "в армии так привык". Но Андрей не притворяется.
— Скажи честно, знак траура?
— Да.
Машинка противно жужжит, а Таня вспоминает, как земля ушла из-под ног при виде другой девушки рядом с Андреем.
Говорят, к мертвым не ревнуют. Ложь.
Ревнуют, да еще как.
Какая разница, где теперь эта Елена — прячется от Андрея где-то далеко или лежит в могиле? Все равно Андрей ее любит, лю-бит, ЛЮБИТ! А вот Таньку не любит. И не полюбит никогда.
Один раз Таня видела на улице Лену. До этого представляла себе циничную стерву с красивым личиком, оказалось — очень милая девушка с добрым открытым взглядом. Наверняка при других обстоятельствах Таня могла бы с ней подружиться. Могла бы, но...
Да какого черта так происходит?! Если и попадаются на Танькином пути хорошие люди, то не выходит с ними общения, никак! Будто в младенчестве злая фея прокляла... Ну как, скажите, непринужденно вести беседу с любимым человеком, который не любит тебя? Или с девушкой, само существование которой причиняет тебе нестерпимую боль?
Таня терпит. Сердцу не прикажешь. И Андрей не виноват, что его сердце равнодушно к Тане... И Лена не отбивала у Тани любимого человека... И сама Таня, в конце концов, не виновата, что ее так мучит чужая любовь.
Обсуждать свою беду с посторонними Таня не собирается. Прожженные и опытные барышни — соседки — в таких случаях советуют напоить парня, залететь (или соврать о залете) и наслаждаться. Танька бы так не смогла. Андрей же живой человек, не игрушка, не собственность! И его Елена не выбирала полюбить именно его.
Черт, надо перечитать "Тихий Дон". Все равно ничего другого израненное сердце не примет.
Сейчас хочется, чтобы Андрей поднялся с кресла, захлопнул за собой тяжелую дверь и никогда больше не появлялся на глазах Тани, не причинял боль самим своим существованием. Даже хочется наговорить ему гадостей, чтобы больше никогда не пришел и при виде Тани на другую сторону дороги переходил. Абсурд.
Таня держит себя в руках. Хочется кричать от боли, но терпит. Андрей пытается разрядить обстановку:
— Ты стала парики делать?
— Да.
Таня откладывает машинку для стрижки в сторону и обхватывает себя руками:
— Ко мне несколько месяцев назад приходила девочка — такая зеленоглазая, с веснушками. У нее были очень красивые светлые волосы, почти до колена. Я еще подумала: настоящая Рапунцель, как из сказки.
Андрей напрягается.
— Пришла и попросила ее побрить. Да, налысо. Я спросила: зачем, шикарные же волосы! Она ответила: у нее нашли рак. Химиотерапия, так что без вариантов.
Андрей молчит.
— Она очень плакала. И волосы действительно прекрасные... были. Густые такие. Очень светлые, с рыжинкой... Она не стала их забирать. Я тогда не умела делать парики, с того дня начала учиться. Этот... это волосы той девочки. Я сегодня закончила, хочу ей отдать. На время терапии, может, ей так будет комфортнее...
— Тань, этой девочке тринадцать лет?
— Да.
— А имя ее знаешь?
— Да... Варя Никифорова.
— Варя Никифорова... Все, финиш. Тань, она умерла. Я вчера ее вскрывал.
— Рак?
— Да.
Уже нет сил сохранять маску спокойствия — и Таня плачет навзрыд. Душа болит и за себя, и за Варю, и за весь этот несправедливый мир. Андрей подходит и обнимает. Не будь Таня поглощена болью — все-таки детская смерть особенно ужасна — могла бы представить себе...
Нет. Не могла. Так обнимают сестер, друзей... Любимых женщин так не обнимают.
Какая, впрочем, сейчас разница?!
— Андрей... забери парик. Мне кажется, Варе было бы приятно... если бы...
— Конечно. Спасибо, Таня.
Кажется, от прежнего Андрея одни только интонации и остались. Даже голос стал каким-то глухим, будто надорванным... К походке прицепилась хромота, к лицу — ожоги... Отглаженные белые рубашки и серый джемпер сменились на какие-то жуткие растянутые свитера. Как будто исчез безвозвратно тот милый домашний интеллигентный мальчик из мединститута, превратившись в измученного жизнью бродягу...
И сама Таня — как будто тень, со своими книжками и рисунками... В последнее время вообще ничего не хочется. Таня вновь повторяет, как мантру, одно и то же:
"Он не твоя собственность. Он не обязан делать то, что ты хочешь. Отпусти его".
Не работало. До определенного момента.
Однажды Андрей привел в парикмахерскую друга. Серьезного и в то же время веселого парня по имени Гриша. Тот вначале шутливо пожаловался на свою шевелюру, которую, кажется, ничем не усмиришь... после стрижки похвалил руку мастера и предложил Тане прогуляться. Та мотнула головой:
— Я живу недалеко, соседи увидят — начнется цирк с конями.
— "Ах! Боже мой! что станет говорить Княгиня Марья Алексевна!" Простите, Таня, не мог удержаться, с детства эту фразу люблю.
— Григорий, не идет вам роль Фамусова. По возрасту не дотягиваете. У него, согласно пьесе, дочь на выданье, помните?
— Так вы тоже Грибоедова любите?! А роль Чацкого мне, как думаете, пойдет?
— Я бы вас Григорием Мелеховым из "Тихого Дона" назначила. Именно так его представляю. А Грибоедова — уважаю, но не могу назвать своим любимым драматургом. Мне Островский ближе.
В общем, завязалось очень интересное общение. Григорий, как выяснилось, приехал к Андрею надолго — тому тогда было совсем плохо. Поддерживал, как мог... Таня общалась с обоими, и все чаще в ее мечтах вместо Андрея фигурировал Гриша. А что поделать? Встреть она его раньше — непременно полюбила бы.
Хотя и так полюбила.
В какой-то момент монстр в голове Тани особенно противно зашептал:
— Просто Гриша свободен. А любишь-то ты Андрея...
Таня решительно откинула мысль. Да, любит... но — как друга, как человека, который многому научил, по сути — открыл другой мир. А романтические чувства к Андрею — просто желание недоступного, то же самое чувствовала Скарлетт в "Унесенных ветром", или же "предчувствие любви", как Обломов высказался. И не более.
