Этот безумный, беспощадный, но прекрасный мир

От автора: в тексте есть обсценная лексика, а попросту - мат. Прочитав его, вы поймете, что без него никак в подобном жизненном произведении. Мнение автора может не совпадать с бредовыми или гениальными мыслями героев.
 
Я проснулся и сразу понял, что лучше бы этого не делал. Моя голова – сбитый космический корабль. Мой рот – остров кошек. Мои глаза – иллюминаторы затонувшей в Мертвом море подлодке. Ненавижу новогодние праздники. К чему, на хера все эти призывы, кампании, борьба за трезвость – в то время, как на новый год все всё равно нажрутся, как сволочи? Если в новый год все стремятся войти, как в новую жизнь, то бухим ее встретить – самое то, да. Новую жизнь не спугнешь перегаром и фейеверками! Этого боятся только сраные собачники, трясущиеся за своих вездессущих блудливых питомцев. Борьба за трезвость.. Я с ней не борюсь и во имя ее знамен поднимать не собираюсь. Все взрослые..
 
Смотрю в окно. Там развернулась настоящая депрессивная русская хтонь. Мы можем поделить все времена года на разные периоды. Кроме гребаной зимы. Каждый день – сюрприз. То подморозит до конвульсий у людей на остановках в ожидании заиндевевшего харона за баранкой хлипкой пироги на колесах. То оттает, срывая острые ледовые ножи с крыш и парапетов. Сколько народа мрет от сосулек, есть ли статистика? Мне почему-то хочется верить, что большинство из них – плохие люди. И погода их наказывает. Но хер там плавал, природа равнодушна к человеку и его проявлениям. Если ей потребуется, она смахнет его с земли, как пушинку. А под ногами – то сугробы с Марианскую впадину. То беспощадный каток, рожденный убивать. То просто говно какое-то. А ты во всем этом барахтаешься. Еще и жена ушла накануне нового года.. Гребаная зима..
 
Решил испытать себя на прочность. Не пил в Новый Год и последующие три дня. Однако потом меня подставили два моих товарища. С днями рождения 4 и 5 января. Вот тут уже не обойдешься косыми взглядами. Может и зуботычина прилететь. Хотя мужик я вроде нехилый, но знаю, что окажусь в меньшинстве. А там я оказываться не собираюсь. Чай, не Гейропа. Вот и пригубил. И еще. Сверху. За уважение. Здоровье. На ход ноги. Не чокаясь, за актера Панина, чтобы не услышал предыдущий тост и не примчался. Еще одну за то, чтобы перебить вкус сомнительного юмора предыдущего тоста.
 
В сухом остатке – мое разбитое утро. И мое горло – в нем же. Подхожу к зеркалу. Смотрюсь. Если сейчас сфотографировать и отправить на гранит с черной рамкой, никто меня и не узнает. Уверен. В глазах напротив мелькнула какая-то мысль. Стараюсь ухватить ее за хвост. Но она кометой виляет туда-сюда, туда-сюда, туд.. Еб твою, работа – сегодня первый рабочий день! Быстро чищу зубы, одеваюсь, выбегаю во двор, подлетаю к машине. И она шлет меня к праотцам. Не заводится, сучара железная. Не хочет везти недомытого меня. Говорили мне – на хера ты Фокус второго поколения берешь. А мне, дураку, внешний вид понравился. Эстет херов.
 
Беру телефон. Надо звякнуть начальнику, предупредить, что прикачу в подземке, как нищеброд. Три процента осталось. На звонок хватит. Звоню. Отвечает. Голос крайне недовольный. Я бы даже сказал, хмурый.
 
- Алло!
- Николай Василич, я опоздаю сегодня, тачила не заводится, помчу на метро..
- Матросов, ты, что ли?
- Ну да, я.
- Куда опоздаешь, не понял?
- Ну, на работу. Сегодня ж первый день..
 
Долгое молчание в трубке.
 
