Полуночный экспресс 2. 2
Кафе «Три тополя» встретило меня радостным гомоном толпы культурно отдыхающих и праздношатающихся. Я столкнулся нос к носу с абсолютно лысым официантом, крепышом лет двадцати пяти, с выцветшими, как на старинной чёрно-белой фотографии, глазами.
— Господин заказывал столик? – Оценив мой облико-морале и поморщившись, спросил безликий, с лоснящимися щеками, перебрасывая из руки в руку полотенце с замысловатым и абсолютно нечитаемым вензелем.
Да, дружочек, ты прав на двести процентов. Выгляжу я сейчас не очень презентабельно, потому как прибыл в ваше превосходное заведение из самой преисподней, из ада адова. Понимаю, что смотрюсь не должным образом и больше похож на зомби, чем на человека. Как говорится – вам бы там побывать. Договоримся или как? «Или как» отошло на второй план, на первый, почему-то, вылезло моё хамство.
— А какие проблемы, собственно говоря? Половина кафе пустое, – в тон официанта спросил я, рассматривая разогретых винно-водочными парами танцующих и улыбающихся, сексуальных и раскрепощённых, полуобнажённых и не очень.
— Ну-у… вообще-то, кафе на спецобслуживании, – ответил официант, сверкнув золотым зубом. – Но если господин возжелает, то можно что-нибудь придумать.
Господин возжелал, очень. Оценив мою одежду, зверское выражение лица и горящие глаза, официант сделал шаг в сторону, изобразив-обозначив полупоклон. Mразь, одним словом, скользкий типус-вульгарис из клана Скользящих на собственных соплях. Таких нужно отстреливать из рогатки шпульками из алюминиевой проволоки. Бить больно, но не смертельно. Чтобы твари ненасытные запомнили жгучую боль, и при одном упоминании о взятке ходили под себя и потом воняли, как полудохлые скунсы. Почему, как полудохлые, интересно? А вот хрен его знает, товарищ майор. Ассоциация у меня такая с официантом. Причём – полная.
— У нас есть гардеробная, – намекнул розовощёкий и упитанный. – Не желаете, господин?
— Господин не желает. Сколько стоят, так сказать, ваши услуги?
Официант побледнел-покраснел, покачал головой:
— Ну что вы, что вы… Прошу за мной, господин.
Лавировали-перелавировали и наконец-то долавировали до столика, стоящего за увядающим фикусом с запылёнными, обвисшими листьями, с поникшей головой и произрастающего в явно не по размеру деревянной кадке.
— Шапочку можно снять, – расстелился над мозаичным полом официант.
Не могу я снять «шапочку», потому как через трещины в моём черепе в потолок ударят белые и ослепительные лучи света. Жуки-галлюциногены продолжают рутинную работу, впрыскивая в мою кровь вещества своих внутренних и внешних секреций. Адреналин ищет выход, руки исполняют тремоло, голова подёргивается, из глаз вылетают багровые искры. Так недалеко и до дома с закруглёнными углами и «вежливым» персоналом, который всё понимает и на ходу оценивает состояние ума и психики пациента. Дожился, мать вашу...
На столе появился любимый салат оливье, чёрный хлеб, графинчик с ледяной и прозрачной, остальные атрибуты сытой и вольготной жизни. Я ненадолго задумался о прошлой и безвозвратно ушедшей жизни. Или мы за неё ещё поборемся? Однозначно, друг мой в голове сидящий, мы с тобой будем бороться и биться до конца. Но-но, только без пошлости, знаю я тебя, похабника эдакого. Хм... даже лучше, чем себя знаю и, несомненно, уважаю. Есть за что.
Что же ты мне такого вколол, интересно, Док, что меня до сих пор плющит и размазывает по стенам «Три тополя»? Что ты со мной сотворил, эскулап хренов? Плохо так говорить о покойнике, очень плохо. Нужно срочно свой грех чем-то замолить. Красного угла и иконостаса в кафе, в заведении порока, разврата и чревоугодия, не найти днём с огнём, поэтому обойдёмся без преклонения колен, разбитого лба, без молитв и песнопения. Просто выпьем за Дока не чокаясь, до мутного донышка, до жжения в животе и головокружения. Аминь, мать вашу! Первая пошла. Прижилась. Чтобы скрасить свои серые будни – житие мое, еже си на небеси, – первая рюмка для компании попросила вторую. Да пожалуйста, нам не жалко. Танцуйте, веселитесь, любите и размножайтесь. Кто это так красиво сказал? Похоже, даже очень, что я.
