Сценарий Звезды над Урманом 143-166 часть

Предыдущая страница: http://proza.ru/2022/01/07/1154


143. Инт. Изба Сотникова Архипа.

                Архип
 – Ты, Угорка, гляжу, говорить научился по-нашенски, будто дьякон чешешь! А то все одно у тебя ранее было. Лодка мой, весла мой, я гребу себе домой. Глаз как белка попаду, на охоту я пойду.

                Угор
– Так сколь мне скитаться по свету-то? Свою родную речь забудешь, а чужую выучишь. Вон, давеча, на стойбище Лорба-воша, мужскую силу лечил вогулу, а как новый отросток у рогов оленя называется, запамятовал. И кажу на него пальцем.

                Архип
– Так это проще пареной репы, Угорка, пантами эти отростки называются. Из них снадобья китайские знахари готовят. Когда в полоне был, много рогов оленьих да сайгачьих через нас купцы китайские к себе везли. Большую деньгу за них давали. Потому и промышляли местные охотники сайгаками. Вот и брали на понт, стало быть. А нас, рабов, басурмане диким мяском частенько баловали. Сами-то они до конины да до баранины охочи более.


Архип поднимается и, вытаскивает из-за иконы тряпицу с рисунком, разлаживает ее на столе.

                Архип
– Вот Кашир, Ибрагим. Тут главные ворота. Это первая стена, – водя пальцем, растолковывал он Ибрагиму план крепости, – тута вторая стена, башня с бойницами. Во внутри стан хана. Туды дорога для меня заказана. Оружье – луки да копья. Но каждый воин в доспехах и кольчуге. Стража на стенах днем и ночью бдит. Попарно дежурят на всех башнях. У первых ворот три десятка воинов службу несет. У вторых – два десятка. Вместе полусотня будет. Перекличка у них все дежурство. К другим же сторонам крепости трудный доступ, так как обрыв крутой к речке спускается, и сама крепость на мысу стоит высоком.

                Ибрагим
– Благодарю тебя, Архип. Дюже ценное и полезное дело ты сделал, я далее на Чиги-Туру пойду, там еще кое-что разведаю. Родственников своих ногайских кровей разыщу. На службу наймусь к ним, вдруг Кучум рядом будет ненароком.

                Архип
– Ты что, порешить его задумал? Порежут же на куски!

                Ибрагим
– Отца и братьев моих зарезал Кучум-хан за то, что служили они верно сыну Бекбулата Сейдяку, племяннику хана Сибири Едигера. Я один уцелел и теперь отомстить должен. Вот и найду я своего дядю в Чиги Туре, чтоб ближе быть к хану Кучуму. Дай Аллах Кучуму здоровья, чтоб не заболел ненароком, не упал с лошади и не зашибся. Говорят, болен он глазами шибко. Стареет. Боюсь, не успею в глаза ему плюнуть, когда смерть его настигнет от кинжала моего. Поэтому, Архип, не задержусь я тут. Отдохну малость да в путь.

                Угор
– Я тебя до Тобола доставлю, к купцам пересядешь. Все равно изба занята, на печь не пущают, да и вдвоем грести легче. А обратно по течению и один вернусь. Может, и не один. Возьму да две жены куплю в Искере, что я, хуже Архипки, что ли?

Все разом смеются и, взявши ложки, принимаются хлебать ушицу.

                Ксения
– Нельзя тебе теперича две жены.
 
               

                Угор
– Это почему же?
 
                Ксения
– Крещеный ты нынче. Грех это.

Вогул кашляет. Кузнец стучит кулаком ему по спине.

                Угор
 – Обманул меня отец Иннокентий, сказал, что все можно. Сказал, что одно другому не мешает.

Вся компания вновь заливается безудержным смехом.


144. Инт. Казахстан. Юрта Аблая.

Аблай вызывает к себе в юрту своего тайного советника Нуржана.

                Аблай
 – Испей кумыс, дорогой Нуржан. Разговор у меня к тебе есть. Перехватил я голубя с посланием к Валихану от старцев, что живут на Орлиной горе, прозванной в народе Плохой Сопкой. Замыслили они хану Кучуму препоны чинить, думаю, без волхвов в степи спокойнее станет.

                Нуржан
– Я понял тебя, господин. Но не пойдут на сопку мои слуги, боятся. Туда с оружием ведь нельзя идти.

                Аблай
– Ведуны вновь собираются на заготовки к берегу Исиля. Там шалаш у старцев, и все лето они будут собирать травы и заготавливать рыбу.

Наступает минутное молчание.

                Нуржан
– Господин, осенью они на Жаман Тау не вернутся.


 Нуржан кланяется Аблаю.
Выходит пятясь из юрты.



145. Инт. Сибирь. Изба Сотникова Архипа.

 
  Архип
(морщится от неприятного запаха)
– Что это ты там в сени притащил?


Угор
– Я шкуру лосиную приготовил на сбруи. Выделаю ее, нарежу лентами, а ты подсоби мне серебро наклепать на сбруи. Я их в Кашире продам да домой что-нибудь привезу. Не с пустыми же руками плыть туда. Это тебе не пруды царские, чтоб порожними по воде шастать. Здесь Обь-река, без дела по ней не плавают. Соглядатаи у Кучума не дремлют, зараз выявят нас среди путников и купцов.

Вогул набирает из печи золы, расстилает куски шкур на полу, мочит волосяную сторону водицей и высыпает на них золу.
Растирает сырую золу по шерсти, скручивает кусочки шкур трубочкой.

Ванюшка
– Дядька Угор, а что это ты тут колядуешь?

Угор
– Шкуру травлю. Завтра вся шерсть слезет, и будет кожа гладкая. Уздечки смастерю из нее.

Ванюшка
(присаживается рядом на корточки)
– Научишь меня уздечки мастерить?

                Угор
– А пошто не научить? Зри да запоминай. Коли вожделеешь мне помочь, возьми скрутки, в глину сырую зарой на берегу и накрой чем-нибудь, чтоб собаки не вырыли.

                Ванюшка
(берет в руки скрутки)
– Я камнями закидаю, в жизнь не отроют!

                Угор
– Тяжелые они! Куды все сразу-то?

                Ванюшка
– Ничего, я жилистый, – похвастался Ванюшка и, пыхтя, понес шкуры на берег.

                Ибрагим
– Добрый помощник растет у тебя, Архип.

                Архип
 – Да, гляжу и не нарадуюсь. Когда меня копьем зимой ранили, совсем руку не мог поднять. Так он везде мне помогал. Дюже способный и хваткий малец. Книжек выменял у купцов на шкурки, бубнит по ночам за столом с лучиной.

Товарищи вышли из кузни.

                Архип
– Завтра огород собираюсь на склоне выкорчевывать и пахать. Поможете?

                Ибрагим
– Раз надо, значит надо, что садить-то будешь?
 
                Архип
– Репу да рожь. Более и семян-то нету.

                Угор
                (хлопает себя по лбу ладошкой)
 – Вот голова садовая! Совсем запамятовал. Я же тебе тоже привез семян, которые ты давеча заказывал.
 
                Архип
(кивает в сторону Ксении)
– А я в Кашире семена оугороса купил, может на склоне и не померзнут. Вон как там припекает, Ей к осени солененькие оугоросы как раз пригодятся.

Голос за кадром
Северный склон, в отличие от южного, уже очистился от снега. На южный склон лучи солнца почти не попадали.
Не думал Архип, что на выкорчевку участка уйдет пять дней. На шестой же, впрягши лошадь, поднял сохой кузнец первую борозду.




146. Нат. ВОСТОЧНЫЙ КАЗАХСТАН. Озеро Балхаш. Отряд воинов.

Исатай останавливает коня.
Он внимательно осматривает берег Балхаша.

