Новогодняя история

     Пятилетка (как говорили при коммунистах в СССР) моей жизни прошла  на колесах. Дважды в год я совершала путешествия, и хотя маршрут их был всегда одинаковым, попутчики делали каждую поездку незабываемой.
      Декабрь 2002 года был холодным и снежным. Хотела написать "ветренным", но потом осеклась.  Ведь редкий осенний, весенний или летний день в Питере бывал безветренным, что уж тут говорить о зиме.
Возможно, вся эта погодная катавасия  беспокоила нас в начале и в середине декабря, но уж точно не двадцать восьмого числа. Мы были в благодушном настроение. Приближалась встреча  Нового года. Приближалась встреча с родными и друзьями. Но  перво-наперво приближалась посадка в поезд Санкт-Петербург- Кавказские  минеральные воды.
С утра, взбодрив сестру и подругу, поручениями, отданными командным тоном, я четко определила время нашего выхода из общежития - в 13.30 и ни минутой позже.  Как я могла не выйти вовремя из общежития, если билеты домой я покупала за 40-45 суток до даты отъезда. И сестра, и подруги посмеивались надо мной, подтрунивали, наверное, им было не понять, что наличие заветных билетов не в кассе, а у меня на руках (в моем блокноте) успокаивало и радовало меня. Насмехались они и над тем, что ровно за две недели до отъезда дорожная сумка моя уже бывала вынута из шкафа, расстегнута и стояла в углу готовая принять в себя кое-какие из моих вещей. Это казалось им странным и смешным, я ничуть не обижалась на их шутки, я даже сама рассказывала  об этих своих чудачествах друзья и знакомым, потому что означали они только одно - мою тоску по дому.
В 13.30 мы, волоча свои котомки, вывалились из дверей общежития. Мы не вызывали такси. Сейчас не помню, было ли тогда в Питере такси по вызову. Возможность остановить такси на остановке рядом с общежитием казалась нам вполне реальной. Девочки (сестра моя и подруга, назовем ее, согласно требованиям жанра, Залиной) весело щебетали, пока я пыталась "поймать такси". Решение этой задачи мне плохо давалось.  И хотя среди подруг я считалась девушкой бойком, выполнить ее я так и не смогла. Через 40 минут, отпустив в мой адрес по паре нелестных эпитетов, за дело взялись девчата. Но и они провалились. Редкие машины притормаживали на подъездах к нам, а разглядев нас поближе, ускоряли свой ход, так и не остановившись. Пара-тройка машин всё же останавливались, водители опускали стекло, уточняли куда мы направляемся, задумывались, а потом называли  сумму, троекратно превышающую все возможные  разумные  цифры. Мы улыбались и отказывались. Не то, чтобы у нас совсем не было денег, но всё же мы были всего лишь ординаторами, а в преддверии Нового года каждая копейка ценилась еще больше, ведь хотелось порадовать подарками  родных и друзей.
Еще около получаса мы провели в тщетных попытках, и уже собирались взвалить свои пожитки и идти в метро, благо станция была рядом, в пяти минутах ходьбы. Нас останавливало то, что по метро до вокзала нам нужно было ехать не по прямой линии, а с переходами. Не самое приятное занятие ездить в метро с сумками. Ты всем мешаешь. И тебе все мешают. Но ты извиняешься, пытаешься задеть как можно меньше людей, пристроить свой багаж так, чтобы он занимал как можно меньше места... Добрые люди (а мне такие не раз встречались) могли подхватить твою сумку на лестнице или переходе (как правило, мужчины), на твой удивленный взгляд  ответить улыбкой, а на прощание пожелать счастливого пути.  От таких людей становилось так здорово на душе, что весь остальной путь ты ехал уже с улыбкой, и даже багаж становился легче, а может сил становилось больше. Но встречались и другие, которые могли намеренно толкнуть, начать во весь голос возмущаться, и самое ужасное, что кто-то мог сказать фразу, которая была такой скользкой и  противной, что после этого хотелось немедленно пойти в ванную комнату и умыться, потому что ты чувствовал себя так, словно в тебя плюнули. "Понаехали тут! Убирайтесь к себе домой!"  И ведь не станешь же объяснять  взрослому человеку, прожившему половину своей жизни в Советском Союзе, что твой дом это как комната в квартире, что, Осетия, она не где-нибудь в Гондурасе, а в самой что ни на есть России...
У нас было хорошее доброе настроение. У нас были замечательные друзья и коллеги  в Питере, которых мы заблаговременно поздравили с предстоящими праздниками, и которые поздравили нас, и мы везли с собой домой  теплое и чуткое их отношение к нам, приехавшим хоть и из России в Россию, но всё же из дома в гости. Нам не хотелось встречаться с теми, другими, и мы мешкали...
Пока мы решали, стоит ли попытать счастья еще или уже пойти в сторону метро, рядом с нами притормозила машина... Серебристая инормарка... Водитель опустил стекло, и я, удивившись (мы к тому времени уже не махали  руками),  наклонилась к окну. 
"Куда вам надо, девчата?  - Спросил он бодренько.
"На вокзал.. Московский..." - растерялась я.