- Можешь не приезжать, Матросов. Ты совсем охреневший засранец. На работу надо было неделю назад. Где ты шлялся?
- Неделю?.. – тут я понял, что на календарь-то не поглядел, неужто я рабочую неделю променял на возлияния..
- Да. Слушай, иди-ка ты в жопу, Матросов. Не работаешь ты больше здесь. Сиди лучше, машину чини.
 
Он отрубается. Как и телефон. Техника против меня сегодня. Как и весь мир, похоже. В машине холодно. Надо вернуться домой, в тепло, и все обмозговать. Хотел закурить, но пачка огрызнулась пустотой. Надо сбегать в магазин через дорогу. На светофоре стоит девочка. Махонькая такая. Чудо в пухлой куртке и огромной шапке, закрывающей почти все лицо. Уже зеленый – а она не идет. Похоже, боится. Спрашиваю, чего не идет. Она смотрит на меня, хлопая уже белыми ресницами. И мне становится не по себе. Я не люблю детей. Я боюсь их. Они иногда так просто на тебя посмотрят. Без всяких подтекстов. Просто и честно. И как будто всего тебя увидят, успевшего укрыться надежной защитой из карнавальных масок и пуховиком чужих представлений. И от такого гамбита защита мгновенно дает течь. И я сразу будто голый. И самому становится противно от своей же одежды. И особенно от ощущения, что вот-вот опять ее натянешь – неоднократно использованную, промокшую, потную.
 
Она говорит, что да, боится. Что ей тоже нужно в магазин и обратно. Предлагаю помощь. Она кивает и кладет свою варежку в мою покрасневшую руку. Переходим дорогу, заходим в магазин. Я беру сигареты. Она – шоколадку. Расплачиваемся.
 
- Ваша? – спрашивает продавец, - хорошенькая такая.
- Не. Не моя, - отвечаю. Подумав, добавляю – потому и хорошенькая.
 
Девочка косится на меня. «Курить - плохо», - говорит.
 
- Да я и сам – плохой, - отвечаю ей, - так что мы с сигаретами подходим друг другу.
 
Выходим из магазина. Так же, за руку, переходим дорогу обратно. Только доходим, вижу – к нам мчится какая-то напомаженная краля с губами на пол-лица. Меня изморозь берет от таких. Что за дебилизм – корректировать губы? Ну морщины подтянуть или, там, прыщи замазать – это я понимаю. Но от баб с искусственным свистком меня воротит.
 
- Отошел от ребенка, педофил *бучий, - кричит, - я ща ментов вызову, сукин сын! Отошел, бля!
 
Я с пониманием отношусь к обиженным жизнью. Потому послушно отхожу. Женщина подбегает к ребенку, обнимает.
 
- Он тебя трогал?! - спрашивает, - предлагал куда-нибудь пойти? Говори, говори давай!
- Дядя мне помог через дорогу перейти, - честно отвечает девочка.
- Ну да, да, знаю я этих извращенцев! – зыркает на меня «мать года».
 
Я почему-то не сомневаюсь в ее обширных знакомствах с подобного рода людьми. Машу девочке рукой и иду к дому. Не моя смена санитарить в психушке с горе-мамашами. Где ты была, когда она у дороги стояла? Небось, трещала по телефону с подругой. Которая втихую трахается с ее мужем, злобно подумал я. Все-таки я нехороший человек, не могу без яда, хотя бы в мыслях.
 
Подхожу к парадной, беру сигареты из кармана. Вместе с пачкой вылетает связка ключей – и летит прямо в решетчатый сток. Их прощальный звон осколками разрывается в моей голове. Девочка все-таки была права в чем-то. Пытаюсь набрать другие квартиры в домофоне. Никто не отвечает. Вот одна ответила. Спрашивает: «Это доставка?» Подумав, отвечаю: «Да». Она говорит: «А я ничего не заказывала». Спрашиваю: «А к чему такой вопрос тогда?» Она отвечает: «А к тому, что я тебе, алкашу, дверь не открою, опять весь подъезд зассыте». Финита.
 
