Губка

Ленка ехала к бате, своему бате, как делала уже последние несколько лет, после того как у бати случился инсульт, и правая рука повисла плетью, и речь стала невнятной, поэтому собственно и стала навещать раз в месяц примерно, а так бы и не навещала совсем, потому что батя её был ещё тот говнюк, но вот такое случилось с человеком, тут как ни крути, а всё-таки родная кровь, хотя эта родная кровь... нахрен бы такую кровь.
Ленка иногда уговаривала себя, что батя не всегда был таким засранцем, что это смерть матери его подкосила, Ленкиной матери, а, соответственно, его жены, когда Ленке было ещё четыре года, так что она плохо тот период помнит, а мать вообще не помнит, так, несколько фотографий, улыбчивая приятная женщина, хотя как в обычной жизни мать выглядела теперь уже никто не расскажет, а фотографии были из официальных мест - из ЗАГСа, с работы, из гостей. Видео не сохранилось никакого, так что вот - редкие фотографии и всё.
И батя, сломаный какой-то, постоянно пьяный, злой, угрюмый неадекват, только после инсульта маленько расслабился, казалось, что смешное что-то говорит, а непонятно, потому что речь стала непонятная; за собой ухаживать и раньше не умел, а теперь и вовсе, так, задницу подтереть и на том спасибо. Так что Ленка приезжала раз в месяц полы там протереть, посуду помыть, мусор выкинуть, обычные дела по хозяйству.
Зла уже не держала - какое зло, остыло всё уже, тридцать лет, куда, батя и батя, ни украсть ни покараулить, да и зло держать это характер надо иметь, а у Ленки-то характера не было, забитая она была. Нет, не мужем, мужа не было, даже друга какого, собственным батей и была забитая, не физически, хотя и не без этого, морально была задавлена.
В то время как другие родители говорили дочерям комплименты, укрепляя в них веру в себя и простое человеческое достоинство, Ленкин батя ничего дочке не говорил, так, подай-принеси, и за человека её особо не держал, так что не стеснялся, ходил по дому мятый-небритый в одной грязной майке и с волосатой задницей.
Ленку он изнасиловал в тринадцать, причём не очень удачно и единоразово. По пьяни, попутал что-то и полез, а поскольку пьяный не вышло ничего толком, только напугал сильно, что заикаться стала немного да отбил охоту с другими мальчишками дружбу водить. А протрезвев не помнил что ли о произошедшем, ну, в общем, и не говорили об этом никогда.
В то время, как другие родители старались дочек одеть покрасивее-поизящнее, ленкин батя особо не заморачвался, ну, есть какие-то тряпки, и ладно. Ну, и Ленка особо не заморачивалась.  Для кого стараться-то? Для себя? Да кто ты такая?
И вот уже в тридцать пять ехала никудышная Ленка к некудышному бате протереть пол и выбросить мусор, как бы по семейному, какая-никакая а всё-таки семья, хотя никаких семейных чувств Ленка не испытывала, а что испытывал батя поди догадайся, говорит невнятно и выражение лица не разбери поймёшь.
Первым делом Ленка, как к бате приезжала, выкидывала губку, которой он мыл посуду. И посуду, и стол, и плиту, и полы, и подоконник, вообще всё, поэтому губка была драная-сраная, и Ленка сначала её выбрасывала и выкладывала новую, а потом бралась за остальное. Это уже традиция такая была у неё - сначала губку выбросить, потом остальное.
Вот и на этот раз - прошла на кухню, потянулась губку выбросить - а губки нет. Огляделась, поискала глазами, может, переложил куда, или упала просто - нет губки.
Ну как бы нет и нет, чего тут, мало ли, сам выбросил, но Ленку такая простая вещь как отсутствие губки поставила в тупик. И даже в какое-то разочарование. Ведь, по большому счёту, это было самое простое дело в её миссии, выбросить сраную губку, а остальное убирание и вытирание говна ещё та радость, да и батя радости не доставляет, причём с детства самого считай, и вот Ленка как бы в ступор впала, а в голове вдруг давай всё прокручиваться, и детство, которого не было, и отсутствие личной жизни, и сама жизнь, беспросветная и бессмысленная, хата эта батина такая же беспросветная и бессмысленная, губка эта, эта смешная традиция, которую её батя, главная причина всей этой безнадёги, даже не подумав взял и нарушил, и вдруг слёзы какие-то на глазах, и руки задрожали.

А потом слёзы просохли, руки успокоились, и как будто щёлкнуло что-то в голове, и там как свет зажёгся (а до этого темновато было и замусорено); и стало светло и просторно, и пусто так, чисто, и мыслей никаких, и улыбка вдруг всплыла на Ленкином лице.

И вот с этой улыбкой Ленка и взяла вдруг почему-то со стола нож, пошла в батину комнату и стала наносить во впалую батину грудь удары, молча, всё так же улыбаясь и глядя в недоуменные батины глаза.
Потом открыла дверь настежь и села у батиной кровати.
Соседи заглянули, вызвали полицию, скорую, а батя от неглубоких, нож-то тупой, ран скончался-таки от большой кровопотери.
Ленка всё улыбалась, а на все вопросы отвечала, что, мол, батя выкинул сраную губку. И всё. Ни про разрушенную жизнь, ни про психическую травму не говорила больше, да и не думала похоже.

Её определили в судебную психиатричку, где она часами сидит у окна, спокойно, улыбается, и смотрит в окно, на большой красивый мир, свободный от всех прежних горестей.