"Хорошо, мне туда, подброшу вас" - отреагировал мужчина, и уже взялся за ручку своей двери, чтобы выйти из машины.
Придя в себя, да еще и подначиваемая девочками, я затараторила: "А сколько Вы возьмете? Мы только 150 рублей можем дать".
Он был стремителен. Ответил он мне уже стоя у багажника своего автомобиля и укладывая туда Залиныну сумку.
"Какие 150 рублей. Кто говорил о деньгах. Я не таксист. Мне просто туда надо. На площадь Восстания. Вот я и решил подбросить землячек" - последнюю фразу он говорил уже в салоне авто нам, сидящим там же. Резво набрав скорость, машина быстро покатилась по улицам Питера.
А он меж тем расспрашивал, кто мы и откуда, где учимся, какими докторами будем.
Он говорил доброжелательно, и хотя выраженного акцента у него не было, но резкие интонации в его голосе, гортанность звуков, да и некоторые обороты речи, выдавали в нем действительно нашего земляка, земляка...
Он рассказал, что жил в Орджоникидзе, что мать его звали ФатимАт, что в шестидесятых годах он переехал в Питер... Рассказывал о своей сестре, которая тоже врач, и у которой ребенок инвалид, и что он настоятельно рекомендует ей сдать его в интернат, а она отказывается.
Говоря о сестре,  и, видимо, припомнив ее сопротивление его воле, голос у него стал резче, выражения жестче, а мимика агрессивней.
Руслан Рамазанович (так он нам представился) был харизматичным мужчиной лет 55-60, в меру упитанным, но достаточно подтянутым для своего возраста, с гладко выбритым лицом и тонкой оправой очков на носу. И хотя вид в него был очень даже респектабельный, но недавно только прошедшие "лихие 90-е", пестревшие  историями о похищениях людей были еще свежи в памяти. А много ли надо человеку, чтобы испугаться?
Мы испугались.
Испугались все трое. Девочки сначала весело отвечавшие на вопросы Р.Р., и хихикавшие над его шутками, с каждым следующим вопросом становились все лаконичней и серьезней, дойдя в  конце-концов до  голосовых сообщений (мычаний), означавших в зависимости от вопросов "да" или "нет" и жестовых ответов (киваний или мотаний головой из стороны в сторону).
Среди этих перекосов  их поведения, кто-то должен был сохранять спокойствие. И этим кем-то  выпало быть мне. Я старалась не вступать с ним в спор. В тех моментах, когда я была категорически не согласна с ним, я отмалчивалась, делая вид, что разглядываю новогоднее убранство Питера. Кавказским женщинам вообще  полагается в основном слушать. Этой установкой я и пользовалась.
Он тем временем  уверенно вел машину. Пока мы ехали по знакомым улицам (а их было не так уж и много, это был всего лишь второй год моего проживания в Питере), я держалась молодцом, но когда, упершись в пробку, он, задорно бросив "Знай и люби свой город", сворачивал в подворотню, углябляясь в дворы-колодцы, петляя так, что я совсем теряла ориентир, меня и саму начинало потряхивать. Но потом он вновь выезжал на широкий светлый проспект или улицу, и я снова мысленно благодарила Бога...
Руслан Рамазанович... Он был мил и дружелюбен. Спросив о дате нашего возвращения, он предложил нас встретить. Уже не помню,  кто из нас вовремя нашелся и соврал ему, что обратные билеты еще не куплены. Я кляла себя на чем свет стоит, что посадила девочек в его машину, мечтая только об одном - выбраться из неё как можно скорее. Сама мысль о повторной ...добровольной встрече с ним казалась мне...абсурдной... 
"Да, да, конечно, спасибо Вам, не очень удобно Вас беспокоить" - бросились мы отвечать ему в разнобой. А он совершенно спокойно, повернулся ко мне всем корпусом и  спросил,  есть ли у меня блокнот. Я кивнула. "Тогда  достань его из сумки и запиши мой  номер телефона".  Одно в его словах о себе было стопроцентной правдой. Он был военным. Только они могут вот так сказать, что хочется щелкнуть каблуком о каблук, вытянуться в струночку и ответить: "Слушаюсь!"  Щелкать, вытягиваться и отвечать не пришлось.  Я достала блокнот и записала его телефон.
Снег шел, а мы все ехали... Через улицы, улочки, дворы и снова улицы...
Наконец после очередного подзаборного виража машина наша выскочила к Концертному залу  Октябрьский. Знакомый городской пейзаж нас обрадовал. Мы выдохнули с облегчением. Несмотря на то, что впереди была пробка длинною до Московского вокзала, мы наконец убедились, что  Р.Р. привез нас к вокзалу. Наверное, наши лица светились от счастья. Я готова была заплатить ему не то, что  тройную сумму, а отдать все имеющиеся у меня деньги. Я снова аккуратно завела с ним разговор об оплате нашего проезда, но он махнул рукой, озабоченно глянул на часы, и со словами "Какие 150 рублей! У меня вон в кейсе, который у Залины под ногами,  пятьдесят тысяч долларов, мне их человеку надо отдать. Так, выходите из машины, пешком добежим, а то я опаздываю на встречу. Залина, прихвати кейс с собой! " он выскочил из машины.
