Никольская ярмарка

1
Ночь на Николу зимнего случилась холодной да вьюжной. Ещё под вечер, снег из низких туч повалил тяжёлыми хлопьями, а как сгустились сумерки, ветер по покосам да нивам завыл со страшной силой, подымая к небу огромные глыбы снега, укрывая все вокруг сплошной непроглядной серой пеленой.
Туго пришлось купцам, пустившимся в эту ночь в село Сайгатка, где под утро открывалась Никольская Ярмарка, - главный зимний торг окрестных волостей. Дорогу заметало, кони выбивались из сил, а продрогший Камский брег, где мостилась Сайгатка с озябшими избенками, запорошенными главками храма да теплым огоньком постоялого двора оставался ещё далеко…
Если не считать Ольховки да Соколицы, исстари застывшими у Камы за лесистой горой, на десятки верст от Сайгатки не было в этом крае ни души... И только на высоком холме, известном в народе как «Катин мыс», у самой опушки леса, вдали от торговых путей, в этот вечер тускло мерцал одинокий живой огонек....
Избу эту, срубленную из толстых кондовых бревен занимал в ту пору Захар Кузьмич, румяный седовласый старик с весёлыми глазами, служивший в нашей волости в те годы лесником.
Все его хозяйство, коим довелось обзавестись за многие годы службы, составляла одна тощая корова Зорька, лошадь Марфа и эта одинокая изба. Только главным своим богатством Захар Кузьмич считал не это, а маленького внука Ванюшу, коему по осени пошел десятый год. Мальчику тоже пришлось не сладко ...Мать его погибла в родах, отца забрали на Японскую войну, отправили с эшелоном в Маньчжурию и уже который год не было от него ни известий ни письма. Так Ванюша у деда и остался.
За окном совсем стемнело, поднялась метель, ветер завывал и плакал в печной трубе, вздымая огромные груды снега, а когда настал черёд показаться в небе златорогому месяцу, так и вовсе разыгралась настоящая пурга. 
В избе у Захара, меж тем, в эту пору было великолепно. Весело трещала печка, пахло дымом и маковыми баранками, испеченными самим хозяином ещё сутра, а также парой толстых сальных свечей, тихо таявших под ласками огня, разливая по комнате мягкий янтарный свет. 
Захар, возился у печного устья, весело гремя ухватами и старыми горшками, мирно ютившимся на шестке, что-то напевал, а порой негромко крякал. Наконец, вполне довольный собой, он достал из печи большой прокопченный чугунок, схватил деревянную ложку, попробовал кипящее там варево, и, в тот же миг скривился, звонко плюнул на; пол и как давай браниться почём свет стоит!
«Вот ведь нечисть, - досадовал он, - экий чёрт сманил меня  готовить щи по рецепту бабки Маланьи! Целый вечер провозился и  всё зря. Так ведь и голодными останемся недолго… Ну да ничего, где наша не пропадала! Завтра встану пораньше, помолюсь на образа и сварю к обеду самых вкусных щей на всём селе!».
Услышав это, Ванька, сидевший у окна с баклашкой и ножом, резко вздрогнул, едва не порезал палец, и уставился на деда во все глаза. «Деда, а деда, а как же Никольская ярмарка, мы же собирались ехать, а ты опять надумал кашеварить, так ведь и заезжие гости уже разбегутся… Вот  приедем мы на торг а там уже ни души!». «Полно вну;чек! Всё успеем, вот сварю похлёбку и можно на ярмарку, да погляди какой буран,  какие ветра разгулялись в ночи, а быть ли завтра ей? Купцы в такую погоду, не то что в путь, нос не покажут из дома, а те, что уже в дороге, набьются по почтовым станциям да  постоялым дворам, и сидят себе у пузатого самовара да чай горячий пьют большими чашками, одну за другой одну за другой!».

«Деда смотри» - крикнул Ваня, тыча пальцем в морозное окно. Захар посмотрел,  набрал было воздух, для ответа внуку, да так и замер с открытым ртом. Теперь, он видел всё сам. У самого подножьях холма под названием «Катин мыс» где на опушке ютилась их изба, по старой дороге, идущей в лес, из тёмной чащи ехал богатый  расписной возок. Кони утопали в снегу, едва держались под порывами ветра, но возница всё равно охаживал их кнутом, заставляя пуститься по сугробам в резвую рысь.
«Вот чудной человек, - усмехнулся Захар, - чего он так старается, разве не видит, что тройке по глубокому снегу быстрей идти нельзя. Надо выбираться на широкую дорогу»… И тут он замер на полуслове, понял,  что творилось внизу.
