Вишенка

Задолго до появления социальных сетей, поляризации общества и эпидемии цифровой зависимости — за много лет до того момента, когда в животе у краснолицего фермера из Индианы что-то булькнуло одновременно с уведомлением о новом посте в группе нео-конфедератов, а быстрые пальцы черноглазого юноши забегали по клавиатуре, набивая текст обращения к членам ячейки исламских фундаменталистов в мессенджере Telegram — задолго до чумы, холеры и километровых волн дофамина, захлестнувших то, что долговязые мужчины в толстых очках и заправленных в джинсы футболках однажды так дурашливо и в то же время провидчески окрестили «Всемирной Паутиной» — за тысячи световых лет до печального периода, в котором мы живем сейчас, существовал очень короткий, беспомощный и, как следствие, почти не оставивший следов в коллективной памяти феномен — онлайн-чаты.

Чаты-беседки, чаты-курилки и чаты-посиделки начала 2000-х, обставленные аскетичной дефолтной мебелью с острыми углами и обклеенные примитивистскими обоями — однотонными бежевыми и кислотно-голубыми, калино-красными и могильно-серыми — на фоне которых блестели, переливались и скакали, неуклюже подпрыгивая вслед за убегающим вверх экраном, ники больших мальчиков и девочек начала эпохи Подключения: Malyutka_79, MOHAX, Cherry_82, LoLliPoP, ~~*Barbie*~~, XuwHuK и прочие — простите, дорогие друзья, если я вас не запомнил.

Типичный чат состоял из трех окошек: самого большого, в центре страницы, где появлялись сообщения, второго, чуть поменьше, справа или слева, где можно было увидеть список участников, и узкого продолговатого внизу, где нужно было печатать свой текст, если хотел что-то сказать. Три черных сосуда, в которые набегала человеческая речь и на которых нарастали, переплетаясь в причудливых формах, стремительно усложняющиеся наслоения человеческих чувств — словно колонии доисторических бактерий, случайно попавшие в питательную среду на голом дне архейского океана. Чаты часто имели несколько «комнат» — по географическим регионам или по интересам, — но большинство людей, как правило, просто шли туда, где было больше народу.

Я выбрал комнату наугад — не помню ни темы, ни адреса сайта (как бы он ни назывался, его в любом случае уже нет). Участников было немного, но в тот момент, когда я вошел, все присутствовавшие были вовлечены — по крайней мере, таково было мое впечатление — в невероятно оживленную дискуссию. Их имена висели в углу черного прямоугольника, сбившись в кучку возле вертикального скроллбара, серого и неказистого, как грубый бетонный блок, брошенный на пустыре нерадивыми строителями и забытый после окончания работ, на котором местные проблемные подростки наспреили нецензурности и вокруг которого повадилась играть местная малышня, беззаботно копошась в обертках от пачек папирос и бутылочных осколках, оставленных ночной компанией отцов-алкоголиков, чью вахту они приняли с первыми лучами яркого майского солнышка.

«Введите ваш ник». Я напечатал: «Vanya». По правде говоря, у меня никогда не было ника — то есть, их было множество, но ни один не был мне по-настоящему дорог. Ни с одним я не мог себя идентифицировать, как это случается иногда у людей: придумает человек погоняло, и оно остается с ним на всю жизнь, до самого конца, когда последние замученные артритом друзья, доковылявшие до похорон, во время прощальной речи будут запинаться и смущенно откашливаться, по неискоренимой привычке произнеся его в своей исполненной трагизма речи в адрес припудренного бездыханного тела.

У меня было просто «Vanya». Времена были доисторические, Интернет был пустынным и маленьким, и это имя в большинстве случаев не было занято. Ваш цвет, спросили меня. Белый, выбрал я. Мне нравился белый цвет, потому что он контрастировал с черным (который по странной причине доминировал повсюду на заре Интернета), потому что я недавно прочитал «Сильмариллион» и моим альтер эго был Гэндальф Белый, он же Митрандир, он же Олорин, и еще потому что я где-то прочитал, что белый — это не цвет вовсе, но все цвета сразу, и эта мысль, бродившая без всякого субстрата в моем сознании, внезапно осела на благодатной почве анонимного мира.

Привет всем, напечатал я. Привет, ответила Cherry_82. Как поживаешь? Я напечатал, хорошо, и отошел к окну, чтобы немного успокоиться и отрефлексировать мой дерзновенный шаг. (Концепции «мгновенных сообщений» и связанных с ней неврозов еще не существовало, поэтому никто не ожидал немедленных ответов.) Мне стало смешно, что кто-то использовал слово «поживать» — богатое, жирное, полное дымящейся картошки с салом и клубящейся бани, вызывающее в голове буколические картины с запахами скотного двора и свежескошенной ржи, с миской горячего борща в дебелых руках, хитрым прищуром и барской бородой, щекочущей веснушчатую шею стыдливой пейзанки — такое слово, выпавшее прямиком из одной из книжек, значившихся в моем списке литературы «на лето» (и вопреки всем наущениям не начатой вплоть до последней недели августа) — такая, как сказала бы еще не существовавшая будущая версия меня, культурно-этнографически заряженная лексика в таком стерильном и лишенном всяких ориентиров пространстве как, кхм, онлайн-чат? Это было смешно. Ох и смешно, раскатисто захохотал я, поглаживая толстовскую бороду и поглядывая на крупные пушкинские снежинки, опускавшиеся на карниз.