Жуки-галлюциногены от некачественного алкоголя охренели и притихли, перестали жечь мою многострадальную кожу факелами инквизиции, прекратили высекать кресалом искры очистительного белого огня. На душе стало омерзительно тихо и, одновременно с этим, – благопристойно. Не к добру всё это, ох, не к добру! Мои прокуренные и пропитые тридцать с небольшим лет подсказывают, что скоро начнётся второй акт Марлезонского балета. Только я не д'Артаньян, могу кому-нить в лоб с ноги заехать, из нормального человека сделать панду с чёрными кругами под глазами. И мне, после встречи лба с кулаком неприятеля, приходилось изображать из себя мишку панду. Ничего страшного, зато есть что вспомнить. Не без смеха сквозь слёзы умиления и до коликов в животе.
Две порции водки для моего организма – маловато будет, конечно, но и напиваться не стоит. Неизвестно, что меня ждёт на железнодорожной станции. Возможно, смерть, возможно – право вступления на трон и пожизненная государственная стипендия. В голове крутится-вертится какая-то мысль-мыслишка, которую никак не получается сформулировать. Для понимания произошедшего: меня подставляют и делают это не стесняясь. И в этом мире и в том, в мире серого солнца. Так какого лешего я делаю вид, что всё произошедшее – какая-то случайность, а не закономерность? Меня бьют, я подставляю свои фаберже для очередного удара. Пора надевать доспехи из келавра, в руки брать смертельно-убойные машинки и шпиговать недругов пулями. Как свиней шпиговать, от кровоточащего сердца и от души русской. А она у меня широкая, её на всех хватит. И на друзей, и на недругов.
Мирамиру жалко… Я опрокинул в себя третью рюмку, закончил обряд поминания понюшкой хлеба. Чёрного и ноздреватого, кисло-сладкого на вкус с послевкусием русского поля и вольного ветра.
«Забытую песню несёт ветерок…»
Жалко девчонку, зря я тогда отказался нырнуть в её лоно удовольствия и разврата, надо было раза три-четыре вставить и провернуть, как говорится. Зрение пошло вразнос, стало тоннельным. Праздношатающиеся и полуобнажённые исчезли-растворились, кафе «Три тополя» превратилось в длинный и прямой коридор по которому шла Она. Девочка с серебристыми волосами до плеч и красивыми глазами непривычной для человека формы.
Я подстроил окуляры глаз-бинокля, приблизил изображение Мирамиры. Кожаная куртка, перехваченная широким ремнём, обтягивающие стройные ножки чёрные штаны, заправленные в невысокие сапожки, виднеющийся воротник блузки цвета фуксии и… огромный маузер в правой руке. В левой у Мирамиры были три чёрные розы. Всё правильно, девочка моя, три чёрные розы на могиле негодяя.
Ты – напоминание о моём обещании отомстить той, кто меня похоронил заживо, той, которая отдала приказ уничтожить тебя, меня и Мерлина, стереть с лица земли железнодорожную станцию с водонапорной башней и багажным отделением.
Магда Блэндиш!
Первая пуля, отрикошетив от моего лба, ушла в сторону фикуса с поникшей головой, растущего в деревянной, не по размеру, кадке. Листья, сбросив с себя вековую пыль, от негодования зашелестели и осыпались на пол. Вторая пуля обожгла сердце и, пройдя сквозь тело, с громким чавканьем вгрызлась в стену за спиной. Стреляй, девочка, стреляй. Я это заслужил. Не защитил тебя, а мог это сделать. Но не сделал же… потому что не смог. Бред какой-то. Мог – не смог, не захотел и передумал. Третий выстрел Мирамиры не сделала: моя рука, объятая пламенем, удлинилась и стала похожа на копьё. Занялись огнём серебристые волосы, закипели белки прекрасных фиалковых глаз, стекла на пол чёрным и бесформенным пятном кожаная куртка, завязался морским узлом ствол маузера, брызнул осколками полудрагоценных камней графин с холодной, безвкусной сорокоградусной, столик из дешёвого пластика «под мрамор» оказался перевернутым, он превратился в моё укрытие. В ДОТ, ДЗОТ, укрепрайон, в окоп. Я был готов к обороне, только обороняться было уже не от кого.
Лёгкое покашливание, почти дружеское похлопывание по плечу. Какого чёрта, дайте поспать. Изверги!