Сразу за тройкой из чащи показалась целая свора тёмных фигур, они почти догоняли экипаж… Возница встал в полный рост в санях, и давай отбиваться от них кнутом, но тут случилось страшное. Кони захрапели,  рванулись вперёд и побежали сломя голову, а возница не удержался, вскрикнул от неожиданности, и полетел вверх тормашками в сугроб. Стая протяжно завыла, самые сильные волки бросились в погоню за убегающей тройкой, а все остальные кинулись на незадачливого господина, прочно застрявшего в снегу. «Ваня – хватай берданку, - крикнул дед, - кем бы ни был этот господин, надо выручать, а то задерут».
Мальчик и не помнил, как он накинул шубу, как схватил ружьё и бросился вниз за дедом, к подножью холма, где возился и метался целый клубок серых тел. Грянул выстрел, затем второй, и два матёрых зверя пали замертво. Остальные отбежали от возницы, схоронились за ближними соснами, но совсем уходить не спешили, ибо никому не хотелось отдавать добычу, загнанную с таким трудом. 
Возница не двигался… шуба и штаны, и даже рукавицы были разорваны в нескольких местах, из ран сочилось кровь… Незнакомый господин поначалу хрипел, а потом и вовсе потерял сознание, широко раскинув руки да закатив большие синие глаза куда-то на тёмный небосвод.  «Давай его на сани,  - крикнул дед, -а я позабочусь о стае волков… Только пойдём в гору, они нападут». С этими словами он достал из-за пазухи динамитную шашку, поджёг и кинул в ближний лес. Грянул взрыв, взыграло пламя, а волки бросились кто куда. «Вот теперь пойдём,- сказал Захар, беря у внука повод саней, - а ты смотри, держи берданку наготове, а то, не приведи Господь, кому из них ещё захочется огня». С этими словами он уныло побрёл на гору, к свой избе, а волки больше так и не появились.
Ночного гостя уложили на лавку, Захар перебинтовал и обработал ему раны, как умел, да подивился внешности незнакомца. «Экий он   чудной». А дивиться, и впрямь, было чему. Гость был одет в какой-то нелепый самотканый кафтан, подпоясанный рябым кушаком, остроносую шапку-валёнку, кои не носили ни в Сайгатке, ни в окрестных городах, но главное глаза… Большие и синие….Таких Захар, за свою жизнь не видел ни у кого. «Ванька, я же тебя просил! Смени гостю порты на одни из моих, вон они у него по колено сырые». «Что ты дедушка, я сразу сменил, посмотри ка лучше, его штаны на верёвке болтаются, а эти я взял у тебя». «И впрямь…Чу;дное дело, - изумился Захар, странный он какой-то  наш гость, но да ладно, утро вечера мудренее, завтра поедешь один в Сайгатку, зайдёшь там к фельдшеру Сергею Ильичу, попросишь к нам заехать, а сам пройдись по ярмарке да поспрашивай купцов об этом господине, может кто и знает  его». На том и сговорились
Засыпая, Ванька постарался подальше забиться на платья и несколько раз подымался на постели, дабы перекреститься на тёмные образа. Что-то пугало его в незваном госте, коий теперь ворочался, стонал и метался в бессвязном бреду, лёжа на широкой лавке. Когда погасили свет, мальчику и вовсе показалось, что руки и лицо незнакомого господина отливают тусклой, едва заметной синевой. «Да кто он такой, - подумал Ванька, - и человек ли вообще»? Мысли возникали одна за другой, не давая, впрочем, ни какого ответа, а после и вовсе спутались: мальчика объял глубокий тревожный морфей.
2
Утро, как и обещал накануне дед, в избе случилось ранним. Ещё до рассвета хозяин загремел ухватами у печи. Снова загорелись сальные свечи, снова запахло стряпнёй, а за печкой горько и досадно заохал Фрол, живший в их избёнке старый домовой, коего опять разбудили спозаранку не дав доглядеть и первого сна.
Ванька прочитал молитву, позавтракал, да поглядел на промёрзшее окно. Пурга уже улеглась, небо украсили звёзды, а от вчерашней схватки, что разыгралась у подножья Катиного Мыса, теперь не осталось вовсе ни следа. Всюду простирались глубокие сугробы, игравшие на все лады в свете задремавшего месяца, ясной золочёной мукой.
Вчерашний гость, ещё лежал беспамятстве и лишь иногда, с его посеревших уст слетал не то хрип,  не то протяжный стон.
Едва рассвело, Ванька снарядил кошовку и помчался под звон веселого колокольчика на Никольскую ярмарку, предварительно заглянув в избу к Сергею Ильичу и упросив старого фельдшера приехать к полудню в их дом.
Ярмарка, меж тем, шумела и толкалась, играла на гуслях да баяне, зазывала «почтенных господ» и ударяла по рукам, сговорившись о цене. Вся базарная площадь и подступавшая к ней улица были заполнены людьми. Кого здесь только не было! И румяные купцы в медвежьих шубах, и торговцы сбитнем с пузатыми пыхтящими чайниками да связкой промёрзших калачей, и ямщики стоявшие у дверей трактира, и крестьяне в своих потёртых овечьих тулупах, долго выбиравшие товар и готовые спорить о любой, даже самой низкой цене.