Нас тоже уговаривать не пришлось. Мы уже растянули свои лица в прощальных улыбках, когда он, схатив наши сумки, бросился бежать в направлении вокзала со словами: "Девчата, за мной!" Мы, едва  переглянувшись, ринулись за ним. Залина с кейсом из красивой крокодилловой кожи бежала практичкски рядом с ним, мы с сестрой отставали на пару шагов. Добежав до входа в метро, Руслан Рамазанович остановился, перевел дух, и стал извиняться, что не имеет возможности перевести нас через дорогу и проводить до вокзала. Мы стали хором благодарить его, желать ему всяческих благ, а он, на ходу уже выхватив свой кейс из Залиныных рук, и крича, что будет ждать нашего звонка, скрылся в толпе входящих в метро.
Минутная пауза. И потом истерика. Настоящая истерика. Когда ты смеешься так, что  слезы льются из глаз, а ноги не держат, и хочется в буквальном смысле повалиться на пол и кататься на нем со смеху. Мы смеялись так, что не могли идти, потому что от смеха в руках не было сил, и приходилось постоянно останавливаться, чтобы перехватить сумки. Мы вспоминали, как он сделал комплимент Залине, а она расплылась в улыбке (Залине мало нужно было, чтобы расплыться улыбке), как Залина оторопела, услышав про пятьдесят тыяч долларов в кейсе, который она всю дорогу пинала ногами, думая, "что это какой-то там кожзам", как сестра моя испугалась, что он скроется с нашими сумками, оказавшись вором (чем бы он мог разжиться в них?). Ну и конечно, девчонки не успустили возможности обвинить меня в том, что только со мной или в моем присутствии происходят вот такие истории.
"Да ладно вам! Зато будет, что рассказать нашим!" - смахнув слезы (всегда плачу от смеха), сказала я.
И как я не поперхнулась этой фразой?
Следующие два дня мне ее постоянно припоминали то сестра, то подруга, то обе вместе.
......
Притопытвая и прихлопывая уже минут сорок мы стояли на перроне. Мы вышли из здания вокзала   к путям в 15.40, думая, что  как раз за тридцать минут до отправки поезд подадут, и мы спокойно дойдем до своего вагона, войдем в него, займем свои места согласно купленным билетам и отправимся домой. Но поезд все не подавали, ни в 15.40, ни в 16.00, ни в 16.20. Народ озверел. Эпитеты, раздававшиеся в адрес всех, кто отвечал (но к сожалению, скорее всего не ответил, как это у нас часто случается) за подачу поезда с опозданием,  литературному переводу не подлежат, и в тексте приведены не будут, но все мы их слышали, и не раз, возможно, даже использовали.
Вид паровоза вдалеке и голос из громкоговорителя, известивший нас наконец о подаче поезда, сработали как выстрел стартового пистолета в руках спортивного орбитра.  Народ взял старт. Мужчины и женщины, подростки и дети неслись сломя голову по перрону, спотыкаясь о свои и чужие баулы, кто-то матерясь, кто-то чертыхаясь, кто-то призывая Господа Бога и Матерь Божью.
Вид этого сумасшедшего зрелища снова вызвал в нас  взрыв смеха. Идти в этом потоке тел, не рискуя быть сбитой с ног и затоптанной,  было невозможно. Что нам оставалось, кроме как набрать среднюю скорость потока и двигаться так до нашего вагона, переговариваясь, перешучиваясь и смеясь...над ними и над собой, конечно же.
Вид симпатичного, подтянутого, аккуратно одетого проводника, встречавшего нас у дверей вагона,  успокаивал и обнадеживал. Он улыбался, проверял паспорта и билеты, подсказывал номера мест, и запускал в вагон. Мы все только об этом и мечтали... Войти в вагон, занять свои места, и отогреться.
Посадка заняла не более пяти-семи минут.
Мы с девочками уже расположились на своих местах.
В плацкартном вагоне, каким мы тогда всегда путешествовали, мы старались покупать места  в середине (читай, подальше от туалетов). Вот и в этот раз мы взяли два верхних места (для меня и сестры) и одно нижнее для Залины, как раз где-то в середине вагона.
Мы сидели на Залиныной полке, счастливые, что наконец-то мы ...в поезде, и что перепитии этого дня уже закончились, перейдя в категорию "прошлое".
Голос, известивший об отправлении поезда, просил провожающих покинуть вагоны. Но...в нашем вагоне, видимо, не было провожающих, потому как мало кто из  стоящих  в проходе людей шелохнулся.
... Пассажиры размещались. Переодевались в дорожную одежду. Закидывали сумки на багажные полки. Растасовывали матрацы и подушки. Мы занялись тем же.
Расстелив наши матрацы, у нас  возникла необходимость в постельном белье. Две ходки к купе проводника оказались безрезультатными. Двери были заперты. Присев рядом с Залиной на ее полке мы стали осматриваться.