— Господин…
Кто господин? Ах, да. Я сейчас в кафе, и для официанта я – господин в смокинге и белой розой в лацкане лапсердака. Неужели отключился? Похоже на то, очень похоже. Я поднял голову и посмотрел безумными глазами на розовощёкого и в меру упитанного парня.
— Извините, немного устал. День был и тяжёлый, насыщенный и какой-то бесконечный.
— Понимаю, – расшаркался официант. – Вы бы что-нибудь поели, так сказать, откушали бы. Салат нетронут, а он очень свежий и вкусный.
— Да, вы правы, – согласился я с парнем. – Принесите мне горячее и острое, на радость моим вкусовым рецепторам до безумия вкусное.
Я скосил глаза на графин, убедился, что там ещё что-то плещется. Подмигнул бедолаге фикусу, посмотрел на танцующих и обнимающихся. Как же мало, оказывается, нужно прямоходящим, и не всегда разумным. Пожрать, выпить, потанцевать, прижавшись друг к другу. Странный был сон, странный и пугающий. Как предвестник приближающейся бури, урагана или торнадо. Вспомнил нехорошим словом Дока, его термоядерную наркотическую смесь, блуждающую-разгуливающую по моим артериям, венам и отравляющей головной мозг. Или что там от него осталось? Поди разберись…
Рука самопроизвольно потянулась к пузатому графину, обжигающая жидкость скользнула по пищеводу и нашла своё пристанище в желудке. Мысли, как ни странно, упорядочились, на душе стало тихо и спокойно. Пришло осознание того, что я потихоньку и вразвалочку схожу с ума. С этим нужно что-то делать и делать это нужно, как можно быстрее. Да, нужно, но как это сделать, если в голове до сих пор хозяйничают жуки-галлюциногены? Дихлофоса на них нет, чёрт бы их всех побрал!
— Зачем вам дихлофос, господин? – испуганно произнёс официант, ставя на стол тарелку с шашлыком по-краски и графин с водкой.
— Я что, это произнёс вслух?
— Да, господин, – кивнул официант, мазнув по мне маслянистыми выцветшими глазами.
— Нет, он мне не нужен. А вот от другого я бы не отказался, друг.
«Остановись, идиот! – шепнул одурманенный разум. – Не смей, и даже не думай превратиться в скотину. Только не наркотики, Олег!»
«Заткнись!» – по-мужские лаконично ответил я своему советчику, отполировав краткий монолог стопкой водки.
— Я не произнёс ни слова, – шарахнулся от меня испуганный официант.
Я улыбнулся розовощёкому и от его лица отхлынула кровь. Кошель из кожи буйвола вздохнул, выплюнул на стол три тысячные купюры. По взгляду толстощёкого я понял, что маловато будет. Пятитысячная легла сверху зелёных фанатиков. Флэш-рояль, мать вашу так! Официант едва заметно кивнул.
— Хантил, – бросил я с барского плеча. – Чтобы сразу и подольше. Мне ещё ехать чёрт знает куда. Сам понимаешь.
Официант испарился-растворился, я посмотрел на портмоне из убиенного буйвола и на несколько секунд «завис». Слишком он тяжёлый, хоть и набит под завязку купюрми различного достоинства, кредитными картами и прочей ерундой. Я открыл клапан отделения для мелочи и опять «завис», но теперь надолго. Знакомые пластины из презренного металла цвета полуденного солнца. Наипрезреннещего, но обожаемого и почитаемого во всех, без исключения, мирах металла.
За созерцанием золотых рубленных пластин меня застал официант. Он «прошёлся» глазами по золоту и сделал вид, что его в жизни интересует совершенно другое. Ну да, ну да, а как же. Так тебе и поверили, ублюдошный ты по жизни холуй. Глазки заблестели, крылья носа стали трепыхаться, как крылья бабочки. Э, дорогой мой человек, да ты подобное видел и, не сойти мне с места, не один раз. И не два и не три в периоде. Ты знаком с миром Тень, парень, и сейчас обо всём мне расскажешь. Не веришь?
Глаза розовощёкого осоловели, рот открылся в беззвучном крике, когда я схватил его «яйки-млеки» и слегка их сдавил. Глазунья приказала долго жить, желток равномерно растёкся по сковороде, окрасив белок в цвет золотых пластин.
— Где и у кого? – улыбнувшись, спросил я у официанта.