У прилавков близ Никольского храма, Ванька увидел двух молодых офицеров в богатой одёже, покупавших деревянные ложки и резной узорный ларец. «Как они тут очутились, в нашей-то глуши?  - подумал мальчик, - а впрочем, Бог их разберёт». И тут же, привязав кобылу у чьего-то двора, он пустился к съестным рядам на  Никольский торг.
Вдоволь набродившись по ярмарке, Ванька купил себе стаканчик сбитня, холодный заиндевевший калач, о который едва не сломал с непривычки зубы, и леденец – петушок на палочке, коий тут же спрятал в карман. После этого ещё потолкался на торгу, погутарил с купцами, прибывшими с дальних земель, но ни кто из них не знал гостевавшего у Ваньки господина в остроносой шапке и самотканом кафтане, подпоясанном рябым кушаком.
Наконец, совсем умаявшись, Ванька отвязал кобылу Марфу и направил свою кошовку домой, на Катин мыс, прочь от шумного села.
Ближе к обеду к дому Захара подъехал сельский фельдшер, он осмотрел необычного больного, выдал пузырёк с какой-то мазью и два пакетика с пряным порошком. Из этого порошка надлежало готовить отвар и давать больному трижды в день, когда он придёт в себя. После этого Сергей Ильич взял полагавшуюся по такому случаю плату, вежливо отказался от Захаровых щей с домашней стряпней и уехал домой, в Сайгатку. Но ни вечером, ни утром, ни в обед, ни даже к вечеру следующего дня, больной так и не очнулся, продолжая лежать на лавке в глубоком тяжёлом бреду.
На вторую ночь от Никольской Ярмарки в доме Захара снова было не до морфея: хозяин плотничал, а Ванька возился в чулане, доставая оттуда старые вещи, кои надлежало разобрать до прихода светлого праздника Христова Рождества. Когда деревянные ходики, привезенные дедом в юные годы с военной службы в Омске, пробили двенадцать, во дворе залаяли собаки, за печкой завозился Фрол, а в калитку дома кто-то постучал, призывая хозяев выйти во двор.
«Да кто там на ночь глядя !!? – удивился Захар, накидывая шубу, снимая со стены берданку, и одновременно, надевая валенки, чтобы встретить внизу гостей. За калиткой стаяли богатые расписные сани, запряжённые тройкой лошадей и двое мужичков, одетых в купечьи шубы, раскрасневшиеся  от мороза и совсем продрогшие на холодном ветру.
 «Здравствуй хозяин, начал старший – ездили мы по торговым делам  из родного Соликамска в Сарапул, а как настал черед возвращаться назад, попали в такой буран, что света Божьего вовсе не видать, сбились с дороги и целых два дня и две ночи блуждали по каким-то окольным тропам, пока наконец не добра;лись сюда.  Сделай милость, старче, позволь остаться на ночь на постой в твоей избе, а то уж больно намёрзлись, да и гляди, опять, пурга  начинается, тяжко в такую по;ру в тайге».
«Ну что ж,  заходите,  - улыбнулся Захар, - места для хороших людей не жалко. У нас как раз гостит ваш брат купец, только вот он без сознания, может вы узнаете его, кто он и откуда прибыл в наши края», и рассказал им как дело было.
Зашли торговые гости в избу, поглядели на незнакомца, лежащего на широкой лавке, и старший из них улыбнулся в усы. «А скажите как хозяева, не случалось ли у вас по приезду этого господина чего-нибудь странного»? «Нет, - ответил Захар, - путник как путник, вот только одет совсем уж чу;дно, и в себя прийти ни как не может, хотя уже бы пора».
«Как же не случалось, дедушка, – молвил Ванька, у него по ночам  будто кожа отливает синевой, а глаза такие голубые, только диву даёшься, точно небо в июле месяце, когда разгорелось тёплое лето, но ещё не случились зной да жара». «Ну ка не придумывай! – гаркнул дед, -самый обычный купчик, ничего чудно;го. А свеченье это – тебе в потёмках поблазилось».
Соликамские купцы, тем временем, осмотрели незнакомца, ощупали, дотронулись до его порт, одна из штанин которых опять оказалось сырой. «А скажите как хозяева,  что он у вас в штанах сырых лежит, надо бы сменить его  одёжу». «Уж передавали мы -  ответил Захар, добрый десяток раз его передавали в сухое, да только бестолку всё. Только оденешь свежие порты, как одна из штанин, непременно отсыреет, а снимешь с него штаны – так порты опять сухие».
Тут заезжие купцы расхохотались, долго не могли уняться, и до того досмеялись, что младший из них заикал. Пришлось Ванюше сбегать в сени да  принесть ему целый ковш холодной воды.