Голос за кадром
Как предполагал воин, так и вышло. Джунгары, уходя от преследования, были вынуждены перебраться на полуостров Сарыесик. Капкан захлопнулся.
Переправиться через трехкилометровый пролив на другой берег они не могли, оставалось только принять бой. Полтысячи воинов спешились в ожидании прихода пятисот джигитов, которые обходили озеро с севера. Объединившись, они должны напасть на разведчиков монголоидов.
Оказавшись заблокированным на полуострове, Тэмуужин понял свою ошибку. Но он был отважным воином, и принимать неравный бой ему было не в первый раз.
Ему было приказано провести разведку до предместий Чиги-Туры.
Пользуясь неразберихой в стане кочевников, он изучил обстановку, подготовил почву для вторжения, выведал виды Кучум-хана на бесхозные Ногайские степи.

С наступлением рассвета джунгарин увидел приближающуюся тысячу Исатая.

Всадники едут шагом.

Голос за кадром
Боевые лошади всегда отличаются нравом от остальных. Сливаясь воедино с воином, они понимают команды всадников при малейшем прикосновении колена или обуви. Сражаясь с врагом, всадники нередко наносят своим и чужим животным раны, поэтому узнать боевую лошадь по шрамам и рубцам нетрудно. Вот и у Разимурада, ехавшего плечо к плечу с Исатаем, жеребец был тоже помечен битвами. На лбу и шее виднелись рубцы от сабель. А правое ухо было срублено наполовину.

Кружатся многочисленные оводы, поднятые утренним солнцем, роем носятся вокруг лошадей.
Один из них залетает жеребцу в отрубленное ухо, тот дергается влево и мотает головой, что и спасает Разимурада.
Выпущенная джунгарская стрела вместо груди воина вонзается в опущенный щит.

Исатай
(кричит воинам Исатай)
– Алга!

Исатай стегает плеткой коня, и конь переходит с шага в карьер.
Остальные воины следуют примеру командира.

Воины отряда
– Алга!

Лучники спешиваются с коней, принимаются поливать стрелами Джунгар. Воины джунгар падают пробитые стрелами. Начинается конное сабельное сражение.


147. Нат. Берег реки Ишим. Стан волхвов. Шалаш.

Гостомысл, сидит у костра.

Гостомысл
– Валихан отправил воинов на поиски джунгар. Аблай полностью занял сторону Кучум-хана, и, ведая, что Валихан поддерживает сына Бекбулата, Сейдяка, он непременно воспользуется этим случаем. Я постараюсь укрепить свое влияние на степняков. Последнее послание к Валихану не дошло. Голубь пропал. Возможно, почтовая птица погибла в когтях степного беркута, а может быть, и сбита чьей-то стрелой. Ежели казаки побьют Кучума и овладеют Сибирским ханством, то Кучум со своим войском уйдет в Исильские и Вагайские степи. Это понимает Аблай и заранее готовит себе почву. Но Кучум обязательно попытается объединить все племена Исиля и Вагая, уничтожить Сейдяка и его войско. И если ему это ему удастся, то ответный поход хана на казаков будет разрушителен. И тогда не удержать Сибирь русским, сгинут они или уйдут назад за камень, и все старания да жертвы станут напрасны. Один у нас сейчас попутчик – это Сейдяк, племянник Идигер хана. Сейдяк устраивает набеги на людей Кучума внезапно, так же внезапно и исчезает. Не в силах узбеку Кучуму, сыну бухарского хана Муртазы, покорить все народы земли Сибирской. Отвернулись от него степняки и татары. Вогулы перестали ясак добрым мехом платить, все норовят гнилье подсунуть, а добрую пушнину за камень тащат, русским продают. Давно жаждет Кучум северный народец под магометанство подвести, да никак не осилит задуманное. Как резали идолов, так и режут их рыбоеды. Как поклонялись чучелам самоеды, так и поклоняются.


Никита, подходит с охапкой травы и разлаживает ее на мешковине.

Гостомысл
– На солнце не клади траву, отрок. А то все силы целебные выгорят, я стану тебе пояснять, а ты запоминай да связывай в пучки травы.

Никита
– Рассказывай, отче. Давно о лечебной мураве поведать хотел.

Гостомысл
(Рассматривает стебельки, поясняет)
– Ну, тогда запоминай. Вот это листья мяты, она волнения успокаивает, детишек от крика во сне отучает. А это лист земляники, он соль гонит, когда кости и суставы ноют. Девясил сия трава называется, он силу в походе и битве придает. Это крапива, она кровь чистит при ранениях гнойных и жаре сильном. А подорожник раны, язвы и почетуй лечит. Иссоп от одышки шибко подсобляет. Шалфей от зубной хвори помогает.

Никита перевязывает пучками все принесенные травы и просит.

Никита
– Расскажи, отче, какие еще ведаешь снадобья? Многому желаю научиться.

Гостомысл
– А почто не поведать, слухай. Свекла заменяет кровопускание при потемнении в глазах и гуле в ушах, ковун кушают от болезни почек, морковь – для зрения, рябиной печень пользуют, редька кашель убирает.
                Голос за кадром
Так и сидели они до заката. Старец все сказывал да сказывал про травы лечебные. А Никита слушал.
 
Никита
– Мне три жизни не хватит, чтоб запомнить все, что ты мне за один вечер поведал.

Каменотес, укладывается спать в кустах рядом с шалашом.
                Гостомысл
 – А тебе и не нужно запоминать. Будет вскоре у тебя малец-помощник, и не нарадуешься ты ему. Но это позже, Никитушка, ждут тебя испытания во славу Руси моей, исковерканной сумасбродами.

Ведун прикрывает глаза, отблески пламени костра освещают его чело.


148. НАТ. СОН ГОСТОМЫСЛА. Русь изначальная.

                Голос за кадром
Проносятся пред его очами, словно табун диких лошадей, прожитые годы.
Он, князь и старейшина Новгорода, проводит вече.
А вот – скорбит над павшими в битве сыновьями.
Он стар, и с гибелью сыновей заканчивается родовая нить по мужской линии, а с ней и право княжения.
Вновь в памяти вихрем проносятся годы.
Гостомысл зрит старого волхва, который, наставляя, вручает ему шар серебряный:

                Веденей
– Не уйти тебе, княже, в мир отцов и дедов, покуда не сыщешь замену себе.
 


                Гостомысл
– Есть у меня замена. Внук мой, Вадим Хоробрый.
 
                Веденей
– Не примут его волхвы и князья Новгородские на княжение, так как крещен он в веру греческую.
 
                Гостомысл
– А Рюрик, сын моей дочери Умилы?
 
                Веденей
– Будет его род править долго, но тебя, княже, в миру они не заменят. Потому как нарушит слово княжее один из них, и лишится сей род власти, а тебе вновь придется искать замену себе. И до той поры, покуда не наладишь ты власть пращуров наших, истинную и непорочную, быть тебе, Гостомысл, смотрителем земли Словенов и Русов. Будут меняться князья, появляться самозванцы и лжепророки, но все они, придя к власти, отойдут от истины, которая обязует любить народ свой, как дитя боготворимое.
 
                Гостомысл
– Так что же мне, отче Веденей, сто веков по свету скитаться?

                Веденей
 – Будет надобно – и более по земле ради земли нашей побродишь. В шаре, врученном тебе, сила богов наших. Береги его, это шар жрецов солнца. Его принесли из второго похода в Дравению. Особо его храни от волхва по имени Гаджи-Ата, ибо скитается он по свету, и, зная, что внутри шара капельки смолы каменной, кои жизнь продлевают, вожделеет овладеть им. А вот кто убьет меня, может узнать только отрок, коего найти тобе надобно чрез Никиту каменотеса.





149. НАТ. Шалаш у берега.

Гостомысл дремлет у костра.


Под утро от реки находит туман. На реке плеснулась рыбка. Где-то хлопает крыльями проснувшаяся птичка. Вдалеке треснула ветка. Доносится чуть слышный хруст раздавленного грибка-поганки.
Никита вздрагивает. Приподнимается на локте, прислушивается. Тихонечко будит Гостомысла и старцев, спящих в шалаше:
 
Никита
(шепотом)
– Вставайте, отцы непорочные, крадется кто-то. Железо сабельное на опушке брякнуло, конь всхрапнул, удилами звякнул, да ветки хрустнули под ногами не босыми.