— Не понимаю, – прохрипел парень, вытирая со лба испарину.
— Значит, нашей дружбе конец? – участливо поинтересовался я. – Где ты видел такие пластины и у кого ты их видел, гадёныш? Считаю до раз, потом…
— Хорошо-хорошо, – выдавил из себя толстомордый, размахивая руками. Вентилятор из него получился так себе, но дышать стало значительно легче. – В казино видел, пару раз. У Сократа, так зовут…
«Ты хоть и Сократ, но дурак», – вспомнил я слова Дока-покойника.
Голову кольнуло воспоминание:
«Раздался еле слышный выстрел, Док охнул, его грузное тело упало на пол. Загрохотали сапоги, раздался лай собаки, через секунду – жалобный скулёж.
— Грузите в «таблетку». И живого и мёртвого. Очередность можно не соблюдать, – услышал я хриплый мужской голос. – Рыжую в расход, очкарика забираем с собой. Как его…
— Сократа, – подсказал кто-то человеку с хриплым голосом.
— Ну и погоняло. Да, Сократа. Работаем быстро. По-возможности – тихо. Но это как получится, естественно».
Вот оно что, вот где собака порылась. Значит, Сократ, этот человек с головой-тыквой и профессорскими очками, завсегдатай увеселительно-развлекательного заведения. А что, может быть, пока всё сходится: от кафе до заброшенного и оцепленного омоновцами, и бойцами сверх секретных организаций железнодорожного вокзала, всего-навсего полкилометра, не больше. Сошлось-то сошлось, но не всё: с какого такого громкого перепуга Сократ будет хвастаться рыжьём в кафе? Это значит, что кафе-не-кафе, и в нём находится что-то привлекательное для акул бизнеса и прочих миллионеров. Ответ очевиден: на втором или третьем этаже здания, из красного кирпича и колоннадой на входе, находится… ах, какой же я осёл. Казино, вот настоящее предназначение «Три тополя». Органы, как внутренние, так и внешние, возглавляемые Наитемнейшим великой и необъятной страны, борются-сражаются с казино, но богатые мира сего где-то нашли лазейку и вот… Как говорится – никогда такого не было, и вот опять.
— Ты живой? – спросил я у существа с синей кожей головы и других частей тела.
Существо часто-часто закивало, пытаясь дышать через раз или два, и по возможности не портить воздух.
— Когда ты последний раз видел Сократа? – мягко и почти интеллигентно поинтересовался я у официанта.
— Сегодня, полчаса тому назад, господин, – раболепно и покорно ответил синекожий и теряющий сознание.
Я вошёл в роль, надев на себя доспехи из келавра. Я стал Мюллером и взял под колпак подозрения официанта и заведение с тремя тополями.
— Явки, пароли, сколько горшков с геранью на подоконнике, гадёныш?!
— Я не понимаю, что вам от меня нужно! – застонал-заплакал официант.
Я разжал свои руки-щипцы, толкнул полуобморочного на стул, навис над ним, как скала, далеко выдающаяся в море. В спину начали долбить чайки, и я понял, что меня начало понемногу «отпускать». Нет-нет, не время для чувств и слёз умиления, мне моё состояние торчка-одиночки чем-то понравилось. Расправленные плечи, орлиный взгляд, звериный оскал и готовность к самым решительным действиям. Я налил в рюмку водку, зажевал слезиночку чёрным хлебушком, опять наполнил рюмку сорокоградусной, посмотрел на обиженного и униженного.
— Пей, болезный, пока пьётся, – как можно участливее произнёс я. – Почему за фикусом никто не присматривает?
Официант поперхнулся водкой, закашлялся.
— Ладно, это всё мелочи, на которые не стоит обращать никакого внимания. Где вход в казино, друг?
Слово «друг» произвело на порозовевшего неизгладимое впечатление. Он, выдавив из себя подобие улыбки, ответил:
— Кухонный блок. Там увидите.
— Пропуск?
— Он у вас есть. – Парень вжался в стол из пластика «под мрамор», стал одной из множества прожилок столешницы. – Пластина.
— Что-о? – затрубил я голосом звероподобного Джигурды. – Вход в казино – это пластина из благородного и ненавистного всеми золота? Это же грабёж среди бела дня или тёмной ночи!
— Вам нужно всего лишь показать пластину, господин, и вас доставят в казино. Отпустите меня с миром, господин. А? Я никому, никогда, ни одним словом и даже под дулом пистолета. Сяду в машину и укачу куда глаза глядят. А они у меня глядят далеко и на перспективу. Отпустите, господин. Только не убивайте.
