Разрешение на полет

После непростого взлета тяжелого четырехмоторного самолета, Леваневский переоделся в утепленную летную одежду, надел темно-коричневую кожаную куртку. Праздничный костюм аккуратно сложил в чемодан и отнес в хвост.
«Отгремели фанфары, звуки музыки затихли, пора и за работу, -  удовлетворенный собой пробубнил себе под нос». 

Самолет набрал высоту и лег на заданный курс. Авиаконструктор Болховитинов убедил Леваневского доверить взлет второму пилоту, проводившему его испытания и сдававшего государственной комиссии. В этом была определенная логика, и тот согласился, хотя понимал, что за штурвалом должен находиться командир корабля - человек, который организовал этот перелет и несет за него ответственность перед Сталиным и правительством страны, разрешившим ему этот полет.  Но Кастанаев исходил эту бетонку  ногами вдоль и поперек, знал тут каждый стык в плитах, каждую неровность, а главное - ни один раз поднимался ввысь с этой совсем непростой взлетной полосы. 

- Коля, дай мне штурвал, - подошел к нему Сигизмунд. Тот расправил плечи и, потянувшись, нехотя встал.
- Отдохнул бы еще часок. Ты и так весь день в бегах, пришел, как загнанная лошадь. Еще насидишься.
- Как раз я отдохну от суеты немного.

Леваневский привычно сел в кресло и уверенно взял штурвал. День выдался заполошным. По звонку будильника он проснулся в пять часов.
- Сиги, полежи еще со мной, - обняла его жена. – Ты все успеешь, еще очень рано.
Он поцеловал жену и собрался вставать, представляя, каким заполошным будет этот день - день, которого он ждал всю жизнь.
- Любимый, ты опять оставляешь нас надолго. Я за тебя очень переживаю. Береги себя. Мы будем тебя ждать.

- Наташа, все будет нормально.  Не переживай.
Но только от одной мысли, что ее любимый Сиги уходит в дальний полет, из которого может не вернуться, ей становилось плохо. Шутка ли, он полетит через Северный полюс, где кроме льдов никого нет.

«Ну чем сможет помочь эта станция Папанина, случись авария над полюсом? – не раз думала она над этим, и сейчас те же мысли пришли в голову. - Такой громадный самолет не сможет сесть и на лед. Боженька, спаси и сохрани его! Помоги ему долететь и вернуться домой. Не бросай его, прошу тебя, - тихо всхлипывая в подушку, причитала жена. – Я прошу тебя…»
Только Сигизмунд встал, подошла Зита, стала крутиться под ногами, всем своим видом показывая, что она хочет на улицу.

- Сейчас пойдем, потерпи немного, - погладил он овчарку. Не успел он одеться, как     позвонил Яков Иванович Алкнис, командующий Военно-воздушными силами Красной Армии. Первым делом он справился о здоровье и настроении, а потом сказал, что ночью загрузили аварийный комплект снаряжения и питания из расчета на два месяца.
- Будем надеяться, что он тебе не понадобится. Но на всякий случай… - Он не договорил, о каком случае идет речь, но это было понятно и так. – В этот  самолет хоть черта грузи, еще место останется. Не забудь, в десять ноль-ноль заседание штаба по организации перелета. Ты должен доложить о готовности экипажа и самолета к вылету. Можешь кого-нибудь поблагодарить или поругать, - добавил он усмехнувшись. - До встречи.

