Цыганка

То, что у Люды с Колей завелись шуры-муры, заметили сразу: Люда стала поить  Николая чаем.
Если цыганка угощает мужчину чаем – это знак симпатии или даже любви к нему. Конечно, если  в это самое время не поит чаем никого другого, ни мужчину, ни женщину.
Наверное, только от цыганки можно услышать: «Подать мужу чай – это такое счастье!»
Так вот,  Люда стала поить  Николая чаем. За кулисами. Одного!
И когда собралась на пару дней домой в Москву (во время гастролей), проводить её на муромский вокзал из  автобуса вышел только Николай!
И гитарист  ласково запел всем на потеху:
-А я лягу-прилягу!
Цыгане, весь наш автобус, понимающе усмехнулись.
А когда Люда вернулась из Москвы, произошло то, чего никто не ожидал: после концерта Люда с Колей бухнулись на колени перед Николаем Михайловичем Жемчужным:
- Дядя Колечка, благословите нас, мы хотим жить, как вы с тётей Лёлечкой!
Н.М. Жемчужный, народный артист, корифей цыганской сцены, уже полвека счастливо жил со своей женой, танцовщицей Ольгой Сергеевной, они всегда были вместе – дома и на гастролях.
Николай Михайлович позволил Коле и Люде поцеловать свою руку и перекрестил обоих.
И стали Коля с Людой мужем и женою.
У цыган не принято регистрировать брак: пока не ходил в ЗАГС, ты вольный человек, поступаешь, как велит сердце, а не закон.
Но так как в гостиницах неизбежны трудности при заселении мужчины и женщины в один номер, если их брак не зарегистрирован, ромА  по-хитрому договаривались со служащими  ЗАГСа : брак официально не регистрируют, но в паспорта ставят штампики , и  в гостинице есть что предъявить.
Итак, на следующий концерт Коля и Люда явились, уже будучи мужем и женой.
Как всегда концерт начался общим выходом: звучала знаменитая песня Николая Жемчужного «Дэвэс и рат» («День и ночь»),песня из фильма «Табор уходит в небо»;  задумчивую, задушевную песню сменила бурная пляска. После чего пошли сольные номера, а уж после них общий финал.
Сольные выходы Люды и Коли были минут через сорок после пляски, и все ждали, что сейчас  за кулисами ,как обычно, начнётся  традиционное цыганское чаепитие с разговорами о ловэнцах (денежках), и Коля и Люда в этом, конечно же, примут участие, но случилось неожиданное: богатырь Коля, обхватив Люду за талию, высоко поднял  и посадил на шкаф! Сунул газету, сказав:
- Читай и ни на кого не гляди! Когда будет твой выход, сниму тебя!
И как ни в чём не бывало, присоединился к общему разговору.
Цыгане народ  умный, понимают происходящее мгновенно, поэтому все сделали вид, что ничего необычного не произошло: поняли,  Коля патологически ревнив и Люда теперь будет или заперта в гримёрке или сидеть на шкафу.
И Люда как послушная цыганская жена уткнулась в газету и не поднимала глаз, пока Коля не снял её.
Так и повелось: отпела-отплясала Люда, - и на шкаф, читать газету, не смея поднять глаз, ведь Коля может убить от ревности!
А семейное дело – это семейное дело, никто не вправе вмешиваться.

Была у нас замечательная  танцевальная пара! Однажды на сцене муж, осердившись за что-то, стал бить жену по ногам , а  ноги – то у него самого в сапогах, а сапоги – то с подковками, а жена-то босиком танцует!
Она потом за кулисами и стонала, и плакала от нестерпимой боли, но цыганский закон суров: никто в чужую семью не лезь! Муж – хозяин жены, и по физиономии ей залепит, и ногами испинает – значит,  так надо!
Люда работала с нами уж лет пять, незаурядная певица – актриса, проживала песню сполна, зритель радостно аплодировал ей, а уж когда бывала в ударе!
Но я знал за ней и другое: колдует!
Однажды что-то не понравилось ей в реплике Н.М.Жемчужного,  и спустя минут двадцать у него -перед самым выходом на сцену – жутко разболелась голова!
Мы поняли, в чём дело, и цыганочка Люба тут же сказала:
- Дядя Колечка, не волнуйтесь, это скоро пройдёт!
Бросила в стакан с водой  спичечные головки, пошептала над ними, головки утонули – и голова прошла!
А вот Люду стало трясти, корёжить, она еле-еле отработала концерт.