— Говоришь, на перспективу? – усмехнулся я. – Хорошо, но при одном условии. Ты для меня подберёшь соответствующую для казино одежду.
— Зачем? – неподдельно удивился официант. – Там находятся игроки со взглядами абстракционистов, вольнодумцев и хипстер-либеральной тусовки.
— Заковыристо как-то, попроще нельзя? – спросил я, заливая в себя из графина остатки водки.
В голове воцарился статус-кво, зачирикали воробьи-синицы, белые ангелы расправили руки-крылья, демоны оскалились и заиграли мускулами.
— Кто как хочет, так и… – произнёс скучным голосом официант.
— Но-но, без пошлостей, – перебил я толстомордого, отошедшего от потрясения. – Никакого дресс-кода, прочих сюртуков и галстуков-бабочек. Так?
— Так, – кивнул парень. – Я пойду-поеду?
— Ехай, – кивнул я, добавив: – Смотри, от перспективы никуда, никогда. Даже на шаг и не дай боги на полшага. Стоп! Ты принёс то, за чем так долго ходил?
В воздухе, словно из ниоткуда, появился блистер со знакомыми таблетками болотного цвета. Почему-то вспомнил розововолосую с глазами цвета прибалтийского янтаря. Как она поживает, интересно? Нашла себе для утех достойного самца-ковбоя с огромным лассо? Такая найдёт, привяжет к себе и никогда не отпустит. А если и отпустит, то без всякого сожаления и опять же – навсегда.
Я разговаривал с фикусом, с деревянной кадкой, смотрел сквозь листья запыленного растения на танцующих и пьющих, разговаривающих и обнимающихся, флиртующих и откровенно скучающих замужних и женатых. Время неумолимо куда-то шло семимильными и огромными размеренными шагами. Все присутствующие были чем-то заняты, все при делах и при заботах. Я же был в кафе, как четвёртый лишний тополь, с желтеющими листьями и опавшими желудями. Или это дуб взращивает жёлуди? Да какая, в принципе, разница? Дуб, осина, липа, тополь, вишня, яблоня и груша. Поплыли туманы над рекой. Чёрт, нужно двигаться, но двигаться не хочется. Посмотрев с сожалением на шашлык по-карски, и на заплесневевший от ожидания салат оливье, я положил на язык таблетку хантила. За удовольствия нужно платить. В моём случае придётся расплачиваться здоровьем. Аминь, черти!
***
Роскошь, табачный – и не только – дым. Рулетка и бильярд, покер и стриптиз. Дорогой коньяк, доступные женщины, апартаменты для соития. Отделанные позолотой унитазы и смесители в ванных комнатах. Лакеи и бездельники богачи, благоухание роз и ночных фиалок, доброжелательные улыбки и маски отвращения. Блуд и похоть, королева Ночи и разврата. Где же ты спрятался, Сократ Сократович? Человек, продавший своих друзей и обрёкший их на смерть. Раб лампы, мужчины с хриплым голосом, один из многих, которые не останавливаются ни перед чем. Где ты, мразь?
— Извините, чем я могу вам помочь?
Вопрос прозвучал, как выстрел в ночи, как удар ножом в спину. Охранник, секьюрити грёбаный. Тебе-то что от меня нужно, перекаченный бройлер, квадрат квадратыч и квадратыч в кубе?
— Вы это мне? – спросил я, намекая на некоторое удивление и непонимание происходящего. Моё лицо после выпитого алкоголя и таблетки синтетики превратилось в посмертную маску Тутанхамона. Я вижу сквозь стены, а людей – без одежды. Из глаз вылетают искры и, падая вниз, они прожигают в полу дыры. – Чем вы мне можете помочь?
Переросток вжался в задрапированную китайским шёлком стену, мимикрировал с тёмно-синей тканью, выбросил в воздух молекулы страха.
— Ну… может, вы кого-то ищете? Так я помогу. Если что, господин.
А ведь он прав, что-то затупил я не по-детски. Зачем ходить в поисках Сократа по казино, если о нём можно спросить?
— Следуйте за мной, – прогнулся и потом выгнулся охранник.
Винтовая лестница с третьего на второй этаж, бесконечно длинный коридор, массивная дверь с ригельным замком, непорочная тишина и знакомый запах иланг-иланга.
Свидетельство о публикации №222010800424