А потом Гриша сделал предложение:
— Таня! "Я старый солдат, и не знаю слов любви"... в общем, выходи за меня!
— Согласна!
А монстр в голове вдруг захлебнулся... и всё. Всё стало так ясно и просто, и не осталось места липким недосказанностям.
Вскоре Гриша увез Таню в свой городок у моря. Через несколько лет она встретила Андрея и Лену — но в сердце не всколыхнулось никакой ревности, зависти и жажды обладания.
Потому что всё, что Тане нужно — у нее уже было.
Глава 2. Плохой танцор
Андрей не умел танцевать.
Даже при том, что в детстве посещал кружок бальных танцев. И спустя годы в его голове иной раз звучал голос пожилой учительницы танцев, худощавой женщины в старомодной блузе с кружевным воротником и с закрученными в балетный пучок волосами:
— Иии раз-два-три!
Так она задавала ритм.
Ритм вальса.
Который Андрею никогда не давался.
Танцы — ни бальные, ни вовсе никакие — маленький Андрей не любил. Но маму расстраивать не хотелось.
— Раз-два-три, раз-два-три!
Телевизор в их доме регулярно показывал "Танцы со звездами". Потому что мама в детстве и юности мечтала стать балериной, а потом переключилась на бальные танцы. Но у нее не сложилось.
— Даже если и у тебя не сложится... Бальные танцы — это красиво. Вот поведешь девушку танцевать...
Андрей терпел молча. Старался не наступать на ноги девочкам, которых ставили с ним в пару, виновато улыбался и облегченно выдыхал, когда урок заканчивался.
— Раз-два-три, раз-два-три, раз!
Когда уроки танцев закончились, Андрей не расстроился. И сам удивился, как быстро практически всё вбитое в него вылетело из головы. Только ритм и голос пожилой учительницы и остались.
— Раз-два-три, раз-два-три!
Танцевать он так и не полюбил.
А вот Таня танцевать любила.
Таня.
Таня Смирнова. Хорошенькая ранимая девочка, однокурсница по мединституту. Чем-то похожая на маму.
Может быть — тем, что бескорыстно любила Андрея.
Понял, не дурак. Не сразу, но понял, что взгляд Тани похож не на взгляд младшей сестренки, а на взгляд влюбленной девушки.
А вот Андрей Таню не любил.
Нет, не так.
Желание защитить, помочь, подставить плечо родилось сразу. Впрочем, Андрею всегда было свойственно защищать тех, кто слабее.
Уважение со временем всё возрастало. Еще бы не уважать эту девочку, упорно штудирующую учебники, мечтающую помогать людям, много читающую, эрудированную, поэтически мыслящую...
Так всё-таки, любил ли Андрей Таню? Да. Но как младшую сестру, а не как девушку, с которой хочется связать жизнь.
И приносила эта любовь только боль. Обоим. Тане — мучительную любовь без надежды на взаимность, а Андрею — жгучее чувство вины.
Жестокая штука — любовь.
— Раз-два-три, раз-два-три!...
Однажды в мединституте состоялся бал. Таня пришла в бледно-розовом, почти белом, платье, и ее глаза сияли радостью и надеждой. А Андрей...
А что — Андрей? Даже не был на репетициях бала, честно признавшись: ребят, не обижайтесь, танцевать я не умею и не люблю. И очень надеялся, что танцоров окажется достаточно и ему не придется никого подменять.
Не пришлось. Но на белом танце Таня подошла сама. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы не сбежать, как нашкодивший мальчишка.
— Таня, я...
— Пожалуйста. Я очень хочу, чтобы со мной танцевал именно ты.
У Тани были умоляющие глаза. Голос не дрожал, но Андрей чувствовал: Таня внутренне трясется от страха быть отвергнутой и униженной.
— Хорошо. Только честно говорю, танцевать я не умею.
Когда они вальсировали, у Тани сияли глаза. Поначалу — радостью, потом — гаснущим отблеском азарта и — сожалением... Наверное, она была похожа на невесту: почти-белое платье, почти счастливый взгляд... Дурацкое "почти".
Как-то всё было... именно что по-дурацки. Будто разыгрывался какой-то нелепый фарс. Таня боялась задать вопрос, а Андрей боялся на него ответить.
"Ты меня любишь?"
Да потому что не хотел Андрей делать Тане больно, не хо-тел!
"Я не буду ничего спрашивать. Просто представлю, что любишь. Подари мне один танец".
— Раз-два-три, раз-два-три, раз!
Только бы не наступить ей на ноги... Таня - она же совсем маленькая, как воробушек... И не потерять равновесие, не утянуть ее за собой... Не упасть на нее...
Честно, Андрей испытал облегчение, когда танец закончился. Проводил Таню домой. А она так и не решилась чмокнуть его в щечку. Даже по-дружески.
А потом Андрей ушел на войну.
Когда прощался с Таней, извинился. За что? Андрей сам не сразу понял. "Таня, прости, что я тебя не люблю"? Нет. Не так. Чувство вины за причиненную, пусть и невольно, боль жгло душу.
А потом была Лена.
Когда Андрей увидел ее, то забыл, как дышать.
У нее были огненные волосы. Золотые. Яркие. До лопаток длиной. Распущенные, они напоминали золотой водопад или расплавленное золото... Или оживший огонь.
Лена и сама была огнем. Как солнце. Прямая и честная, может быть — слишком жесткая и безжалостная, но такая живая, настоящая, хрупкая при всей своей силе духа.
Когда всё случилось — поцелуй, признание, — Андрей понял: вот его судьба.
Хотя нет, не так. Он это понял с первой же встречи. А теперь убедился окончательно.
— Раз-два-три, раз-два-три, раз!
В одной из увольнительных Андрей и Лена проходили мимо танцплощадки. Лена тогда была в платье — белом, до колена — и как же оно ей шло!
— А давай потанцуем?
Как же не хотелось ударять в грязь лицом...
— Лен... Я не умею.
А Лена рассмеялась в ответ — настолько искренне и незло, как умела только она:
— Я тоже не умею. Значит, мы идеальная пара!
И протянула ему руки, взяла его ладони в свои, начала кружить... И Андрей закружился вместе с ней, и мир перестал существовать, остались лишь размытые цветовые пятна, музыка и счастливое лицо Лены, ее голос, ее смех. Ради таких моментов стоило жить.
А в другой раз Лена просто запрыгнула на Андрея, обняв его ногами, и шепнула:
— Покружи меня!