«Благодарить пока не кого. Вернемся назад, тогда и будем раздавать благодарности, а пока никому ничего - все работали на этот перелет на износ. Болховитинская команда во главе с самим авиаконструктором вообще два месяца из цеха не выходила. Сделать-то они все сделали, самолет довели до ума, но все равно недоделок куча. Самое неприятное, что не поставили антиобледенительную систему на крылья. Винты итак бы не замерзали, а вот если крылья покроются льдом, будет беда.  Будем надеяться на лучшее. Главное, что успели закончить к перелету. Но теперь появились другая проблема: летим поздно. Проскочить бы до смены погоды. Сейчас в Арктику придут циклоны…» 

Погуляв с собакой, Сигизмунд включил чайник и задумчиво постоял у окна. С четвертого этажа было хорошо видно, как по дорожке стадиона «Первое мая», освещенной поднимавшимся солнцем, уже  бегали спортсмены. Тренер кому-то выговаривал и показывал на часы.  Сигизмунд задумчиво смотрел в окно, и,  будто, навсегда хотел запомнить, как выглядит стадион в это время суток. Когда чайник засвистел, он налил кипятка в алюминиевый стаканчик для бритья, безопасной бритвой гладко выбрил лицо и смочил тройным одеколоном. 

 «Вот теперь полный порядок, - сев на кухне, закурил он папиросу. – Надо звонить Левченко, узнать, как он там. Виктор – мои глаза. Без него я никуда…»
Но Левченко позвонил сам. Справился о самочувствии и сказал, что выйдет из дома пораньше, чтобы не опоздать на заседание комиссии.
По его голосу Сигизмунд понял, что тот волнуется. А прогулкой по утреннему городу он хочет снять напряжение.

«Рано еще волноваться. Наверно, плохо спал, полночи думал о предстоящем полете. А с виду вроде такой спокойный, что…» 
Не успел он даже собраться с мыслями, как, позевывая, вышла жена с опухшими глазами и сказала, что сейчас приготовит ему завтрак.
- Тебе омлет или сварить рисовую кашу на молоке? – спросила она озабоченно, про себя оценивая его настроение. - А, может яйца просто отварить и сделать бутерброд с ветчиной, какой ты любишь? 

Сигизмунд сказал, что обойдется одним бутербродом и чашечкой кофе. В полной тишине сели завтракать. Каждый думал о своем. Сигизмунд мыслями был уже в самолете, когда жена нарушила молчание.
- В этот раз ты даже не попрощался с детьми. Они всегда тебя ждут и очень волнуются, когда ты задерживаешься или долго не приезжаешь. Норочка уже не маленькая девочка, понимает, что у тебя очень опасная работа. Ну, а Владик, тот вообще большой парень. Знает, что каждый твой полет – это риск. Они тобой гордятся и хотят быть такими же смелыми и сильными, как папа.

Отец любил своих детей и каждый раз, приезжая домой из длинных командировок, привозил им подарки. Воспитывал он их в строгости, как воспитывали его. Но с переездом из Полтавы в Москву, жизненный ритм резко изменился и времени на занятия с  детьми почти не оставалось. Все домашние проблемы взвалила на себя Наталья.

- Я заезжал к ним в Артек, когда был в Севастополе. Рассказал, что скоро улетаю в Америку. Там и попрощался с ними. 
Он вспомнил, как Владик расстроился, когда узнал, что он снова полетит через Северный полюс.
- Папа, я буду тебя ждать и следить за сообщениями о твоем полете. Почему-то я волнуюсь, как будто отвечаю у доски Марии Васильевне. Ты же знаешь, какая она строгая? За год хотела мне поставить четверку. Я не согласился, переписал одну контрольную и в итоге получил «отлично». Надо же, ты полетишь над самым полюсом!

Увидишь льды. Вот интересно, откуда они начнутся по твоему маршруту?
- Тысячи за две до вершины Земли, это точно, а может даже раньше.
- Я имею в виду, где будет первый лед: в Баренцевом море или появится уже в Белом море?
- Белое море замерзает позже, а север Баренцевого моря, наверно, уже будет покрыт льдом. По крайней мере, я думаю, что там увидим первые айсберги.
- Ты рассказывал, когда в позапрошлом году ты развернул самолет из-за неисправности над Баренцевым морем, была ночь. Поэтому ты ничего не видел.
У Сигизмунда при воспоминании о том неудавшемся перелете, в висках застучало, кровь прилила к лицу.