А на летнем «чёсе» в Марийской республике мне позвонили из милиции:
- Кто-то из ваших цыганок был в церкви! Примите меры, иначе прекратим гастроли!
Перебрав в голове наших красавиц (все понемногу колдовали, гадали, были богобоязненны и тайком ходили в церковь), я понял, что это Людмила.
- А как она выглядела?
- В клетчатом платочке, лицо сажей измазала! Гадала и деньги брала!
Я тут же пригласил Люду.
- Если ещё хоть раз вас увидят в церкви или возле неё, мы вынуждены будем уволить вас! И зачем вы гадали, зачем брали ловэнцы? Мы сделаем за месяц семьдесят концертов, вы с Колей получите по тысяче рубликов каждый, вам мало?
До сих пор Люда слушала меня, опустив глаза, но тут подняла голову:
- Если я не приношу домой денег, Коля плюёт в меня!
Так вот почему в последних концертах она какая-то снулая, потерянная, ничего от былого куража!
У цыган, как и у иных восточных народов (айсоров и других), неколебимый закон: муж  не работает, сидит дома, гуляет, развлекается, пьянствует. Деньги в дом приносит женщина, кормит,  одевает – обувает детей, но главное, чтоб был сыт, одет, обут её муж, её царь, чтоб он всегда был доволен ею! Иначе цыганка может хватануть от мужа-царя таких тумаков!
Коля был талантливым певцом; когда он работал в театре «Ромэн», его прозвали цыганским Марио Ланца!
Он и пел славно, и песни для исполнения выбирал чудесные: старинные «Нанэ мангэ роду», «БИда»! («Нет у меня рода-племени», «Беда» - всё о несчастной цыганской доле). Старики- цыгане после концерта подходили к нему, благодарили, особенно за «Нанэ мангэ роду».
Я конечно подозревал, что он Люду поколачивает – при таком-то ревнивом нраве,  но что он ещё и «верблюд»!
- И всё-таки! – повторил я Людмиле. – Если Вас ещё раз увидят в церкви или возле неё, мы вынуждены  будем  уволить вас!
Я не пугал её. В советское время не то, что религиозность, но даже ношение нательного крестика строжайше запрещалось.
 На экзамене в архитектурном институте студентка поправила одежду – и неудачно: под блузой стал виден нательный крестик. Её тут же отчислили из института – с четвёртого курса!
А для нашего коллектива Людины посещения храма могли обернуться прекращением гастролей.
Лицемерие тогдашней жизни было чудовищным и нелепым. Особенно в так называемую вторую богоборческую волну, устроенную  рьяным   ненавистником церкви Хрущёвым.
Верующие втихомолку, дабы не быть исключёнными из партии, комсомола, после чего людей сразу же увольняли с работы, что само по себе было вопиющим  беззаконием,  всё же втайне тянулись к религиозным обрядам
.
Через три года работы с цыганами  меня ни свет -  ни заря разбудил стук в дверь моего гостиничного номера:
- На совэ, морэ, ушты: свенкоса! Не спи, брат, вставай: святой праздник!
Я вспомнил: сегодня Пасха, и понял, что мне оказывают особое доверие – меня зовут за праздничный цыганский стол!
И точно: я один был не цыган за столом! Они уж выпили первую рюмочку и решили, что далее без меня праздновать не будут! 
С тех пор каждый год в Пасху меня будили в шесть утра и мы  вместе,  цыгане и я, садились за стол и выпивали первую и все остальные рюмочки! А ведь Н. М. Жемчужный и я были партийцами.
Но секрет наших пасхальных празднеств никогда и никем не был нарушен. В том числе и Людмилой.

Я не сразу усвоил правило: в Пасху нельзя работать!
Вечерний концерт ещё куда ни шло: люди уж проведут весь день за столом, пора и ноги промять, да и концерт в праздничный вечер не грех послушать!
Но однажды, решив в праздник работать «на всю катушку», я «заделал» три  концерта в пасхальное воскресение!
Мучительно не хотелось отрываться от утреннего праздничного застолья! Но афиши вывешены, билеты продаются! Что делать? Поехали!
Приехали: не продано ни одного билета!
Та же картина была и в четыре часа – в другом селе!
И только в восемь – аншлаг!
На другой год администратор принимавшей нас Татарской филармонии устроил в Пасхальное воскресение два концерта: в двенадцать часов – большой санаторий под Казанью, и вечерний – в самой Казани! На оба концерта все билеты проданы! 
Но по дороге водитель нашего автобуса случайно сбил велосипедиста : тот, не глядя на асфальт, повернул голову в одну сторону, а руль у него повело в другую – и прямо под наш автобус!
Скорая помощь, ГАИ, лишение нашего водителя прав, судорожные звонки директору Татконцерта,смерть велосипедиста в больнице Казани – и всё, отмена обоих концертов!
Первой восстала против работы на Пасху Людмила:
 - Не берите грех на душу!
И я стал соглашаться на Пасхальные  вечерние концерты только в Кисловодске, Сочи, Анапе, Ялте, Евпатории и т.п. – т.е. на курортах, ну и в больших городах,  там всегда бывали переаншлаги.

