Неоконченная война

                Неоконченная война

                Десять лет

Загорелым, обветренным и босым
Выскочил он под дождь.
От современности – только трусы,
А так – африканский вождь.
Пренебрежительно глянул на нас,
Вытер ладонью нос
И пустился по лужам в дичайший пляс
С удовольствием и всерьёз.
Геннадий Шпаликов.

      Любовь и ненависть всегда рядом, последняя же и антипод любви. Ненависть ярчайшее проявление духа войны. Поэтому этот рассказ «про войну» – детскую игру  я поставил рядом с предыдущим рассказом про  детскую же любовь.

     В войнушку в отечестве нашем, много и долго воевавшем, дети играли с незапамятных времён. Играли в хороших и плохих. В наших и не наших. Ещё во времена оны – татаро-монгольского ига дети  играли в татар (хазар, кипчаков, половцев и т.д.) и славян (киевлян, рязанцев, владимирцев). В ляхов и казаков, русских и шведов. И далее по списку глобальных и региональных войн и конфликтов.
 
     Само собой, в Германии мы играли в наших и немцев. Надо отметить, что этому способствовало всё! Прежде всего  гены. Мы же дети военного поколения отцов. Папа и его сослуживцы в большинстве своём были ветеранами войны, настоящими боевыми офицерами. Как ни крути, война была частью их судьбы, иногда главной. Она смотрела с  немногих фронтовых фотографий, присутствовала в редких тогда  «воспоминаниях»,  сквозила  в задушевных «под рюмочку»  разговорах.   Она звучала в застольных песнях,   фильмах, да просто в незаживших шрамах военной поры, которые носила земля в Одесской области, Бессарабии, Германии, где служил отец, мы  с пацанами  находили эти следы в изобилии.

   Наш военный городок начинался с КПП и  башни. Мрачная в любое время года, хранившая какую-то тайну,  стояла она древним сторожем у въезда в городок. Мощная, метров пятидесяти,  квадратная,  сложенная из старинного  камня  и кирпича, она  казалась отколовшейся частью сгинувшего в «лету»  какого-то средневекового замка. У самой её вершины контуры огромного имперского орла со свастикой в когтях, сбитого вручную молотками и зубилом победителями. А по самому верху башни, между зубцов торчали бетонные балки с крюками на концах. Согласно легенде, на них вешали участников заговора   полковника Штауффенберга после неудачного покушения на Гитлера летом 44-го года.
   
     Когда-то  в городке было расквартировано  рейхсверовское кавалерийское училище.  В  его казармах размещалась наша восьмилетняя школа,  и  в стенах, то тут, то там,  попадались не заделанные ниши с «пирамидами»  для оружия. Местные старожилы (из детей, конечно) рассказывали, что  перед приходом сюда нашей армии в 45-ом, всех лошадей, чтобы не достались русским, вывезли на  плотах на середину озера и расстреляли с башни из пулемётов. Поэтому и  не рекомендовалось  ловить раков в озере.   Чушь конечно, но что-то в этих отголосках войны было. Её следы хорошо сохранились в лесах вокруг городка, ведь это была запретная зона для трудолюбивых, не терпящих хлама под ногами,  немцев. Наши – ментально «жили в руинах», поэтому леса и были переполнены запретным. 
   Да где там!
 
   Здесь мы были частыми гостями. Собранные когда-то в аккуратные горки, припорошённые палой листвой, обезвреженные, без гильз и взрывателей,  головки снарядов различных калибров, высились  между пронумерованными, как по ранжиру посаженными, соснами и елями. Остатки развороченных взрывами каких-то циклопических подземных сооружений страшили и безумно манили нас.
      Чего только не находили здесь!
 