- Да, да, я вам с Эллочкой рассказывал, - поспешил он уйти от этого разговора. – На льдах Северного Ледовитого океана на Северном полюсе сейчас развернута северная полярная станция под командованием Ивана Дмитриевича Панина. Я запрошу у полярников по радио о погоде и спрошу, какая толщина их льдины.
- Это на всякий случай, если придется идти на вынужденную посадку? - не отставал от него сын. – Там же торосы…

«Не дай Бог, - подумал про себя Сигизмунд. - Торосы не дадут нам сесть нигде. Вынужденная посадка – это погибель». – И для того, чтобы успокоить Владика и в первую очередь самого себя, сказал:
- На СП -1 полярники расчистили торосы и оборудовали посадочную полосу. Но я уверен, что на льды приземляться мы нигде не будем. У нас самый лучший самолет. Такого нет ни у кого в мире. Так что, Владик, вынужденная посадка нам грозит.
Сразу вспомнилось заключение начальника Главсевморпути Шмидта на запрос Куйбышева по поводу его проекта перелета в Америку через Северный полюс. В своей докладной он писал:

«В случае неудачи мы не сможем ограничиться констатацией, что Леваневский не долетел, а будем, несомненно, напрягать все силы для его спасения или, по крайней мере, его нахождения… Поиски Леваневского в случае вынужденной посадки или аварии будут непременно труднее операции спасения челюскинцев (там от лагеря до Ванкарема было сто пятьдесят километров, а от ближайшей базы до Леваневского может быть больше двух тысяч километров). Пришлось бы сформировать свои летные операции на территории Канады, в местах значительно менее обжитых, чем наша Чукотка, что и технически и политически сильно тяжело… По этим причинам, если вероятность удачи полета Леваневского равна половине, то вероятность помощи емув случае аварии близка к нулю. А невезуха в оказании помощи означает не только потерю великолепного летчика и героя, но и крупный нравственный ущерб для СССР в глазах всего мира… По изложенным причинам я считаю своим высказаться против предложения тов. Леваневского в его нынешнем виде».

Несмотря на отрицательное заключение Шмидта, подготовка к перелету продолжалась, и он полетел в тысяча девятьсот тридцать пятом году. Однако одно предложение начальника Главсевморпути не осталось без внимания: двадцать третьего мая тысяча девятьсот тридцать седьмого года на Северном полюсе стала работать полярная станция. Одной из задач, которые решали полярники, была связь с самолетами, совершавшими полеты в северных широтах.

- Сиги, иди завтракать, - позвала его Наташа. – Я уже кофе налила.
Сигизмунд откусил бутерброд с колбасой и снова вспомнил про встречу с детьми на берегу моря. Он сидел с сыном под легким навесом, а вокруг бегали дети. Нестерпимо пекло солнце, волны лениво накатывали на берег, облизывая песчаный пляж. 
- Владик, а почему Эллочка не идет?
- Да, она ушла со своим  отрядом готовиться к конкурсу. Сейчас ее позовут.
Почти тотчас он услышал голосок любимой дочери.
- Папа, папочка, ты к нам приехал! Ура!
Она подбежала к нему.
- Как здорово! Теперь мы пойдем с тобой купаться в море. Я отпросилась у пионервожатой до ужина.

Он нагнулся и, подняв ее на руки, закружился, приговаривая:
- Норочка, доченька моя любимая, я по тебе соскучился. Очень соскучился.  Как ты здесь?
- Здесь очень здорово, папа, но я скучаю по дому. Хочу к маме.
- Да ты что?! Ведь здесь так интересно. Много детей, море…
- Но иногда мне становится очень грустно. Особенно перед сном. Если бы ни Владик и подружка Люда, я бы тосковала. Как хорошо, что ты приехал!
- А я, Норочка, ненадолго. У ворот меня ждет машина.
- Эллка, наш папа скоро полетит в Америку через Северный полюс. Ты представляешь, папа увидит айсберги из кабины самолета и белоснежные льды с торосами. А, может, даже белых медведей.   

