Брахмапутра

Это было в одной из прошлых жизней. До Нового года оставалось всего ничего, и на улицах вовсю росли сугробы. Как будто бы теперь таких уже не бывает. Как будто бы теперь они совсем другие.
Мы шагали за руки с моим парнем по незнакомому отдаленному району Москвы, имя которого стерлось, так и не отпечатавшись. Помню одинаковые высотки и запах моего заснеженного шарфа, с цветочным ароматом «Томми Гёл». Тогда еще я любила простые запахи из масс-маркета и не ведала о селективе.
Так и с мужчинами. За плечами у меня было уже три серьезных романа. И один – этот – не серьезный. Серьезность я определяю только степенью погружения. Никаких примитивных понятий в виде интимных отношений не имею в виду.
Его звали Леша. И он позвал меня замуж. Я, как обычно, ответила – да. И честно собиралась. Зачем-то. Вот, кстати, любопытная закономерность. Одним из подарочков от феи крестной ко дню моего рождения было именно это – меня все звали замуж. Начиная с шестнадцати лет. Потому что каждый раз было ярко и многообещающе. Ну, и каждый раз я соглашалась. Просто потом что-то происходило. Я переезжала в другой город или еще что-то в этом духе. Ну, да. Я каждый раз переезжала в другой город. А то и в другую страну.
- Где ты витаешь? Я кому сейчас полчаса рассказывал, а ты уснула на ходу. Это как? – Леша забежал вперед и заглянул мне в лицо, как из другого измерения.
- Прости, я как всегда.
- Ладно. Я тебя предупреждал.
- О чем?
- Еще раз! Они очень простые. Если сильно начнут напрягать – можем уехать.
- А, понятно. Давай тогда стоп-слово придумаем, если станет невмоготу!
- Давай. Скажи громко: «Брахмапутра!», и мы засобираемся.
- А-ха-ха-ха, отлично!
Леша сам был простой, если честно. Но очень хотел быть сложным. И поэтому всегда был слегка в образе. В образе мачо, мужика, весельчака, умника  и папочки. Хоть и был старше меня всего на пять.
В узком темном подъезде пахло новым лифтом. Но надписи на стенах в нем были как будто не свежими. Нам открыла дверь толстая женщина неопределенных лет. В ситцевом халате в цветок и с отросшими до половины длины корнями. Какая же я отвратительная особа, что замечаю такие мелочи, вешаю ярлыки. Не буду! Не буду! Не буду!
- А мы уже чуть есть не начали. Но дождались все-таки. Ваня, правда, шампанское открыл.
- Да вы чего, начинали бы без нас, мы же спонтанно… А это кто тут такой большой?
Из комнаты вышел замызганный мальчик лет двух, он сосал большого пластмассового зайца и тянулся ручкой к маминому подолу. Леша подхватил малыша на руки, и тот испуганно стал отпихивать Лешин подбородок.
- Это у нас Курт уже такой большой! – сказала толстушка и просияла.
КУРТ? ЧТО А? КАКОЙ КУРТ?
- Его зовут Курт? – моему удивлению не было предела, но тут в дверях появился папа, и стало всё ясно.
Это было русское воплощение Курта Кобейна, с сигаретой в зубах, в тельняшке, со спутанными золотыми волосами, тонкими чертами лица и даже ровными зубами, что уж совсем неожиданно, потому что какой-нибудь недостаток у него всё же должен был быть.
- Вануха, даров!
Леша и Кобейн обнялись и похлопали друг друга по плечу.
- Это Полина.
- Мы видим! Я Нина, – представилась толстушка и позвала всех на кухню, а ребенка отправила в комнату «играть». Уж как он там играл – одному богу известно. Но звуков оттуда не доносилось.
Стол шестиметрового пространства был уставлен традиционными яствами в виде оливье, солений, шубы, шампанского  и даже красной икры. А в уютном углу восседала женщина  с игриво подведенными глазами по имени Галюня. Как выяснилось – соседка. Леша был здесь любимцем. Все наперебой накладывали ему салаты и подливали водочки. Шампанское пили чисто символически. Женщины расспрашивали его, как мама и как сестра, как собака и как племяшка, хохотали над Лешиными шутками и поглядывали на меня исподтишка.
