Скажи-ка, дядя... Отрывок из романа

Глава

 
  - Дядя Гоша, вот вы долго жили при социализме! При разном: и развитом, и недоразвитом.  И вспоминаете о нем, как о земном рае.
  -  Кто тебе сказал, что так вспоминаем?
 - Ну в Интернете читал, - уклонился от прямого ответа Серега.
- Ты что же полагаешь, что мы поколение единомышленников? – хмыкнул Игорь Владимирович.   
  - А тебе при социализме разве не нравилось жить? – не унимался племянник.
  - Мне нравилось быть молодым. А тогда я был молодым. Мне нравилось противостоять косности и догматизму. Это было интересно и наполняло жизнь смыслом.
  - И как же ты противостоял? Ты диссидент, дядя? 
  - Нисколько. Я не имел ничего против социализма. Того социализма, который был задуман. Но на практике идеал не осуществился. И как любой идеалист, я боролся с существующим порядком вещей с догматических позиций. При этом я не был одиночкой. Более того, я чувствовал поддержку системы.
  - Коммунистической системы? Ничего не понимаю...
  - Объясняю… У социалистического строя была идеальная программа реализации и не совпадающая с ней практическая реализация.  В этой реальности как-то все и устраивались. Кто лучше, кто хуже. И все понимали, что иного не дано. Однако социальное лицемерие было так востребовано системой, что власть предержащие, делая одно, вынуждены были говорить совсем другое.  Я, как газетчик, имел возможность с точки зрения коммунистических идеалов бороться с пороком. И всегда мог поставить вопрос так, что получал поддержку в идеологических инстанциях. Им должность не позволяла открыто действовать вопреки догмам. И на этом основании нам удавалось добиваться справедливости для отдельно взятых людей в конкретных ситуациях. Так что догматы не всегда бывают вредны, как представляется вашему поколению.
  - Но порок оказался сильней!
  - Нет. Это не порок. Невозможно изменить природу человека и направить историю в искусственное русло. На какие бы всесильные учения при этом не пытались опереться. Личная выгода всегда будет, я исключаю тех, кто не от мира сего, святых и блаженных, главным стимулом в жизни. И в этом нет ничего плохого, если не нарушаются моральные нормы. 
 -Донкихот тоже сражался с ветряными мельницами, - съехидничал Серега. Сто пятьдесят граммов коньяка в совместном родственном застолье несколько поубавили возрастной пиетет. Но Игорь Владимирович не обиделся, а даже вроде бы согласился.
  -Мне это сравнение нравится, - сказал он. - Ну да, и он, и мы, были идеалистами.   Это наполняло нашу работу смыслом. Но тут надо внести поправку мы не с мельницами сражались.
- Ага, не с мельницами… - попытался встрять Серега, но был остановлен предостерегающим движением руки.
- Мы бились за мельницы, которые мололи из пустого в порожнее. Донкихот атаковал объекты, приносящие пользу. В случае победы, он нанес бы вред кому-то. Мы же, сотрясали воздух, пытаясь заставить мельницы крутиться так, как предписывает им конструкторское обоснование.
  -Ну и что это дало?
  - Нам? Мы чувствовали себя при деле. МЫ боролись.  Может быть, и самообман. Но он делал нашу жизнь осмысленной. И вот это нам дорого в прошлом.