И он закружил — со счастливым смехом, и понял: танец — это сама жизнь... Только не надо пытаться подчинить его непонятно кем придуманному отсчету "раз-два-три", надо просто следовать зову сердца и откликаться на зов любимой... Тогда все получается само собой.
Третий раз они танцевали под дождем, промокнув насквозь. Лена тогда закинула ногу на бедро Андрея и зашептала:
— Я всегда хотела научиться танцевать танго. Давай попробуем?
С ней всё было легко, просто и понятно: вот так — правильно. Не обмануло то самое ощущение с первого взгляда: вот она, судьба.
— Раз-два-три, раз-два-три, раз!
Когда Андрей, потерявший Ленку, вернулся в город, Таня однажды вытащила его на танцевальный вечер. А потом предложила:
— А давай потанцуем... Ну пожалуйста!
И силком выволокла его, за руку, на танцпол. Андрей неловко переминался с ноги на ногу. Перед глазами стояло лицо Лены.
— Таня, прости, но нет. Я не могу.
Танцевать Андрей мог только с Леной. С другой девушкой ничего бы не вышло.
Даже с такой хорошей, как Таня.
— Раз-два-три, раз-два-три!
Когда Андрей рассказал Грише, тот присвистнул:
— Она же тебе не отношения предлагала, а просто танец! Порадовали бы друг друга. Таня настоящая красавица, по фото видно. Я бы нипочем такую девушку не упустил...
— Нет. У меня одна партнерша, и это Лена.
— Ладно тебе. Я вот еще несколько госпиталей проверил...
...после того боя осталось поле обгоревших тел, по сути — одни кости. Номерной жетон Лены был найден в самой гуще боя, среди обугленных останков. И по росту выходило: Лена.
"А может, всё-таки не она?"
Этой мыслью Андрей и жил.
Гриша поддерживал:
— Да учитывая, какая там мясорубка была... Наверняка перепутали всё! Вот, я обзвоню еще одну больницу...
Звонил, связывался с Андреем, передавал информацию, искал снова... Андрей тоже искал. Искала и Аида, внутренне убежденная, что Лены больше нет на этом свете.
— Раз-два-три, раз-два-три, раз!
Когда стало совсем плохо, Гриша все-таки приехал спасать Андрея. Запой, пьяный срывающийся голос друга:
— Она на Лену похожа... А если ее так же... перед смертью... Ты представляешь, как она мучилась?! Я не могу...
Да, Андрея в тот раз спасли мысли об Аиде. Но и Гриша, конечно, помог.
Не только Андрею.
— Раз-два-три, раз-два-три!
На танцевальном вечере Таня наблюдала за другими. А Гриша вдруг предложил:
— А давай потанцуем? Я, конечно, кавалер не самый завидный, но ты своей красотой уравновесишь.
Таня тихо всхлипнула в ответ:
— Гриш... Я не хочу.
— Давай просто попробуем. Если не получится, скажи — и я остановлюсь.
За каким рожном Таня согласилась, она и сама не поняла. Но танец с Гришей ей понравился: не сжирало чувство неловкости и вины, и не надо было инициировать и верховодить... Гриша вел танец мягко, а на его улыбку Таня невольно откликалась.
Так же откликнулась и на предложение. И уехала с ним к морю и счастью.
Неожиданно тяжело было сообщить Андрею дату свадьбы. Как Таня будет смотреть в глаза человеку, которого так сильно любила?
...Андрей спас положение сам:
— Таня, прости, не смогу прийти. Угораздило заболеть гриппом.
— Раз-два-три, раз-два-три...
Конечно, дело было совсем не в гриппе. Не надо тащить тяжелые воспоминания в один из самых счастливых дней. Пусть Таня смотрит на улыбку Гриши, а не на унылую рожу некогда любимого человека, бесконечно виноватого перед ней...
Хотя в чем, если разобраться, был Андрей виноват? Ведь не влюблял в себя Таню, не привораживал, не использовал свои мужские чары. Да, не полюбил ее в ответ — но разве сердцу навяжешь чувство? "Любовь, сынок, штука такая: она либо есть, либо нет. Терцус но датус — третьего не дано. Если ее нету — то хоть наизнанку вывернись, не появится".
Вот и не появилась.
Хотелось сорваться в новый запой, но вместо бутылки Андрей подносил к губам кружку остывшего невкусного кофе, выпивал залпом, погружался в работу. Простуженно кашлял, стараясь не попадать на тела, учил работать практикантов из мединститута, бережно доставал органы — будто мертвое тело могло чувствовать. Одна девушка сказала: меня даже мой парень так осторожно не касается. Живую-то... Андрей тогда устало прошептал: беги от него. А вскоре эта девушка попала к нему с проломленной головой.
Андрей не знал тогда, что к поискам Лены подключится и Таня. И что именно она найдет зацепку — и на секунду засомневается, сообщать ли... "Ты столько боли мне причинил"... Но Таня решительно отмахнется: у нее уже есть любимый человек. И счастливое настоящее-будущее... Уже детскую готовят. Андрей тоже заслужил право на счастье. И решительно покажет Грише координаты на карте...
Глава 2. Два человека едут к счастью.
Ну надо же так! Новогодние корпоративы порой приносят сюрпризы, но чтобы ТАКОЕ...
В голове Людочки вертятся отрывки воспоминаний. Вот она смотрится в зеркало. Яркий макияж, платье с цветочным принтом, любимые французские духи... Идеально! Так она точно затмит всех этих выскочек, включая веснушчатую Сидорову, которая... Ну да ладно, незачем себе настроение портить. Поправить светлые волосы, закинуть на плечо сумочку — и вперед, на поиски своего счастья... или бокальчика полусладкого... По ситуации разберемся, короче.
В общем, корпоратив прошел удачно. Под конец, когда Людочка о чем-то ворковала с коллегой, прямо перед ней вдруг возник улыбающийся шеф.
— Людмила Евгеньевна, мы тут посовещались и решили вас премиро... Короче, выбили для вас путевку в Прагу!
Людочка покосилась на пьяного шефа, на его подвыпившего заместителя, на улыбающуюся Сидорову (чтоб ее!) и отважно кивнула:
— Еду!
...Короче, вернувшись под утро и принеся с собой в квартиру ароматы мороза, французских духов и алкоголя, а также головную боль, она всерьез усомнилась в своей безумной затее. Ну какая поездка, какая Прага... А если те сказочные домики и уютные пекарни — выдумка? Пустая трата денег-времени, пустые иллюзии... Но билет уже был на руках, манил несбывшейся мечтой... Ну как не поддаться... И вылет был завтра, так что...