Кобейн сидел на табуретке чуть дальше от стола и беспрерывно дымил, наблюдая за происходящим как бы извне. Как он здесь очутился? Женатым на этой полной женщине, в которой с большим трудом угадывалась прежняя  Кортни Лав. Интересно, как скоро они расстанутся? Ведь они совсем не пара. Ему надо стоять в луче света и трогать струны перевернутой гитары.
- А, кстати, у вас ведь гитара есть? – спросил Леша, будто прочитав мои мысли.
- Ванькина, конечно, есть, куда она денется, принести?
- Ага. Споешь нам? – спросил меня Леша, и я чуть не подавилась икрой.
- Да, может, не будем? Все так по тебе тут соскучились. Людям поговорить хочется, а мы затянем?..
- Леш, да ты сам спой! Мою любимую, вот ту, помнишь, про слона чё-та, про реку… - Галюня сверкнула в мою сторону ястребиным взглядом и невзначай положила руку на Лешину.
И Леша спел. Ту самую. Про слона и реку. Женщины тихо подпевали. Кобейн смотрел в пол и пускал кольца дыма. Как удивительно тихо и внимательно эти люди слушали песню! Я обычно не хочу петь на домашних посиделках у незнакомых людей, потому что всегда боюсь, что кто-то попросит передать салат, шумно нальет кока-колы и весь мой мир обрушится.
- А теперь Полина. Знаете, как она поет? Пожалуйста! - Леша передал мне гитару.
И я рискнула. В просторной тишине я разглядывала моих слушателей и замечала, как их лица преображаются. Как они становятся красивее и печальнее. Но светлее и возвышеннее. Вот уже во взгляде Галюни больше нет ревности, а будто весь её интерес сместился с Леши на меня. Как хорошо! А Нина… удивление чуть вытянуло её лицо, и я теперь вижу её юной… Какая там Кортни Лав, куда ей до Нины! Кобейн... оказавшийся просто Ваней, смотрит мне прямо в глаза, хотя вроде это ему не свойственно. Он не на меня смотрит, а на себя будто. Куда-то в прошлое. Или в неслучившееся будущее. А снег за окном идет вертикально, «как по нитке скользя… жить и жить бы на свете, да, наверно, нельзя…». И такое чувство, что всех вместе нас засосало в портал, где всё теперь по-другому. Гораздо красивее.
- Вот это да-а-а-аа!!! Вот это ты привел нам, Леха! Ну, ваще-е-ее… - Нина обняла меня, как родную.
- А еще? Мы теперь еще хотим! – Галюня хлопнула рюмаху.
И я спела еще. И еще. Развеселый базарный вечер превратился в мой сольный концерт, с самым чутким, тонким, внимательным и светлым зрителем, которого мне доводилось встречать. Мне хотелось спеть им все песни мира. Все свои, чужие и срочно сочинить новые, про них. Только пусть сидят вот так, только пусть вот так тепло, и с этим дымным воздухом, и с этими высотками в отдаленном районе, и с этим спящим уже Куртом в соседней комнате. Никогда не знаешь, какой у кого дар. У этих людей был дар – слушать. И мне пелось, звенелось, вспоминалось и мечталось вместе с ними. На этой маленькой кухне. В очень зимней Москве. В очень-очень России.
Нина постелила нам в маленькой комнате с большим горизонтальным окном. Оно возвышалось прямо над кроватью, как экран кинотеатра. Транслировали снег. А когда мы стали засыпать, Леша сказал:
- Ты настоящая звезда. Ты упала в мою ладонь. Счастье.
Очень скоро я снова уехала, так и не выйдя за Лешу замуж. Конечно, он был не рад, и мы совсем перестали общаться. Спустя лет десять только я случайно узнала из соцсетей, что Леша вскоре после того домашнего концерта умер от панкреатита.  Во что было очень странно и страшно поверить. Ведь вот он, такой простой, такой мачо, такой сильный и ловкий… лежал там, на затерянном острове, в той далекой квартире, на соседней подушке… и спал, обнимая меня. А я смотрела в окно и не хотела, чтобы наступало утро.

              2021 г.  Москва