Груманланы. Глава 3. Бабий век

Груманланы. Глава 3. Бабий век

Петром был начат Бабий век,
Убит наследник, стонет царство,
Страна юродивых,калек,
И пугачёвского бунтарства.
Картавил вырванный язык,
И кости дыбились от боли,
И уходил в леса мужик
В своей землице обездолен.
Жестока бабская печать –
Карает страшно, без размера,
Незнатных любит возвышать
И в родовитости, и вере.
Ценя в покорности раба,
Ревнивцев веры принижала,
А у Руси – всё та ж судьба, -
Как у Ивана – без начала.
А. С.
   Жили в последнее время мезенские старообрядцы в предчувствии какой-то беды. Хотя, беду над собой они чуяли всегда, но и вести о новом дворцовом перевороте доходят в их глубинки не сразу. Вот и теперь к ним пришло, что престол Российский заняла дочь Ирода-Петра. А далеко ли яблочку от яблоньки? Но чувство постоянной беды закалило их души, сделало замкнутыми, неразговорчивыми, а очередное испытание они считали благом, как проверка  твёрдости веры и духа. Так и жили они здесь со времён гонительницы Софьи. Это она издала свои инквизиторские Двенадцать  пунктов против старообрядцев – хоть вовсе не живи на свете. Пётр – разумнее был, он обложил их двойной данью, как басурманов каких, но всё же на благо Отечеству! А нет среди старообрядцев кто Отечество своё не любил! С Софьи и начался этот страшный бабий век. Нет, что ни говори, а женщина во власти – это беда. Вот и теперь все ожидали смутные послепетровские времена.
   Пётр был истинным Демоном* своей аристократии. Он до того её унизил и разорил, что целый XVIII век на Российский престол не взошёл ни один истинный Монарх мужского пола. Всех извёл Демон. И всех уцелевших – долгоруковых, голициных, головкиных и прочих остерманов теперь вполне устраивало Бабье царство. Всем захотелось побыть просто фаворитами у юбки, или под ней, но не таскать на себе корабли сквозь лесную гать, или не отвечать за некачественные пушки. Бабам то откуда знать проблемы воинства мужицкого да казнокрадства? Вот и сыграла свою шутку в истории "Прагматическая санкция", придуманная ещё бездетным императором Священной Римской империи Карлом VI, и перенятая и усовершенствованная Петром.
   Были заговоры, сговоры о разных кондициях. Боялись-таки дать им самодержавную власть те, кто породовитей. А те, кто подальше – мечтали о Самодержавии. Даже Анна Иоанновна в начале восшествия на престол чуть не оказалась в заговоре против самой себя! Верховники-заговорщики внушили ей, мол, народ хочет, чтобы правила она по их законам, но дворянство возмутилось, и убедило её в обратном! Ведь Верховники начнут беспредел чинить. И пошли они на последний бой за свою царицу Самодержавную, и убедили-таки, что верховники её обманули, и у всего народа не спрашивали, а народ весь Самодержавной власти хочет. И разрывая подписанные в Митаве пункты, Анна с укоризной говорила Долгорукову:
- Так ты обманул меня, Князь Василий Лукич… 
   Шёл 1743 год от Рождества Христова.
   Мутило Лизку от шаткости её трона. И, хотя была она дочерью самого  Петра Первого, наследие его раздирали вдоль и поперёк балами, да маскарадами, что даже и корабли новые было строить не на что. И угораздило же ей бабой родиться, хотя, и такой красивой, толковой – но бабой! Со времён княгини Ольги не правили ещё женщины на Руси. А тут от самого Петра началось – Катька, Анна, Лизавета. Мужики все какие-то малохольные. А бабий век непрост. Вот и мерещились ей всюду заговоры. А то как же – поди, разбери – кто больше прав на престол имеет? Эти ли проклятые Брауншвейгцы со своим Иоанном Антоновичем. Мало того, что отец мой погубил наследника престола, но и Анна не оставила детей. А эти все – седьмая вода на киселе – немцы, каковых любил мой папенька.
   Это с проклятой Анны началась боязнь заговоров. Та ссылала, пытала, казнила нещадно! Долгоруковых, волынских. Север, Сибирь, Камчатка наполнились безыменными ссыльными, которым под пытками внушались вымышленные имена. Отсюда и пошло: «Я, Иван, родства не помню». Так отродя внушала нам власть любовь к себе. И от чего каждый раз шла за спасеньем к суровому русскому изгнаннику в Сибирь, на Север. Для врагов Руси – это непреодолимая твердь. Сгинут проходимцы, а Русь раскольников останется. Люди пыточной закалки землю свою не предают. Это всё, что у них осталось.
   Сколько сил и терпения ей, Елизавете понадобилось, чтобы устранить этот бабий бунт, трясущих своими отпрысками, недостойными занять престол моего отца! О, как ловко она обвела пальцем, усыпив бдительность этой немки Анны Леопольдовны, наследник которой имеет более прав на сей престол!
