Медсанбат

- Девочки, Модестова, не видели?
В ординаторскую, заглянула полноватая, зрелая докторша. Ухоженная, с волнистыми,  светлыми волосами, в незримом облаке дорогих, пьянящих духов. Цокая каблуками по кафельному полу, соблазнительно покачивая кормой, она исчезла, как мираж в  полуденный зной. Под наши, с медбратом, отвисшие челюсти.
- Вдул бы ей? - участливо спросил меня сан.инструктор с нашего КМБ. На  обязательной флюорографии, у меня обнаружили пневмонию. И санитар с учебной роты, проводил до медсанбата для госпитализации. Молодая медсестра, заполнив бумаги, отвела в душевую, где вместо формы, дала засаленный, грязный халат, с болтающимися пуговицами и разные тапки.
- Пойдём со мной в терапию. Температуры нет?
- Вроде — нет...
В интернете, сейчас, есть популярный мем: «вот така х...я, малята»...За двадцать лет до него, я придумал такую армейскую карикатуру: на скамейке сидит дембель ВВ, всё как положено - «парадка», краповый берет, аксельбант, грудь в орденах...Рядом — мальчик, с машинкой на верёвочке, и текст: «Ну, что тебе, сынок, рассказать о армии? Прошёл я КМБ, ПМП, МСБ, ЦВГ, короче — спецназ, романтика...»
(ПМП — полковой медицинский пункт, МСБ — медсанбат, ЦВГ- центральный военный госпиталь) Пишу это, чтобы обозначить иерархию мед.учереждений в Дивизии Оперативного Назначения. В самом низу, находится ПМП. Условия там — не ахти, лечение —ненавязчивое, лежать можно,  но не в первый год службы: замордуют влажными уборками и дежурством. В МСБ, лучше чем в ПМП, питанием и лечением. Есть окно во внешний мир — телевизор, на территории — небольшой водоём с лавочками, и особенно летом, лежать здесь гораздо приятней, чем в полковой богадельне. Попасть в госпиталь, всё равно, что верующему попасть в рай. Там, почти "гражданка", живёшь как у Христа за пазухой. Кормят — не баландой, на праздники — подарки, спи — сколько душе угодно, есть библиотека и парикмахерская. 
Мы поднимались на второй этаж в терапию. 
- Катюш, Модестов не пробегал? - спросил моего Вергилия, сладко щебечущий голос снизу.
- Нет, Людмила Петровна, не видела.
- Новенький что-ли?- навстречу вышел санитар в синей, больничной пижаме, только  не грязной и сальной, в приличных тапочках и белых носках.  - - Да, Саша, принимай...
- Призыв? - уточнил санитар с помятым, шарпейным лицом.
- Один 97.
Санитарами, оставляли в ПМП и МСБ, военнослужащих по призыву, либо с медицинским образованием, либо — по блату. Человек, все два года, по бумагам, якобы лечился, на деле  же — ставил уколы, делал перевязки, и пр. Страшным наказанием, для таких санитаров  было — перевестись обратно в родную роту. Как правило, в своё подразделение, они возвращались под дембель, формально, чтоб забрать документы и взять обходной.  -Терапия, строится! - по коридору шёл, шаркая тапочками, другой санитар, упитанный и  гладкий, как пасхальное яйцо, по прозвищу «Отряд». «Отрядами», называли всех переведённых, из Отрядов Специального Назначения, даже если они пробыли там один день. Из спецназа переводились по разным причинам: не достаточная физ.подготовка, по морально-волевым качествам, плохие показатели. По моим наблюдениям, люди уходили оттого, что были не готовы к жёсткому ежеминутному прессингу и запредельным силовым нагрузкам. «Отрядов» было несколько и в нашем полку, в роте материального обеспечения (РМО), поваром служил один, чумного вида «отряд», с явно улетевшей  кукушкой... И не понятно было — улетела  она из-за спецназа, или он уже попал туда таким. 
- Строиться, терапия, чё не понятно!  Из палат, нехотя выходили пациенты в разношёрстной, больничной одежде, заспанные и покорные. 
- Подходим, берём таблетки и делаем влажную уборку, - руководил "Отряд", - Ты, ты, падайте  на коридор. Съ.....сь за цинками! («цинк» - это оцинкованный ящик из под патронов, ёмкостью, примерно, литра четыре, используемый вместо ведра.) Вы двое, (выбор пал на следующих доходяг), пи....те лестницу! Остальные — наводят порядок по палатам. Через двадцать минут проверю. Еб..а раскрою всем, мне по..й: дух — не дух. ВорОн,(отслуживших  полгода), тоже ушатаю, если молодых не дрочите...