150. Инт. ПЕРМСКИЙ КРАЙ. Изба атаманов.

Ермак, сидит за столом, объявляет атаманам и выборным есаулам:
 
Ермак
– Значится, браты, уходим в Сибирь на Семен день, как и договаривались. Как колосья поспеют, уберут селяне урожай, и мы с провизией в путь-дорогу двинемся. Повелите своим людям талдычить, что идем разбойным делом на Азов, чтоб сбить с толку кучумовских соглядатаев. А пока струги готовьте, канаты плести казаков своих поставьте. Осенью поднимемся супротив течения по Чусовой для перехода на другую сторону хребта. Дело это зело тайное. Ведает проход меж гор один человек на ту сторону камня. Тут на Каме горы высокие, не протащить челны нам, а восточней же горы ниже будут. Там давно новгородцы пути пронюхали. А еще князь Пелымский Кихек нынешней весною нам шибко помог. Напал он на городки внезапно, будто из-под земли выскочил, да побив его и преследуя, взяли след мы и дошли до незнакомой малой речки, которая не течет на Русь, а бежит в сторону сибирскую. Вогул, что давеча с Семеном приходил, молвил, что Кугуй-ручьем это место называется. Там и зазимуем до ледохода. Челноки у нас в основном плоскодонные, и посему по первому снежку до Кугуй-места, как саночки, пойдут. Где лошадьми, а где бурлацкой тягой в Кугуй-городок все челны и перетащим да припасы заготовим. А городок будем ставить для того, чтоб Пелымский князь думал, будто от него собираемся защищаться и для этого крепость закладываем.


151. Нат. СЕВЕРНЫЙ КАЗАХСТАН. Шалаш. Стоянка волхвов.

Из тумана показываются три крадущихся пеших воина. Они шепотом совещаются, показывая руками своему начальнику виднеющийся в прибрежных кустах шалаш.
 
                Нуржан
                (шепотом)
– Их нужно резать спящими, тогда они не успеют проявить колдовские чары.

Двое его верных нукеров, подняв копья, бросаются к шалашу. Наносят колющие удары сквозь ветки шалаша, они буквально изрешечивают внутреннее пространство жилища волхвов, не оставляя шанса на выживание.

Один из убийц, встает на четвереньки, вползает в шалаш. Второй нагибается, чтоб последовать за ним.

Острога Никиты втыкается ему между лопаток. Убийца громко хрипит, валился на бок. Каменотес переворачивает его, наступает на еще трепещущее в предсмертных судорогах тело ногой и с хрустом выдергивает острогу. Никита обегает шалаш, бьет в лоб острием пешни первому головорезу, который пытается вылезти с другой стороны шалаша.

Нуржан выхватывает саблю, но внезапно оборачивается на голос Гостомысла.
 Гостомысл держит серебряный шар на цепочке, который, как маятник, раскачивается перед глазами Нуржана.

                Нуржан
                (поддаваясь гипнозу)
 – Бир, еке, уч,

                Гостомысл
 – Ты созерцаешь крепость Сузгун?
 
                Нуржан
– Да. Это крепость любимой жены хана Кучума. Я узнаю это место.

                Гостомысл
 – Что ты сейчас зришь?
 
                Нуржан
– Любимая жена великого Кучум Хана сидит в саду. Благородная Сузге занимается рукоделием.
 
                Гостомысл
– Иди к шатру и войди в него.



152. ИНТ. СОН Нуржана. Шатер. На троне сидит Кучум ХАН.

Нуржан, входит в шатер, падает на колени.
Перед ним на троне сидит Кучум Хан хан.
 
Кучум Хан
– Здравствуй, мой верный слуга Нуржан. За твою преданность я назначаю тебя начальником охраны этой крепости. Твое жалованье будет немереным.

Нуржан
(бьется лбом о ковер)
 – О! Благодарю тебя, великий!
 
Кучум Хан
– Скажи, мой верный слуга, кто послал тебя убить волхвов?
 
Нуржан
– Мой господин Аблай, великий хан!

Кучум Хан
 – Я твой господин! Собака!

Кучум Хан пинает по голове сапогом.
 
Нуржан
– Ты! Ты! Великий хан! Не вели казнить!

Кучум Хан
 – Ступай и убей Аблая! Сау бол!
 
Нуржан
(задом выползает из шатра)
– Слушаюсь и повинуюсь!


153. НАТ. У шалаша волхвов.

Нуржан подходит к коню и уезжает от шалаша.
Гостомысл провожает его взглядом продолжает раскачивать шаром.


                Голос за кадром
Исатай вернулся домой с победой. Радости Ботагоз не было границ. Достархан в юрте ломился от яств. Были приглашены все уважаемые люди Исильской степи, организованы скачки и игры.
На праздничный той не приехал только Аблай. Его по неизвестным причинам зарезал его тайный советник Нуржан.
Когда убийце учинили допрос, он твердил одно:
 – Меня послал великий хан Кучум. Я начальник стражи крепости Сузгун.
Только в последний момент, когда петля аркана, привязанного к седлу его жеребца, затянула ему горло, Нуржан вспомнил старца в белых одеждах. Жеребец от удара плетью поволок его на веревке в степь. И его душа отделилась от тела, которое, подпрыгивая на кочках, тащилось за скачущим жеребцом по земле, поднимая клубы степной пыли.



154. Нат. Берег реки Ишим. Вблизи шалаша волхвов.

Никита
 – Эко у тебя, отче, получилось с шаром на цепке. Как истукан басурманин стоял. Пал на колени душегуб, да лбом о землю биться принялся, а опосля задом, задом от тебя. Да прыг на коня – и след простыл.

                Гостомысл
– Это древнейший способ приковать внимание маятником, подчинить рассудок одного разуму другого. Издавна люди маятником врачевали умы гуманные и изуверские.

                Никита
– Поведай про это, отче.
 
                Гостомысл
– Давай-ка мы с тобой пока мертвяками займемся, а как следы в воду сгинут, так вечером и расскажу про силу камня и шара с маятником.

Истяслав и Стоян снимают одежду с убитых и бросают ее в костер.
Никита, взяв за окоченевшие руки, тащит одного к берегу. После то же самое проделывает с другим.

Гостомысл
– Животы вспори, а то всплывут раньше времени. Степняки найдут их и на нас выйдут.

                Никита
– А ежели просто камень на шею?

                Гостомысл
– Всплывут и с камнем, коли газам деваться некуда будет. Животы, говорю, пори.

Каменотес, брезгливо морщась, исполняет указание старца и ногой сталкивает трупы в воду. Мутные воды Исиля навеки поглощают следы происшествия.
 
                Никита
– А лошади их? Что с ними делать?

                Гостомысл
 – Стегни плетью, пусть в аул возвращаются. Там не до них уже. Горе в Аблаевом стане, большое горе.

                Голос за кадром
Вечером у костра Никита просит Гостомысла поведать историю о маятниковом деле.
Стоян и Истяслав лезут в шалаш спать.
Оставшись вдвоем, учитель с учеником ведут у костра разговор.
 

                Гостомысл
– Было это во времена давние. Жили на земле люди каменные.
 
                Никита
– Почему каменные, отче?
 
                Гостомысл
– Средь камней они жили. Так как деревьев еще на земле было мало. А если и был лес, то далече, на высоких горах. Пропитание слало им синее море, по берегу которого они проживали. С земли нашей только что сошла вода. Вот и обжили людишки гряду каменную.

                Никита
 – А доселе, стало быть, и тут море было?

