Экзекутор. Подслушано в Освенциме

– Здравствуйте!..

– Посмотри на них…

– Сейчас я расскажу вам, что нужно делать…

– Прояви любопытство. Взгляни на это однообразие. Серый бессмертоподобный кошмар. Кишмя кишащая человечность…

– Ничего не бойтесь…

– Экземпляры, образцы, особи. Заживо приглашенные…

– Это обычная процедура. Вам придется к ней привыкнуть. Аккуратно сверните и сложите свои вещи…

– Незнакомцы, прохожие, проходимцы. Безымянные дряни! Сдайте остатки своих личностей!..

– Пожалуйста, запомните место, где вы их оставили…

– Напрягшиеся осмысленностью. Ненужными правдами. Оголившиеся остриями истекших судеб…

– Не  нужно стыдиться. У всех все одинаковое, все равны…

– …передо мной! Посмотри на них – туман-люди, мрак-существа. Лицо, растиражированное до бесконечности – нам на зло…

– Зачем это вам? Оставьте здесь. Посмотрите, как делают остальные. Прошу вас, будьте внимательны, соблюдайте чистоту…

– Как будто это все время одни и те же. Как будто они уже были здесь и всё знают – что делать, куда идти. Только хитрят – боятся, стыдятся это показать. Вон с тем, сутулым, будет уже тысяча триста пятьдесят семь – моя недельная норма. Дальше – идут премиальные…

– Не задерживаться!..

– До чего же они инертны, до чего охотливы до смерти! Их так и тянет к ней!.. Наверное, не будь меня, они будут продолжать идти. Потому что есть такая необходимость. Потому что есть порядок и норма…

– Не толпиться!..

– Они такие медленные! Они такие нерасторопные – неподготовленные, ненаученные! Но я терпелив. Я слишком долго их ждал… Я давно выучил все их свойства, узнал все причуды. Я даже знаю, как будут выглядеть и с какой скоростью пойдут те, кто еще не прибыл. А еще говорят, я не разбираюсь в людях!.. Ведь это я придумал для них ставить музыку – чтобы они находили себя в этом обусловленными. И чтобы их судьбы не казались такими исключительными…

– Поторопитесь, вы же не одни! Успеете наговориться!..

– Как они мне надоели! Как я их всех ненавижу! Я так устал от них – от одиночества с ними. Я отдал им столько времени, столько лучших лет – а они всё идут!..

– Проходите…

– Каждый требует причитающиеся ему пять минут…

– Проходите…

– Каждый подходит и отрезает их от меня – уносит с собой. Какое варварство! какая наглость! Это же часть моей жизни! А без этого уходить никто не согласен. И меньшего времени им еще не придумано…

– Да. Вам тоже туда…

– Они издеваются надо мной. Ждут, когда я собьюсь в счете. Когда мой мозг наконец не выдержит и перестанет их преобразовывать. Они хотят подавить меня своим монотонным множеством, своей цикличностью, победить неисчислимостью. Но я привык. Я их освоил – полностью, всех – и мертвых, и заведомо живых…

– Можно начинать…

– Вот то всемирное наследие, которое мы здесь самоотверженно создаем. Даже они это понимают!..

– Приступайте!..

– «Я не разбираюсь в людях»!.. Вы слышали?.. Я же столько вложил в них! И они все это знают! Знают, как я сейчас волнуюсь за каждого, как слежу, выверяю, сравниваю, жду. Знают и подтверждают. И я уверен, что когда будет нужно, в самый важный, ответственный, показательный момент они меня не подведут и уйдут не замешкавшись, отработают как положено. Они меня совершенствуют. Они меня воспитывают. Они мне нужны!..

– Здравствуйте!..

Смертью можно выстроить целую жизнь.

Смерть можно разбить на порции времени, хронометрировать. В соответствии с правилами и требованиями бухгалтерии, канцелярии и хозяйственного учета на смерть можно выписать санкцию, ордер, составить разнарядку, накладную, прейскурант, смету.

Смерть можно спланировать, нормировать, подсчитать, умножить. В промежутках смерти можно устраивать пикники, обеденные перерывы – смерть будет послушно ждать, она подчиняется распорядку, трудовой дисциплине.

Смертью можно снабжать, обеспечивать, заполнять, оценивать, решать, исправлять, поощрять, учить, повышать квалификацию.

На нее можно оформить лицензию, получить патент – чтобы с ее помощью добиться признания, сделать служебную, научную карьеру, продвинуться в амбициях, стать личностью, выбиться в люди.

Она – дело, которое нужно выполнять – аккуратно, добросовестно, толково, расторопно. Хорошо оплачиваемое, выгодное дело.

