Совхоз-2

                «Полёты в воспоминаниях»

Природа увядала окончанием своей осени. Основное пиршество цвета прошло в октябре, когда багрянцем полыхали клёны, желтели под дождём опустившиеся руки берёз, а некоторые деревья и кусты вовсе оставались ещё зелёными, забыв о календарной осени. Всё готовилось к зиме, но силы напомнить, что не всё потеряно, тоже было в достатке. Вот откуда это буйство цвета! На ноябрь остались лишь жалкие отголоски былой славы осени-живописца, но всё равно, как радовал глаз мазок жёлто-зелёного клёна среди уже облетевших голых сучьев ивняка. Или на повороте вдруг вспыхнет бардовый куст жимолости. У него и ветки красно-коричневые, и листья алые все до единого на месте, словно приклеил кто.

Поехать на автобусе не решился: ближайший должен был подойти через полчаса, а народу собралось прилично. И куда все едут? Я понимаю, утром на станцию, сейчас вторая половина дня, и тоже народ. Долго не раздумывая, я вышел на просёлок, идущий через поле. Это и есть моя дорога домой. Если приглядеться, то наш посёлок отсюда виден. Он там, чуть справа на пригорке.

Дорогу ещё не развезло, но и сухой назвать её было трудно, поэтому я петлял, обходя стороной отливающие серым небом лужи.

Грустно смотреть на ощетинившееся пожухлой желтизной поле. Но оно мне было очень знакомо и дорого воспоминаниями о ней?!

…Прошлым августом, когда мы были ещё вместе и нам казалось, что вакханалии любви конца и края не будет; это было как раз после моей очередной неудачи с институтом, когда в подавленном состоянии я только раздражал Лену, которая не знала, как вывести меня из него и развеселить?.. Мы решили прогуляться, чтобы хоть как-то привести мысли в порядок, успокоиться и подумать, что мне делать дальше? Так, гуляя за разговорами, мы и пришли сюда. Поле было только что скошено и собрано в валки, торжественно отливая золотом на фоне ярко-голубого неба. Пройти мимо такой красоты не было никаких сил.

Мы, как дети, стали бегать по нему, весело играя в салочки. Прятались за валки, а выскакивая из-за них, пугали друг друга, корча при этом всевозможные рожицы. Нам было хорошо вдвоём. Ещё ничего не предвещало скорого конца наших отношений. Так можно любить только в молодости, когда тебе и море по колено, когда горы для тебя — холмики, по которым ты бегаешь, перескакивая с одной верхушки на другую, ничего не замечая вокруг себя. И тебе кажется, что жизнь бесконечна, а значит, и любовь тоже! И если ты любишь кого, то это на века!

В один из моментов, схватившись в объятьях, мы упали в солому и предались тому восторгу, который может случиться только от соития двух любящих сердец и, конечно же, тел; тем более под августовским небом, в золотой оправе свежескошенной соломы. А то, что нам было жёстко, колко и не удобно совсем - это были такие пустяки, по сравнению с полётом в небо. Мы даже не обратили внимания на проскочивший мимо, неизвестно откуда взявшийся, колёсный трактор. Как я понял, молодой парень, сидевший за рулём, ничего не видел, а когда спохватился и, наконец, осознал происходящее, то был уже метров в десяти от нас. И всё, что он успел сделать, так это сдвинуть свою кепку на затылок и улыбаться, при этом быстро выруливая напрямую…

Тем временем я вошёл в лес. Там было сыро и лужи на дороге увеличились в размерах, но как же хорошо дышалось. Небо медленно мрачнело и только блеск влажной дороги указывал мне правильное направление движения.

Нет, я не думал о работе, я знал, что всё будет так, как и должно быть, а я постараюсь следить за ходом событий, и вовремя принимать правильные решения. И пускай, что у меня нет практики в написании шрифтов, не беда – научимся и не такое проходили.

Вот и с институтом надо что-то делать. Именно эта проблема меня волновала куда больше, чем какая-то там работа. Но в тоже время, с ним было и так ясно: -  просто бери и готовься, не разгибаясь, и так каждый день: пиши, рисуй, учи историю и литературу. Вот только в таком случае можно было на что-то надеяться, а по-другому никак нельзя. Твои соперники намного дальше тебя ушли, а ты плетёшься где-то там на задворках. Поэтому, если они делают один шаг вперёд, то ты одиннадцать должен сделать, а по-другому тебе до седин своих в институт не поступить. Так и будешь со своими внуками за одним мольбертом стоять.