                Гостомысл
                (прутиком ворошит угли костра, летят искры)
 – Было кругом одно море-окиян. И земля под водой лежала. Мать-кит родила трех китят. Токмо были оне уж шибко любознательными чадами да ослушниками. Рассерчал на них отец-кит, хлопнул хвостом. В страхе забились отроки непутевые в щели да и застряли под землей. Отец уплыл, а матушка приносила им еды. Стало быть, подкармливала трохи. Вот и росли они. А по мере роста землю нашу и поднимали. Так вода и сошла с суши. Где раньше сошла, там уже лес вырос, где позже, там голый камень еще был. Вот каменные люди и грелись на камнях, которые красное солнышко за день нагревало, а в ночь заползали в расщелины, укрываясь водорослями сушеными. Не счесть, сколь веков прошло. Управляясь с камнем, многому научились эти люди, но особенно приноровились проверять честность и непорочность испытуемого. Поэтому не было среди них вражеских соглядатаев, доносчиков, изменников и завистников. Раз в год, завязав глаза платком, проходили они сквозь качающиеся на канатах камни-маятники. И коли человек был непорочный, не замышлял скверное, то под ритм барабанов проходил он сквозь раскачивающиеся на канатах каменья, и вреда они ему не причиняли. А коли помыслом подлый был человек, то не мог он пройти – сбивали его камни.

Гостомысл подкидывает хворост в костер, и сноп искр взметается в звездное небо.
 
                Никита
– Где же теперича эти люди каменные, отче?

                Гостомысл
 – Разошлись они по свету, от алчности и злобы людской уходя. Много тайн унесли они собой, чтоб их знания не попали в черные руки.
 
                Никита
– А какие знания у них были, дядько Гостомысл?
 
                Гостомысл
– Да всевозможные, Никита, всякие. Вот и тайну обработки камня унесли они с собой. До сей поры люди не ведают, как каменные глыбы они обрабатывали до глади, стены воздвигали, пирамиды и храмы сооружали.
 
                Гостомысл
– А ты, отче, ведаешь?

                Гостомысл
 – Что ты, милай! Я тоже легендами жительствую. Но многое про тех людей передается из уст в уста волхвами и поныне.

                Никита
 – Сказывай, отче. Все одно всю ночь бдить. А до рассвета далече.
 
                Гостомысл
– Жили они, как я уж давеча глаголал, по брегу моря-окияна. Промышляли дарами моря. А чтоб выходить в море, нужны были челны морские. А лес-то добрый токмо в горах высоких рос. Его надобно было к морю доставить. Бревна на доски распустить. Челны построить. И не получалась у них сия затея. Трудно было сквозь заросли да по горам бревна нести. В горах трудно, а ближе к морю еще трудней. Бамбука заросли на сотни верст. Прорубят просеку, а дня два пройдет, глядишь, опять заросла. Вот и решили они корабли свои строить в лесу да волоком к морю тащить. Рассчитали их мудрецы, покумекали и приняли решение дорогу из камня вглубь возвести.
 
                Никита
– Как волок с Волги на Дон?
 
                Гостомысл
– Ну, стало быть, волок и есть. Камень резали способом невиданным. Волна морская крутит колесо мельничное при приливе в одну сторону, при отливе в другую. Вода с песком плоскость зачищает, будто лед на озере. Каменотесы скалу размечают да заготовки ломают. Лихо и складно у них дело выходит. Просверлят дырочки алмазом и колышки сухие вбивают. Поливают водицей, колышки размокают – камень и лопается, да ровно так, как и задумали мастеровые. Опосля на шлифовку к морю. Вот и строили широкий да высокий волок, чтоб челны и струги катить по бамбуковым кольям к морю. Лес убывал, и приходилось волок постоянно достраивать. А где шла лесная добыча, городища образовывались. Корабли тогда в цене были, за моря продавались другим племенам, у которых леса не было. Богатели каменные люди. По морю в разные стороны ходили, товар меняли, свой предлагали. Другие племена поглядывали на них с вожделением. И все больше и больше становилось племен враждебных. То на волок нападут, то городище сожгут да людей в рабство угонят. С моря тоже начались набеги. Опасно стало дарами моря промышлять. Собрались вожди на совет и решили они увести свои племена в каменный мир. Поклялись вожди, что унесут с собой тайны работы с каменьями.

                Никита

– А какие тайны-то, отче? Теши себе да теши камень.
 
                Гостомысл
– Не скажи, Никитушка. Разве способен сегодня человек глыбу гранитную, весом в сорок быков, переместить с места на место? А они могли! Разве способен нынешний человек резать камень, как масло? А они резали.

Наступает рассвет.
Никита идет за хворостом. Подбрасывает его в огонь. Присаживается вновь и, задумавшись, с любопытством разглядывает свой лапоть, по которому проснувшийся муравей тащит соломинку.

Гостомысл с любовью смотрит на своего ученика.

                Гостомысл
 – В корень зришь, отрок. В корень. В отрочестве мне сказывали волхвы про племя каменных людей, которое жило по соседству с царством шестиногих. Мураши тогда больших размеров были. Понимали люди и муравьи друг друга, ладили между собой.
Ведь те большими любителями сладкого оказались. А тля, переваривая сок растений, выращенных человеком, давала сахар. Да еще мураши эти личинок шелкопряда и грибочки обожали, добыть которых им было не под силу. Вот и ладили двуногие с шестиногими. Мураши под землей себе строили дворцы и города, а люди – наверху. Даже на войну супротив неприятеля вместе ходили.

                Никита
 – Это как слоны в Индии?

Никита, аккуратно пересаживает муравья на землю.
 
                Гостомысл
– Ну, почитай, так. Только муравьи в пять раз сильнее слонов. Слон-то что? Он бревно подымает. А муравей больше своего веса ношу тащит. Слюна у них особая и навоз. Песок, как раствором, крепит. Кирпич с того замеса, словно каменный, стает. Ни огонь ему не страшен, ни вода.
 
                Никита
– Видал я си дома мурашиные на юге, когда в рабстве был, термитами их туркменские племена кличут, то есть концом света. Коли заведутся, то всю глиняную хату им сточат насквозь. Чихнет басурманин, а на него потолок и рухнет.
 
                Гостомысл
– Ну, пора нам братьев поднимать да почивать самим уже идти.
 
                Никита
– Так куда же люди каменные делись?
 


                Гостомысл
– Да под землю и ушли, в города, мурашами-термитами построенные. Наверху опосля те земли другие племена заняли, а людям досталась от них в наследство только голая кожа, так как тысячу лет человеки кислицей муравьиной мазались, чтобы мураши их за своих принимали, вот весьм волос-то и вышел.
 
                Никита
– Это как ребеночка кумысом натирают, и кобыла его кормит, ежели у бабы молоко кончилось?

Никита смотрит в сторону Гостомысла, но тот уснул.





155. Нат. Сибирь. Берег реки Обь.

Архип, Ксения и Ванюшка стоят на берегу, смотрят вослед челноку, в котором уплывают в дальние края татарин с вогулом.

Голос за кадром
Дождавшись северного ветерка и подняв парус, разведчики уверенно двинулись супротив течения, выбрав левый берег, где оно было не очень сильным.
Великая сибирская река гнала талые воды от Алтая, по пути впитывая в себя ручейки из болот, малые речки и, конечно же, обильные воды Иртыша.
Наверное, произошла историческая ошибка. После слияния двух могучих водных потоков люди поспешили дать название продолжению реки. И справедливости ради в Карское море должна была впадать река под названием Иртыш. Но, видать, судьба была у Оби счастливее. Ведь слово «об» с фарси – это вода, а воды нынче действительно было много. Иртыш с китайского языка переводится Черная река, а какая же она черная, коль красота такая?!
Солнце теперь практически не садилось. Наступили северные светлые ночи.
Тем и отличается земледелие севера от южных широт. Если на юге период посадки и прогревания пахоты – ранняя весна, то на севере эта пора выпадает на середину лета. Но поздно посеянный будущий урожай успевает созревать за счет увеличенного северного дня. Синтез белка. Наши герои, конечно, не знали этот научный термин. И понимая, что семя в мерзлую землю бросать нельзя, ждали и проверяли прогрев почвы по старинке.
В один из июньских дней Архип решил проверить дедовским методом, прогрелась ли земля. Сняв портки, он уселся на пашню голым задом, раскурил трубку – подарок казаков.
Казаки давно переняли у турецких янычар курение, однако на Руси данная ересь преследовалась и считалась великим грехом. Курильщиков били кнутами, могли даже отлучить от церкви при повторном доносе.
Но государь далеко, а Бог высоко.