      Прежде всего, в изобилии различного вида порох от неразорвавшихся, расколовшихся авиабомб и снарядов. Мешками таскали его домой, делали петарды, бомбочки, ракеты, пока не спалили школьный крольчатник. После чего взрослые серьёзно взялись за нас. Остатки «боезапасов» были принародно сожжены, а пороховые руины завалили землёй и камнями с помощью  мощной армейской техники. Но, ненадолго…

     Лично я на мешок пороха у кого-то из  приятелей  выменял  неплохо сохранившуюся, ржавую парадную офицерскую саблю с рукоятью  в виде головы льва, из открытой пасти которого язык переходил в роскошную гарду.  В отличие от  родины, здесь мы играли в войнушку настоящим, хоть и ржавым, оружием. И экипировались  соответственно. У кого фуражка немецкая, у кого  витой погон на плече,  у кого ремень с  пресловутой бляхой «Gott mit uns”. Уже триумфально шествовал по экранам  страны «Щит и Меч» с замечательно-притягательными персонажами Любшина и Янковского.  До сих пор не могу объяснить себе: почему во  врагов – немцев мы играли с удовольствием?   
    Из-за красивой формы?
    Такое вот, прости  Господи,  дурновкусие.
    Серьёзные товарищи констатировали бы: идеологический перекос!

    Через десять лет, в семидесятые годы, после фантастического   успеха  «Семнадцати мгновений весны» и её идеологической неожиданности, - красавца, в так идущей ему чёрной нацистской форме, - штандартенфюрера Штирлица, в детских играх всё повторилось, но уже в масштабах страны.  О чём «с ужасом» поведала соотечественникам  педагогическая  «общественность»…

     А  наше оружие?  Оно передавалось мальчишками из поколения в поколение. В Союз-то это железо не повезёшь. Каждый уважающий себя пацан имел в доме свой арсенал. Перечисляю по памяти  мой. Из вооружения  I-ой мировой войны: ракетница (огромная), вышеупомянутая офицерская парадная сабля, стальной рейхсверовский «рогатый» шлем. Из  II-ой мировой, богаче: 7,92-мм винтовка системы Маузера образца 1898 г.,  карабин 98К  (всё без сгнивших прикладов, конечно).  Далее: 9-мм пистолет-пулемет МР-40, который мы называли «Шмайссер», 7,92-мм автомат МР 43 и штурмовая винтовка-автомат «STG-44», похожая на автомат Калашникова. Из отечественного вооружения: трёхлинейка с проржавевшим  штыком и   ствол ППШ. И ещё много касок,  наших и немецких, в жутких ранах от пуль и осколков. Особенная моя гордость - почти новый эсэсовский стальной шлем с «молниями» на виске, проломленный на затылке,  чем-то чудовищным по мощи.
    Я испытывал большое удовлетворение,  рассматривая его.
    Не из кровожадности, конечно, а из чувства исторической, так сказать, справедливости…

     Само – собой, исходя из вышеизложенного,  главной нашей игрой была  «войнушка». Причём играли в обстановке, максимально приближенной к «боевой». 
    То есть с раннего утра и до позднего вечера.
    На чердаке нашего коттеджа был обустроен настоящий штаб, где и разрабатывались основные концепции  боевых действий. Единственной  девчонкой среди нас была  Ирка,  боевая подруга нашей шайки,  которая  в виде исключения «тусовалась» вместе с нами. Исключительность её  состояла в том, что мама у неё была заведующая гарнизонной столовой, посему мы всегда были сыты. Ирка таскала продукты из дома пакетами. Потом, она была младше нас, десятилетних балбесов, года на три. Тогда это была дистанция огромного размера. И, конечно мы использовали её, как могли: подай-принеси.  На окраинных пустырях гарнизона, заросших вереском, рыли в полный профиль окопы, блиндажи и землянки, благо почва позволяла: прекрасный белый влажный песок. Перекрывали эти «норы» досками и толью, благодатно разбросанными здесь же рядом на свалках, и сверху -  свежесрезанным дёрном.
 
    И всё!
    Не то, что мама, - профессионал  не найдёт.
    И «погибали»   там до глубокой осени. Мастерили подобие буржуек, - по дыму из труб, торчащим то там, то сям из земли, нас и находили. А мы  грелись, картошку пекли и были настолько прокопченные, что при встрече люди от нас  шарахались, не столько от зачумлённого вида, сколько от запаха…
     Но азарт!

     Однажды в боевой схватке  Липовой аллеи с Берёзовой улице, на Липовой стояли  общежития для младшего офицерского состава, а на Берёзовой – коттеджи для старшего  (инцидент был без социального подтекста), занесло нас на гарнизонное свекольное поле. Свёкла с огромными «лопухами», чем не стабилизаторы летательного снаряда! И выдергивается легко  и метается точно. Как-то не специально, а в горячке боя, повыдергали и истоптали половину поля. А поскольку мама боевой моей подруги Ирки,  Элеонора Дмитриевна,  была, как сказано выше, заведующей  этим хозяйством,  и свекольные поля  принадлежали её ведомству, то после домашних пыток с пристрастием (а, куда девались продукты?), юная наша разведчица-паразитка сдала всю нашу команду со всеми потрохами. Дома и в школе, как с «засвеченным» организатором  «войнушки»,  были разборки именно со мной.
 