Наши попутчики также, как и мы, в ожидании выдачи белья были заняты... Кто-то разговором, кто-то созерцанием пейзажей, мимо которых мы проносились, кто-то телефонным разговором... Периодически по вагону пробегали проводники, милиционеры, сотрудницы вагона-ресторана, какие-то люди, больше молодые, которые украдкой бросали взгляды на полки, первые, вторые, и наконец, третьи, потому что ни первых, ни вторых свободных полок в нашем вагоне не было...
Час пролетел незаметно. Обладая веселым нравом и острым языком, и убедившись, что соплеменников наших в нашем вагоне нет, мы с сестрой развлекали себя болтовней о наших попутчиках.
Торможение вагона, означавшего приближающуюся станцию, волшебным образом вернула нам нашего проводника. Трех или пятиминутная остановка и последующее отправление  вновь оживило наш, успокившийся было, вагон. Мило улыбаясь наш проводник размещал вновь прибывших. Кого-то у ног пассажиров первых полок, кото-то - на третьих багажных полках... Кто-то молча поджав губы, поджимал ноги, давая возможность несчастному безбилетнику присесть, кто-то ворча спускал свои сумки с третьей полки и запихивал их под первую, уступая их место  человеку. Канун Нового года. Всем хотелось добраться в то место, где тебя ждут.
... Получив белье обилеченные  пассажиры принялись заправлять свои лежбища. Видимость в вагоне при этом резко снизилась. Те, кто путешествовал РЖД в те годы, поймут, о чем я говорю. Белая метель вкупе с пылью одеял и матрацов могла легко быть использована в кино в качестве декорации пороши. Безбилетники спокойно сидели на своих местах, как курицы на жердочах, боясь шелохнуться лишний раз, дабы не вызвать раздражение у полноправных "хозяев" вагона.
Время неумолимо приближалось к ужину, да и согреться горячим чаем хотелось всем, но... Титан был холоден. Проводник наш, похоже вспомнил о нем, только тогда, когда первый страждущий чая, обратился к нему с вопросом, где его взять.
Засучив рукава, он возился в нем,  всем своим видом показывая, как  старается он для нас. Мы ценили его старания, и молча ждали.
А пока мы с сестрой решили немного полежать на своих койках, растянуть так сказать позновочники. Я задремала, и уже готова была провалится в сон, когда истошный вопль вернул меня в реальность. Высунув голову в проход я увидела тетеньку, махавшую руками в сторону титана и звавшую на помощь. Какая-то тряпка горела. Не то, чтобы языки пламени уже ласкали потолок и стены вагона, но всё же....огонь пугал... И да, у страха глаза велики. Это мы уже днем проходили...
Проводника в купе не было. Не было его и в соседнем вагоне, куда помчалась какая-то девчушка.
Вагон разделился...  половина, близкая к титану действовала: женщины горланили и метались по поезду в поисках проводника, мужчины старшего поколения, вспомнив навыки, приобретенные на учениях по ГО (гражданской обороне) боролись с пламенем; середина вагона (мы и наши ближайшие соседи) наблюдала за подвигом безымянных героев, одновременно негодуя по поводу очередного исчезновения проводника; дальняя часть - безмятежно ехала дальше: две статные женщины, расстелив скатерь-самобранку, расправлялась с жаренными куринными окорочками, усатый мужчина  цедил пивко, двое молодых кавказцев, кабардинцев, о чем мы узнали позже, пытались познакомиться "поближе" со студеньками Питерского вуза, ехавшими домой в Минводы.
Как далеки были эти пассажиры от трудностей первых!
Шея моя затекла. Остеохондроз был уже тогда моим верных пажем. В такие моменты только повороты головы вокруг своей оси (хотя это самый неверный и даже опасный способ! Никогда так не делайте!) спасали меня. Крутанув шею в первый раз, я увидела краем глаза что-то блестящее  на полу у дверей в вагон. "Сейчас присмотрюсь" - подумала я, совершая очердной поворот.
Но взору моему предстала уже совсем другая картина. Одна из тех статных женщин, стояла в проходе и махала руками, ногами она мелко-мелко перебирала, и прежде чем я смогла озвучить картинку, мозг мой понял "Она скользит!"
В озвучке  надобность отпала. Усач, оторвавшись от своего полуторалитрового попутчика, умелым движением наложил руки женщине на область талии и рывком поставил ее на ноги прямиком в центр расползавшейся лужи. Подруга ее, забыв о недоеденном окорочке, впрочем, как и о ней самой, с криками "Ё.... ...... ......!(сами понимаете, что кричала она не "Елки-палки!" бросилась к сумкам.
Всегда любила русские поговорки.  Не раз убеждалась в их точности. Вот и тут по щелчку пальца в голове мелькнуло "Беда не приходит одна!" Оказалось, что в туалете что-то вышло из строя, и теперь вода, которая должна была по замыслу инженера уходить, наоборот, прибывала. В вагоне вновь раздались призывы о помощи, обращенные, конечно же, к наиболее компетентному лицу, но, к сожалению, всё еще отсутствовавшему.