Архип курит трубку, убеждается, что сидеть ему не холодно, значит, пора сеять, и кузнец, натягивает портки, обстукивает трубку о колышек, лезет в лабаз за семенами.

Архип, Ксения и Ванюшка копают огород. Садят репу, рожь и овес.

                Ксения
 – Давай-ка мы плетнем огородим да чучела поставим. Иначе перетопчут все собаки. Они же, окромя оленей, ничего в жизни не видали.

Они дружно рубят тальник для плетня, вкапывают сосновые колышки. Ванюшка мастерит четыре чучела. Наряжает их в старое тряпье, на руки прикрепляет палочки, которые при ветре, качаясь и ударяясь друг о дружку, издают стук, отпугивающий кедровок и ворон.
 
Ксения
                (сидит на крылечке)
– Огород ведь поливать нужно, а от реки в гору не набегаешься.



Архип
 – Завтра поищем. Может, ручей какой под землей идет. Тут слои шамотной глины пластами лежат, а между ними вода к реке живунит. Вот ежели сыщем водицу, то мы и колодец в логу выкопаем, и баньку рядом поставим. А еще глины для кирпича на печь парную заготовим, что от рытья колодца останется.

156. Нат. Лог Сотникова. Утро. Визг собак.

У берега большая лодка-будара. По логу поднимаются три человека в остяцких малицах.

                Архип
 – Здрав будь Пайза! Какими судьбами? Жара на дворе, а вы, как бояре, в шубах ходите.

Двое остяков которые стоят за спиной Пайзы ставят на землю корзинки с дарами, они тараторят что-то на своем языке.

Архип подходит к знакомому остяку, обнимает его, предлагает.

                Архип
 – Проходи, Пайза, гостем будешь. И родичей своих зови. Хочешь, в кузню пойдем, а не хочешь, так юрта Угоркина свободна.
 
Пайза
– Пойдем юрта, там хорошо. Там говорить будем.

157. Инт. В юрте.

Рассаживаются на шкуры. Пайза обращается к Архипу.

                Пайза
 – Эти люди проделали долгий путь по воде, чтобы задать тебе, белый шаман, вопросы. Остяки знают, что ты можешь громом и молнией убивать людей и зверей. Ты умеешь гнуть железо. И ты один ведаешь, когда вернется белый князь, которого три жизни назад выгнали узбеки и татары. Хан Кучум призывает наших людей идти в войско к нему. Но ежели белый князь – наш родич, мы не дадим ему воинов.


Архип
– Вернется ваш белый князь следующей водой, когда пройдет зима и река унесет лед. На знаменьях будет его облик. Тогда вы и узнаете, что это ваш князь вернулся.

Архип подает икону, прихваченную собой из кузни. Остяки, бережно передают икону друг другу, рассматривают ее, общаются между собой на финно-угорском наречии.

Пайза
 – Ты покажешь им чудо, окромя грома и молнии?
 
Архип
– А пошто не показать? Пойдем. Я как раз воду искать на склоне собрался.
 
Пайза
(недоверчиво)
– Не может на горе вода быть, она наверх не течет.

Архип
 – Поживем, познаем.

158. Нат. Лог Архипа. У юрты.

Когда выходят из юрты, хитрый остяк напоминает.

Пайза
– Ты мне нож обещал, когда от волков отбились. Пайза не забыл.
 
Архип
– Помню, помню. Отковал я его тебе еще зимой, как только рука зажила.

Ванюшка приносит две ивовые веточки, срезанными в виде уголков.

Архип берет в руки веточки и ходит по ложбине лога. В одном месте веточки, как живые, скрещиваются друг с дружкой.
Ванюшка тут же вбивает колышек.
Кузнец заходит с противоположной стороны, и вновь выпрямленные веточки, качнувшись, сходятся вовнутрь на том же месте.
 
Архип
– Тут и будем копать.

Остяки, рассаживаются на косогоре, недоверчиво поглядывают за работой Архипа, поедают куски отваренной нельмы, принесенной Ксенией на подносе.

Архип копает колодец.
Ванюшка, принимает деревянные ведра, наполненные глиной, высыпает шамот в кучу и пустые ведра снова подает кузнецу.
Архип вылезает по бревну наверх.
Вода не поступает.

Архип ложится рядом отдохнуть.
Лежит на спине, грызет стебелек травинки, закрывает глаза, рассуждает.

                Архип
 – Вроде, как и в пустыне у степняков, все сделал как надо. И лоза показала место. Этих еще, ходоков, принесло на мою голову. Чудо им покажи и шамана белого! Не будет воды – поколочу всех троих, чтоб, как еноты, домой возвратились с кругами синими под глазами. Вот и будет им чудо!

Разморившись на солнышке, Архип дремлет.
Сон Архипа.

Голос за кадром
(видение)
Грезится ему луг дивный. И по цветам полевым приближается к нему человек в белых одеждах. Пригляделся Архип. Так это ж Никита! Улыбается, видно, рад встрече с другом: «Почто, Архипушка, не весел, почто головушку повесил? Копни вбок в своем колодце по локоть на восход, и пойдет водица. Нельзя отступать, великое дело за нами. Опустишь руки – дадут Кучуму воинов остяки, больше врагов будет супротив казаков. Найдешь воду – поверят в белого князя самоеды».


Кузнец проснулся.

Остяки собираются в обратную дорогу.
 
Пайза
– Давай нож, мы уходим.
 
Архип
– Сейчас схожу за ним. Только в колодец спущусь за лопатой и пешней.

Архип бьет два раза пешней на восход. В пробоину брызнула струйка воды.

Архип еле успевает выкинуть инструмент и подняться по лабазной лестнице. Вода, наступая ему на пятки, мигом наполняет колодец до половины.

Остяки, видят такое чудо, принимаются торопливо кланяться, восторженно разговаривая на своем языке.



159. Инт. ПЕРМСКИЙ КРАЙ. Изба атаманов.
 
                Иван Кольцов
– Ну-ка, Семен, поведай нам про битву при Молоди. Как там крымчаков наголову вы разбили. Да про хитрости их военные растолкуй атаманам и есаулам.

Семен хитро прищуривается, берет сахарок из миски, вертит его в руках и, бросает в рот, начинает рассказ:
 
                Семен
– Нелегкая доля выпала воинам. Многие сложили буйные головы. Десять лет назад задумал крымчак Девлет Гирей покорить Московию и объявить себя государем всея Руси, а князя великого, Иоанна, к клятве на верность ему привести, как когда-то было при хане Батые. Но для этого надобно Кремль захватить, который он год назад не смог взять. Тогда отстояли мы Кремль и монастыри под началом воеводы Ивана Бельского. Спалил в тот год Девлет Гирей Москву, набрал полона более десяти тыщ душ и ушел себе восвояси.

                Никита Пан
                (удивленно)
 – Да как же он засечную линию-то без боя прошел?

                Семен
 – Про хитрость татарскую речь и веду. Обманул тогда Гирей царя нашего, прислав гонца с грамотой, что якобы идет он на Русь помочь царю в войне Ливонской. Вот и крался к Москве, пока его хитрость не распознали, а когда разгадали его коварство, то поздно было. На этот год собрал султан войско бесчисленное. Двенадцать туменов только своих крымчаков да ногайцев. Османский халиф Селим ему тоже помощь оказал, прислав семь тыщ отборных янычар, которых в Европе, как чумы, боятся. Вот все полчище этой саранчи и двинулось на Русь, да растянулось, как змея, на многие версты. Подойдя к Оке, расползлось по берегу, чтобы запутать, значит, где переплавляться бродом станут. Но куды оне ни сунутся, а все там наши пушки их сечкой встречают. Осерчал Гирей и послал на прорыв двадцатитысячный отряд вброд через Оку во главе с ногайским ханом Тебердеем Мурзой.