Стою у парадной, курю. Никто не идет. Думаю немного согреться в машине. Но хер там плавал, ключ от машины тоже был в упавшей связке. Думаю, что делать. Смотрю на детскую площадку. Там двое детей кувыркаются в снегу. С ними около четверых взрослых. Присматривают. Веселье под присмотром – я бы так назвал наш менталитет. И дети уже не самые маленькие, и взрослые довольно молодые. Вроде даже моложе меня. Впрочем, быть моложе 35 – дело нехитрое. Хотя все равно мне странно. В детстве мне казалось, что 30-летние – это уже взрослый мрачняк со стремительно приближающейся старостью. А сейчас у некоторых моих подруг, которым нет и 30, по ребенку, а то и по два. Я смотрю на них, как на старух. Реально, они сразу набирают в возрасте в моих глазах.
 
Я вспоминаю свое детство. Куча детей бегает по дворам. Ни одного взрослого. И не то чтобы всем срать, просто так было. Устанет – прибежит обратно. Или из окошка на весь двор мамин голос позовет обратно. Мощи голосовых связок наших мам оставалось только поражаться. Помню нашу банду – шепелявый Леха, красавчик Турик, Диман по кличке «Зубр» из-за выдающихся резцов, туповатый Яшка, который постоянно бегал без варежек и вытирал сопли рукавами. Все были разного достатка. Но во дворе все границы стирались. Бегали, придумывали, строили снежные замки, устраивали войнушки, боролись в снегу. Помнится, был во дворе невысокий пухлый мужичок в круглых очочках, вечно ходил с толстым портфелем, отчего получил кличку «профессор». Народной забавой было закидать его снежками. Диману как-то удалось сбить снежком с него бобровую шапку. Причем, особым снежком. Желтым. «Профессор» ругался под нос и семенил короткими ножками к подъезду. А нам было дико смешно.
 
Я люблю хорошие финалы в книгах и фильмах. Вот возлюбленные наконец вместе. Семья обрела друг друга. Хорошие победили. Хорошо, что мы не знаем, что с ними было дальше. Может, они схуебились к чертям – и стали теми еще тварями. И все – картинка рушится. И воспоминание омрачено. Сколько выросших в СССР или России школьников, фанатов фильма «Три Мушкетера», прочитали все книги про них? А ведь там есть это пресловутое «после». И потом фильм этот с веселыми песнями и дружбой нараспашку смотришь иначе. Потому что знаешь, что вот эти двое в будущем станут теми еще гнидами. Вот и в жизни порой лучше «потом» не знать. Верю, мои воспоминания были бы еще светлее, если бы я не знал. Что «профессора» бросила жена с больной дочкой – и после продолжительного ухода она скончалась, а мужик взял и повесился в ванной. Что красавчик Турик стал наркоманом, продал квартиру и теперь бомжует где-то в провинции. Что продавал ему эту самую наркоту шепелявый Леха, который нынче разъезжает на «бэхе» в столице. Что стало с Зубром и Яшкой, я не знаю. И, честно, не хочу знать.
 
От этих мыслей мне становится еще холоднее. Представляю, что напишут в газетах. «Погиб Матросов. В отличие от знаменитого однофамильца, ничего выдающегося в этой смерти не было. Да и *уй с ним».
 