Спасение утопающих дело рук самих утопающих... Других вариантов не было. Переставляя сумки "а-ля мечта спекулянта" женщины, принялись осушать пол.  Периодически в проходе показывалась голова бравого усача, который бросал вопрощаюший взгляд в противоположный конец вагона, откуда ему  подавали знак, что проводника всё еще нет, и он снова  скрывался в туалете.
Соединив два крыла вагона картина приобретала очертания сюрреализма. В одном конце тушат пожар, в другом осушают потоп. И лишь в середине вагона человек десять сохраняли бодрость и спокойствие духа: мы втроем (потому что истерика (истеричный смех) начавшаяся еще утром, всё ещё продолжалась; соседка Залины, потому что всё это время она пребывала где-то далеко внутри себя; и кавказцы с красавицами, потому что у них всё уже было "поближе".
Среди всей этой суматохи периодически в вагоне появлялся мужчина лет 50, в старых тренировочных штанах с вытянутыми коленками, в тельняшке и голубой шапочке на голове типа "шапочка пловца". Не глядя ни на кого, он обходил торчащие в проходе ноги безбилетников, перешагивал через головы женщин,  вытиравших пол, и лавировал между ГТО-шниками, передававими друг другу чашки-стаканы с водой (так они пытались тушить пожар).
Если бы не его неизменная вежливость, я вряд ли обратила бы на него внимание. Но каждый свой шаг он сопровождал или "Простите" или "Извините", не говоря уже о "Спасибо" и "Пожалуйста". А обратив внимание, я присмотрелась и ....узнала в нем...нашего проводника.
Но я все-таки сомневалась, и поэтому, когда он в очередной раз пробегал мимо, я, тронув его за рукав тельняшки, спросила: "Ой, а Вы не наш проводник?" Я хотела спросить это тихо. Но бывают же такие моменты, когда шум мгновенно стихает, создавая звенящую тишину. Именно в такой тишине и прозвучал мой вопрос. Все замерли. Все развернулись в нашу сторону и замерли. Мужчина воровато оглянулся по сторонам, всплеснул руками, и с укором взглянув на нас, бросил: "Ну, что вы, землячки!", выражая тем самым разочарование в нас.
В ту же минуту тишина заполнилась голосами. И с той, и с другой стороны неслись в его адрес слова возмущения и угрозы... Каждая команда спасателей требовала его немедленого включения в работу...
...Он отправися в свое купе, где вынужден был надеть на себя если не всю форму, то хотя бы форменную рубашку, и снять с головы эту несуразную шапочку, менявшую его облик до неузнаваемости.
Чай, сахар и даже какие-то печенья..  Доширак, кофе "три в одном", газированные напитки... Он пытался задобрить пассажиров всеми подручными средствами. Поев и попив, народ стал поспокойней, некоторые даже повеселели. В вагоне стало тише. Пассажиры сидели на своих местах,  переговаривались, угощали друг друга мандаринами. Даже безбилетники стали разговорчивей. И рассказы их разные, но приведшие к одному итогу - безбилетному проезду были скорее даже не для красного словца, а чтобы извинить их присутствие здесь, в битком набитом вагоне. Народ расслабился.  Проводник же наш, взявшись за дело, продолжал работать не покладая рук... 
Мытье полов в его исполнении было редким зрелищем. Он был не мал ростом. Метр восемьдесят - метр восемьдесят пять.  Швабру он, видимо, выбирал себе сам. Она была ему под стать. Я не сразу поняла, что это был за звук, а поняв, снова расхохоталась. Стоя в проходе, наш чудесный проводник "исполнял" следующее: достав мокрую тряпку из ведра, не выжимая ее совсем, он поднимал ее высоко до уровня рукоятки швабры, расправлял (в центре тряпки было вырезано отверстие), совмещал отверстие тряпки с палкой швабры, и....отпускал тряпку...
В свободном полете она летела до самого пола, разбрызгивая грязную воду в радиусе как минимум тридцати сантиметров, затем она шлепалась, обдавая грязной водой и пылью, которая поднималась от ее шлепка, ноги пассажиров.
В некоторых отсеках пассажиры отказывались  от уборки, ссылаясь на то, что они еще не успели насорить. Но проводник настаивал. "Чистота залог здоровья" - аппелировал он. Кто-то соглашался.
Мы категорически отказались. То ли он по виду моему понял, что мы не нуждаемся в уборке, то ли он всё  еще обижался за разоблачение, но согласился перенести уборку на утро,  тем более что мы наконец-то решили перекусить перед сном. А он отправился дальше по вагону...
Мы шелестели пакетами, доставая свои припасы, когда  в конце вагона раздался визгливый крик женщины: "Ты что, идиот? Уйди отсюда, пока я тебе эту тряпку на голову не надела!" Бедная женщина, только минут десять как  закончившая осушать пол, махала кулаками перед его носом. Он вежливо ей улыбнулся и ретировался в свое купе.
"Да, девчонки, будет что рассказать наш..." - начала было я, но девчонки мой оптимизм не разделили. "Молчи уже, дай нам до дома доехать!" - цыкнула на меня сестра, но улыбка снова тронула ее губы.