Андрей возвращался со смены, пытаясь идти максимально ровно. После нескольких бессонных ночей его шатало едва ли не сильнее, чем возвращающихся с корпоративов граждан. Особенно сегодня... Ну не мог он позволить пожилой баб Глаше отмывать полы морга в одиночку!
Короче говоря, безумно хотелось прийти уже наконец домой и завалиться спать на дверном коврике — а то и просто под дверью. Доползти до кровати он даже не мечтал...
Из-за двери подъезда доносились приглушенные препирательства:
— А быстрее никак? Я на самолет опаздываю!
— Вы бы лучше дверь придержали!
— Хамка!
— Да успокойтесь вы уже, Людмила Евгеньевна!
Андрей тяжело вздохнул, узнав голоса младшей сестры — Аиды — и склочной соседки. Похоже, отдохнуть не придется еще долго. Та-ак... кого из них спасать друг от друга на этот раз?
Дверь распахнулась шире, вывалилась Аида — грубые ботинки, продранные джинсы, черная туника, расстегнутый (простудится же!) пуховик, заколки в виде черепов в крашеных черных волосах, готский макияж (помада вроде бы не "трофейная", от сердца слегка отлегло) — в обнимку с чужим пестрым чемоданом, а следом за ней — Людмила Евгеньевна со своей неизменной сумочкой. Аида аж взвизгнула, увидев брата:
— Братишка!
И тут же повисла на шее, шепнув на ухо:
— Спасай меня...
Людмила Евгеньевна бушевала вовсю:
— Да помогите кто-нибудь девушке!
Андрей вопросительно смотрит на Аиду, потом оглядывается.
— Мне помоги, недогадливый ты...
Слово "баран" Людочка произнести не успела.
Отвлекаясь на неясное предчувствие, на легкий звук сверху, Андрей поднимает голову и видит: как в замедленной съемке, глыбы снега на краю крыши слегка шевелятся. Тело срабатывает само: толкнуть соседку в подъезд, за руку оттащить замершую сестру. Аида поскальзывается на ледяной площадке, падает, тянет за собой брата. Андрей закрывает ее собой, чувствует падающий на него пласт снега... Ничего, снег еще не успел спрессоваться — это же не глыба. А от синяков куртка спасет...
Несколько снежных глыб лежали перед подъездом, разбитые падением на части. Людочка уже набирала номер такси, попутно жалуясь выглянувшим соседям на местный ЖЭК и обещая подать на них "такой иск, такое устроить"... Андрей поднимается сам, поднимает сестру, смотрит в перепуганные синие глаза:
— Жива?
Аида кивает. Андрей обнимает сестру крепче. Звонит мобильник. Пытаясь его вытащить из кармана, Андрей поскальзывается сам и падает. Но на звонок успевает ответить.
В трубке — голос сослуживца, хриплый и прокуренный насквозь:
— Ленка жива!
— Что? Ты...
До Андрея доходит не сразу, но он боится спугнуть призрачную надежду.
— Я нашел ее, в госпитале! После того боя все перепутано к черту! Жива, но в коме.
Счастье. Просто счастье. Мне неважно, что с тобой — больна, изуродована, встанешь ли на ноги, узнаешь ли меня... Главное — жива!
— Андрюха, врачи не хотят ее держать. Состояние стабильно-тяжелое, заберешь?
Андрей запоминает город и адрес с лету, поднимается, бросает в подъехавшее такси чемодан Людочки:
— Подбросьте и меня до аэропорта!
Аида понимает сразу, что произошло. И все понимают.
В такси они едут молча. Андрей нервничает, крутит в руках свою шапку. Людочка неодобрительно поглядывает на него. Наплевать.
Конечно, в аэропорту находится нужный ему билет на ближайшее время — место непопулярное. Андрей сжимает в руках клочок бумаги, будто величайшее сокровище. Людочка вздыхает. Он как будто получил шанс оказаться в раю — тоже мне, рай! Глушь, долгий перелет, впереди — возня с коматозницей... И охота же ему из-под этой мужланки горшки выносить! Ну как же так... а вот она, Людочка, едет на встречу с детской мечтой и — недовольна. Ей скучно в аэропорту, дует из окна, неудобно на жестком сиденье... Как так-то?!
Потом была посадка, позже — еще одна. И два разных человека отправились в путь, каждый — к своему счастью.
Глава 3. Новогодний калейдоскоп или Мешок подарков.
Сонька сидит на диване, очищая мандарин. Задорный оранжевый цвет наводит на воспоминания — грустные и добрые. Для Соньки этот цвет прочно ассоциируется с костюмом веселого петрушки, несущего людям радость, и — с цветом волос одной удивительной девушки.
Сонька видела ее всего несколько раз. Девушку звали Лена. У нее были рыжие волосы — очень яркого, почти оранжевого оттенка. Кто-то спрашивал — краска? Лена смеялась — нет, ты что, я их никогда не красила! Сонька тогда заметила, что ей удивительно шли несколько веснушек. Вообще — Лена была на удивление искренней, но при этом нравилась далеко не всем. Людмила Евгеньевна из соседнего подъезда ее и вовсе откровенно невзлюбила, критикуя за высокий рост, резкий и громкий голос, небрежный вид. Лена весело отшучивалась, помогала соседям с покраской подъезда, постоянно мелькала то в шортах, то в армейских штанах, и неизменно — в майках и футболках Андрея, своего жениха. Однажды Сонька встретила их, тщетно — не хватало роста — пытаясь дотянуться до высокого забора, за которым раздавался кошачий плач.
— Помогите! Там котенок плачет.
— Секунду! Андрюха, ты на стреме!
Лена перемахнула через забор, будто всю жизнь только этим и занималась. А потом вернулась, держа в ладонях дрожащий грязно-серый комок.
— Его в мусорку выбросили. Вот же...
Комок в ее ладонях пригрелся и замурлыкал. Андрей засмеялся:
— Тарахтит, как БТР!
Лена тоже засмеялась, передала котенка Андрею:
— Может, так и назовем?
В глазах у Соньки стояли слезы:
— Я не могу его забрать. У мамы аллергия на животных.