Однажды я рассказал цыганам  историю, в которую угодил ещё до того, как начал работать с ними, с Жемчужным.
В Туле, на вокзале, я провожал в Москву жену, до отхода электрички оставалось минут пятнадцать, и мы сидели в вагоне.
Неожиданно появилась цыганка с грудничком на руках, и сразу прицепилась ко мне:
 - Молодой, красивый, дай рубль моему маленькому, не пожалей!
Я вынул кошелёк, из кошелька рубль и подал ей. Она его цапнула и тут же:
- Не жалей, дорогой, младенцу даёшь, он же дитя Христово, он есть хочет, дай ещё!
Я дал ещё рубль.
И началось!
Жена дёргала меня за рукав, пытаясь остановить мою внезапную щедрость, но видимо я уже «попал на крючок»  и явно был не в себе.
- Пойдём , золотой, выйдем в тамбур, одному тебе правду скажу, что будет с тобою!
Вышли с ней в тамбур, она заговорила часто-часто, и всё о том, что у меня всё хорошо будет, всё лучше и лучше, лучше и лучше, а в кошельке моём при этом становилось всё хуже и хуже, хуже и хуже, и, наконец, он вовсе иссяк!
Увидев это, она сказала:
-Дорогой, золотой, она сейчас уедет (кивнула на жену), ты приходи завтра в двенадцать часов ко мне в садик возле церкви, с собой ничего не бери, только сто рублей и моток ниток, - клянусь, буду завтра с тобою в чём мать родила, приходи, твоя буду, чтоб мне помереть, не обману, твоя буду!
И исчезла, ускользнув на перрон.
Я вернулся к жене, она, проницательно посмотрев на меня, укоризненно покачала головой:
- Ну, молодец, подкормил цыган!
Когда электричка ушла и я, помахав жене, направился в город, цыганка вмиг оказалась рядом:
- Приходи, приходи завтра, клянусь, буду перед тобою, в чём мать родила, только не говори никому, скажешь – рот кривой будет! Я сербиянка, запомни: скажешь чего про  меня – рот кривой будет!
- Иди, иди спокойно, - ответил я,  и двинулся в город. Она отстала.
Я, ошарашенный (только тут осознал, что подвергся могучему гипнозу), усмехнулся над собою, сокрушённо покачал головой, и только вновь подумал о ней – рот мой  прыгнул в сторону!
«Всё, всё, не думаю о тебе, не думаю!» - мысленно обратился я к ней – и рот мой медленно сполз обратно.
«Но, всё-таки, сколько ж ты у меня денег выманила?» - и рот опять прыгнул вбок!
И пока я шёл в филармонию, рот мой  то прыгал вправо (если я думал о цыганке), то возвращался в нормальное положение, когда я прогонял её вон из мыслей.
Разумеется, на следующий день я не пошёл к ней, но если думал о ней, рот мой неудержимо уплывал вправо.
Так продолжалось два года! Два года!
И когда я начал работать с цыганами и рассказал им об этом, они были единодушны:
- Точно, сербиянка тебя прихватила!
А Люда добавила:
- Видно, вы ей понравились, никакого зла вам не сделала, а могла б на всю жизнь криворотым оставить  или заикой сделать!
- А вы сами, - перевёл я стрелки разговора нашего, - вы разве не можете над Колей поколдовать, пока он спит хотя бы, вы ведь тоже колдуете!
Все засмеялись, а Людмила изумлённо подняла  чернющие брови, впрочем, цыгане почти все  чернющие, они и зовут себя «калЭ» - чёрные: - Что вы, это грех, он же муж мой, царь мой, это большой грех!
Впоследствии я повидал таких цыганок, которые обращались со своими мужьями не как рабыни с владыкой, а как буря с листиком!
-ДОста! ДОста! – пынАв! – Хватит! Хватит! – сказал!- кричал  жене муж.
Какое там «доста»! Жена такой рот раскроет, так «пошлёт» его, что мат сотрясает все этажи гостиницы!
Но это редкость. Обычно, как Люда: покорность!
Хотя… Без «хотя» в жизни всё-таки не бывает!