Ужин наш был скромным. Бутерброды, мюсли-йогурты, печенье и чай... Залина позаботилась о себе... не то, чтобы лучше нас, но добротнее. Она пожарила крылышки и приготовила салат... Свекольный... С майонезом... Она ела с таким аппетитом, что не залюбоваться  ею было не возможно. Настойчиво угощала она нас, но мы с сестрой не разделяли ее вкусов, особенно в отношении свекольного салата в условиях РЖД.
В 23.00 основной свет в вагоне погас. Читать или решать кроссворды я уже не могла. Заснуть тоже не получалось. Духота в вагоне, запахи разной  еды и не только, стоявшие в воздухе, пыль, а главное события этого невероятного дня не способствовали быстрому отходу в царство Морфея.
Поезд стал тормозить. Очередная станция... В открытую дверь вагона устремилась стуйка холодного свежего воздуха. Я выглянула в проход, раздумывая стоит ли мне спуститься и пойти подышать воздухом. И тут я увидела, как наш проводник, указывает пальцем прямиком на меня какой-то паре. ...
Женщина обошла мужчину и  проводника и направилась к нам.
"Девочки, вы не пустите нас на третьи полки над вами?" - начала она. "Понимаете, я полгода у матери жила, ухаживала за ней, а тут муж приехал, говорит, поехали хоть Новый год дома с детьми встретишь. Ну я и согласилась. А билетов в кассе уже нет".
Кто бы отказал?!
"Конечно, конечно пустим. Сейчас сумки снимем! "- сказала сестра. Я уже тянулась к нашим сумкам.
Она замахала радостно мужу. Он подошел. Поздоровался с нами. Поблагодарил, что пустили. Мы совсем смутились. Он сам спустил наши сумки. Помог супруге снять пальто. И..., усадив ее в ногах Залины, приступил к сапогам. Он расстегивал замки на сапогах, аккуратно придерживая ногу, стягивал сапог с ноги, и все это время с улыбкой заглядывал ей в лицо снизу вверх. Она смущалась от этой его нежности, но принимала ее как обычную вещь. Возможно для нее это было обычной вещью, но не для нас, кавказских женщин, которые  с молоком матери усвоили представление о том, что мужчина и женщина не должны демонстрировать при чужих свои чувства. А это было именно так. Он демонстрировал свои чувства к ней. И если мы с сестрой, будучи любительницами мелодрам, умилились этому, смутились и  отвели глаза, то Залина, отреагировала по-другому.
"Муж! Какой он ей муж? Он ее любовник, наверное?! - сказала она не то с горечью, не то с завистью в голосе. Говорила она по-осетински. При этом мило улыбалась им. Я смутилась еще больше. И так же по-осетински ей возразила, что женщина назвала его мужем.
"Где вы видели, чтобы мужья так женам сапоги снимали. Он точно ее любовник! - настаивала она. При этом для слова "любовник" она выбрала самый ужасный осетинский эквивалент. Такой эквивалент, который в обычной осетинской разговорной речи не принято употреблять, относя его к нецензурной лексике. 
Наконец они разулись, и взобрались на третьи полки. Периодически я видела, что он протягивал руку к ней (она лежала надо мной, а он над сестрой), он что-то говорил ей шепотом, и хотя слов я сквозь сон уже разобрать не могла, я понимала, что это ласковые слова, а может мне просто хотелось, чтобы это было так...(в канун нового года ведь хочется душевных историй)....
Я все ещё ворочалась на своей твердой койке... Возвращаясь из дамской комнаты, куда она периодически убегала, Залина держась за живот (хоть и поздно, но она всё же  осознала, что свекольный салат, да еще и заправленный майонезом, было не самой лучшей идеей для поездки в поезде), многозначительно закатывала глаза и констатировала факт: "Всё-таки он ее любовник". В зависимости от того, за чем она их заставала. Она продолжала: "Вон целуются", "Вон курят" и т.д. Как будто супруги, соскучившиеся после долгой разлуки не могли вместе выйти курить (дабы составить один другому компанию) или  просто целоваться... Но и то, и другое в Залиныных глазах свидетельствовало только о выводах, сделанных ею ранее (напомню, после снимания сапог)...
Наконец я уснула. Ночь я спала, что называется, без задних ног.
Продрав глаза, я не сразу  осознала где я. Появились новые лица и тела. Тела, потому что лиц, лежащих на третьих полках,  разглядеть было невозможно. В проходе над головами торчали у кого-то коленки, у кого-то стопы, где-то свисала рука, которую заботливый пассажир, проходивший мимо  пытался пристроить к телу, дабы она не затекла. Не вагон, а картинка из фильма Кустурицы...
Сестра лежала с открытыми глазами. Залины на месте не было. Мужчина на третьей полке улыбнулся мне и показал мои кроссворды, мол решаю, пока Вы спите. Я тоже ему улыбнулась и кивнула, мол нормально, решайте, на всех хватит. Когда лицо его скрылось за кроссвордами, я обратилась к сестре: "А где  Залина?"
"Где, где? В туалете? Всю ночь промаялась, не спала, всё туда-сюда ходила" - буркнула на меня сестра так, словно это я приготовила салат, приволокла его в поезд, и насильно накормила им Залину.  Это сестра так из-за переживаний за Залину бурчала. Я уже готова была сказать, что Залина сама виновата (потому что накануне я прямо-таки уговаривала её не есть этот опасный салат), но разговор наш прервал сосед сверху.