Лена обнимает ее:
— Ты его и так спасла. Соня, ты просто героиня! А этого БТРчика мы с Андреем пристроим.
...Лена и Андрей не успели пожениться. Потом была какая-то командировка, из которой Лена не вернулась. Соня уже приносила цветы к безликому камню с мелкими буквами на нём. Андрей тогда вернулся — с ожогами на лице, прихрамывающий и — несчастный. Улыбался он теперь редко, и даже улыбка стала другой — грустной. Он не жаловался, но Сонька чувствовала — ему очень больно. Все время, без передышек. Она бы хотела помочь ему, но — как?
Андрей сидит в больничной палате в чужом далеком городе. Он никогда не поехал бы сюда... но здесь, на больничной койке — самый дорогой ему человек. Ленка кажется бледной, едва не бледнее застиранных простыней — милые веснушки едва видны. Глаза закрыты темными пушистыми ресничками, на тонкой коже болезненно проступают вены, все тело стало еще более худым. В первую секунду она показалась Андрею мертвой...
Андрей сжимает худенькую ручку. Он не может знать, что именно о нем — и о его Лене — сейчас думает соседская девочка.
В дверь стучат. Сонька бежит открывать, по стуку узнав Ксюшу. Та обнимает ее, повисает на шее:
— Сонь, привет!
После обнимашек они долго делятся новостями. Ксюша жалуется: ее мама, социальный работник, не может набрать актеров для благотворительного спектакля:
— Мне тоже придется сыграть. Я вообще-то стесняюсь, но ради мамы... Сегодня распределяют роли. Сонь, а ты хотела бы сыграть в спектакле?
— Конечно, да!
...Проходит несколько недель. И вот уже актовый зал наполнен людьми, пришедшими на благотворительный спектакль в школу. За кулисами заканчиваются последние приготовления. Аида недовольно смотрит в зеркало, поправляя за спиной розовые фейские крылышки. Перешептывается хор зайчиков и белочек. Ксюша нервничает:
— Сонь, я боюсь.
Соня обнимает ее:
— Ну и очень зря! Эта роль как будто для тебя создана, ты сыграешь лучше всех!
И вот на сцену выбегает Соня в костюме Петрушки:
— Здравствуйте, ребята! Добро пожаловать в наше королевство!...
...Спектакль проходит на ура. Актеры кланяются несколько раз. После поклона на сцену выходят Дед Мороз и Снегурочка, раздают подарки. Организатор праздника жмет руку богато одетой красавице:
— Машка! Спасибо, что по дружбе выручила с подарками! Ты просто наш герой!
— Да ладно тебе, — отмахивается Маша, —Для детей не жалко. Обращайся, если что!
Восторженная собеседница не замечает одинокую слезинку в ее глазах.
К Соне подходит мальчик лет десяти, шепчет на ухо:
— А как по-настоящему зовут принцессу?
Сонька улыбается:
— Ксюша.
Ее подруга оборачивается. Мальчик смущается:
— Вы такая красивая... А можно вас на танец пригласить?
Ксюша смеется:
— Можно.
Они кружатся в вальсе, не попадая в такт, смеясь и хохоча. Ксюша с румянцем на щеках и в наряде принцессы сейчас выглядит сказочно красивой и — невероятно счастливой. Соня тихо радуется за нее.
Иван Иванов сидит на подоконнике, прячась от всего мира. Сходил, называется, с братом и его детьми на спектакль... Увидел Машу.
Он и раньше понимал — на него, такого неприметного, она и не посмотрит. А теперь... она бизнес-леди, красавица, а он кто? Чего добился? Стыдно ей в глаза смотреть...
Да еще и Пашка, братов старшенький, отжег. Пригласил на танец девочку, сыгравшую в постановке главную роль. Все улыбнулись, а Ваня... вспомнил, как однажды танцевал с Машей под эту музыку... и сбежал. Эх...
Неожиданно на его глаза ложатся теплые ладошки, и знакомый голос лукаво произносит:
— А помнишь, как мы на этом подоконнике слово нехорошее нацарапали?
Ваня поворачивается и невольно расплывается в улыбке:
— Маша...
...Со спектакля они сбегают. Маша шутит и смеется, Ваня не отстает от нее. Пусть даже для счастья у них есть только этот вечер — разве это мало? Покупают в ларьке шампанское, мандарины, какие-то сладости, угощают прохожих... Маша хочет слепить снеговика, и Иван с восторгом бросается помогать. Потом они играют в снежки...
Неожиданно один из снежков прилетает в пальто Людмилы Евгеньевны, главной скандалистки подъезда. Маша прячется за спиной у Вани.
Людмила Евгеньевна очень многое хочет сказать, но вместо этого скатывает большой и крепкий снежок. Точный замах сбивает с Вани шапку.
— Эх, детвора! Даже в снежки играть не умеете, — смеется Людмила Евгеньевна и уходит в подъезд. Сейчас она снова ощущает себя молодой, беспечной и счастливой.
Да, сколько же новых впечатлений ей принесла Прага! Поначалу — снег, холод и незнание языка (Людочка тихо ругалась, разыскивая свой отель — на улице почти никого, неужели не туда свернула?). И вдруг... Впереди нее несколько парней обступили невысокого полноватого мужчину, явно угрожая ему. Ну, Людочка в своем родном городе и не такое видела.
— А НУ БРЫСЬ, ШПАНА МАЛОЛЕТНЯЯ!
Разбежались все. Еще бы! хоть Людочка давно уже не пела, голос у нее все такой же зычный. Да и грозная сумочка всегда при ней.
Людочка быстро установила контакт с незнакомцем — немецкий язык она со школы помнила. Мужчина представился Аструдом Твиком и долго объяснял, что он здесь в командировке. Ну, допустим, она тоже...
Немец был буквально очарован русской фрау, твердил, что никогда подобных девушек не встречал. Потом они вместе искали отель, плутали по городу, гуляли по цветочным магазинам (он все выискивал какой-то редкий кактус, хотел ей подарить? Как мило!), но искомого не обнаружили. В итоге Аструд одарил ее тысячей комплиментов и заторопился на уходящий поезд. А Людочка без него ... жила в свое удовольствие. Гуляла по улицам, любовалась видами, пила кофе, знакомилась с новыми людьми... И приняла решение — отныне она добьется работы в пражском офисе конторы. Пора переходить на новые горизонты!
Людочка входит в квартиру, запирает дверь. И тут же проверяет электронную почту. Первое же письмо... С ума сойти! Так же не бывает! Вот счастье-то!
