Отражение

Я стою перед тобой. Стою, вглядываясь в твоё (или своё?) лицо, но никак не могу узнать его. Что-то здесь не то. Что-то не так. Чего-то не хватает. Где же оно, это «что-то»? Почему его нет? Неужели я его убила?

Нет. Нет, я не могла. Я не хотела. Я не специально. Я не серьёзно. Я не хотела убивать. Не хотела умирать.

Но его — нет. Поэтому, наверное, в последнее время меня никто не узнаёт. Я уже даже не сомневаюсь в том, что меня не узнают — слишком сильно изменилась. Пламя выжгло всё внутри меня, и теперь там осталось только пепелище. Яма, затопленная водой. Вода грязная и мутная — смотреть противно. Проходящие мимо бросают в неё мусор — всё равно уже не спасти.

Я стою перед тобой. Или ты передо мной? Там, по ту сторону стекла, всё совсем наоборот. Может, ты — это вовсе не ты? Может, ты и не я?

Я уже не знаю ответа. Когда-то я могла дать его себе — чёткий и уверенный, как линия, проведённая острозаточенным карандашом. Сейчас — нет. Сейчас — я запуталась. А ты даже не сможешь мне помочь. Потому что я убила тебя. Убила — раньше я бы не смогла написать это слово. Рука бы не поднялась.

Но я больше не могу себя обманывать. Я убила тебя — или убила себя? Ты не ответишь мне.

Помню, порой твоя болтовня меня раздражала. Особенно когда ты оказывалась права. Ты же знаешь меня — я упрямая и глупая, буду стоять на своём, даже если пойму, что говорю полный бред.

А ты не такая. Ты мудра и добра. Добра, ласкова, светла — от тебя всегда исходит такое золотисто-белое сияние. И ты всегда поможешь мне. Всегда, даже если я буду унижать тебя, даже если буду срывать на тебе свою злость, даже если буду смеяться над тобой. Это твой минус. Твоя беда. Ты всегда позволяешь вытирать об себя ноги. Всегда — и никогда не можешь отомстить. Никогда не можешь дать сдачи.

А я могу. О, я ещё как могу. Я смогу — и тебе это не понравится. Ты будешь долго отчитывать меня, читать нотации — скучно-то как, а. Будешь удивляться, как я могла так поступить. Как вообще можно так поступать с людьми. А я улыбнусь. Нет — оскалюсь. Хищно, как волчонок. Ты же меня знаешь. Я — волчица. Я зарычу и перегрызу глотку.

Но сейчас ты молчишь. Не издаёшь ни звука. Я не верю в это. Я трясу тебя за плечи, разбив проклятое зеркало — наконец-то я могу тебя потрогать. Прикоснуться к тебе — точнее, к себе. Я падаю перед тобой на колени, сжимая своими грязными пальцами твои безупречно чистые руки, и кричу тебе в лицо, чтобы ты ожила. Поднялась. Очнулась. Но ты не можешь очнуться. Ты мертва. Я убила тебя. Я. И тут уже ничего не поделаешь. Я убила тебя. Тебя — и себя.

Я плачу. Да, я умею. Представляешь? Я реву, рыдаю, склонившись над тобой и с трудом веря в происходящее. Нет, ты не можешь умереть! Я знаю, ты всё ещё где-то там. Ты всё ещё где-то там, где-то в этом чёрном сердце, на глубине моей обугленной души — единственный свет, единственный источник жизни. Хрупкий цветок, который я сорвала и бросила. Зачем?

Я плачу. Тонны туши стекают с моих ресниц, чернильными реками катятся по щекам и по подбородку, падают на воротник чёрной кожаной куртки. Ты бы никогда такое не надела. Ты всегда в простом белом платье — лёгком, как летнее утро над туманными холмами.

Это я виновата. Я. Ты же меня знаешь. Я всегда виновата, хотя никогда не признавала этого. Сейчас — признаю.

Оживи, ну пожалуйста! Ты не можешь умереть! Ведь я тоже умру. Умру, представляешь? Что же я буду делать без тебя? Как же я буду жить… мёртвой? Как жить дальше? Без тебя? Как смотреть в зеркало, когда отражения… нет? К кому обратиться за помощью, когда не найти выход? Не найти…

Но ты не оживаешь. Конечно же нет. Чего ещё я хотела? Это не сказка. Ты не оживёшь. Не воскреснешь из мёртвых. Не восстанешь из пепла. Ты мертва. Как и я.

Прости.