- Ну, уж ты скажешь! Белых медведей?!
До него долетел голос штурмана:
- Командир, курс шестьдесят пять. Под нами Волга.
- Понял. Курс шестьдесят пять. 
Легко повернув штурвал, самолет принял заданный курс.
- Радист отправьте радиограмму, - отдал он приказ.
- Есть отправить радиограмму.
И Галковский передал очередное сообщение: «19 часов 40 минут. Пересекли Волгу-матушку, путевая скорость 205 километров в час. Высота полета 820 метров. Слышу хорошо Москву на волне 32,8. Все в порядке. Самочувствие экипажа хорошее».

Внизу показались огни ночного города. Люди еще не спали и слышали гул самолета, но многие даже не подозревали, что над ними пролетает самолет Леваневского. О перелете через Северный полюс уже сообщили все средства массовой информации.
- Командир, под нами Архангельск, - услышал он голос штурмана. - Дальше полетим над Белым морем. Курс семьдесят.
- Есть, курс семьдесят, -  ответил второй пилот из левого кресла.
Он легко давит на штурвал, самолет послушно наклоняется, потом медленно выравнивается и, словно парящая птица, принимает новое положение.
- Штурман, у вас все в порядке? – спросил Леваневский.
- Полный порядок.
- Бортмеханик, как у вас с моторами?

Николай Годовиков понимает, что это относится к нему. Он отвечает за их исправность и по приборам контролирует работу двух правых двигателей, снимая показания бензиномеров. Тем же занимается Побежимов с двумя левыми. Задача бортмехаников – достигнуть максимальную мощность моторов при минимальном расходе горючего.
- Слава Богу, все в порядке, - спокойно говорит Годовиков. - Движки работают в штатном режиме.
- Побежимов, как у вас?
- К фюзеляжу нет претензий. Исправен. Левые моторы работают нормально.

Несмотря на свой богатый опыт и профессионализм, Побежимов никогда не имел дела с моторами АМ-34ФРН, которые стояли на самолёте, и как-то за несколько дней до старта сказал, что за фюзеляж он спокоен, а винтомоторная группа его беспокоит. 
- Бортрадист сообщите в Центр, что мы прошли Архангельск. Самолет исправен, все работает в штатном режиме.
Сидя возле радиостанции, Галковский, отстучал ключом очередную, четвертую по счету, радиограмму:

«20 часов 55 минут. В 20 часов 37 минут прошли траверз озера Воже. Архангельск, передавайте на волне 512 метров. Москву слышу хорошо».

- Штурман, как курс? – командир обращается к Левченко.
- Курс, нормально. По времени идем без отставания от графика. До Архангельска пролетели девятьсот восемьдесят пять километров. Подходим к острову Моржовец и после него примерно через полтора часа пойдем над Баренцевым морем. До острова Рудольфа осталось тысяча девятьсот сорок километров.
- Радист, когда пройдем Моржовец, отправьте радиограмму в Центр о местонахождении и высоте полета.
 - Есть отправить радиограмму.
Вскоре Галковский отстучал ключом:

«23 часа 53 минуты. 23 часа 09 минут прошли остров Моржовец. Высота полета 2600 метров. 3 часа идем ночью. Леваневский, Кастанаев ведут самолет по приборам. В самолете горят все кабинные огни. Все в порядке».

Это была седьмая по счету радиограмма, отправленная с борта самолета Н-209.
Мысленно Леваневский вернулась назад: туда, откуда они вылетели. 
Запустили двигатели. Подали сигнал старта, и красно-синий самолет устремился вперёд.  Чтобы оторвать от земли перегруженную машину, Кастанаев дал двигателям максимальную нагрузку. Самолет долго бежал по взлётной полосе аэродрома и только перед самым концом бетонки пошел вверх, медленно набирая высоту. Время разгона самолёта и отрыва от земли составило тридцать пять секунд. В течение тридцати секунд взлёт Н-209 проходил в нормальном режиме, а последние пять секунд - в форсированном. Леваневский посмотрел вниз и увидел дымный шлейф от правого крайнего двигателя.