Она счастливо смеется. Сидоровой такое уж точно не снилось!
А где-то далеко Андрей всматривается в ночной сумрак за окном больничной палаты, сжимая до боли родную ладошку с тонкими пальцами.
— Так темно... Как вся моя жизнь. Без тебя свет таким тусклым кажется... как будто и не нужен.
Ленка молчит. Не может ответить или сжать его руку. Сейчас она кажется болезненно-слабой. Но Андрей знает: Ленка выкарабкается. Она сильная.
— Просыпайся, Солнышко. Я без тебя не могу...
По щекам Андрея стекают слезы. Здесь они льются часто... вот уж не ожидал от себя, что умеет плакать.
— Я люблю тебя. Даже такую... Даже если ты никогда не проснешься...
Темные реснички подрагивают. Андрей кидается звать врачей.
Придя домой, Сонька обнимает родителей, взахлеб рассказывает о спектакле... И под конец своего рассказа говорит:
— Все было такое волшебное! Как будто мы в добрую сказку попали. Значит, мир стал чуточку лучше — правда?
Родители кивают. Конечно, ведь с каждым счастливым человеком мир становится лучше и добрее.
Часть 3
Глава 1. Все будет хорошо.
Больничный коридор кажется бесконечно темным. Можно было бы задержаться и поискать выключатель, но Андрей не собирается этого делать. Он ни секунды задерживаться в этом месте не собирается. И его спутница с ним солидарна.
После выхода из комы и тяжелой реабилитации Лена стала непривычно тихой и беззащитной. Слова не нужны — видно и так, как ее угнетают эти облезшие стены. Тем более, когда самому довелось поваляться в больнице. Влияние атмосферы таких мест Андрей знал не понаслышке.
Ленка оживала тяжело и постепенно. Андрей приносил лекарства, ночевал в палате, в коридоре — сидя, наплевав на свое удобство. И вот, наконец — разрешили забрать ее домой.
Куда — домой? В городе Андрей проездом, живет у сослуживца. Самолет сейчас не вариант — Лена еще слишком слаба. Хорошо, Гришка вошел в положение мгновенно:
— Живите у меня, сколько надо. Свободная комната есть, потеснимся как-нибудь.
Короче, ничего своего. Даже вещи на Ленке — любезно одолжены Гришкиной женой. Та даже не стала слушать благодарности:
— Не в больничной ночнушке же ей ходить. Тем более, на улице зима.
И вот перед ними маячит тяжелая железная дверь, покрытая ржавчиной. За ней — свобода.
Раньше Лена всегда обгоняла Андрея при ходьбе, теперь — двигается неуверенно, с трудом. На ум приходит неуместное сравнение — "как русалочка". Андрей гонит прочь мысли о печальной сказке. Он не принц, но подхватить Ленку в случае чего успеет. Лена упирается ладошками в ржавую дверь:
— Я открою...
Андрей наваливается на дверь плечом. Солнце, немыслимо яркое с непривычки, ослепляет их. Парень и девушка падают на заметенную снегом дорожку. Андрей успевает извернуться, смягчив своей девушке падение.
— Наконец-то солнышко. Как же я по нему скучала, — улыбается Ленка, подставляя солнцу бледное лицо и закрывая слезящиеся глаза.
Огненные пряди ее волос скользят по лицу Андрея. Парень жмурится от этой неожиданной ласки — у Лены невероятно мягкие волосы.
— Я по тебе сильнее. Солнышко ты мое...
У них обоих — одинаковые красные шарфы. Подарок Гришки. Красный — цвет крови и боли, которой в их жизни было более чем достаточно. Хорошо бы это напоминание о пережитых мучениях стало последним...
Андрей поднимается, подхватывает Ленку на руки. Она, почти невесомая, довольно жмурится, обнимает его за шею слабыми руками. Андрей несет ее сквозь вихри снегопада и вновь чувствует себя счастливым. Ленка дергает его за плечо:
— Ты слышишь? Там, в снегу!
Андрей не слышит, но покорно несет ее к сугробу. Лена раскапывает снег. Под ним почти неслышно пищит серый котенок.
— Помнишь БТРчика?
— Помню. Только сейчас он уже полноценный БТР. Живет у нас, тырит заколки Аиды, мои носки и еду со стола. У него заначка под ванной.
Ленка смеется — совсем как раньше:
— БТР у нас уже есть, а это кто будет? Танк?
— А почему не Танк?
Парочка хохочет. На них косятся прохожие. Но Андрею и Лене плевать. Глаза рыжей девушки озорно сверкают:
— А давай слепим снеговика?
— Простудишься!
— Я и так насквозь больная. Давай повеселимся?
— Лен, в другой раз. Танк уже замерз.
— Какой танк?
Ленка недоуменно оглядывается, потом заливается смехом:
— Солдаты бывшими не бывают!
Андрей серьезно смотрит ей в глаза:
— Согласен. Но в армию я тебя больше не пущу.
Глаза Ленки становятся серьезными:
— Кому я там нужна теперь? По состоянию здоровья не пройду.
— Мне нужна. Солнышко мое...
— У меня в жизни кроме армии и тебя никого нет!
— Я рядом. Остальное — приложится.
Лена улыбается:
— Ладно, я выучусь на флориста и у нас весь дом будет заставлен цветами. Идет?
— Согласен!
До дома Андрей доносит Ленку на руках, объясняет ситуацию Гришке. Потом — переодеваться, купать котенка, пить горячий чай, кутать одеялом спящую Ленку, на которой, как прежде, — его футболка, целовать ее тонкие ключицы и веснушки на вздернутом носике, обнимать ее и засыпать под тихое мурлыканье котенка.
Тарахтит, как танк... Но в армию я свое Солнышко не отпущу. Никогда...
Глава 2. Тяжелый случай
Утреннее солнце освещает тесную, но уютную квартирку. Маленький серый котенок упрямо старается пробраться за закрытую дверь. Из-за двери вкусно пахнет.
На кухне Лена готовит блинчики, тихонько напевает что-то, жмурится от счастья.
— Аида! Скоро будет готово, жду тебя завтракать!
Из ванной комнаты доносится рассеянное:
— Сейчас приду!
Аида упрямо пытается дотянуться до какого-то неясного вороха под ванной.
— Все равно тебя достану!
В ванную комнату заглядывает Лена:
— Аида, с чем блинчики будешь? С вареньем или со сметаной?