Закончили мы  свой гастрольный «чёс», и после полугода  напряжённейшей  работы – были и чёсы, и серьёзные большие гастроли, и съёмки фильма – отправились, наконец, в Москву.
Приехал домой, ввалился в родные стены, и, как всегда после длительных, изматывающих гастролей, только одно в голове:  «Неделю  никуда не выйду! Затарюсь в магазине – и всё! С вами я, стеночки мои милые! С вами!»
Не думалось ни о какой работе, ни о каких гастролях!
И тут  телефонный звонок! « Ну, что ты будешь делать?! Не брать трубку? А вдруг это кто-то из очень приятных мне людей?!»
- Слушаю!
- Ваграм Борисович?
- Да!
- Здравствуйте, вам звонят из милиции!
«Ну прямо «будьте-нате», и всё тут!»
- Откуда?! – переспрашиваю на всякий случай.
- Из отделения милиции  на Пятницкой улице, рядом с метро Новокузнецкая! Тут у нас  одна артистка… Есть у вас Люда? - и называет фамилию.
- Есть! А в чём дело?
- Сейчас  дам ей трубку, она сама вам всё расскажет!

И Люда, торопясь, взахлёб, тараторит мне о том, что она ударила милиционера! Они с Колей шли по площади Маяковского, и тут Люда увидела милиционера в «стакане»!
- Ну, знаете,  «стакан» такой, для  гаишников?! Он как раз слазить стал! Я вырвалась из рук Коли, подлетела к менту и давай дубасить его! Сумкой, кулаками – он растерялся, бедненький, а я дубашу его, как могу! Колю как ветром сдуло, он же боится раЯ, а я умоляю: - Арестуйте меня, пожалуйста, я не знаю как избавиться от этого идиота, он патологически ревнив и бьёт меня с утра до ночи, пожалуйста, арестуйте меня, спасите!
А сама сумкой по башке, по башке менту! Он, видно, решил, что я ненормальная, свистнул, меня схватили  и в машину!
Я прошу вас, позвоните Коле, скажите, что меня сажают в тюрьму и поэтому пусть он соберёт чемодан с моими вещами и привезёт его сюда, в милицию, а вы обязательно здесь, у метро, должны его встретить, он отдаст вам чемодан, а сам сбежит, он же раЯ страшно боится!
А вы передадите мне чемодан, подпишете акт об этом, квартиру мою опечатают, чтоб Коля туда не совался, и я свободна!
Вот вам и дядя Колечка с тётей Лёлечкой!
Я позвонил Николаю, он вопил в трубку, что Люда бЕсчасть: раЯ избивать стала! Я сказал ему, что она арестована, её сажают в тюрьму и поэтому он должен привезти в милицию её вещи.
Коля завопил так, что телефонная трубка чуть не лопнула:
- Нет, нет, ни за что, раЯ – это бЕсчасть!
И тогда я предложил:
- Ну, давай встретимся в метро у милиции, ты отдашь мне чемодан и я отнесу его в отделение. Чтоб ты сам всё видел!
Он согласился.
Я встретил Колю в метро, попросил его донести чемодан до милиции, но он тут же впихнул чемодан мне в руки, а сам скатился по эскалатору вниз, и с тех пор  я не видел его года три!

А с Людой мы через месяц выехали на гастроли, и она, сбросив с себя страшенный груз деспотизма, была на сцене необыкновенно, неузнаваема хороша!
Спела и «Невечернюю», и свои любимые «Бирюзовые колечки», и «Калитку», и «Ручеёк» - да как! Зал был в восторге, а за кулисами даже сам Жемчужный бабахнул аплодисментами!
Все мы соскучились по сцене, по зрителям, и концерт прошёл с  оглушительным успехом, у актёрского подъезда нас ждали десятки взволнованных зрителей, кое-кто из них, впрочем, с банками компотов, варенья – женщины пришли погадать,  но бог с ним, с этим наивным гаданьем, - чистая волна человеческой радости и благодарности омыла наши души,  это ли не актёрское счастье?!

Перед  тем, как последней войти в автобус, Людмила мелко и часто взволнованно крестилась на звёздное небо.
Золотой цыганской серьгой висел над городом молодой месяц.         2024 год