- Бортмеханики, в чем дело? -  с тревогой в голосе спросил он Годовикова и Побежимова. – Почему мотор задымил?    
 Вытирая с лица пот, ответил Годовиков:
- Возможно,  при максимальном режиме работы двигателей произошло разрушение уплотнения нагнетателя правого крайнего мотора. Такое у нас уже было при испытательных полётах. Из картера двигателя идет подсос масла. Оно  смешивается с топливно-воздушной смесью в нагнетателе и поступает через впускную трубу в камеры сгорания мотора.

- Вы сможете отремонтировать нагнетатель двигателя?
Тот ответил, что на лету ничего сделать с ним невозможно.
- Чем нам это грозит? – строго спросил командир. - Надеюсь, не придется идти на вынужденную.
При этих словах его всего передернуло, к горлу подступил комок.
«Нет, только не вынужденная. Никогда…»
- Подсос масла может привести  к повышенному расходу смазочного материала. Но до конца полета масла нам хватит, - успокоил его бортмеханик. – Мы заправились с запасом.
Первый бортмеханик Николай Годовиков ошибся в своих прогнозах: в результате разрушения уплотнения нагнетателя правого крайнего мотора тот вышел из строя.

Леваневский тоже успокоился и на время забыл о дефекте одного двигателя, возникшего еще при взлете.
- Штурман, скоро наступит рассвет, - нарушил он молчание. - Сообщите радисту координаты и отстучите очередную радиограмму. Не забудьте сообщить, что у нас все в порядке.
Радист и штурман быстро сочинили текст, и Галковский передал:

«0 часов 55 минут. Слушайте меня на волне 26,54 метра. Как меня слышите? 0 часов 39 минут вышли Баренцево море. Широта 68° 31', долгота 44° 10'. Позади осталась ночь. Ожидаем солнце. Высота полета 2500 метров. Все в порядке. Самочувствие хорошее.
Левченко, Галковский»
   
На ум командиру пришла предполетная суета. На заседание последней перед вылетом правительственной комиссии по организации трансполярного перелета СССР – США пришли все члены: Моисей  Львович Рухимович, Нарком Оборонной Промышленности; Михаил Моисеевич Каганович, его заместитель; Яков Иванович Алкснис, командующий Военно-воздушными силами и Николай Михайлович Янсон, первый заместитель начальника управления Главсевморпути. Никто из них даже представить не мог, что спустя несколько месяцев после этого заседания они будут арестованы по разным статьям и расстреляны. Михаил Моисеевич Коганович проживет дольше, но во время войны, когда он будет директором Казанского авиационного завода, его обвинят во вредительстве. Узнав об этом накануне ареста от брата, он застрелится сам.

Нарком Оборонной Промышленности Рухимович, возглавлявший комиссию, ровно в десять начинает заседание  комиссии. Встав из-за стола, он кратко обрисовал положение дел по подготовке к полету первого пробного  рейса по самой короткой межконтинентальной трансполярной трассе Москва – Северный полюс – Фэрбэнкс с расстоянием  шесть тысяч шестьсот пятьдесят километров и передает слово Леваневскому.

- Сигизмунд Александрович, мы вас слушаем.
Леваневский поднимается и поставленным голосом начинает:
- Машина подготовлена к полету и заправлена горючим. В баки залито  шестнадцать тысяч четыреста килограмм бензина и девятьсот шестьдесят килограмм масла для смазки двигателей. Этого горючего при средней скорости от ста восьмидесяти до двухсот тридцати километров в час, в зависимости от метеоусловий – добавляет он, оторвав голову от тетради, - хватит на восемь тысяч четыреста сорок километров.

Расстояние от Москвы до Фэрбенкса, где запланирована посадка, составляет шесть тысяч шестьсот пятьдесят километров. То есть, по горючему мы имеем запас прочности в двадцать шесть с половиной процентов. Продолжительность полета при названной скорости, опять же в зависимости от метеоусловий, составит от двадцати девяти до тридцати восьми часов.