— Со сметаной... хотя... а можно и того, и другого?
Лена смеется. На ее руках мурлычет котенок.
— Танк чуть сметану со стола не стянул. Ничего, всем хватит! А что, кстати, ты там ищешь?
— Свою заколку. Там БТРовская заначка... ЕСТЬ!!!
Аида с видом победительницы изучает свои трофеи: пара мужских носков, плюшевый мышонок, несколько резинок для волос и спутанные наушники.
— А вот заколки нет... Такая клевая была, в виде черепа.
— Пойдем! Блинчики успеют остыть. А заколку мы потом поищем.
За столом Аида осторожно спрашивает:
— Лен, а ты не устала? Ты все утро у плиты.
Лена смеется:
— Немножко, но я быстро отдохну. У вас даже сковородка не чугунная.
Аида растерянно моргает. Лена поясняет:
— Чугунные сковородки очень тяжелые. Но на них еда получается вкуснее.
— Ааа. Я просто не люблю готовить.
Лена лукаво улыбается:
— Это лучше, чем лежать в коме. Уж поверь мне.
Аида смеется:
— А я бы полежала. Надоела школа.
— В жизни много других интересных вещей... Андрей!
Андрей открывает входную дверь, падает на пуфик в прихожей, не раздеваясь, замирает, уставившись в одну точку. Его широкие плечи слегка подрагивают. Аида понимает — тяжелый случай на работе.
— А что на этот раз? Опять пришлось кого-то по кусочкам собирать?
Андрей отвечает не сразу:
— Авария на дороге. Шесть трупов. Шестой — малыш. Там была беременная женщина... и у нее начались преждевременные роды. Ребенок родился мертвым. Такой крошечный... Меньше нашего кота. Мне случалось таких маленьких вскрывать, но привыкнуть до сих пор не могу.
Аида вздрагивает, но продолжает задавать вопросы:
— А это страшнее, чем пацан, которого поездом переехало? Или моя ровесница, которая из-за парня повесилась?
Андрей тяжело вздыхает:
— Аида, мне случалось вскрывать одиноких стариков. Неделями лежали, и никто не замечал их отсутствия. Вот что по-настоящему страшно.
Из комнаты доносится грохот. Аида подпрыгивает:
— Танк!
И вихрем уносится в комнату. Лена садится рядом с Андреем.
— Ты ведь ей не все рассказал, я чувствую. Но что может быть страшнее детских смертей?
Андрей вздрагивает:
— Мне однажды пришлось вскрывать нашу "мисс города". Студентка, победившая на конкурсе красоты. Групповое изнасилование и убийство... Она на тебя была похожа.
Теперь уже вздрагивает Лена:
— Откуда такие выродки берутся?
Андрей печально вздыхает:
— Не знаю. Мне таких тварей не понять.
Мыслями он сейчас далеко от уютной квартирки — в морге, у холодного железного стола, рядом с трупом той самой девушки. Андрей помнил, как вынимал из ее тела осколки бутылки. Молодой стажер брезгливо морщился:
— Зачем с ней церемониться, она все равно ничего уже не чувствует. Может, закончим смену пораньше?
Андрей чувствует подступающую к сердцу холодную ярость:
— Это не табуретка и не предмет. Она тоже жила. Прояви уважение. Хотя... если ты так торопишься — можешь идти, я закончу без тебя.
Стажер сбежал сразу же. Андрей тяжело вздохнул. При первом взгляде на рыжие волосы незнакомки он вспомнил свою девушку. Да, эта несчастная ниже Лены, и волосы у нее скорее медового оттенка... Но чем-то похожа. Возможно, в первую очередь — мучениями. Что эти девушки пережили перед смертью...
Именно поэтому Андрей так бережно обращается с трупами. Им и так при жизни досталось...
Он заканчивает со швами, достает из шкафа косметику...
...на опознании и похоронах "мисс города" казалась спящей. Ее мать подходит к Андрею с вопросом:
— Сколько я вам должна?
Андрей грустно улыбается:
— Нисколько. Это моя работа.
— Но как же... Я видела расценки в частных организациях. Там только посмертный маникюр восемь тысяч стоит...
— А я из государственной организации. Вы мне ничего не должны.
Андрей никогда не наживался на чужом горе.
После похорон он напился. Страшно и беспробудно. Потом были пьяные разговоры, чьи-то слова: да забей, баб вокруг полно; собственные отчаянные крики: не нужны мне другие, я Ленку люблю; драка, парк, лавочка, холод... Тогда его впервые приняли за бомжа. Многое тогда было впервые... Недавно из госпиталя вышел. Именно после этого случая Андрей навсегда завязал с алкоголем.
Ленка дергает его за плечо:
— Тебе совсем плохо?
Андрей кивает.
— Может, тебе все-таки стоит сменить работу?
Андрей тяжело вздыхает:
— Не знаю... Я уже об этом думал.
В соседней комнате Аида обсуждает с подругой автомобильную аварию и пропавшую любимую заколку.
Глава 3. Жизнь продолжается
В цветочный магазин забегает невысокий полноватый мужчина, одетый в костюм песочного цвета, бегло оглядывает заставленные растениями полки. За прилавком откладывает в сторону недоплетенный лавандовый венок рыжеволосая беременная девушка, укутанная в белую кружевную шаль.
- Добрый день. Вам помочь выбрать?
Мужчина на ломаном русском объясняет, что заехал в город навестить свою очаровательную коллегу и ищет для нее подарок. Но, поскольку лучший подарок для женщины - цветы, а лучший цветок, безусловно, - это кактус (он говорит так серьезно, как будто доказывает важнейшую теорему на школьном уроке. Это настолько комично, что девушка тихонько посмеивается), он просит предъявить коллекцию из этого магазина, которая, безусловно, должна иметься. Нет-нет, Фрау, не вставайте, просто подскажите.
Девушка указывает на боковую полку, мужчина направляется к стеллажу. У флористки звонит телефон.
- Андрей, привет. Я тоже скучаю. На работе. Не волнуйся, я хорошо себя чувствую. Малыш? Тоже! Передает тебе привет. Нет, я серьезно, он толкнулся. Я тут новый венок замутила, с душистыми травами, из остатков. Хочу домой забрать. А как твоя работа?
Кажется, Лена чувствует, как на другом конце провода улыбается ее муж.