     Экзерсисы на свекольном поле не единственный мой грех. Игра в войнушку предполагала некие пиротехнические действия. Про порох я уже ностальгировал. Поведаю о ещё одной страсти.  Каждую осень, как и каждую весну, с маниакальной устремлённостью мы с пацанами жгли вокруг военного городка, выросшую на ничейной территории многолетнюю густую и многослойную, мягкую, как перина,  немецкую траву.
    Как не поджечь такую?
  Конечно,  военный городок был, как в войну, весь в дыму.  А рядом склады с ГСМ (горюче-смазочными материалами, кто не знает), техника, боеприпасы наконец!  Конечно, каждый понедельник (такая вот педагогическая традиция была)  на общешкольной линейке выводили  меня «со-товарищи» в центр каре из детей и преподавателей и совестили.  Классная,  завуч, директор… Конечно, информировали родителей. Были разборки…  Тем не менее, игра в войнушку остается главной игрой в воспоминаниях моего детства в Германии.

     Однажды отец, дежуривший по полку, взял меня с собой и, между прочим, завёл  на просмотр какого-то фильма. Кино было не простое, а с грифом «Для служебного пользования». Батька как-то недооценил  развитость моего воображения и степень умственного развития. И переоценил 8-летний мой возраст.  Фильм показывали даже не солдатам, а какой-то группе офицеров, я не понял, - мы проскользнули в маленький зал, когда «кино»  уже шло.  Сначала диктор  долго и нудно говорил о том, как нужно себя вести при ядерном взрыве. Показывались какие-то схемы, планы. А потом показали… апокалипсис! Никогда в жизни ничего более жуткого  не видел! На экране переворачивались и тонули корабли, горели и падали самолёты,  рассыпались  в прах и пепел жилые дома и  хозяйственные постройки, испарялись в мгновение ока от чудовищной температуры животные и люди. Особенно меня поразил убегающий, горящий как факел, человек.  Для моей психики это было слишком. Дело закончилось ночными кошмарами.  Несколько ночей я орал во сне, боялся оставаться один.  И… мне разонравилось   играть в  войну.

     Как-то я наткнулся на поразившие меня размышления Даниила Гранина. Хотя были они просты и истинны. «Образ врага был главным в духовной жизни советского человека. Нас с детства учили не любви, а ненависти, не милосердию, а борьбе, не сочувствию к эксплуатируемым, а уничтожению эксплуататоров. Кругом были враги, шпионы. Агенты. Внутри страны -  вредители, враги народа, перерожденцы, оппозиция, врачи-убийцы, диссиденты, уклонисты…». И, хотя, замечательный писатель-фронтовик на порядок старше меня, наше поколение в принципе воспитывалось так же. Я, например, просто не задумывался над этой темой. Всё вышеизложенное органично было «всосано» мной с молоком матери, детством, школой и т.д.

    И ещё.
    «Милосердию надо учить, как учат чистить зубы. Учить, пока оно не войдёт в привычку. Привычка помогать несчастному, попавшему в беду, больному. Милосердие не добровольное дело, оно возложено не на организации. Оно обязанность каждого  человека. Бедного и богатого.  Нельзя пройти мимо упавшего, проехать мимо аварии, мимо плачущего ребёнка…  Милосердие не требует определять, справедливо это или нет. Справедливость удовлетворяет чувство законности. Милосердие не требует ничего, кроме сочувствия, великодушия. Это рождается чувством гуманности, сердечности…».

    Теперь я думаю, что войнушка  была частью Большой Игры в войну взрослых людей. Нас так воспитывали.  Мотивировали желание играть в эту игру. Это была часть подготовки советской программы воспитания будущего Защитника Родины.
Говорят, в благополучных и сытых странах Европы дети не играют в войну.  Мне  кажется, что дети перестанут играть в войну только тогда, когда взрослые перестанут даже  думать о ней!