С моей палаты, одного духа рекрутировали на мытьё коридора. "Вороны" и "деды", в уборке, демонстративно не участвовали. Протерев пыль с тумбочек и подоконника, я, с ещё одним  бедолагой, наскоро протёр под кроватями. Коканов, с осеннего призыва, старше нас на полгода, пристально наблюдал за наведением порядка, заметно ухмыляясь, лёжа на своей койке.
- Терапия, заканчиваем уборку, строимся для приёма пищи. - Саша-Шарпей заглянул в  палату, -  Новенький, завтра, до завтрака — сдашь кровь и мочу.
Столовая, тем летом, была на ремонте и пищу принимали в полевом варианте: в большой  брезентовой палатке. Кормили там лучше и вкуснее, чем в полковой столовой.
Июнь выдался жарким и на ночь, окна открывали настежь, на расправу комариной опричнине. А утром, мы вставали покусанные и утомлённые тревожной ночью. После вожделенного обеда, наступал перерыв на сон. Коридоры пустели, даже санитары дремали в своих кубриках. Лишь иногда, где-то в конце отделения, томный, женский голос, заклинательно призывал недостижимого Модестова. Модестов был вполне осязаем, состоял из плоти и крови и  мне выпала честь его увидеть. Однажды, мимо меня, по коридору, в длинном, больничном халате, почти неслышно ступая, быстрой походкой профланировал высокий, щёголеватый  тип. Как оказалось, это и был — неуловимый Модестов. Компьютерщик, под липовой историей болезни, оставшийся в медсанбате, обслуживающий «Пентиумы» и прочие ЭВМы.
В день присяги, приступив уплетать на обед обжигающий борщ, я увидел, как в полевую  столовую вошёл "Отряд". Найдя меня глазами, санитар двинулся в мою сторону. 
- Имярек, к тебе мать приехала. Пойдём со мной. 
Палитру моих чувств сложно передать словам. Тут была и щенячья тоска, и радость, забившая комом горло, и подступающие слёзы от жалости к себе и маме... "Отряд" шёл рядом, приобняв, и тихо говорил:
- Возьми у матери денег, рублей триста. Чисто, нам с Саней. Тут тебя больше никто не тронет.  Если будут просить остальные — посылай на х.й! Я шёл, рассеянно слушая, мысли были далеко...Мама, милая мама приехала на присягу.  Сначала высматривала на плацу, натёрла ноги новыми туфлями. Потом, узнав, что заболел, дошла до медсанбата с пакетами полными еды. Я увидел её на скамейке, возле пруда. Сердце бешенно заколотилось, на глаза навернулись слёзы. Мы обнялись, мои, искусанные комарами щёки, стали влажными от материнских поцелуев. 
- Похудел...Искусали всего. А что, халат такой дали? Чище не нашлось что-ли...
Я стоял, испытывая и радость и досадную неловкость из-за внешнего вида и от того, что надо скрывать чувства, улыбаясь сквозь слёзы и горечь предстоящего расставания. Хотелось обнять её и сказать: мама, забери меня отсюда.  В это первое свидание и в последующие, я буду уничтожать продукты с одержимостью узника канцлагеря. Мешая сладкое с солёным, мясо со сгущёнкой и сок с салом...Отвечая с набитым ртом, ловя на себе завистливые взгляды голодных сослуживцев. Мы сидели на скамейке, возле небольшого прудика, под развесистой кроной векового дуба, около часа. За это время, меня раза два отзывали в корпус, напоминая о деньгах. Первый раз — санитары, а второй -  сосед по палате Коканов, с ещё каким-то телом, кружа как шакалы, предчувствуя наживу. Я смалодушничал и струсил, и попросил у матери денег. Конечно, она догадывалась, что, как только я уйду, ни денег, ни пакетов с едой, сынок её уж не увидит.  Несколько сотен и самые лакомые куски, я отдал санитарам. Остальной провиант, отнёс в палату. Но, перед этим, пришёл медбрат с моего КМБ. В красной папке у него был текст присяги, которую я и зачитал в больничном халате и рваных тапочках на босу ногу.
В палате, под недовольство обнесённого деньгами Коканова, отвернувшись к стене, с раздирающей сердце тоской и сырыми глазами, изучал я трещины и шершавый рельеф масляной  краски. На ужин, конечно - не пошёл, на сытый желудок — задремал, заботливо не замеченый подобревшими санитарами. И то ли во сне, то ли — сквозь душный морок дремоты, кружило в пустом коридоре мотыльком, глубокое, призывно-эротическое меццо-сопрано:
- Модестов, Модестов, Мо-де-с-то-вввв....