Зубы

     Из оттисков моей детской памяти - ранее июльское утро, в комнате светло от яркого и горячего солнца в окно, лучи которого согревают моё лицо. За входной дверью дома слышно как проворачивается ключ в замке. Это значит, что мы: я и мой братишка Васька остаёмся одни в доме. Поскольку мне уже шесть лет, а Ваське четыре года, то я считаюсь старшей в доме в отсутствии родителей. Папа и мама ушли на работу и мы предоставлены самим себе. Сестрёнке Марине уже семь лет, но она отправлена на лето к бабушке в Пермилово. Поэтому вся надежда у родителей на меня. К шести годам я уже подрастала такой сметливой,  умелой и благоразумной. "Ты  палочка-выручалочка, красавица моя", - так всегда говорила мне мама. И я старалась оправдать её надежды, так меня определили вроде за няньку для брата. С одной стороны это очень опрометчиво и рискованно со стороны родителей оставлять ребёнка-дошкольника за няньку, но почему-то им казалась я удивительно взрослой во многих отношениях, а с другой стороны, пожалуй, у них не было другого выхода до тех пор пока нас не устроили в детский сад. Брат Васька тихо посапывал рядышком на кровати. Сбросив одеяло, я присела на краешек кровати и улыбнулась. Сон моментально улетучился.
     В комнате повсюду плавал запах жареных картофельных лепёшек. Я подошла к столу и, забравшись на старенькую табуретку, подняла полотенце на столе. Там на тарелке с голубой каймой дышали теплом ещё не остывшие картофельные лепёшки и в чашках был уже налит чай. Это нам с Васькой мама оставила завтрак.
     Как только я спустилась с кровати, тут же проснулся Васька. Медленно пошатываясь,  он подошёл ко мне и спросил: "Валя, что мы сегодня будем делать?"
      - Не знаю, иди умывайся...
     Но Васька заметил, что я сосредоточенно рассматриваю что-то на этажерке. Я никак не могла оторвать свой взор от стеклянного гранёного стакана на этажерке, в котором находилось что-то похожее на зубы человека. Непонятно откуда эти зубы появились в нашем доме. Это было для меня пугающим и странным событием. Васька присоединился, прижавшись ко мне, и мы долго с любопытством и страхом разглядывали просвечивающие сквозь грани стакана челюсти с зубами. Васька испуганным шёпотом спрашивал меня: "Валя, что это?". Я, оторопевшая от такой находки, едва слышно отвечала ему:"Не знаю я...Не знаю...". В моей голове почему-то рисовались ужасные картинки с убийством человека, и, быть может, моей мамы. Потому как накануне во время очередной ссоры родителей папа кричал в сторону мамы: "Ты дождёшься, я прикончу тебя...". Я поделилась с Васькой своими предположениями относительно зубов, и нас охватила такая тревога и паника, что мы оба начали плакать. От боязни мы забрались на кровать и спрятались под старое лоскутное одеяло. Сколько бы времени мы там прятались, не знаю, если бы мама не прибежала во время обеденного перерыва домой. Услышав, что заскрипела входная дверь, мы от паники и отчаяния закричали так неистово, что напугали маму. Она схватила нас заплаканных в охапку в жутком изумлении и долго не могла понять, что с нами приключилось. Когда всё-таки через нашу путанную речь было ясно в чём дело. Она перекрестила нас со словами:"Пресвятая богородица, вразуми детей моих!".Затем достала зубы из стакана и вставила себе в рот и заулыбалась: "Успокойтесь. Смотрите. Это теперь мои зубы, только они съёмные." Мы ещё долго её расспрашивали о том, почему у неё такие зубы. Отчего наши зубы нельзя вынуть изо рта. И она, как могла, объясняла нам о том по какой причине ей заменили родные зубы на съёмные.