Семен озорно подмигивает и переставляет один кусочек сахара через щель в столешнице, обозначающую реку, а другой, поменьше, незаметно положит в рот.
                Семен
 – Ивана Шуйского полк да двести детей боярских погибли под копытами конницы Тебердея Мурзы. Разметали ногайцы заслон. Сам же Гирей переправился западней у речки Протвы и принял бой с полком Никиты Одоевского. Полегли и там тысяча двести воинов русских, но дали время нам засадой стать войску татарскому.

Семен вздыхает. Проглатывает следующий кусочек сахара, продолжает.

Семен
 – Воевода опальный, Михайло Воротынский, что был начальником пограничной стражи, приказал своему другу, опричному воеводе Дмитрию Хворостинскому, бить татарский обоз из засад, жечь телеги с порохом, вьючную скотину выбивать, чтоб, дойдя до Москвы, нечем было стрелять Гирею.
А Гирей, как переправился через Оку, совсем обнаглел. Двинулся он к Москве без опаски. Растянулась его рать аж на пятнадцать верст. Совсем нюх потеряли татары, даже про охранение походное забыли.


Семен раскладывает в ряд кусков девять сахара, изображая обоз. Но его рассказ неожиданно прерывает Ермак.
Ермак выставляет на стол миску с кедровым орехом, и предлагает.

           Ермак
 – Показывай на орехе, а то ты так весь сахар у меня сожрешь.

                Семен
                (усмехается)
– Жалко что ли?
 
                Иван Кольцов
                (собирая сахар в миску)
– Не жалко, а убывает, показывай на орехах, плут сладкоежкин.

                Семен
 – Сели мы в засаду. Идут мимо татары на Москву лентой нескончаемой, как тараканы после пожара до другой хаты. Растянулись они от речки Пахры до села Молоди. Мы уж и выспаться успели, покуда обоз появился. Волы и быки арбы тащат, на которых бочонки с порохом да ядрами, рогожею укрытые, лежат. Пушек штук двести на возах. Упряжка из шести быков два василикса стенобитных тянет.
Изготовились мы, да как пальнем разом с пищалей и пушек. Ибрашка со своими татарами стрелами зажженными засыпали обоз. Тут и началось. Порох рвется, волы орут, крымчаки в панике мечутся. Рабы в разные стороны ринулись. А мы поливаем этот кишмиш гаремский из пищалей.
Семен стучит кулаком по столешнице. Собирает орешки в руку, кладет их к себе в карман. Продолжает.

                Семен
 – А как султан понял, что остался без пороха и не взять ему без пушек Москву белокаменную, так совсем озверел. Развернул он все свое войско поганое на нашу засаду. Мы только и успели уйти за два холма. Тама-ка и окружили нас Гирея всадники.

                Семен
                (переворачивает миску)
— Вот это холм.
 
Семен показывает на перевернутую миску пальцем, рассыпает по столу оставшиеся орехи,

                Семен
  – А вокруг крымчаки. Токмо вот не учли одно нехристи. Гуляй – город успели мы возвести. Поставили бревенчатые щиты к телегам и встали за ними. В чистом поле раздавили бы они нас, как клопов. А за укрытием – не тут-то было. Пищали у нас новые, запалы кремневые, пушки для боя сечкой заряжены. Ну и вот, как дали мы по коннице этим дробом, так первые двести конников в дырки от бубликов и превратились. Далее стрельцы, высунувшись из-за бревен, да вторую атаку отбили. Ринулись крымчаки вновь, а их ждал второй залп стрельцов, которые к бойницам подошли опосля первых. Далее третьи стрельцы у бойниц поменялись. А опосля казаки вновь залп дали.
 

                Никита Пан
– А пушки-то почему не били?
 
                Семен
– Так пушкам остыть треба. Пока не прогорят искры и остатки в стволе, нельзя заряжать вновь. Спешка, Никита, нужна только при ловле блох да при поносе. А тут дело пушкарное. Разорвет всех, кто рядом стоит.
 
                Ермак
– Нам всем учесть это тоже нужно при походе за камень. У нас пушки и пищали с Нарвы доставлены, инглийские, многих ратников обучать нужно, прежде чем доверить им орудие.

                Иван Кольцов
            (подперев голову кулаком, хитро улыбается)
– За что ты и люб мне, Ермолай Тимофеич, так за смекалку твою и познания. Недаром тебя Ермаком кличут, то бишь котлом чугунным. Варит у тебя котелок, ой как варит!

                Ермак
– Сам ты Кольцо – дырявое ухо. Не за ум прозвали меня котлом чугунным – ермаком, а за то, что выдержал я однажды удар палицей, шапка казачья удар притупила. Я потом, осерчав, этого шляхича до седла разрубил. Он так на две половинки и развалился. Тогда атаманы и пошутили, что голова у меня, как котел, чугунная. Так и прилипла кличка.

Сидящие за столом атаманы и есаулы громко смеются.
Смех утихает, Семен продолжает.

                Семен
– Татары прут и прут. Ужо и наших много от стрел их погибло да ранено. Поглядел Гирей, что не может конница его к стенам Гуляй-города подойти из-за множества трупов лошадей и татар. Тогда послал он на приступ пеших янычар. Хан давно мог бы, забросав горящими стрелами, устроить пожар и разнести нашу крепость в щепки, так как бочонки с порохом кругом стояли. Но не мы ему были нужны, а наши припасы огненные. Не в Крым же ему посылать обоз за зельем этим.
Потерял Гирей и Тебердея Мурзу, его подстрелили в одной из конных атак. Янычар мы отбили. А ночью пришел к нам на подмогу атаман Черкашенин.
Но прорвались утром янычары за укрепления. Как саранча в плохой год, лезли они по трупам своих сородичей. Завязалась драка внутри. И Гирей бросил всех на крепость, радуясь победе. Но Михайло Михайлович хитер был и засадным полком ударил им в спину. Побежали татары до Оки. Ох и нарубался я тогды, две недели сабельку не мог держать в руке, до того ладонь набил мозолью и в кровь разодрал. Гирей домой убег, и от ста двадцати тыщ всего десять с ним в Крым вернулось. Михайло Воротынский героем народным стал, в честь его все церкви молебны отслужили. А через год вновь в опалу попал по доносу завистников.

                Никита Пан
                (встает, разжигает новую лучину)
 

Ермак
– Да уж и не нужна она, лучина-то, рассвет на дворе. Пошли по хатам, браты. Выходим через два дня, отдохнуть надо.





160. Инт. Изба атаманов. печь

Иван Кольцо, лежит на печи, шепчется с Никитой Паном.
 
                Иван Кольцов
– Если одолеем Кучума, объявим царство самостийное. Будем жить по нашим законам вольным. Пошлем послов к государю с подарками и грамотой о мире и соседстве.

                Никита Пан
                (усмехается)
 – И встретят послов твоих кнутами царскими. Сдерут шкуру, а дары поделят меж боярами.

                Иван Кольцов
 – Не посмеют на посла другого государства руку поднять. Я сам с обозом пойду.
 
                Никита Пан
– Ты сначала Кучума одолей, вольнодумец, впереди обоза забегаешь.
 
                Иван Кольцов
– И одолею. Вот ужо и до истока речки добрались, до последней деревни русской. Ледостава дождемся, и по ледку да снежку наши челны до Кугуй-реки через камни перетащим, ровно как саночки на масленице.

                Никита Пан
 – Твоими устами да мед хлебать. Все-то у тебя, Иван, гладко получается. И царство зачнешь, и Кучума одолеешь, и вольницу казацкую создашь в Сибири. Смотри, чтоб губа не треснула. Спать давай, скоро петухи запоют

Никита Пан укрывается тулупом и отворачивается от товарища.