Старший купец почесал подбородок, затерявшийся где-то в большой окладистой бороде, громко крякнул и продолжил свой рассказ. «Того, кто лежит у вас на лавке и человеком в пору назвавать нельзя. Да, он действительно купец, и верно сбирался на Никольскую ярмарку  продать свои товары и купить здесь поделки местных мастеров. Вот только живёт он не в избе на деревне, и не в городе в каменном доме, а другом потаённом мире, вход в который лежит сквозь холодные озёра, где и летом и зимой вода студёная, но даже по суровому морозу не встаёт на них льда. 
Человеку в мир их путь закрыт, а они приходят на землю ближе к Рождеству, когда по сёлам и градам шумят веселые ярмарки. Туда везут они свои шелка на продажу, от того их шиликунами и прозвали, а назад возвращаются гружёные деревянными ложками, ларцами, сундуками, мукой да зерном. Эх, жаль у вашего гостя волки коней с кошовкой загнали! Мы бы купили весь его товар, таких шелков ни в Сарапуле, ни в Кунгуре, ни даже в самом Петербурге не сыскать!».
«Да .., - протянул Захар, - мы то о таких и слыхом не слыхивали, и даже мой дед, деревенский знахарь, знавший всю окрестную нежить наперечёт никогда не сказывал мне про озёрных людей.
«Это-то немудрено, - улыбнулся один из купцов, шиликуны обитают далеко на севере, в наших родных местах. Там озёр студёных вдоволь, вот они сквозь них с шелками на ярмарки и едут. А как ваш гость добрался сюда, -  ума не приложу. Верно, прознал о Никольской ярмарке, надумал счастье попытать, а тут такая беда.
Тут большая капля со свечи, кою держал Захар, упала шиликуну на шею, тот поёжился, дёрнулся и зашептал неразборчиво что-то в глубоком бреду. 
 «А с ним то что делать, - спросил Захар, - раны мы ему забинтовали, но как привесть  в себя – ума не приложу». «Это старче, простое дело, - улыбнулся один из купцов. «Скажи, есть ли в вашем крае такое озеро, где вода всегда студёная, но и в мороз оно стоит безо льда?». Захар подумал, почесал затылок и уже  хотел что-то ответить, да Ванька его опередил: «Есть такой пруд, на реке Кичкиняха, вся река уже замёрзла а он нет!». «Вот и хорошо,  - ответил купец,  - наберите в том пруду воды и вливайте ему по кружке в день. Шиликуны плоть от плоти студёная вода, она ему всю силу и   вернёт
Ванька засуетился схватил полушубок, валенки, и уже хотел идти седлать кобылу Марфу, да дед его удержал. «Полно внучек, куда ты собрался на ночь глядя. Марфа наша уже спит, да и ехать теперь опасно, помнишь от кого мы этого шиликуна спасли? Помнишь? Ну то-то! А если стая опять нападёт, что тогда? Одной берданкой не спасёшься, да и путь не ближний. Обождём до утра, а там поедем вместе. На том и сговорились.

3
Утро случилось морозным и ранним. Только-только у подножья Катиного мыса зажмурились первые огоньки Сайгатки, а над дальним лесом небо едва подёрнулось лёгким  румянцем, как заезжие купцы уже засобирались в путь. Они поехали своей дорогой а Захар и Ванька – своей : на холодное озеро, набрать для чудесного гостя студёной воды.  Так, в трудах и заботах минул ещё один погожий зимний день.
Долго ли коротко, над Сайгаткой снова стемнело, снова в свои права вступила морозная ночь. В этот вечер  дед и внук пошли к морфею очень рано. Ванька забрался на палатьи, завернулся в своё лоскутное одеяло и быстро задремал. Было часа три от полуночи, когда он проснулся и понял: в родной избе творится что-то не то.

По всем углам избы, за печкой и даже в подполье, тихо-тихо звенели колокольчики, точно верстах в пяти по свежему снегу лёгкой поступью проезжал на санях ни то один, ни то и целый полк румяных ямщиков на своих почтовых тройках.
 «Фрол! Опять озорничаешь, - шикнул Ванька на домового- ух наступит утро Я тебе задам!». В ответ из за печки раздался такой тяжёлый и горький вздох, что мальчик понял : зря он думал на Фрола, это точно не он.
Ванька попытался уснуть, но с морфеем в эту ночь совсем не задалось. Вначале звенели колокольчики, потом весь сон куда-то пропал, а под утро, когда наконец удалось задремать, близились ему такие небылицы, что мальчик часто просыпался и беспрерывно ворочался во сне.
  В довершенье ко всему, по поздним звёздам, когда заря ещё не думала зачинаться, его разбудил встревоженный дед. «Вставай Ванюша, вставай, гляди какое чудо! Сколько лет живу на белом свете, а такого не видал… Да не мешкай ты в своей постели, беги скорее к окну». И Ванька побежал. Мутное стекло совсем промёрзло, сверху до низу его покрывали затейливые морозные узоры и только в правом верхнем углу оставалось прозрачная лунка, в которую с неба глядели звёзды. К ней Ванюша и приник.