     Со временем, повзрослев, мне стало понятно, что в то время у мамы страшно болели зубы. Возможно, по причине того, что ещё совсем молоденькой девушкой  она сделала себе у подпольного врача металлические фиксы на зубы в воинской части, где она работала. В те послевоенные годы это было одним из элементов эпатажного, стильного образа. То ли была внесена инфекция, то ли по каким другим обстоятельствам, но последствия были очень печальными. В возрасте двадцати восьми лет ей пришлось удалять все зубы, удаляла сразу за один приём по несколько зубов без обезболивания, в те годы это происходило так. Страдала страшно, бедная,сколько она натерпелась. Но боли были такими сильными, что она расставалась с зубами без жалости.
     В нашем городке Онеге тогда не было стоматологов по протезированию зубов. Мама была вынуждена летать самолётом в город Архангельск, где и в дальнейшем ей сделали съёмные протезы.
     Итак, два дня назад из последней поездки в Архангельск она вернулась с готовыми зубными протезами. А сегодня она оставила свои зубные протезы в стакане дома, потому что у неё очень болели дёсны, так как привыкание к протезам было мучительно болезненным, чем и напугала нас малолетних детишек. Новостью, что у неё теперь зубные протезы , она не поделилась с нами, зато похвасталась обновками.  По случаю в Архангельске она купила два шёлковых платья: одно белое с кленовыми жёлтыми листьями; другое тоже белое, но с красными розочками. Сколько радости было в её глазах, она подолгу любовалась на себя в зеркало в обновках, надевала белые туфли на каблуках и кружилась по комнате. Как я радовалась за маму. Какая она красивая была в этих нарядах, как эти платья были ей к лицу. Такой счастливой она редко бывала.
     Неделя подошла к концу. Наступил выходной день - воскресенье. В доме душно и жарко, хотя все окна раскрыты настежь. На кухне топится печь, посреди плиты стоит большой оцинкованный бак, в котором кипятится бельё. Отец со свойственной ему уверенностью собирается в клуб на танцы. Долго и тщательно выглаживает через марлю с мыльной водой от бостонового костюма брюки. Закончив с глажкой брюк, он приступает к бритью  опасной бритвой. В первую очередь долго отмачивает своё небритое лицо в горячей воде, тщательно наносит помазком на моложавое и красивое лицо и мощную шею мыльную пену. А затем короткими движениями руки под определённым углом начинает сбривать щетину. Отчего его лицо становится ещё более агрессивным и доминирующим.
     Обстановка в доме более чем напряжённая, назревает скандал, потому что мама категорично против того, чтобы отец уходил на танцы. Но решение отца неоспоримо и её возмущения по этому поводу вызывают у него страшное раздражение. Он нервничает и уже несколько раз порезался бритвой. Кровь стекает по щекам, то справой, то с левой стороны. Он со злостью раскрывает дверь шифоньера, хватает с плечиков вешалки новое мамино белое платье с кленовыми жёлтыми листьями, ещё ни разу не надетое в люди. Наступив одной ногой на подол платья и растянув его на вытянутой руке, разрывает с треском на куски платье. Вытирает кровяные потёки на лице оторванными кусками шёлка, а затем бросает окровавленные куски платья то в топку плиты, то в бак с кипящим бельём. Кровь почему-то долго не останавливается. Он снова возвращается к шифоньеру. Резким движением руки срывает с вешалки другое новое платье в розочках и рвёт платье с таким ожесточением, что нам с Васькой становится невыносимо страшно. Испуганные мы забиваемся под кровать и ждём с надеждой, что всё как-то образуется само собой. Закончив с бритьём, он тщательно промывает лезвие бритвы, помазок и складывает бритвенный набор на полку над умывальником. Отрывает из коробки от папирос "Казбек" папиросную бумагу и наклеивает кусочки бумаги на порезы, предварительно обработав всё лицо и шею одеколоном "Шипр", запах которого моментально распространяется по всему дому. Наконец,  отец надевает чистую светло-голубую рубашку, долго мучается с завязыванием галстука. И несмотря на истеричные крики матери, набросив пиджак поверх рубашки, выходит из дома.
