Фрамуга

Первый курс, 1983 год, должно быть, ноябрь. Мы, недавние школьники, а ныне курсанты Высшей мореходки были склонны спорить на различные курьёзные темы. Такого рода споры часто оголяли наши думы и беспокойства по какому-либо поводу при довольно расплывчатом предмете самого спора. Один из примеров подобной беседы хочу привести ниже.

Мурманск — заполярный город, и, как следствие, сорок дней полярной ночи хочешь не хочешь — получи. Ребята нашей второй группы были сплошь приезжие из разных регионов страны, тогда ещё Советов, поэтому имели смутное представление о явлении, когда солнце не восходит над горизонтом, а ограничивается дневными сумерками.

Отчётливо помню, какое беспокойство лично я испытывал на этот счёт. Справлюсь ли? Как это, без солнца, без света? А морозы — минус сто градусов?! Выходит, не только я задавал себе эти вопросы.

Вопрос подняли наши крымчане: Андрей и Володя. Андрей высказал идею, что полярная ночь труднее всего переносится южанами. И в нашем небольшом коллективе, определённо, он и его друг Вовка в особой группе риска. Витаха сказал, что вообще-то на Донбассе, откуда он родом, жара такая, что им, приехавшим с ласкового побережья Чёрного моря, “и не снилось”. Но жёсткие аргументы относительно широты Керчи и Севастополя не оставили камня на камне в логике Виталика. “Я, если хочешь знать, за летние месяцы, проведённые на абитуре в Мурманске, видел больше снега, чем за всю мою прошедшую жизнь в Севастополе!” — горячо сказал Андрей. Нынче с улыбкой вспоминаются такие доводы, тогда они были весьма весомы. Другие ребята, приехавшие из средней полосы России, с Волги, из Белоруссии, Украины, Западной Сибири мысленно их переваривали. “Ну ты и сказанул!” — в конце концов оценил Саша из древней Рязани, что ещё добавило им веса.

Помнится, я попытался поделиться с товарищами своими наблюдениями относительно особенностей мурманской архитектуры. Будто в этом северном городе нерационально большие окна. Вот, к примеру, зачем в нашем кубрике два здоровых окна? Мы их заклеивали полосками ткани из списанных простыней, забивали тканевыми жгутиками щели. Дует всё равно порядочно. Со мной согласились, а Игорь из Тюмени подытожил: “В Мурманске большие окна ни к чему”. Спор вращался вокруг личностей. Мне, столичному жителю, якобы практически адаптированному к полярной ночи, встревать нечего. А наиболее безразличным к тяготам полярной ночи был назначен именно тюменец. Этот тезис крымчан казался бесспорным.

В словесную перепалку пришлось вступить Игорю. “А что я?!” — начал он, — “В Тюмени нормальные и лето, и зима. Летом солнечно и жарко, а зимой — солнечно и морозно! И, между прочим, Тюмень расположена южнее Ленинграда. Почти на широте Москвы или Ярославля.”

Этот “неожиданный” географический факт я, впоследствии, лично проверил. Благо на стенах в коридорах Системы (так мы называли наше морское училище) присутствовали географические карты как в меркаторской, так и в конической проекциях. Интересно было найти на них Тюмень. Карты любой проекции подтверждали правоту Игоря.

Но, каким бы курьёзным ни был наш спор, совершенно парадоксальным стал его итог. Бутерброды с маслом, съеденные на вечернем чае, быстро улеглись в наших животах. Кстати, сливочное Масло на белом хлебе Вечером, И то же самое Масло на завтрак Утром — было незыблемым правилом нашей Системы в течение всех шести лет курсантской жизни. Так вот, я о том, что время отбоя приближалось. В 22:00 дежурный по роте громогласно объявлял “Отбой!”, и всем надлежало быть в коечках.

Именно в эту самую минуту крымчане Андрей и Вова, натянув на головы форменные шапки-ушанки и старательно подвязав бантиком на подбородке шнурочки, юркнули под одеяла. Всеобщий смех огласил стены нашего кубрика! Дежурный по роте да и дневальные уже были здесь и весело наслаждались комичным зрелищем: чёрные шапки с кокардами на белых подушках! Ничто не могло сбить решительного настроя крымчан. Они так и спали в шапках. Ведь вся логика предшествующих дебатов была на их стороне и являлась железобетонным excuse-ом их поведения. Да и в Уставе на этот счёт ничего нет.

Я хочу сказать, что лучшее средство против полярной ночи, да и любых других трудностей - это огонёк юмора и искра шутки. Не всегда есть причина и объект смеха. Выход в таком случае, "вызвать смех на себя". Как в этом описанном случае. Ребятам в голову пришёл наполненный самоиронией вышеописанный "прикол", который они осуществили. Не у всякого хватит мужества и благородства осветить мрак полярной ночи пламенем смеха такой ценой. Подобно Прометею, подарить друзьям этот огонь.

Метель за окном крепчала. Когда потушили свет, и все замолкли, стало отчётливо слышно её завывание. Ветер заходил аккурат со стороны нашего фасада и туго бил хлопьями снега в наши два огромных окна. Они выходили на Жилстрой. Этот район Мурманска был сплошь застроен двухэтажными деревянными домами. Стёкла время от времени позвякивали. Такой погодный расклад был верным предвестником того, что ещё одна отличительная особенность нашего кубрика наверняка откроется и даст о себе знать. Она заключалась в том, что здоровенные фрамуги в верхней части окон самопроизвольно, под действием ветра, открывались. Эти форточки, открывающиеся вниз, не были заклеены и намертво законопачены, как другие части окон. Устав требовал неукоснительного и безжалостного проветривания ротных помещений сразу после подъёма. Посему, то левая, то правая фрамуга с грохотом отворялись настежь, а упругий ветер загонял морозный воздух и снег внутрь помещения. Словно по Маяковскому: "Окно, — с него идут снега, мягка снегов, тиха нога." Крупные снежинки, описав плавную дугу, мягко садились на синие одеяла крайних к окнам верхних коек. В них спали минчанин Гена слева и тюменец Игорь справа. Долго спать или делать вид, что спишь под тонким одеялом, припорошённым белым снегом, ни тот, ни другой не могли. Поэтому именно им, а не кому-либо другому, приходилось вскакивать и закрывать нередко открывающуюся фрамугу.

Гена Майзенштейн здорово играл на гитаре и пел. Мы его называли Майзик. Надо отметить, что окно, расположенное слева со стороны кровати Гены, открывалось значительно чаще правого — Игоря. Этот факт изрядно гневал заспанного Генку. В очередной раз спрыгнув с кровати, вскочив на стол и закрыв упрямую фрамугу, он оглядывал своих товарищей, старательно делающих вид, что спят. Тот из нас, кто не мог сдержать смех в эту минуту, получал хлёсткого леща от Майзика. Гена подскакивал к кровати уже не скрывающего смех товарища и нарочито звонко снизу шлёпал по пружинам сетки-рабицы. “Наказанный” долго качался в своей кровати, рабица в такт скрипела. При этом Геннадий, будучи от природы артистически одарённой личностью, мастерски менял тембр своего голоса. Он басил что-то вроде того: “Я знаю, не спишь! Получай! Получай!” Он перевоплощался, таким образом, в портового бича. Ну а ввиду чудовищной несправедливости судьбы (чаще открывалась именно его фрамуга) "гнев" Майзика часто был направлен против Игоря. Тот, посмеиваясь, неконфликтно подначивал Гену: “Я люблю качаться, давай ещё!”

Такие вот непохожие друг на друга ребята из разных областей СССР подобрались в нашей группе С-132!

05 августа 2021 года.