То, что увидел мальчик,  поразило его до глубины души. В старом саду, где всё лето были грядки, росли рябина с черёмухой и две раскидистые яблони, на всех деревьях, за одну только ночь раскрылись почки, появились клейкие листья да расцвели цветы. «Такого не бывает, - промолвил мальчик, ведь сейчас середина декабря. Что-то здесь не чисто». «А это мы сейчас у гостя нашего спросим, - усмехнулся дед,  погляди ка на него, похоже он очнулся».
И точно! шиликун, лежавший столько дней в бреду на лавке вдруг пошевелился, повёл немного носом, громко чихнул и, впервые за много дней открыл глаза. Тут же попытался встать, но всё оказалось тщетно, он захрипел, застонал и опять упал на прежнее место, потирая ушибленное плечо.
«Где я, что произошло?» - выдавил он из себя. Ванька и Захар стали наперебой рассказывать ему как было дело, как спасли они его от волков, как приезжал из Сайгатки сельский фельдшер и как заезжие купцы научили их съездить за студёной озёрной водой. 
Гость их слушал, слушал,  а потом давай рассыпаться в благодарностях, но вдруг, резко замолчал. Уставился было в низкий потолок и тут же спросил: «Скажите, Вам известно кто я такой?».
«Какого ты племени-роду, нам рассказали купцы, - ответил Захар, - а вот как звать тебя и величать я ума не приложу». Тут шиликун схватился за голову: «Господи, что я натворил, ведь нам нельзя показывать людям свою настоящую суть». Он снова уставился в потолок и долго лежал без движений. Захар уж испугался не случилось ли чего. Однако, в тот же миг, гость перевернулся на левый бок, набрал побольше воздуха и заговорил.
 «Зовут меня Фёдор Николаевич, и вы правы, я из водного народа, коего на севере Прикамья шиликунами зовут. Двери в наш мир закрыты от людей, а лежат они сквозь глубокие озёра, где вода студёная стоит весь год, но никогда не бывает льда.
Начиная с Катерины Санницы и до самого Крещенья, двери эти для нас открыты, мы приходим в мир людей, гуляем по деревням и градам, а когда приходит время, возвращаемся назад, до следующего года, пока над Прикамьем снова не завьюжит зима. Я, как вы видите купец, вожу шелка из нашего мира, а на ваших базарах скупаю всякие безделицы: деревянные ложки, сундуки, ларцы резные, керосин и свечи, муку да сахар, - всё, чем богата ваша земля.
Торговал я в Вильгорте и Пянтеге, бывал в Соликамске и Чердыни, а порой, гонясь за дешевой пушниной, ездил в далёкий Акчим…Но в этот год, услышал про Никольскую ярмарку, хотел быть первым из сродников, кто прибудет с товаром сюда, дабы сорвать большой куш. Да просчитался и вышла беда. И покуда не поправлюсь, не могу вернуться в свой мир».

С той поры прошло три дня. Гость оказался неприхотлив, благодарно принимал пустые щи да постную кашу, вырезал для хозяина ложки блюдца из чурбанов, а как  спускались сумерки, под треск печи начинал рассказывать такие  чудесные сказки и такие истории про свой удивительный мир, что Ванька сидел затаив дыхание и только пучил глаза… А когда подступал морфей, приходили к нему от таких историй только добрые, цветные сны.
Однажды, покуда дед уехал на Марфе на холодное озеро пополнить запасы воды, а Ванька остался в избе приглядывать за гостем, тот подозвал его к себе на лавку и сказал: спасли вы меня от волчьей стаи, а я не люблю быть в долгу. Подай ка мне Ваня ковш студёной воды». Мальчик подал, а гость возьми да выплесни всю воду ему в лицу. «Зачем вы это сделали, изумился Ванька,  - разве я обидел вас». «Ничуть, - усмехнулся Фёдор, а теперь протри глаза и погляди на меня, что ты видишь?».
Ванька сделал, как ему велели, и обомлел. Перед ним сидел всё тот же Фёдор, только теперь он глядел совсем иным. Голова его оказалось такой же острой, как и шапка – валёнка кою он носил, глаза  сияли голубым и не имели зрачков, и главное, от всей его кожи исходил приглушённый синий свет.  «Ну что увидел, - усмехнулся Фёдор, - вот я на самом деле какой! А это мой дар тебе,  теперь ты видишь то, что скрыто. Только, чур ни одна душа не должна об этом знать! Запомни этот завет, а то от сродников мне крепко достанется».
Вскоре вернулся дед, Ванька пошёл встречать его и отводить в конюшню кобылу Марфу. «Дед а дед, гляди как у нас на дороге лёд настыл, надо бы выбить, а то приедет фельдшер, конь его здесь ногу подвернёт, проблем не оберемся». Сказал это Ванька и сам изумился себе.