На мгновенье установилась тишина, стало слышно, как кто-то тяжело вздохнул и пальцами постучал по столу. Каждый из членов комиссии, возможно, только сейчас в полной мере осознал, насколько тяжелым будет этот перелет. Больше суток докладывающий Леваневский и его экипаж будут вести самолет к Американскому континенту над льдами Северного Ледовитого океана, где, кроме белых медведей, никого нет.  И, следовательно, в случае аварии помочь им будет очень сложно, а может, даже невозможно.

- Кроме того, в машину загружен аварийный комплект снаряжения и питания из расчета на два месяца, - продолжал Леваневский. - Об этом сегодня мне сообщил товарищ Алкнис. Груз я пока не проверял. Перед вылетом должен прибыть также спецгруз.
Что за спецгруз он до самого полета не знал. Возможно, думал, что это будет валюта для командировки или дипломатическая почта, а может что-то другое. Оказалось, что это подарок Сталина жене президента Америки Рузвельта Элеоноре.
- Считаю, самолет полностью укомплектован снаряжением и горючим и главное исправен. Прошел испытания и модернизирован для полета в арктических широтах. 

Готовность самолета должны были подтвердить рапортами в штаб перелета все ведущие специалисты. С  девятого по одиннадцатое августа начальник штаба перелета Василий Иванович Чекалов получил такие документы. Директор авиационного завода номер двадцать два Борис Николаевич Тарасевич в своей докладной записке сообщил, что самолет основательно подготовлен к полетам в Арктике. Главный конструктор Болховитинов за сутки до старта в служебной записке начальнику штаба перелета Рухимовичу написал:  «Самолет Н-209 как с точки зрения конструкции, внутреннего оборудования, так и работы винтомоторной группы вполне надежен и готов к перелету».

- Экипаж здоров, - уверенно продолжал Леваневский, - и прошел специальную реабилитацию для полета. Профессиональные знания и предъявляемые требования проверены специальной комиссией, о чем есть заключения. Поэтому я могу заверить членов правительственной комиссии, что экипаж полностью готов к выполнению государственного задания по перелету из Москвы через Северный полюс в Америку. Если у членов комиссии есть к ним вопросы, можете задавать.
- У меня вопрос к вам, Сигизмунд Александрович, - обратился к нему Коганович. – Зачем так много топлива вы берете на борт? Вы перегружаете и так тяжелую машину. Вон Громов вообще облегчился до максимума. Даже заклепки спилил. Может и вам следует пойти тем же путем.

Краем глаза Леваневский увидел, как напрягся  бортмеханик Годовиков, как покраснел второй бортмеханик Побежимов. 
- Грузоподъемность ТБ-А намного выше, чем АНТ-25, на котором летел Громов, кроме того, самолет четырехмоторный, поэтому он не перегружен. Недавно, как вы знаете сами, на нем был установлен рекорд подъема с грузом на высоту. Стартовый вес самолета составляет тридцать четыре тысячи семьсот килограмм.
- Я удовлетворен вашим ответом.
- Сигизмунд Александрович, а как у вас со связью? – спросил Рухимович. – У вас же поменялся радист.

- На борту установлена новейшая радиостанция «Онега», - также четко стал отвечать Леваневский, понимая, что со связью не все так просто, - она может работать на волнах от двадцати шести до тысячи двухсот метров, а ее передатчик позволяет отправлять радиограммы на волнах диапазона от семнадцати до двадцати метров. То есть, к радиостанции претензий нет, а вот с бортрадистом есть проблемы. – На мгновенье он замолчал, будто решая продолжать ему дальше или остановиться и, пересилив себя, произнес: - По приказу товарища Алкниса, вместо снятого Кербера, в мой экипаж несколько дней назад зачислен бортрадист Николай Галковский. Освоить в совершенстве новое радиооборудование он не успел. На Крайнем Севере и в Арктике товарищ Галковский никогда не летал.