"Ой, девочки! Вы осетинки? - Он свесился со своей полки.
"Да" - задорно ответила я. И в следующую минуту опешила.
"А как вы догадались?" - выдавила я из себя.
"Да я по речи понял!"  Он улыбался. Мы уже нет.
И продолжил :"Я в армию когда попал, то в Осетии служил, а потом еще на сверхсрочную остался, а потом еще немного пожил. Много друзей среди осетин у меня было. И они меня языку учили. Понимал-то я неплохо.  А говорить не очень получалось".
И они меня языку  учили... Понимал-то я неплохо...
Насколько не-плохо...
Он смотрел на меня (мы ведь наискосок располагались), а я смотрела на сестру.
Как хорошо, что он смотрел на меня. Во-первых, я всегда быстро ориентировалась в экстремальных ситуациях, во-вторых, лет в двадцать я перестала  краснеть от смущения.
Я улыбнулась, и сказала что-то  вроде "как приятно, что у вас есть друзья среди осетин".
Сестра в это время вела себя как черепаха, которую огрели чем-то по голове - она задним ходом заползла под одеяло, укрывшись им так, что торчали только ее огроменные глаза, и отодвинулась вплотную к стенке, что бы с  третьей полки ее было не видно.
Ее вид меня "разорвал". ("Разорвал" говорит одна моя подруга. Это означает, что совладать с приступом смеха было невозможно).
"На ту беду лиса близёхонько бежала", то бишь Залина пришла из туалета. Поздоровавшись со всеми проснувшимися (включая наших соседей), она готова была завести свою старую песню :"Я вам точно говорю, что он её лю..."
Вы когда-нибудь видели, как можно кричать, даже орать, при этом не издав ни звука? Я видела. Зрелище страшное. Может "разорвать". Сестра моя таращила глаза, закатывала их к потолку (читай, к третьей полке), многозначительно подмигивала, гримасничала, прикладывала указательный палец к губам (это она потом нам рассказала, а так-то мы не видели, из-под одеяла  же была видна только верхняя часть ее лица), мотала головой из стороны в сторону, в общем, всячески спасала ситуацию.
 "Ор" стоял страшный,  но Залина не разумела. И пыталась развить начатую  тему.
Наши соседи то ли действительно захотели "пойти умыться", то ли поняли происходившее, но извинившись, спустились и отправились в сторону тамбура.
И тут речевой аппарат сестры донес до слухового аппарата Залины информацию в доступной форме.
Залина была ошарашена. Она присела на свою полку, на миг забыв о своих диспептических проблемах, смутившись и даже немного покраснев, так мне показалось.
Сестра, сначала пристыдив ее, теперь, видя ее растерянность, бросилась ее успокаивать. Я умирала со смеху.
"Может он и не знает, что такое ....!"- и сестра повторила  Залинын любимый эпитет.
"Как же не знает?!" - подбросила я дров в топку - " как раз военные это слово очень даже  часто используют" -  сказала я таким уверенным тоном, словно лет двадцать проработала гарнизонным врачом.
Залина вновь призадумалась. Потом вдруг резко встала, всплеснула руками и заговорила: "Подожди, подожди, а что это он сразу не сказал, что понимает нас! Наверное, подслушать нас хотел!"
И эта мысль, сама идея, что она его якобы уличила в подслушивании, спасло ее от угрызений совести.  Мир и покой вернулись к ней вместе с диспептическими проблемами.
"Да ладно вам, девчонки, будет что рассказ....."- я не закончила... Взгляды наши встретились, и мы  расхохотались.
"Молчи уже, прошу тебя!" -  это сестра мне говорила.  Но я знала, что она не хочет, чтобы я молчала. Она любила мои рассказы, шутки, мои истории. И я любила всё ей рассказывать. Первый мой  год в Питере без нее был ужасным. Мне без конца приходилось писать, писать, писать (может быть я тогда пристрастилась к этому занятию), чтобы рассказать ей о роддоме своем, о коллегах, об интересных клинических случаях (а этим наш роддом был очень богат), а еще о новых друзьях и о старых, и о Питере, и о белых ночах... И она писала мне, писала много, писала подробно... Мы не жалели бумаги... С ума сойти, я пишу про 2001-2002 год, а не про 1901-1902.... Пишу, что мы писали письма, настоящие, бумажные. Сколько листов формата А4 можно свернуть вчетверо и впихнуть в конверт? Правильно - мало. 15-20 листов, не более. Поэтому почтальон приносил 2-3 конверта, на которых помино адреса и имени получателя  были еще номера (1, 2, 3 или 4).
Я отвлеклась...
Я улыбнулась сестре и со словами "как скажешь", взяла  в руки кроссворды.