Дед, вначале опешил, а потом отчего-то осерчал и вовсе напустился на внука: «Какая кобыла, какой ещё фельдшер, да что здесь делать Сергею Ильичу, давай уж лучше не придумывай, веди кобылу нашу на постой, и дай ей овса, она сегодня наработалась. А потом и сам ступай в избу, обедать станем»… Что было делать мальчику? Поступил как дед велел, а сам призадумался «И откуда у меня такие мысли, верно Фёдоров дар проявляться стал, а впрочем, увидим».
Только сели обедать, Захар прочитал молитву на темные образа как вдруг на улице, шум гам тарарам, ржанье лошади и крик деревенского фельдшера . Все кто были в избе подсели к окну а Захар и вовсе кинулся во двор.
Все случилось так как предсказывал Ванька : на Катин мыс, зачем то пожаловал сельский фельдшер, конь его поехал там, где укатано , подвернул на скольком месте ногу , растянулся во всем рост и теперь не мог подняться с земли. Сани опрокинулись, а Сергей Ильич улетел в глубокий сугроб, насилу его Захар оттуда вытащил. «Я решил проведать вашего больного, - оправдывался фельдшер, сидя уже в избе, - а тут такое приключилось... Как теперь к больным я ездить стану, конь мой ногу повредил и теперь совсем не встаёт с земли».
«Конь существо не хитрое, - вмешался Федор,  - дай ему студёной воды из этого ковша, господин сельский фельдшер, он тут же поправится и лучше прежнего бегать станет»
«Святая простота, - горько рассмеялся Сергей Ильич, - да где это видано ноги лошадям лечили холодной водой». «А ты, уважаемый попробуй, - заступился за шиликуна Захар, - гость наш, пожалуй побольше твоего про это дело знает. Потому что он…». И тут он затих, боясь, что сболтнул лишнего. «Ты продолжай хозяин, продолжай,  - обратился к нему Фёдор. Захар Кузьмич пожал плечами, посмотрел на фельдшера и всё рассказал ему без утайки.
У  Сергея Ильича от такого рассказа глаза полезли на лоб : «Надо же, - повторял он, - да надо же такому случиться и у нас в селе. В жизнь бы не поверил».
Так или иначе дали коню из ковша воды, а он поднялся и встал на все четыре копыта, да и ещё и по снегу передним бьёт «полно хозяин , загостились». Радости Сергея Ильича не было предела. Не помня себе от счастья  о;бнял он Федора, расцеловал его в обе щеки, наговорил благодарностей, тепло распрощался со всеми и поехал домой, в село свое Сайгатка.
4
Дни летели за днями, Федор постепенно крепчал, стал вставать с опостылевшего ложа и ходить по дому опираясь на крепкую суковатую палку, однако до полного здравья было ему ещё далеко.
В один из поздних вечеров покуда Фёдор уже почивал на платьях ,а Ванька с Захаром возились на конюшне , в калитку их опять раздался стук. На сей раз на пороге оказался тучный чернявый мужик, одетый в заношеный кротовый полушубок, из тех, что испокон веков по нашим землям носили ямщики.
«Здравствуй хозяин! -  гаркнул мужик, не откажи в любезности, пусти заночевать, а то отправили меня к вам в волость, а я совсем заплутал, назад дороги до утра не найду».
«Ну что ж заходи , - ответил Захар, - нам для простого человека места в доме не жалко».  Хотел он уже проводить до горницы ночного гостя, да только Ванька повис на руке и зашептал ему в самое ухо: «Не пускай его деда, не надо, дурное замышляет этот человек». «А ну перестань, что ты опять удумал» - рявкнул дед. Так заезжий « ямщик» на но;чь в их доме и остался.
Проснулись утром Ванька и Захар а в доме хоть шаром покати: ни самовара, ни чашек, ни инструмента, а вчерашнего гостя след давно простыл. Но главное, из красного угла пропала старинная икона, кою Захар получил на свадьбу ещё от отца. Увидел это старик и горько заплакал…
Долго ли коротко, собрался Захар, наскрёб сколько было денег, запрягли они с Ваней Марфу и помчались в Сайгатку в купечью лавку за самым нужным добром. Только привязали Марфу на базарной площади, как подскакивает к ним купец. «Продай уважаемый свою кобылу, я за ценой не постаю». И назвал такую цену, что у Захара от этого полезли на лоб глаза. «Да на эти деньги, -подумал старик,-  мы и лошадь новую купим и и;збу хорошую справим, и заживём как люди, что мне эта старая кляча»… Хотел он уже ударить по рукам, да внук его отговорил. «Не продай дед Марфу,  деньги у этого господина нехорошие и что-то темное таится на уме».