     Мы тут же выползаем из-под кровати, бросаемся к матери. Пытаемся безуспешно утешить плачущую мать. Но наши усилия тщетны, она рыдает так громко, что её рыдания разрывают мне сердце от таких недетских перегрузок психики. Я плачу вместе с мамой, Васька тоже.
      Такого рода загулы отца не в первой. Сколько слёз, скандалов было в доме по такому же поводу. Самое неприятное - возвращение отца с танцев домой. Где-то среди глубокой ночи он возвращается злой, буйный, пьяный и еле державшийся на ногах. Отворив пинком дверь нараспашку, громко кричит: "Ну что, Маруся Петровна, хреново своего мужа встречаешь?" Мать испуганно, вытирая от слёз рукавом глаза, просит: "Саша... Перестань, тише... Дети спят... Успокойся, ложись... Время - ночь.. Детей испугаешь..."  Но он не унимается: "Я кого спрашиваю, почему хреново встречаешь своего мужа?". В прихожей отец задерживается у ведра с водой. Зачерпнув большим металлическим ковшом воды, он   утомлённый жаждой,захлёбываясь и фыркая, пьёт спасительную влагу и слышно, как она прокатывается по его гортани.
     Мы с Васькой испуганные, ещё не отошедшие от сна, соскакиваем с постелей и бросаемся к отцу, чтобы сгладить назревающий скандал. Я была всегда его любимицей. Обнимая его, прошу отчаянно:" Папа, папочка, миленький, любименький, давай отдохни, ты устал, поспи, пожалуйста..." Не всегда, но часто, как и в этот раз, мне удалось уговорить его прилечь, и он, обессиленный от выпитого, заваливается на пол, тут же захрапев. И для нас это являлось счастьем. Значит, сегодня никуда не надо убегать из дома в поисках где переночевать. Мама потихоньку ему подсунула подушку под голову и сверху набросив на него тулуп.
     Наконец-то всё затихло в доме. Я лежу на кровати, забившись в угол к стене и уткнувшись в подушку. И проваливаюсь в сон. И снится мне чудовищно страшный сон. Будто какой-то мужик, внешне очень похожий на отца, бежит за мной с огромным ножом. Он пытается вырезать у меня зубы. Я сопротивляюсь и кричу дурным голосом: "Не надо, нельзя. Пожалуйста, не надо..." Меня будит мама:" Валя, тише, тише...Разбудишь отца. Господи, да ты вся горячая..."
     Утром выясняется, что мы с братишкой Васькой где-то подцепили ветрянку И у нас на теле сыпь и прыщи. Я лежу в своей кровати в полузабытьи. С кухни доносятся голоса, в основном мамы. Она ругается на отца. Отец, чувствуя свою вину, пытается сгладить острые углы.
     На какое-то время в доме наступает перемирие. По вечерам, приходя с работы, отец ухаживает за нами: осматривает нас с Васькой и, навертев вату на спичку, прижигает зелёнкой наши прыщики. Мы, украшенные зелёными пятнами, лечимся и возвращаемся к обычной жизни. Так хотелось верить, что больше не будет в доме ссор и наступит тот долгожданный мир, покой и душевное спокойствие. Но увы, наша семья не идеальная. И эти неразрешённые конфликты родителей, когда они просто выходили из себя, кричали, проклинали и говорили гадости друг другу, всё наше детство сопровождали и травмировали нас.
     Всякий раз, когда память меня возвращает в прошлое, в детство, в те жестокие и жуткие впечатления многое хочется опровергнуть, оправдать, изменить. Но пережитое ещё до сих пор живёт в моём сердце и те уроки, которые давала мне жизнь, они шрамами зарубцевались в душе, но  получается, что не рассосались со временем...