Поживаю хорошо, ответил я Вишенке по возвращении, использовав ее собственное слово в начале моей фразы как тончайший укол стилистической шпагой, как бы одним махом разоблачающей и выставляющей на посмешище ее нелепый лингвистический дисконкорданс. Чем занимаешься, спросила она тут же, будто сидела наготове, ожидая моего ответа. (Я должен подчеркнуть, что мгновенные ответы ощущались тогда именно так — как нечто очень странное и почти настораживающее, за чем теоретически могла скрываться едва ли не черная магия: ты что, сидишь неотрывно за компьютером? Ты что, прошла курс скоростной печати от Владимира Шахиджаняна?! Ты что, призрак?!!) Ее розовый ник вырвиглазно светился на черном фоне, заставляя колбочки и палочки в сетчатке моего глаза сжиматься и дрожать, словно в приступе ужаса и стилистического шока. Чем я занимаюсь, подумал я. Дай поразмыслить.

Да вот, написал я, сижу дома. Родители уехали на дачу, соврал я — родители были в соседней комнате, я слышал ругань и чувствовал запах табака — я один, вернее, я и моя кошка — опять соврал, не было у меня кошки, — вернулся только что из школы, шел по длинной и скользкой улице, цепляясь подошвами моих гриндерсов — ложь, донашивал отцовские берцы — за черный лед, клетчатый человечек на темном в светящуюся точечку полотне ближнего — на самом деле дальнего — Подмосковья. Скользил и балансировал, размахивая руками и используя мешок со сменкой как противовес, спешил к тебе, бежал к тебе, мчался изо всех сил, хотя казалось, что пейзаж вокруг меня движется неимоверно медленно, как во сне, знаешь, когда вроде бы ощущение, что выкладываешься по полной, а деревья вдоль дороги, по которой бежишь, остаются практически неподвижными, я гнал так быстро, как только мог, дорогая Вишенка 82, используя все доступные мне резервы топлива и переходя на сверхсветовую, чтобы сократить эти несчастные два года, что нас разделяют, я маневрировал между взрывающимися сверхновыми и прожорливыми черными дырами, между дружественными мирами и крейсерами враждебного флота, мне было 14, мне становилось 15, меня поздравляли всем переулком, одаривали бессмысленными подарками и таскали за уши, закармливали винегретом и румяными пирожками из печи, я был избалованным малышом и всеобщим любимчиком, передо мной лежала дорога в звездное небо, и бородатый наставник, благодушно кивая, протягивал мне свою сухую джедайскую руку. Я был почти у цели, мне оставался один шаг, и вот, веришь или нет, милая Вишенка, я вдруг споткнулся о крохотный невидимый сучок и со всей мочи жахнулся оземь, очнулся через тысячу лет, один в песках безжизненной пустыни, побрел наугад и каким-то чудом наткнулся на круглосуточный магазин, сказал дремлющей тете за прилавком: «Карточку “Ситилинк” на 8 часов, пожалуйста» прерывающимся голосом, и, спрятав изможденное лицо под капюшоном, безмолвно отсчитал требуемую сумму в больших неровных имперских монетах. И вот я здесь. Теперь моя очередь спросить, чем занимаешься ты?

«Ваня, ужинать!» — услышал я из-за стены. Я должен в скобках отметить, что в начале 2000-х в онлайн-чатах можно было довольно часто встретить сообщения длиной в несколько экранов, составленные из сложноподчиненных предложений, богатые причастными и деепричастными оборотами, с корректными падежными окончаниями и безукоризненной пунктуацией. Обычно они отправлялись юношами с мечтательными фантасмагорическими никами, позаимствованными из произведений Дж. Р. Р. Толкиена, и адресовались к хохотливым девушкам, чьи имена были без меры парфюмированы спецсимволами и иногда кокетливо увенчаны свежайшим годом рождения, которые благосклонно принимали эти эпистолы, соединяя двоеточие, дефис и закрывающую скобку в знак признательности кавалеру, как маленький перевернутый книксен.

Шум голосов за моей спиной усилился — надо было сворачиваться. К запаху табака примешался аромат жареного мяса, ругань сменилась шкварканьем масла на сковороде, отставшая заплатка на стене качнулась от проникшего в комнату потока воздуха, уронив песчинку штукатурки внутрь обойного пузыря. Кто-то большой и бесцеремонный открыл дверь и нарушил мое хрупкое, только-только зародившееся цифровое одиночество. Еще не отточенным жестом, путаясь в клавишах и шевеля губами, я стал закрывать окошко с чатом, не попрощавшись ни с Вишенкой, ни с Малюткой, ни с Монахом, ни с Барби, удаляя, исчезая, испепеляя, сворачивая и спешно пряча от чужих жадных глаз то, что я только что нашел на неизученном, нехоженом и необжитом побережье нового континента, который еще никому не принадлежал и который робко осваивали первые колонисты, прибывшие со всего мира в поисках новой жизни, новых надежд, нового света и новой тьмы.

Я вскочил со стула, сопроводившего мое движение сочувственно-понимающим скрипом, и выпрямился перед еще пока несоизмеримо более могущественной субъективной реальностью, сжимая в кулачке крохотный камешек, в спешке отколотый от гигантской алмазной глыбы, встретившейся мне на безымянном побережье. Я сунул руку в карман, чтобы скрыть яркое и почти ощутимо горячее розовое свечение, и подбежал к двери, словно опасаясь, что существо, открывшее ее, тут же ее захлопнет, и, пробормотав: «Сейчас иду, только руки помою!» — опрометью выскочил из комнаты, устремившись что есть мочи вперед, вперед по размеченному тонкой белой сеточкой, пустынному и черному, но с каждым шагом наполняющемуся цветами и обретающему формы трехмерному пейзажу — вперед / в спасительное / будущее.