Английский юмор

Зелёные с золотистой искрой волны размывали прокалённый солнцем песок, оседали обильной пеной. Заполошно метались под ветром белогрудые чайки, - как всё металось в эти дни на Апшероне.
Даже в спокойной уверенности англичан появилась тревога. Только  броненосцы оккупантов невозмутимо застыли в бухте, не зажигая огней: ранним утром эскадра тихо покинет город.
Тяжёлая южная ночь придавила Баку. Город заболел бессонницей: в домах не гасли окна, на улицах смутными тенями двигались патрули.
- Не сходи с ума! – пыталась вразумить дочь старая мать, - война, он бросит тебя по дороге, может, у него в Лондоне или Ливерпуле семья!
- Нет, мама, у него нет семьи! Мы с Джоном любим друг друга, и потом, - дочь помялась, - я буду матерью!
- О, боже! – воскликнула старая женщина и едва не сползла с кресла на пол. – А как же мы? Как же мы?!
- Что вы?! Что вы?! Вас с отцом двое! А у меня будет ребёнок без отца – так по-вашему?!
Мать заплакала: – Митю убили! Жору убили!
Дочь не дала договорить:
- Ты хочешь, чтоб и меня убили?! Большевики, меньшевики, мусаватисты, дашнаки! Как жить?! А там тихо, там нет войны!
Много было пролито слёз в ту ночь, многие мольбы не услышаны! Прощались с родными, близкими! Тут обмороки, там поздравления.
- Счастливая, как я тебе завидую!
И заказы: кому что прислать из далекой Англии.
- Англия! Англия! – многие были как под гипнозом.
А турки и националисты всё ближе и ближе, их армии не остановимы!
Англичане  заторопились!
Ночью на вокзале формировался состав. К длинному солдатскому эшелону прицепили три вагона: два спальных офицерских – сразу за паровозом, один спальный – после товарных солдатских,в конце состава, для приобретённых здесь жён и невест.
Утром по перрону сновали англичане с котелками, с большими флягами тёмно-зелёного цвета – такого же, как их мундиры, фуражки, штаны, обмотки.
Стучали грубые кованые ботинки, сверкали золотистые пуговицы, поясные пряжки: солдаты ждали своих дам.
Позвякивая бубенцами, к вокзалу подъезжали и подъезжали пароконные фаэтоны, украшенные разноцветными махровыми кистями. Кучера – в синих безрукавках, малиновых рубахах, в потёртых каракулевых или шёлковых шапочках –  зычно кричали:
- Поберегись! Поберегись!
Из фаэтонов выгружались молодые женщины – с чемоданами, постелями в ремнях, с корзинками еды.
Специальный вагон в середине состава- с огромным сейфом- принял от пассажирок на хранение золото, серебро, бриллианты,- в Англии эти драгоценности превратятся в фунты стерлингов и можно будет купить всё!
Провожающие, отъезжающие – все не прятали носовых платков, мокрых от слёз. Англичане помогали своим избранницам грузиться в вагон.
Дама в широкополой соломенной шляпе с бантиком еле несла большое зеркало.
- Томми! Помоги, Томми! – просила она солдата. – Это память о моей бабушке!
- Эдди! Эдди! Вот тебе пирожки, возьми их, у меня ещё есть! – убеждала своего кавалера черноокая красавица.
- «Золинген», бритву «Золинген» мне пришли! Не забудь! – кричал дочери в вагон согбенный отец.
- «Золинген» ест Херманиа, нашьи брюитвы лючче! – у вагона офицер проверял права на отъезд. – Вашь вииз?
И пробегал глазами бумаги с английским львом. – Моджьно!
- Вашь? Моджьно! Вашь? Моджьно!
Вокзальный швейцар – в синем сюртуке с позолоченным воротником – огладил бородку и дёрнул за «язык». Перронный колокол отозвался первым звонком.
И тут же команды:
- All aboard! Всье в вагон!
И всё завертелось в водовороте разноречий, воплей, движений, - прощальные платки заметались сумашедшими чайками.
Раздался второй звонок! За ним третий!
Зловеще просвистел паровоз, сплошной завесой пара окутало перрон и состав.
Поезд пошёл, набирая скорость, и в тающем белом облаке пара проявился  убегающий красный фонарь последнего  солдатского товарняка.
И только тут все увидели: пассажирский вагон с избранницами остался  там, где и стоял!
Разинутые рты, заплаканные лица, прощальные платки в вознесённых к небу руках – всё оцепенело на опустевшем перроне.
После мгновений оторопи провожавшие поняли ужас случившегося:
-Это как же?! За что?!
Из окон вагона высунулись женские головы, недоумённо глядели по сторонам, ещё не понимая, что произошло, не ведая, что разорены, не осознавая, что опозорены, что стали посмешищем!
Женщины рванулись, чтоб выйти из вагона, но двери оказались запертыми.
Провожавшие бросились на помощь, отчаянно дергали ручки, пытаясь открыть двери, но безуспешно.
Неожиданно появился начальник вокзала – большеносый, черноглазый, в белом кителе и синей фуражке с красным околышем.
- Подождите, граждане! – заговорил он с лёгким азербайджанским акцентом. – Я открою!
И когда открыл, из вагонов посыпались ошеломлённые пассажирки, к ним бросились родственники – с растерянными возмущёнными глазами, и весь гнев обрушился на железнодорожного служащего:
- Что же вы делаете?! У всех же визы?!
Огорошенный таким напором начальник развел руками:
- Таков приказ английского командования! Война – не женское дело!
У брошенных началась истерика.
Женщина с зеркалом, ополоумев, бежала вслед за исчезнувшим поездом, кричала:
- Томми! Томми!
Запнулась, упала, зеркало брызнуло осколками.
Красавица с пирожками всхлипывала и смеялась:
- Дура я! Ха-ха-ха! Дура!
Синеглазая девушка поднимала и тут же опускала на перрон чемодан:
- А как же я?!Как же я?!
Ещё одна красавица – с остекленелым взглядом – икала и расплетала косу. Потом опустилась на корточки, обняла колени, уткнулась в них головой, - и затряслись, задергались в рыдании плечи.
Всё слилось в море отчаяния и позора.
Не состоявшихся англичанок, вмиг обнищавших, утешали родные, хотя им и самим теперь было стыдом и позором вернуться в город.
Начальник вокзала уговаривал:
- Идите, женщины, домой, вагон дальше не пойдёт, дома лучше, а там!..
Он осуждающе махнул вслед ушедшему поезду:
- Всё пели, пели про Типерери…
- Не надо! – прервал начальника согбенный старик, просивший прислать бритву. – Лежачего не бьют!.. А это… - ненавистно махнул он в сторону ушедшего поезда. – Это английский юмор!
Он потянул за руку оцепеневшую дочь, правой рукой поднял её чемодан и корзинку с провизией, трудно вздохнул:
- Пойдём домой, детка!

Зелёные с золотистой искрой волны шумно набегали на раскалённый каспийский берег. Над водой заполошно метались крикливые чайки.
Было лето тысяча девятьсот восемнадцатого года.                2013 год