.... День прошел в обычных для поезда занятиях: умылись, причесались, позавтракали, поболтали, почитали, подремали, пообедали, попрощались с одними попутчиками, посплетничали, посмеялись, поспали, поели,  попили,  поприветствовали других попутчиков... Менялись люди, но количество пассажиров не менялось. Всё еще были  заняты все третьи полки, и в ногах продолжали сидеть безбилетники, уже новые... Секрет такого аншлага открылся нам позже, когда бабушка с загипсованной рукой, сидя у кого-то в ногах, причитала, что лучше бы она переплатила и поехала лежа, чем, заплатив стоимость билета, вот так вот сидя мучилась. Оказывается, наш доблестный проводник, был порядочным, нет,  не пройдохой, а человеком. Он не наживался на безбилетниках. Он подсаживал их в свой вагон за официальную стоимость билета (остальные же проводники накручивали сверхденьги, предоставляя лежачие места). Подсаживал - конечно громко сказано, хотя нет, как раз-таки правильно сказано, я бы даже сказала, что буквально.
Время медленно, но верно подползло к ужину.
День прошел относительно спокойно, были, конечно, какие-то мелкие истории, но в памяти они не остались. Мы радовались, что осталось переночевать только, и всё.... Мы покинем этот душный вагон...
К вечеру страстные кавказцы вспомнили, что у них не меняны манжеты. Ухаживания за девчатами не достигли, видимо, той стадии, когда можно было бы попросить об услуге. Вот они и принялись за шитье сами. Вернее, принялись только двое, третий же, махнув рукой, ушел в вагон-ресторан, сказав, что у него вся ночь впереди.
.... Последняя ночь в поезде... Не спасали уже и регулярные выходы на свежий воздух на станциях.... Хотелось, что бы ночь прошла быстро и спокойно...
Спокойно она не прошла...
Отключилась (потому что сном это назвать можно было с трудом) я часов в одиннадцать  с единственной мыслью о выходе на волю...
Около двух часов ночи властный окрик вновь прибывшей дамы заставил меня открыть глаза...
Третий парнишка (у которого вся ночь была впереди), сидел на своей второй боковой полке втрипогибели и в свете фонарика шил манжеты...
"Эй, парень! Ты куда едешь?"- спросила женщина в белой необъятной шубе.
"До Минвод" - прошептал он.
Через две минуты, в течение которых она оценила количество манжет и его скорость  шитья, она изрекла: "Давай слазь, ты до утра все равно не дошьешь, а я хоть послю!"
Против лома нет приема... Парень покорно слез и примостился со своим щитьем  у ног товарища...
"Эй, помоги!" - велела она ему. Но что он мог? Она хваталась за матрац, и он предательски полз вниз, пока парень подсаживал ее вверх... Участливость моя не позволяла  мне смотреть на эту картину более пяти минут... Протянув руку, я схватила злосчастный матрац как раз в тот момент, когда она забрасывала свое тело на полку... Аллилуйя! Нам это удалось... Но оставались еще шуба и сумки, которые ей подал паренек... Пытаясь примостить их рядом с собой, она пару -тройку раз чуть не свалилась со своей...  несвоей полки... Бесконечные перетасовывания ее- сумки-шубы, потом снова шубы- сумки-ее, и снова сумки- ее - шубы...продолжались минут двадцать... "Да что там такое?" -спросили из темноты... И я не сдержалась: "Всё смешалось!  Люди...кони...." Несколько людей  прыснули .... Женщина цокнула на меня. "Третий час ночи. Спать пора"- сказала та, кто только что перебудила полвагона...
Утро.... Долгожданное утро в Минводах... Свобода.... Родина....пусть и в пяти часах езды, но все-таки практически в шаговой доступности...
Мы прощались со своими попутчиками... Поздравляли их с наступающим 2003 годом....желали всех благ и ....счастливых дорог...
А нам еще предстояла поездка на автобусе...
И вряд ли вы удивитесь, если я скажу, что войдя  в автобус мы обнаружили свои места занятыми, потому что мы, пожив в Питере, уже привыкли к правилам (покупали билеты), а наши земляки по-прежнему "занимали места";
что на наши возмущения водитель развел руками, а из задней части нам помахали ребята, оказавшиеся студентами нашей Alma mater, возвращавшимися из Саратовской ВМА. Они уступили нам с сестрой два места, а сами уселись на свои  сумки. И единственное, чем мы могли  их отблагодарить это держать все пять часов банку с черепашкой, которую один из них вез с собой домой;
что Залине уступил место какой-то парень, который все пять часов ехал стоя в проходе над ней,  периодически выходя покурить какие-то "сладкие" (со слов Залины) сигареты, от запаха  которых у Залины  подкруживалась голова, но зато прошел двухдневный спазм;
что в пути наш автобус  ломался дважды, и мы вываливались из него всем составом и глазели на лежащего под ним водителя с ценными указаниями готовыми сорваться с уст...
И всё же... 30 декабря 2002 года мы переступили порог нашей квартиры...
И было что рассказать родным и друзьям!!!
__________________
Удивительны случайные встречи.... С теми мальчишками-кабардинцами мы встретились еще три раза в поезде...случайно...не сговариваясь...
"Сестрички!!!" - неизменно приветствовали они нас...
Отчего же не сестрички-то, коли наши родители  в славном городе Нальчике друг друга нашли....