Сидя у зеркала, Елизавета рассматривала какие-то безделушки, подаренные ей голландцами.
- Лёшенька, отрада моя, поговори со мной
- Сударыня, я весь у ваших ног!
- Вспомни, как ты прекрасно пел в капелле
- Это была молодость, радость моя!
- Ах, какое было прекрасное беззаботное время! А теперь – всё бремя ответственности за страну лежит на мне, на бабе.
- Вокруг тебя, моя радость, есть достаточно здравых умов и твёрдых рук.
- Да, всё так, всё так. Но я бездетна, а государству нужны достойные наследники. Брауншвейгское семейство, как бельмо теперь в моём глазу. Не простят мне бабы моего переворота. Ох, не простят! Слава Богу, что отец мой издал указ, согласно которому сам император вправе назначать своего наследника. Как ты считаешь, хорошей ли парой будут принцесса Анхальт Цербсткая и сын моей сестры Карл Петер Ульрих? В начале будущего года мы ждём немецкую невесту, дай Бог, всё образуется!
- Это будет более, чем удачная для вас пара будущих монархов
- А что делать с этими Брауншвейгцами?
-  Пусть остаются в ссылке
- Нет, в Риге им оставаться нельзя. Хотя они и сидят в крепости начинённой порохом. Неспокойно мне как-то
- Переведи их на север
- О, проклятый год! Сколько он мне морочит голову, ещё эти Лопухины, заговор, против кого? Против меня! Спасти хотели, и царя своего посадить!
- Прошу тебя, успокойся
- Но я же добрая! Начальный приговор им мой гласил: вырвать языки, и  колесовать! Но потом я смягчилась великодушно, и повелела: бить кнутом, вырвать языки и сослать в Сибирь! – обернувшись к Разумовскому, она прижала расписной веер к губами, и улыбнулась своими чистыми глазами, - а этих со своим царевичем я сошлю на Север к старообрядцам!
   Баба во власти может делать всё! Хоть возвысить певчего и спать с ним. Ведь спала же Маргарита Наваррская со своим лютнистом!
   В дверь постучали, и на разрешение войти, появился камердинер
- Ваше величество, - доложил он, к вам его святейшество Архиепископ Амвросий изволили пожаловать
- Впусти его. Дела церковные – важная обязанность Государя
- Ваше Величество, - склонился в почтении вошедший
- Да, я звала вас. Нам нужно побеседовать. Знаю, знаю, что вас беспокоит более всего. Вы премного постарались для развития церкви и открытия новых епархий. У Синода отбирается часть власти, и, совершенно естественно, что он противится этому
- Ваше Величество, но это же вы, изменив решение Синода, присвоили Санкт-Петербургской и Московской епархии более низкую степень
- Вот мы и высказались. Поговорим о другом.  Помню твои слова, Амвросий, произнесённые с кафедры, что я «Преславная победительница избавила Россию от врагов внутренних и сокровенных» Хвалю тебя за это. Не скрою.
- И по сей день я убеждён в этом, государыня. И Святитель Дмитрий, с коим я недавно встречался подтверждает свои слова о конце прежней эпохи.
- Экие вы патриоты! Смотрю на вас, не налюбуюсь. Небось, о восстановлении Патриаршества думы вынашиваете?
- Всё в руках божиих, - и он воздел глаза долу
- Но я не об этом. Раскольное учение во множестве появилось в Петербурге. Оно проникает сюда вместе с торговцами из Поморья. Находя отклик и приют у местных раскольников, которые скрывают свои взгляды, дабы не платить за это пошлину. Участились случаи совращения православных в раскол. Считаю, что необходимо снарядить экспедицию в их гнездо – на Мезень, Печору и Двину не позднее декабря сего года.
   А в мыслях Елизаветы было другое: следом туда приедет Брауншвейгское семейство – пусть ужаснутся увиденному, что их ожидает в случае неповиновения. А к приезду Фике в городе поуменьшится раскольников.
   Морозным утром 7-го декабря 1743 года карательная экспедиция в составе премьер-майора архангельского гарнизона Петра Ильищева, прапорщика Родиона Бородина, 55 человек солдат, священника Холмогорского собора Козьмы Шабунина и доносчика Артемия Ванюкова добралась до речки Пижмы, что является притоком Печоры. Шли обозами. Солдаты подплясывали от мороза и предстоящей экзекуции.  Но им то что? Их дело – приказ, иначе тут же батоги, шпицрутены, а то и виселица. Расстрелов ещё не было. Порох дорогой. Да и что за старообрядцы? Псы эдакие, живут в своих скитах, своим песьим богам молются, только православных смущают. Так было велено: их, собак не жалеть. Не захотят миром отречься – брать силой, а то и сжечь.
   Речка была во льду, дорога покрыта свежим настом. Вдали показались дымы чёрных изб. Шли открыто, как представители власти. Поэтому и заметили их издалека: длинная вереница вооружённых людей, а сними и поп с большим крестом. Опять гонители идут – сполошился скит в несколько изб. Заколотили в колокол, закричали бабы, заплакали дети – всё пришло в движение. Пришла беда. А на Руси так. Беда сама не уходит. Закрылись все в молельном доме на втором этаже, лесенку убрали, и только люк вниз оставили – для переговоров.