   И пускай ты в двадцать один год карандаш в руки взял и рисовать только начал – это не страшно. Главное, что ты цель себе поставил. Вот к ней и стремись, а всё остальное приложится.

Это, что ж получается, что я рисую всего два года? Это смех какой-то. Другие с детства этим занимаются, потом художественные школы заканчивают, потом преподаватели всякие, а к экзаменам они уже мастерами приходят! А я? Один, самостоятельно, без всяких подсказок и помощи. Ещё достичь чего-то хочу.

На следующее лето хотя бы к экзаменам допустили и то шаг вперёд. Только и слышишь голос председателя приёмной комиссии: - Вы подготовьтесь получше и через годик к нам… мы вас ждать будем.

Слова одни, отговорки, ждать они будут?.. Выйду за дверь - только перекрестятся. И это я слышу два года подряд. А, как по-другому, если я не могу на уровень средненького абитуриента выползти. Вот и сиди кукуй теперь, как в прошлом году, потому что надо было сразу начинать, - ещё с августа впрягаться, а то уныние его замучило? Да не уныние — это вовсе, а с любовью своей никак разобраться не можешь. Сколько времени на это угрохал?..

И откуда такая расслабуха берётся? Видно много сил ушло на мореходку и всё, что с ней было связано: поступление, учёба, плавание. Это всё не так просто далось. Можно сказать, - кровь, пот и слёзы. А тут на тебе – начинай всё с нуля! Так откуда силы брать, когда организм хотя бы чуть, но отдохнуть хочет.

- Ну, как там дела твои? – встретила меня вопросом мать.

- Завтра на работу к девяти.

- Саш, ты уж смотри там, не подведи в этот раз, чтобы всё порядком было.

- Всё будет, ты не волнуйся так. Теперь не подведу. Сколько можно?

Наш дом был большим, места всем хватало. А чего не хватать, если нас трое осталось – родители, да я. А сёстры замуж повыходили и разъехались все по своим мужьям, приезжая к нам только по праздникам, - стариков навестить. Поэтому места у меня для работы было предостаточно. Только работай, не трать время впустую. И я работал, а может, только делал вид, что работаю. Матери всё равно было, поступлю я куда, или так: очередной бзик у сына. Ну, и ничего страшного, в конце концов, – чем бы дитя не тешилось, лишь бы сын рядом был, а не мотался по всему миру на своих танкерах. Вот с отцом, намного сложнее дело обстояло. Не отлегла у него от сердца боль за меня, что начатое нами вместе дело я к нулю свёл.

На улице стемнело. Зажглись фонари. Сегодня уже не поработать. Да, и устал вроде. Ужинал по-простому: жаренной картошкой с солёными огурцами. Чай и хлеб с клубничным варением. Пошёл к себе, а там всё, как в мастерской, только вместо мольберта – этюдник. На нём планшет закреплён, на планшете бумага.  Много красок разных: гуашь, темпера и масло было, но это так для себя. А к экзаменам нужно готовить натюрморт гуашью, написанный.

На помойках я собирал различную утварь для натюрмортов. Все места потайные обошёл, в поисках чего-нибудь новенького, кто о моей проблеме знал, приносил сам, всё, что плохо лежало в хозяйстве. Но этого всё равно не хватало. Написал ты один, ну, два натюрморта, а потом изображение повторяться начнёт, а хотелось бы разнообразить постановку. Тогда я придумал нехитрую штуку: купил альбом замечательного художника Машкова, у него там много различных натюрмортов написано. Вот и брал фрагменты из одной картины, перенося в другую. Чуть менял цветовую гамму – вот тебе и новый сюжет.