Постоял Захар, подумал, и сказал: «Лошадь не продаётся». «Ну ладно ответил купец, воля Ваша». И пристал к другому ездоку.
Захар и Ванюша, тем временем, сходили в лавку, накупили всякого добра и уже садились в кошовку, когда на соседней улице раздался какой-то шум, грянул выстрел и со всех окрестных дворов народ потянулся туда. Пошли посмотреть и дед с внуком.  Взгляду их открылась такая картина. Трое здоровенных мужиков, одетые в казачью форму, прижали к земле четвёртого, а рядом стояли те, самые офицеры, коих Ванька видел на Никольской ярмарке в ремесленном ряду.
«Расходитесь граждане расходитесь»- прокричал, непонятно откуда взявшийся посадский, - «задержан государев вор, фальшивомонетчик Собольский». «Эти господа, - сказал он, показывая на офицеров,  гонялись за ним по всей империи, а задержали в нашем медвежьем углу. Расходитесь, преступник пойман, будьте спокойны».
«Дедушка, а дедушка, а не тот ли это самый купец, что за Марфу деньги давал?». «Да, похоже  он, - ответил Захар,  -уберёг ты меня Ванюша от беды, а то остались бы сейчас без денег и без лошади».
Снова полетели дни, Фёдр поправлялся и уже выходил во двор, помогал, чем мог, по хозяйству Захару, а порой становился у печи;, начинал домовничать и такие у него выходили отменные щи, что Захар однажды признался: никогда, за всю  свою жизнь, ни в одном уголке империи не едал он ничего наваристей и вкусней. А Ванюша просто улыбался, улыбался и ел за обе щеки, забывая даже о хлебе, кой от обеда к обеду так и стоял сиротливо на столе.
За окном, меж тем, ударили морозы. Дед затеял уборку избы, достал из подполья бочёнок с мочёными яблоками, решил  вместе с Фёдором навести порядок в сарае, и развесил по избе в каждом углу нарядные полотенца, кои вышивала ещё Ванюшкина мать… По всему было видно: близился канун Рождества.
Деревенские, в последние дни, тоже как-то оживились, заходят к Захару, то за солью, то за мёдом, то просто в гости. Сядут на лавку, скажут пару слов и больше слушают, а сами всё на Фёдора косят. «Что-то тут не чисто» - подумал лесник, это они неспроста.
5
Наконец, настал сочельник. В Захаровой избе пахло натёртыми полами, мочёными яблоками и молодым поросенком, томившимся в печи с картошкой и луком, ко святому дню.
Уже совсем стемнело, Захар и Ванюша стали собираться в Никольский храм на праздничную службу, когда дверь в их избу  едва не слетела с петель, а на пороге показался взмыленный фельдшер, и сказал, тяжело дыша: «Скорее Захар, скорее, спасайте Вашего гостя, беда!».
«Какая беда Сергей Ильич, говорит ты толком, что случилось?».
«Не знаю, слышали ли Вы, как на прошлой неделе схватили в Сайгатке известного фальшивомонетчика, Собольского. Ну так вот, посадили его в к нам в каталажку а он возьми и  подельника сдай, фамилия у него ещё такая простая… Как его там, Коровин, Овечкин, Ягнятников. А нет! Вспомнил, фамилия у него была Козлов!  Схватили и этого Козлова, а он помимо фальшивых денег промышлял ещё и тем, что втирался в доверие и обносил крестьянские дома, а всю добычу отвозил купцам в Сарапул.
Схватили его в избе солдатки Можевеловой, а когда привезли в каталажку, он такую околесицу понёс… Дескать он честнейший человек, но его околдовали… Рассказал, что ночевал у вас на неделе, и что ты прячешь в избе колдуна, вот народ заволновался, стал ходить к тебе под любым предлогом да смотреть, кто живёт  у вас такой.  Ну , посадский наш совсем не дурак… Не поверил в эти бредни, да отправил Козлова с казачьим конвоем в Осу, пусть начальство разбираются, что с ним делать и куда послать.
Стали забывать об этом на деревне, да только сегодня вечером, сгорели в Сайгатке пять дворов. Это, наверное,  Ивашка, местный пьяница опять решился делать самогон, но недоглядел за своим аппаратом, а где недогляд там и беда. Да разве это втолкуешь нашим деревенским, собрались сейчас толпой и идут на Катин мыс за Вашим шиликуном.
«Ванька, быстро, - крикнул Захар, седлай кобылу Марфу и езжайте с Фёдором в зимовье, а мы с Сергеем Ильичом,  задержим их здесь как-нибудь. «Зимовье не поможет, - ответил Фёдор, - не найдя меня здесь они отправятся сразу туда, вези меня Ванюша к холодному озеру».
Ванька не помнил, как схватил берданку, как  надел полушубок и как едва не загнал свою кобылу, покуда доехал с Фёдором до холодного озера.