Новость о предстоящем появлении малыша стала решающим аргументом - не дело ребенку вдыхать запахи хлорки и смерти, связывая их в сознании с отцом. Андрей уволился из морга и поступил к знакомому профессору в аспиранты. Вскоре уже сам начал читать лекции по судебной медицине, по основам безопасности жизнедеятельности... Вместе со студентами на его лекциях зачастую обнаруживались сбежавшая с уроков Аида и ее друзья. Кое-кто из них всерьез вознамерился стать паталогоанатомом и долго жал Андрею руку, благодаря за интересную лекцию ("круче всяких профориентаций, честно!"). Андрей вздохнул - все профессии важны, он убедился на личном опыте. Ни кошмары, ни угрызения совести (что странно) не мучали его после ухода. Видимо, свой долг перед мертвыми он выполнил. Пришло время заботиться о живых...
Аида, кстати, появлялась на его лекциях все реже. Сыграв зимой в благотворительном спектакле, она долго возмущалась качеством и старомодными фасонами костюмов. Костюмер ответила ей - так сшей что-нибудь получше. "Да легко" - фыркнула Аида... и незаметно для себя втянулась. Начала перешивать старые костюмы, мастерить из остатков ткани украшения (пару штук даже смогла продать и теперь гордилась первыми самостоятельно заработанными деньгами), шить новые вещи для себя... И ведь круто получалось!
Флористка кладет трубку, мужчина протягивает выбранный кактус (самый дорогой и красивый, с ярким цветком), оплачивает, накидывает еще сотню и, не слушая возражений, - "Подарок вашему малышу", торопится на улицу.
Его уже ждет Людочка, заметно похорошевшая и, кажется, даже помолодевшая. Новая работа в международной компании определенно пошла ей на пользу: времени на сплетни о коллегах уже нет. Теперь уже о ней шепчутся бабули у подъезда.
- Ах, Аструд, ты меня балуешь, - Людочка застенчиво, как в молодости, опускает глаза и заливисто смеется. Подарок удивительно подходит к ее новому шарфику, и к цвету глаз...
- Похож на тебя, - пытается сформулировать Аструд. Людочка улыбается. Ничего, русский подтянуть она поможет. Ей все по плечу.
- Ты видела? Людмилу Евгеньевну просто не узнать, - шепчет Ксюша, толкая в бок подругу.
- Да. Это она настоящая, - смеется Соня, - Ксюш, а почему ты вчера на репетицию не пришла?
Ксюша слегка смущается:
- Меня Паша пригласил чаю попить. Он хотел меня со своей семьей познакомить. А дядя Ваня и тетя Маша сказали, что мы очень красивая пара.
Соня улыбается:
- Серьезный парень! А, по-моему, он классный. Как и ты. Вы и вправду красивая пара.
- Сонь, он младше меня.
- Ксюш, всего на пять лет! Вспомни Галкина и Пугачеву.
Девочки смеются. Ксюша вдруг говорит мечтательно-серьезным тоном:
- Знаешь, я недавно решила... Если у меня когда-нибудь будет дочка, я ее назову Соней. В честь тебя. А если сын, то Андреем.
Соня улыбается:
- А я бы дочку Леной назвала. Ну что, пойдем в студию? Кстати, Аида звонила, просила сказать, что сегодня не придет. У нее какие-то свои планы.
Аида между тем появляется на пороге цветочного магазина, держа в руках маленький бумажный пакет:
- Лен, привет. Смотри, что я принесла:
Она достает из пакета подвеску в виде маленьких летучих мышек.
- Прелесть, правда? Можно над кроваткой повесить. Я уверена, ему понравится.
- Или ей, - смеется Лена, с восторгом касающаяся бархатных и меховых игрушек. Смеется и вдруг сгибается над столом. Опирается на плечо подбежавшей встревоженной Аиды и улыбается ей:
-Солнышко, вызови скорую, пока я с работодателями поговорю. Кажется, скоро твой подарок пригодится...
Бросившие все дела Андрей и Аида сидят в больничном коридоре, напряженно ожидая врачей. Аида тихонько спрашивает:
- А если девочка, может все-таки назовете Беллой? Как вампиршу из Сумерек?
Андрей улыбается:
- Нет, исключено. Лена недавно прочла одну книгу, бестселлер от начинающей писательницы. Там описана история, очень похожая на нашу. Лена решила назвать дочку в честь писательницы. Эллиной.
Аида хмурится:
- Это же нечестно! Решать должны оба родителя!
Андрей вздыхает:
- Отчество и фамилия и так будут мои, пусть имя выбирает Лена. Это будет справедливо. Тем более, если все-таки мальчик, имя выбираю я. Будет Гришей, в честь моего друга.
Появляется медсестра, говорит о успешно прошедших родах, зовет в палату. Брат и сестра заходят, волнуясь. Уставшая, но счастливая Ленка протягивает им запеленутый сверток:
- Знакомьтесь, Эллина Андреевна!
Крошечная девочка пищит, оглядывая новые лица и начиная знакомство с огромным миром.
Эпилог
...Может быть, однажды сын Ксюхи и Пашки встретит во дворе Эллину - младшую. И услышит от нее: "тебя зовут, как моего папу". А когда мама Ксюша услышит это от маленького Андрюши, то расскажет ему историю, больше похожую на сказку. И когда однажды взрослые соберутся за одним столом - Ленка сразу узнает Ивана и поблагодарит за спасение мужа. И Иван долго будет пытаться вспомнить - где же он мог слышать голос Лены? Ведь явно где-то слышал раньше...
"Где-то все сказки — быль и все сны — реальность".
Андрей выходит из морга
© Copyright: Наталья Пузеп, 2022
Свидетельство о публикации №222010500901
Свидетельство о публикации №222010500901
Рецензии
Потрясающее произведение, или комплекс произведений. Одни и те же события показываются с разных сторон с точки зрения разных участников. И все настолько жизненно и естественно, что уже и не хочется задумываться о том, истинная это реальность или вымышленная.
Поражает развитие персонажей по ходу жизни, особенно - Люды и Аиды.
Увы, сверхзеленой кнопки нет, приходится ограничиться зеленой.
Шильников 31.10.2022 20:16 • Заявить о нарушении
Поражает развитие персонажей по ходу жизни, особенно - Люды и Аиды.
Увы, сверхзеленой кнопки нет, приходится ограничиться зеленой.
Шильников 31.10.2022 20:16 • Заявить о нарушении