- Да это серьезная недоработка, - отозвался командующий ВВС. - Но я думаю, вы справитесь. Товарищ Галковский, что вы скажите по этому поводу?
Встал высокий молодой человек в военной форме.
- Товарищи члены комиссии, товарищ командир экипажа, я ответственно заявляю, что справлюсь с возложенной на меня задачей. С передачей и приемом радиограмм проблем не будет.
Все взгляды членов комиссии и экипажа были устремлены на бортрадиста. Его уверенный ответ вселял надежду на успех, но каждый из них подумал, что тревога Леваневского не напрасны. Только с помощью связи экипаж самолета сможет общаться с внешним миром. И если радист не владеет новой радиостанцией в совершенстве, то нет уверенности в том, что  в какой-то момент связь не прервется.
После того, как Галковский сел на место, слово дали главному авиаконструктору.

- Виктор Федорович, доложите о техническом состоянии машины и подробнее – на реконструкции. Вы даже раньше отведенного вам срока произвели переоборудование самолета для полета в высоких широтах и в своей служебной записке сообщили о ее готовности к перелету. Не все товарищи комиссии читали вашу докладную, поэтому повторите, пожалуйста.
Болховитинов рассказал о выполненных работах, не забыв упомянуть о своей команде, которая за короткое время поистине героическим трудом провела колоссальную реконструкцию тяжелого бомбардировщика, совершенно не предназначенного для таких целей, и тем самым подготовила его для сверхдальнего перелета через Северный полюс.

Вопросов больше не последовало, и слово снова взял председатель комиссии:
- Товарища члены правительственной комиссии, я подведу итоги. Самолет Н-209 построен в тысяча девятьсот тридцать пятом году. До подготовки к дальнему перелету налетал сто пятнадцать часов. За время подготовки к дальнему перелету на нем налетали сорок семь часов. Девятнадцатого июля были заменены все четыре мотора, после чего совершено ещё несколько тренировочных полётов. По заключению главного авиаконструктора Виктора Федоровича Болховитинова самолет технически исправен и готов к перелету. К перелету готов и экипаж самолета, о чем нам доложил командир, товарищ Леваневский.

Сидевший рядом с Леваневским Левченко, молча пожал ему руку. Выступление командира было грамотным и лаконичным, поэтому, кроме Когановича,  ни у кого из членов комиссии замечаний не вызвало. Вот только с бортрадистом возникли осложнения.
- Если вопросов к товарищу Леваневскому больше нет, прошу членов правительственной комиссии разрешить полет и подписать акт о готовности к перелету самолета Н-209 и экипажа Сигизмунда Александровича Леваневского.
- Командир, возьмите на полградуса больше, - передал ему штурман. – Мы летим над Баренцевым морем. Курс на остров Рудольф.
- Вас понял. Взял на полградуса правее.
- Бортрадист передайте в Центр очередную радиограмму, запросите  погоду, -  по бортовой связи  Леваневский дал команду Галковскому. – Сообщите, что мы идем над Баренцевым морем. С бортом все в порядке.
- Есть, - передать радиограмму в Центр, - услышал он в наушниках ответ бортрадиста.
- К Рудольфу нам, наверно, не пробиться, - сказал Левченко. – Там высокая облачность. Лучше изменить курс и взять восточней. Пойдем к Земле Александры.
- Я не против. Сообщите курс.
Не долетая острова Рудольф, Галковский отправил очередную радиограмму:
 
«4 часа 35 минут. 3 часа 50 минут долгота 44°20', широта 74°50'. Слышим оба маяка хорошо. Однако к Рудольфу по маяку идти нельзя. Высокая облачность к востоку от 50 меридиана. Идем к Земле Александры. Все в порядке. Самочувствие хорошее.
                Левченко, Галковский»

- Я набираю высоту, - сказал командир. – Пойдем над облачностью. Всем надеть кислородные маски. Следите за поступлением кислорода.