«Ну что Ванюша, пришла пора прощаться, - сказал Фёдор, я попытаюсь вернуться к своим, а ты скорей возвращайся домой, мужики с деревни не должны увидеть, что нет тебя в избе. Оставь со мной кошовку, а сам скачи на Марфе на выручку к деду, а завтра сутра заберёте сани… Не поминайте лихом, и, спасибо вам за всё.
А в избе, меж тем, калитка сотрясалась под ударами: «Открывай Захар,  открывай старых хрыч, не спрятать тебе от  нас своего колдуна!». Захар перекрестился,  открыл калитку и заговорил : «Добрый вечер дорогие селяне, о чём вы говорите какого колдуна?». Но селяне его не слушали, ворвались во двор и в избу,  проникли в горницу и, с удивлением увидели там  одного Сергея Ильича, мирно пьющего чай с баранками, коий непонимающим взглядом уставился на вновь прибывших гостей.
«А, здравствуйте уважаемые селяне! Вы тоже к Захару Кузьмичу на сочиво, и  чай с баранками? Но помилуйте дорогие, мы уже сбирались на службу ехать,  а тут такая толпа. Приезжайте лучше завтра, вместе отметим Рождество. 
«Ты Сергей Ильич, хоть человек и уважаемый, но зубы нам не заговаривай, где колдун, я сам его видел, когда приходил к Захару на чай!»  -прокричал Федот Кротов, огромный детина лет тридцати.
«Какой ещё колдун, - пришёл на помощь фельдшеру вбежавший в горницу Захар, - это мой племянник, приезжал он ко мне погостить из соседней волости, да только уехал, дней пять назад». «Врёшь, не унимался Федот, - здесь он,  обыщите всю избу, пошлите кого-то в Захарово зимовье!». «Подожди Захар, - сказал Афиноген, а внук то твой, скажи на милость, где?».  Тут Захар замялся «Да где он…, здесь он со мной, конечно… Где-то ходит, да разве уследишь за таким сорванцом». «Вот он я, - послышалось из дверей горницы, в которых показался Ванюша, - ходил на конюшню, дал кобыле нашей сена и овса, пусть и лошадка порадуется Рождеству Христову».
Долго не унималась толпа,  перевернули всю лесничью избу, обшарили зимовье и даже раскидали снег на дворе, а ничего не найдя ушли несолоно хлебавши, и даже не извинились за вечерний погром. А Захар и Ванюша вместе с фельдшером отправились в Сайгатку в Никольский храм, на стенах и окнах  которого уже блистали кубастики, тонко и мелодично звенели колокола, а в небе, над заснеженным селом разливалась великая радость… «Рождество Твое Христе Боже Наш, Рождество!!!».
Утро на Рождество оказалось морозным и ясным. Солнце слепило так, что редкому вознице приходилось щурить глаза,  дабы рассмотреть дорогу и дымный горизонт. Только вот забава это  пустая, на почтовых трактах в это время почти ни души. Все сейчас по домам, принимают гостей за чаем с печёным поросёнком  или в церкви, глядящей в  такое утро особенно светлой,  прекрасной и святой.
Ещё до рассвета Захар и Ваня съездили на Холодное озеро за своей кошовкой, а найдя её -  не поверили своим глазам. Она была доверху набита самым лучшим шёлком, что под Рождество да на святки возят шиликуны на ярмарки по нашим сёлам и городам.
На самом дне кошовки лежал мешок с дорогими камнями, многим из которых Захар и названья не знал, а прямо за ним было ещё что-то, заботливо обёрнутое старой мешковиной, и маленькой запиской, приколотой на булавку, на которой было  только два слова «Спасибо за всё!».
Развернув мешковину,  Захар не сдержался и вскрикнул от радости, это была та самая Казанская икона, кою получил он от отца, а затем украл из их избы заезжий вор. «Вот спасибо так спасибо, - улыбнулся Захар, - теперь я уверен Ванюша, всё у нас будет хорошо!».
Мальчик, тем временем, наклонился к кромке холодного озера и, на мгновение, показалось ему, что видит он на большой глубине удивительный город, с церквями, резными избами и большими купечими теремами, меж которыми во все четыре стороны сновали сани, кошовки да богатые экипажи, а после всё исчезло. Тёмная вода и больше ничего.
С той поры жизнь у Вани и Захара наладилось: срубили новый дом на Катином мысу, завели торговую лавку в Сайгатке и каждый декабрь выходили на Никольский торг со своим добром. Захар Кузьмич следил за товаром, а Ванька бегал меж торговых рядов, пристально вглядываясь в лица заезжих купцов, особенно тех, что были с севера. Всё ему хотелось встретить Фёдора ещё раз, но больше он не появлялся. А на память о нём осталась записка на старом клочке бумаги, кою Ваня хранил всю жизнь, а на ней два слова «Спасибо за всё»…

Кощеев Д.А. 07.01.2022