И слышно только как они стали молиться все разом в голос истошно. К смерти готовятся. За иконами уже натыкано соломы.
- Кому страшно? – кричит старец, - идите к ним, я никого не держу. Что с вами будет – знаете – позор и вечное проклятие. Разденут и колесуют, а девок девственности, ироды лишат
- Нешто? Лучше сгореть, чем позор такой нести…
   Но премьер-майор Ильищев итак имел секретную инструкцию архангелогородской губернской канцелярии: «всех раскольников, сколько и где найдётся, положа им на ноги колотки… отправлять…камвойными… в губернскую канцелярию», а скиты и часовни сжечь. И хотя, на бумаге не было написано, что народ не убивать, но и то, что спасать – тоже не было слова. Майор церемониться не стал. Зачитал требование власти выйти по-хорошему и стал ждать:
- Даю вам времени на размышление пока тлеет моя сигарета.
   Из серебряного портсигара он достал сигарету, и прикурил от факела рядом стоящего солдата.
- А факелы то зачем зажгли? Эти огня всё равно не боятся. Гляди, сейчас и так себя подожгут
   Священник достал из кармана золотые часы резной работы, и тоже засёк время, щёлкнув откидной крышкой.
   Время прошло, и получив вновь отрицательный ответ, майор приказал рушить дом. Застучали по брёвнам топоры. Поднялись женские крики, и в ответ на это все увидели, что сверху пошёл дым. Сначала он заволок всю внутренность пространства, люди закашляли, крики перемешались с молитвами и воплями малышей. Скоро пламя пробило крышу и окна, и были видны мятущиеся в пламени люди. Кто-то из солдат отвернулся
- Смотреть! – Приказал Ильищев,  - солдат не должен брезговать смертью! Тем более раскольника.
   Дом и люди сгорели. В акт было занесено свидетельство: сожгли себя сами. Пошли по избам собирать имущество и скарб. В пользу государства, правда, мало, что попало.
   Так было и в других скитах – на реке Колве, Мезени. Многих ловили, многие бежали. И судьба их безвестна. А в 1941 году встали перед Москвой незнамые люди с Сибири, отразив собой новое нашествие двунадесяти-языких полчищ.
    А там, в Мезени ждала Федьку Веригина его судьбинушка Агафья. Ждала, да Бога молила, чтоб вернулся и свадебку справили. Да не вернулся он, ни в осень, ни на Николу зимнего. Видать забрало их там  чудище грумантское. Чего же тогда жить? Как не идя на свидание с ним к самому Богу? А Бог всех  терпеливцев примет. Чем больше терпишь – тем больше ждёт
- Молись, Агафья, говорили ей скитцы, скоро всё пройдёт
   Вот и прошло. Вот и до Мезени дошёл слух, что идут солдаты с архидиаконом веру русску разорять. А что у старообрядцев и осталось то? Земля, жизнь – это всё забрать можно, а веру нельзя. С лёгкостью утраченного бытия Агафья вошла в свой последний скит. Много их там набилось – баб, мужиков, деток, старцев. Молились ко Господу. Вряд ли он их не услышал. Закуривал майор, щёлкали часы дьякона, мутило солдат, сладко спала императрица, сидел на порохе Иоанн, а принцесса Фике собиралась в дальний путь – в неизведанную и загадочную Московию с её вечными снегами и смутьянами.
   Ничего кроме страданий не принесли народу реформы Никона, ещё и потому, что  со времён Петра до Революции не было у церкви Патриарха. И уж только потом признали за старообрядцами их правоту. Да они и сами её знали…

…………………………………………………………………………………………………………………………..
*Демон Аристократии. Понятие это не имеет никакого отношения к популярной или религиозной демонологии. Подробнее это понятие я рассмотрел в книге «История как волна» в главе Аристократия и плебс: *Понятие Демон я трактую в платоновском смысле. Для Платона Демон – это личность, аура которой и после смерти оказывает влияние на сознание людей своим духовным наследием. Даймо;ний (также даймон, от греч. ;;;;;;;;; — «божественное») в философии Сократа — это философское понятие, известное, прежде всего, по письменному наследию учеников Сократа, Платона и Ксенофонта и означающее внутренний голос, который в решающий момент предостерегает и таким образом удерживает от предприятия, в котором сокрыта опасность для телесного или морального благополучия…
   Демон – это внутренняя сила, держащая общество в здоровом или не здоровом повиновении.  Тоже и в природе: первым признаком отсутствия матки в улье является потеря интереса семьи к сбору пыльцы. Когда в улье отсутствует королева, пчелам с каждым днем нужно все меньше корма для расплода, соответственно, они пользуются старыми запасами и новую пыльцу практически не несут. И вскоре погибают.