– Больше всего не люблю детей. Особенно грудных, с матерями. Одна такая пара труднее нескольких стариков. Но никто не хочет их дифференцировать. Бюрократы. Они вообще не считают детей! А ведь дети еще как жизнеспособны, они же тоже люди!.. Каждый упирается в разной силе. И смерти разнополы. И возрасты, и сложения, и темпераменты, и степени доведенности. Все нужно отражать в нормах, заводить в тариф. Суммированное количество преодоленной живучести – вот база для тарификации…

Смерть, которой слишком много позволено, непременно начнет заноситься, востребует формальной обязательности – строгого соблюдения установленного порядка, поведения по образцу. Невыносимый педантизм бытия, неподкупная щепетильность.

– Мама, что там?.. Почему надо лечь лицом вниз? Я не хочу…

– Надо, Ланечка! Давай вместе – вдвоем не страшно…

Умирайте правильно. Умирайте куда положено.

– Не дыши глубоко. Закрой глаза, приложи ладони к груди – и считай звезды тихо в небе…

– Но ведь небо – наверху, вдалеке. Где же искать его в закрытых глазах?..

Слаженно умирайте, споро.

– Когда будет смерть, мама?..

Когда не будет завтра. Когда некуда будет проснуться. Сны – падение в себя. В снах человек бессмертен. Спи…

Пять минут назад они понимали друг друга, жалели ближних, помогали дотерпеть жизнь, утешали себя общностью судьбы.

И никто не ожидал от себя, что может стать при всех вдруг таким одиноким, что может так скулить, рычать, что вся эта наступившая, взорвавшаяся боль целиком предназначена только ему одному.

Никто не ожидал от себя, что ему станет таким ненужным, невыносимым, ненавистным собственный мозг, в который вдруг одновременно ударит вес всех элементарных частиц его тела, все его ньютоны, все миллиметры ртутного столба.

Жизнь, всеми силами упершаяся в этот клубень, перестанет знать, что с собой делать, куда себя деть.

Пять минут назад каждый из них вспоминал свою мать, не предполагая, что так легко – вопреки всем хрестоматийным воспитательным кодексам – откажется, проклянет ее, когда будет грызть землю и рвать себя руками.

Пять минут перестраивают мышление, формировавшееся эрами.

Пять минут необратимо разрушают личность. Вам вдруг становится нечем дорожить, вам хочется поскорее от всего отказаться – и в первую очередь от себя. Чем меньше человека в человеке – тем проще, тем меньше лишнего, тем меньше он будет мешать, препятствовать, противостоять сам себе.

– А сколько их прошло через меня... Сколько я провел их через себя – преодолел техникой… Движения, повороты, следы. Податливая оторопь… И каждый, за кого я отвечал… каждый, из кого я… так обходительно извлекал жизнь… каждый меня менял. От каждого я чем-то – прибавлялся… Там, с ними мне было даже интересно: они уходили в тупик, в стены, в углы, в плитку, в – керамическую вечность… и в итоге – уже пройдя через все – становились недоступнее, сильнее, значительнее меня… Иногда я даже им завидовал: мертвые знают о жизни больше, чем живые. Мне тоже хотелось это испытать, попасть туда… Но мне было нельзя. А они не хотели делиться своим опытом… И я боялся их за это обретаемое могущество… Но еще сильнее я начал бояться их здесь, живых – не хотящих исчезать, устраняться без моей помощи, сопротивляющихся уже тем, что осязаемы, что удерживают свои частицы в сборе, в единстве. А вдруг они перестанут подчиняться необходимости, вдруг поднимутся над всеобщим физическим законом, энергией воли отринут его, одолеют смерть и – сделают из меня посмешище – саботажника, разучившегося руководить бытием; опозорят меня в моем преступном бессилии?.. Я боялся, что могу даже не заметить этого – а вдруг они притворялись все это время, ломали комедию, исполняя мои команды, шушукались и посмеивались, а я относился к ним слишком невнимательно, халатно; а вдруг им это действительно удалось?.. Да… сколько их таких – было… скрытных, сумрачных. А теперь, после них, мне наплевать на любую жизнь, и в первую очередь на свою… Нет, не потому, что я не боюсь смерти – может быть, и боюсь. Я просто ничего не хочу… Мне кажется, я растратился на эти пятиминутные порции – они меня методично выхолостили. Я не устал и не ослаб. Я как будто упростился, подешевел, стал легче, освободился от своего содержания, выпал из себя. И теперь смотрю на себя извне, так же спокойно и в упор, как и на всех других. Меня не интересует, что я из себя представляю, что обо мне думают и как правильно дальше строить путь. Мне не интересны мое положение в иерархии и вклад во всеобщее движение. Я вообще не хочу определяться во времени, пространстве, зацепляться в них. У меня разрушилось ощущение собственного я, из меня ушла субъективность. Мир перестал быть окружением, перестал расходиться от меня в стороны... Вся жизнь стала как работа… Жизнь – сущностное противление без конца... перерабатывание предметной массы... преодоление материальной длительности... механическое противодействие… Не хочу продолжаться. Саботирую жизнь!..