За окном свирепствовал ветер, перемешивая ветви деревьев. Он то сгребал всё в кучу, - словно связывая их в снопы, то на мгновение выстраивал веером, а потом отпуская, пропадал, затаившись, перед новым неожиданным броском. Фонарь на столбе, тот что напротив, раскачиваясь на ветру, неистово скрипел, хорошо понимая, что из-за потревоженных туч скоро выползет луна и сменит его на посту, потому что и без его усердия на улице будет светло и всё видно…

… нет, как же это всё началось?.. верней, с чего? Но почему я постоянно думаю о ней. Ведь скоро уже год, как мы расстались, а она так и не выходит у меня из головы. Что это? Любовь? Ой, прошу вас, только не надо об этом. Это страсть! Страсть, какая-то животная страсть, когда ты прикипаешь к человеку всеми фибрами своей души, а о теле и говорить не приходится. Тела просто спаяны друг с другом. И если одно, хоть немного начинает отторгаться, то второе приходит в движение. Вот именно это, наверное, и произошло между нами. Я в ужасе стал метаться из угла в угол, решив, что меня покинули, хотя всё придумал сам и чем сильнее я стягивал узел ревности, тем быстрее рвалась верёвка, превращаясь в истлевший материал, хотя ещё полгода назад, представляющий собой добротный морской канат.

Как интересно происходит: если мы рвём сами – ничего страшного…, а чего там?.. поболит, поболит и рассосётся, но что с нами твориться, если бросают нас? О ужас! Нет, так не честно! Вот и я хорошо знал, что в этот раз бросили меня и вина в этом только моя будет…   

Я продолжал размышлять, лёжа в полутёмной комнате, а в это время с этюдника на меня грустно смотрел незаконченный натюрморт и вопрошал: - Ну, что парень видно с тобой кашу не сваришь, сколько ты ещё меня вымучивать собираешься. Ни о какой там Строгановке и не мечтай. Устроился в совхоз свой, вот и давай, - вкалывай. Жалкий ты безграмотный шрифтовик и цена тебе копейка в базарный день?!.

 Я повернулся на другой бок, чтобы не слышать довольно обоснованные претензии моего натюрморта. Вот завтра, приду с работы и обязательно займусь живописью, а сегодня? Сегодня луна! Она действительно светила на небе. Облака рассеялись и совсем не верилось, что прошедший день был пасмурным и слегка накрапывал дождь. Вот так и в жизни нашей часто бывает: кажется, из рук всё валится, сил не на что нет, а потом вдруг бац, - озарение: я жив здоров и не так всё плохо, как сам себе рисуешь действительность. Так ты возьми оранжевый и вылей на холст, а потом смотри сам, что ещё добавить. Бери голубой, розовый жёлтый, а, те краски что мрачнее или слишком яркие – глаза тебе режут, отодвинь в сторону. Пускай они до поры до времени в сторонке хранятся. Оставь их ночь писать или непогоду какую, а сейчас они тебе без надобности совсем.

Сквозь мокрые сучья пробиралась луна, выстраивая на полу, чудесную графику. Можно было часами смотреть на это нерукотворное чудо, но изредка, пробегающая мимо тучка, стирала всё, оставляя поверхность пола матово-тёмной, а потом картина снова возвращалась на своё место, радуя глаз.

Я всё также лежал на диване, положив руки под голову, хотя там была подушка. Оказывается, что именно в таком положении мне лучше всего думалось. Именно в это время чаще всего ко мне приходили мысли. Не думаю, чтобы они были хоть сколько-нибудь конструктивны и полезны для жизни, они больше напоминали романтические полёты в состоянии, когда ты ещё не спишь, но и не бодрствуешь, а паришь в облаках своих эфемерных иллюзий.

 Что мне было делать? Как научиться твёрдо стоять на ногах, уверенно ходить по земле. Иногда казалось, что я вовсе и не хожу, а пролетаю над поверхностью, лишь изредка касаясь чего-то, но достаточно возвышенного, выдающегося, меня по-настоящему, интересующего, а остальное? Да, это просто так, - к делу не относится.

Конечно, больше половины того, что происходило со мной я придумывал сам, что совершенно никак не соответствовало действительности. Я жил, скорее всего, в мире, собой же выстроенным. Может институт я тоже выдумал, ведь для всех близких эта затея с ним, казалась просто абсурдной. Как может человек, имеющий всё: отличную работу, выход за границу, импортные шмотки, валюту, в конце концов, променять на какой-то вымысел, провозгласив себя художником. Люди рождаются художниками, а он вообразил из себя невесть что… Родителей пожалел бы стареньких. Отец год ходит понурый, в себя прийти не может. Сынок ему какой подарочек преподнёс?  Приехал, великовозрастный, и опять на его шею сел. Корми, дескать, папаня, - художником стать хочу…

                (продолжение следует)

                2022г. к