Гляжу – к парадной чешет сосед с первого этажа. Окликаю его. Хоть в парадной погреюсь. Быстро объясняю, в чем ситуация. Он кивает. Пошли, говорит, ко мне зайдем, погреешься, выпьем. Говорю, что не пью. Отвечает, что у него день рождения, и так как у меня нет подарка, то я могу предложить только уважение. А уважение выражается в количестве выпитого. Мне уже так холодно, что я не готов спорить.
Заходим. Он открывает дверь. Несмотря на то, что пьет он вроде как часто, у него довольно хорошая и просторная квартира. Побольше моей. Да и прикинут он прилично. Кладет на стол замороженную финскую водку. «У меня прадед на четверть финн», - так он объясняет он свой выбор. Мы начинаем пить. Он начинает рассказывать о себе. Он старше меня лет на 15. Но он мне ближе, чем нынешние 20 и 25-летние. В его словах та самая русская хтонь за окном приобретает смысл. И пусть он порой ужасает, но в нем больше жизни, чем во всех этих родившихся с мониторами перед глазами. Которые клюют на всякие марафоны желаний, гороскопы, бизнес-молодости, бесконечные курсы по ораторскому мастерству, актерские марафоны и прочую срань, которая обирает тех, у кого и так денег кот накакал. Он примерно об этом говорит. Я соглашаюсь во многом, иногда легко возражая, чтобы диалог лился, как песня.
 
Водка кончилась. И он предложил перейти к наливке. Я согласился. И еще спросил зарядку для телефона. Одно из этих действий было верным. Другое – фатально неверным. Сосед потихоньку перешел на кондовые сомнительные выводы.
 
- Я те говорю, молодняк совсем распустился. Насмотрелись на свою америку сраную, наслушались этого, как его, репа, да, и потом в жопы ябутся! Знаешь анекдот про нюанс?
- Кто анекдота про нюанс не знает, тот в России не жил, - парировал я.
 
Сосед заржал. Я расслабился. Спустя пяток чарок сосед мрачно прервал вдохновенно-ругательную речь и мрачно посмотрел на меня. Я почти задремал. Тут тишина кольнула меня. Сосед буравил меня взглядом.
 
- А знаешь, из-за кого вся эта хрень происходит? – вкрадчиво спросил сосед. И сразу продолжил – из-за вас, говнюков.
- Это с чего? – спросил я.
- А вот с чего, - ответил он.
 
После он резко пододвинулся ко мне. И – как бы сказал гусар не среди дам - произошел тройной дублет в еблет.
 
Когда я очнулся, сосед плакал. Он увидел, что я пришел в себя. Начал обнимать, извиняться.
 
- Я ж пошутковать хотел. Видел, что ты от моей фразы зассал. И хотел так, по-шутеечному, тебе саечку за испуг прописать. А тут руки былое вспомнили. Я ж боксер бывший.
- Предупреждать надо. Я вот карате занимался. Только у нас принято кланяться перед тем, как собираешь начищать рыло товарищу, - ощупывая лицо, ответил я.
- Брат, если хочешь, ночуй, кушетка есть, накормлю, завтра потеплее будет, пойдешь ключи восстанавливать или че те там надо – заверял сосед.
- Нет, уж лучше вы к нам, - не к месту процитировал известное кино я, - я, пожалуй, пойду, пока у тебя и ноги былое не вспомнили.
 
Я вышел из его квартиры и, шатаясь, побрел на свой этаж. Лифт опять не работал. Лифтеры тоже пьют, полагаю. Позвонил телефон. Начальник.
 
- Ну че, хер моржовый, проспался? – радостно заорала трубка, - классно я тя разыграл,а? А нехер с утра в праздники людей с ранья будить! На работу выходим послезавтра, если еще не вспомнил. Если не придешь, точно уволю. За глупость, повторенную дважды, как говорится. Адьос, Матросов!
 
Мне было уже как-то все равно. Даже если бы был ключ, мне не хотелось заходить в опустевшую после ухода жены квартиру. У меня появился план. Дойти до квартиры, свернуться на коврике у двери, как псина, и проспать до завтра.
 
Я дошел до квартиры. Там стояла она. С сумками из продуктового. Я так и замер на лестничной площадке.
 
- Пошли домой, - сказала она.
 
Она всегда была немногословна. Но многозначительна. Какая простая фраза. Но она сделала мой день.