Иван Кольцов
 – И царство вольное создам, и к царю послом поеду, – не унимался Кольцо, но в ответ раздался богатырский храп Никиты.







161. Нат. Берег Оби у Сотникова лога.

                Голос за кадром
К осени Архип, наняв в помощники двух остяков, поставил баню.
Угор сдержал свое слово и вернулся к первому снегопаду с женой, которую выменял в Искере у богатого вогула за седло и уздечку. Женщина была его возраста, с ребенком – с шестилетней девочкой.
 
                Угор
– Ванька, я тебе забаву привез.

Кричит вогул из лодки, разглядев на берегу удившего рыбу Ванюшку.

                Ванюшка
 – Пошто тетка на греблях, а не ты?
 
                Угор
– А я что, виноват? Коли она на тумране играть не умеет.

Угор и, вставляет в рот губо-язычный инструмент, купленный на базаре, ударяет пальцем по медному билу.
 – Бяууу, бяуу, бяууу.

Звучит заунывная мелодия.
Ванюшка помогает затащить лодку на берег. Подает руку женщине, потом помогает сойти на берег девочке.
 
                Ванюшка
                (девочке)
– Айда наверх, качелю покажу около избы.
 
                Девочка
– Айша.


Дети бегут к избе, останавливаются около смастеренной качели.
 
Ванюшка
– Садись, качну тебя.

                Девочка
 – Айша.


Соглашается девочка, садясь на дощечку.
 
                Ванюшка
– Что? Нравится?

Раскачивает новую подружку.
 


                Девочка
– Айша.

                Ванюшка
– Э, да ты по-нашенски не хрюкаешь!

Догадывается Ванюшка.
 
                Девочка
– Айша.

Смеется девочка.

                Женщина
– Имя у нее Айша, мальчик. А меня тетя Рамиля звать.

Гладит Ванюшку по косматым волосам, поясняет женщина, приехавшая с вогулом.
Архип с Угором переносят вещи из лодки.
 
                Архип
– Холодает уже. С рассветом иней выпадет. Скоро река встанет. Давай-ка избу строить, покуда помощники не ушли к себе на стойбище. Они в твоем чуме живут.
 
                Угор
– А успеем?
 
                Архип
– Успеем. Бревна есть, скатаем за пять ден. Для печи кирпичи мы с Ванюшкой еще летом обожгли. Коли нужно, еще помощников покличем. Эти двое за десять наконечников для стрел вона какой сруб скатали.

Кузнец, показывает на новенькую баню.

                Архип
 – да и жить нам эту зиму придется, как я гляжу, по-хански: бабий дом, мужицкий дом. Ксения рожать собралась к ледоставу. Им на зиму новая изба и пригодится, а мы уж с тобой да с Ванюшкой и в кузне перезимуем.
 
                Угор
– Девочка у вас народится.
 


                Архип
– С чего это ты взял?

                Угор
– Когда мальчика носят, лица у баб сухие, носы как сучки острые, ну, вроде пня елового. А она, наоборот, румяная, круглощекая. Точно кызымка  родится.
               
                Архип
Кызымка родится, поколочу я тобя шаманское племя.



162. Инт. МОСКВА. Царские палаты.

Действие:
В царской бояре, стоящие вдоль стен, тупят головы.
Послы Кучум-хана, не выпрямляясь, задом ползут к дверям.
Иоанн Грозный взбешен. Он, вскакивает с трона и не обращая внимания на жуткую боль в ногах, проходит по палате, трясущимися руками вбивает при каждом шаге в пол посох. Всматривается в каждого думского боярина.

 

                Иван Грозный
– Разбой устраивать, сучьи дети! Супротив моего соизволения идтить! Задирать и баловать за моею спиною? Как курам, головы порублю! Шкуру спущу с этого выводка казачьего! А у Строгановых все привилегии и жалования, ранее даденные мной, отниму! Вона что послы татарские мне принесли! Не оне виновные в набегах вогуличей на грады наши! А казаки задиром своим накликали сию беду! А хан Сибири дружбу желает с нами водить да дары шлет! Мехов только три тысячи штук передал!

Действие:
Государь тычет в лица думных бояр ханской грамотой.
Государь тяжело опускается на престол из красного дерева.
Немного помолчав он глядит на татарских послов. Послы на коленях у входа. Иоанн обращается к послам.

                Иван Грозный
– Ждите, отпишу я Строгановым, сами и завезете. А второй список с сей грамоты себе оставите, дабы не было у меня тайн от любезного Кучума!

Государь Всея Руси, махает рукой князьям и боярам, дает знать, что они свободны. Все задом пятятся к дверям.

                Иван Грозный 
 – Писца ко мне призовите из тайного приказа, и немедля!

Шут разминает больные ноги государю.
               
                Шут
Давеча Кутатай за мной увязался, расспрашивал, в гневе ли ты государь на казаков али нет. Так я им по секрету как бы и поведал. Что зол ты шыбко на казаков, но и послов царя Кучума на кол грозился посадить.

Иван Грозный гладит по голове шута. Улыбается.

Иван Грозный
То- то и гляжу, послы задницами чуть двери не вышибли, когды отпустил их.

Иван Грозный морщится от боли в ногах, шут разминает ему икры.

Голос за кадром
Вот уж который год кряду изводили заморские лекари со света белого великого князя, растирая ртутью его конечности. Боль после проведенных процедур, конечно же, притуплялась, и государь верил, что лечение идет на пользу. Он гнал прочь от себя народных целителей и ведунов, обвиняя последних в ереси. Гнал прочь тех, кто действительно всем сердцем желали Ивану здравия. Здоровье государя таяло, но умом он был еще здрав.
 



Действие:
Входит писарь.

                Иван Грозный
Записывать станешь, сломай перо на третьей букве, Феофанушка!


                Голос за кадром
Писец понял, что послание к Строгановым носит тайный характер. Мудрый Государь всея Руси повелевал казакам продолжать задуманное им самим великое дело. На карте лежало огромное Сибирское ханство и не только.
Великий государь своими ослабленными от бессонных ночей глазами зрел в будущее, видя просторы Руси, распростертые до вод океана восточного.

                Иван Грозный
                (писарю)
– Зови послов басурманских! Пусть присутствуют при писании грамоты опальной!

Действие:
Феофан, приглашает послов, усаживается рядом с царем, готовит чернила и перья.
Татары, низко кланяясь, входят в царскую палату.
 
                Иван Грозный
                (писцу)
– Пиши!

Действие:
Феофан начинает писать и как бы нечаянно ломает перо на третьей букве. Нагибается за новым пером.
Иван Грозный тычет царским посохом писцу меж лопаток.

                Шут
– Эко ты неловок, дьяк! Государеву грамоту пишешь, а кляксы ставишь!
 
               
                Феофан
– Заменю лист немедля, государь, не вели казнить, вели миловать!

                Иван Грозный
 – Да пиши уж далее, не великие людишки эти Строгановы, чтоб на них изводить пергамент велико княжий. С кляксой Строгановым, а уж брату Кучуму перепишешь начисто.

                Голос за кадром

«В кучумовском дворце писарю немедля отрубили бы руку. Видать, правду говорят: добр и милостив государь на Руси», – подумал ханский разведчик Кутатай, не разгадав подвоха.



163. Нат. ВЛАДЕНИЯ СТРОГАНОВЫХ. ПЕРМСКИЙ КРАЙ

Большой двухэтажный дом. Резное крыльцо. Двор огорожен частоколом. По углам вышки для стрельцов. В ворота въезжают всадники.

                Голос за кадром
На дворе раздался звон удил, ржание и храп лошадей. Послышались голоса.
                Казаки
 – Хозяин дома? Что гостей дорогих на крыльцо не выходит встречать? Чарки не подаст? Каравай не поднесет? Может, захворал он?

164. Инт. Горница Строгоновых.

Голос за кадром.
Максим и Никита Строгановы сидели в горнице, понурив головы.
Заехавшие две недели назад кучумовские послы, насмехаясь, передали им опальную грамоту от государя. Отказавшись отобедать, тем самым унизив братьев, двинулись в сопровождении сотни нукеров домой, в Сибирское ханство.
Прочитав грамоту государя, Строгановы впали в отчаянье.
Атаман Ермак, приехавший по просьбе братьев из Кугуй-городка, прошел в сени, отряхнул шубу и шапку от снега, зашел в избу и, сняв головной убор, трижды перекрестился.
С ним прибыли атаманы Иван Кольцо и Никита Пан.

Действие:
Атаманы входят в избу. Отряхивают шубы и шапки от снега.
               


                Ермак
                (присаживается на лавку за стол)
 – Ну, и что невесёлые? К чему печаль такая

                Максим Строганов
 – Отзывай свое войско и уходь на Волгу. Опала на нас царская нагрянула. В измене мы обвиняемся, а все за то, что призвали вас, казаков, на службу к себе отцы наши. Не ждать милости от государя теперича.

Действие:
Максим вздыхает, подает Ермаку царскую грамоту. Ермак передает грамоту Никите Пану, пододвигает лучину к Никите.


                Ермак
– Ну-ка, Никита, почитай, что там государь пишет.

                Никита Пан
                (читает)
– послали вы из острогов своих волжских атаманов и казаков Ермака с товарыщи воевать вотяки, и вогуличей, и пелымския, и сибирския места сентября в один день, а в тот же день пелымский князь с сибирскими людьми и вогуличи приходил войной на наши Пермския места, и к городу Чердыни к острогу приступал, и наших людей побили, и многие убытки нашим людям причинили, и то сделалось вашею изменою: вы вогуличей, и вотяков, и пелымцов от нашего жалования отвели, и их задирали, и войной на них приходили, да тем задором с сибирским султаном ссорили нас, а волжских атаманов к себе призвав, воров наняли к себе в остроги без нашего указу, а те атаманы и казаки преж того ссорили нас нагайскою ордою, послов нагайских на Волге на перевозах побивали, и ардобазарцов грабили и побивали, и нашим людям многие грабежи и убытки чинили; и им было вины свои покрыти тем, что было нашу Пермскую землю оберегать, и они сделали с вами вместе потому ж, как на Волге чинили и воровали, в который день в Перми, к Чердыни приходили Вогуличи сентября в один день, а в тот же день от тебя из острогов Ермака с товарищи пошли воевать вогуличи, а в Перми ничем не пособили, и то все осталося вашим воровством и изменою.
 
                Максим
– Ну как вам, дружи, государева воля?
 
                Ермак
– Дай сюды.

Ермак вырывает свиток у Никиты. Разворачивает на столешнице, принимается пальцем водить по первым строкам. Радостно хлопает кулаком по столу.

                Ермак
– Разговор я вспомнил в святой обители с покойным ныне боярином по прозвищу Умной. Третья буква порчена. Грамота для Кучума писана, а не для нас. Ох, и хитер государь наш Иоанн Васильевич! Ой, да мудр! Давай за нашего благодетеля, да помазанника божия, тащи из сусеков браги!

Действие:
По горнице бегают девки, расставляют на столе яства.
Ермак берет в руки ковш, отпивает, передает Ивану Кольцову.

                Ермак
 – Струги и кочи уже на той стороне, при ледоходе двинемся в сторону Сибири. Показывайте сию грамоту всем. Изъясняйтесь с теми, кто нами будет интересоваться, якобы по указу государя прогнали вы нас на Волгу.

Действие:
Иван Кольцо отпивает и передает братчину Никите Пану.

                Иван Кольцов
– Ох, и ядрена!

                Максим Строганов
– Так на березовом соке настояна! Пейте атаманы, ох и обрадовали вы нас с братом.



165. Инт. СЕВЕРНЫЙ КАЗАХСТАН. Сопка. Пещера волхвов.

Гостомысл входит в пещеру с облаком пара и, одергивает полог, служащий дверями. Бросает к очагу четыре тушки куропаток. Греет замершие руки у огня.
 
Гостомысл
– Ох, и студена ныне зима, куропатки на лету мерзнут. Четыре подобрал на тропе.
 
                Никита
– Хитер ты, отче, знамо, как собираешь их. Крынка у тебя греческая, узкогорлая. В нее кипяток льешь и пробкой затыкаешь. Потом в снегу лунки ею оставляешь ледяные да кидаешь туды шиповника семя. Вот они и лезут головой, а крылышки распустить не могут от тесноты, так и остывают кверху лапками. И коли лиса али корсак не найдет ранее тебя твоих на лету замерзших птичек, то будем мы с шурпою ныне.

Действие:
Никита берет тушку, принимается щипать ее. К нему подходит старец Стоян.
 
                Стоян
– Погодь, братец Вторак, пусть отойдут от мороза.
 
                Никита
– Да не лень мне, отче. Пока я крылышки ощиплю, тушки и отойдут.

Действие:
Старец, подсаживается рядом и берет другую куропатку, принимается помогать каменотесу.
 
                Стоян
– А знаешь ли ты, братец, что человеку лениться сами боги повелели?

                Никита
– Дак как же так? Все боги, наоборот, труду учат.
 
                Стоян
– Тогда слухай сказку таку. Жил среди богов молодой бог Неосил. Лень даже чесаться ему было. Не праздновали его остальные. Трудились все, окромя его. А он токо лежал себе на солнышке.
Надоел всем лежебока. Отправили его на землю, присмотреть за людьми. Лежит себе лентяй, наблюдает, как люди на деревья лазиют за плодами.
 «И не лень вам за каждым плодом лазить? Потрясли бы дерево, да и все, – зевнув, предложил Неосил, – а что не упадет, то палкой сбейте».
Послушались люди, взяли палки в руки, давай себе сбивать да трясти деревья. Проснулся Неосил, а перед ним в дар за подсказку плодов разных наложено.
В другой раз увидел Неосил уставшего охотника, который бегал весь день за зайцем и не догнал его.
«Тебе не лень бегать за зайцем? Хижину самому ночью охранять? Приручи собаку, пусть за тебя она все делает».
Вот так и приручил собаку человек

Действие:
Стоян откладывает на дощечку ощипанную куропатку.



                Стоян
– Приручил человек и лошадь землю пахать – лень стало ему бегать да в орало самому впрягаться. Но ее кормить же нужно, руками лень траву рвать – придумал он косу.
Лень стало ловить руками рыбу – придумал невод. А после и мельницу изобрел, чтоб жернова не крутить самому. Поблагодарили боги Неосила за то, что через лень свою он человека думать научил, и более на него не обижались.
 
Никита
– Вот бы придумать такое, чтоб щипать перо легче было.
 
Гостомысл
(стоит рядом слушает сказку)
– А ты в кипяток тушку макни, легче будет перо драть. В каждом из нас ученики Неосила живут, потому и придумываем с лени всячину всякую, чтоб самому не трудиться. А коли не придумает человек, то плачет, вспоминая бога: «Не осилю я, не осилю!», и радуется Неосил работе своей.


166. Нат. Стан войска царевича Алея – сына Кучум Хана. ЮЖНЫЙ УРАЛ. Перевал Сим.

                Голос за кадром.
Весеннее солнце прогрело землю на перевале Сим.
Войску, разбившему тут лагерь для отдыха, осталось только спуститься в долину к речке Аша, переправиться через реку Офэ, и южный путь на Казань для них был бы открыт.
Развалившись на подушках, старший сын Кучума, царевич Алей, отдыхал. Он уже представлял себя наследным правителем Казанского и Астраханского ханств, ханом Сибири, а в дальнейшем – и правителем восстановленного Булгарского каганата. Никто не помешает планам его отца. Никто.
Сам великий султан Османский признает Кучума правителем Поволжья и Сибири. Отец с Алеем вернут земли Золотой Орды.

Продолжение: http://proza.ru/2022/01/08/1094