Фарисейство

Сидор Макарович и Альберт Натанович соседствовали по улице Центральная в дачном кооперативе «Водоприбор». Нормально так соседствовали: дохлый крыс друг другу не подкидывали, по утрам здоровались. Но что бросалось в глаза: вместе никогда не выпивали. И это-то на даче! Где даже супружницы дозволяют!  Любой прыщавый стажер-дознаватель углядел бы в том скрытый подвох, а если повезет – преступный умысел. Обыватели с ног сбились, вынюхивая причину столь необычного явления. Горячие головы предлагали исключить обоих из членов СНТ за нетрадиционное поведение, несовместимое с нравами и обычаями предков особливо по материнской линии. Виновных спасало лишь умение материться не хуже остальных. Альберт Натанович сквернословил на четырех языках свободно и на трех – со словарем. Сидор Макарович владел обсценной лексикой исключительно на родном, но виртуозно. Его эскапады в отличие от соседской цветастости и познавательности, походили на пулеметную ленту рядового пошива, где роль безобидных смычек между ядреными патронами выполняли междометия и местоимения.   

Французы говорят: «Что знают двое, знает свинья». В данном случае роль хавроньи досталась сове, проживавшей на болоте, неподалеку от компостной кучи Сидора Макаровича. Эта замшелая бестия страдала бессонницей. К тому же она давно перестала ловить мышей и питалась преимущественно сплетнями и кухонными отбросами. Как известно, тырить и подслушивать сподручнее по ночам.  Поэтому совам и карты в руки. 

Едва на небе загорались звезды, бесы покидали душное пристанище и, позвякивая многообещающей тарой, собирались на открытой веранде: то у Макарыча, в другой раз у Натаныча. Их посиделки напоминали заседания двухпартийного парламента на предмет обсуждения годового бюджета островного государства, где разнузданная демократия принесла в подоле и завалилась спать. Накал страстей бывал нешуточный, ибо бесы, как напьются, режут правду-матку, не стесняясь.
 
-   А мы против! - горячились державники от Макарыча, - Вам только дай, вы все просрете. На марафет да девок.

-  А вы – духовные клошары, изведете наши гробовые на каменные топоры и катехизисы без вопросов, - либералы от Натаныча не упускали шанс щегольнуть ученым словом.

Впрочем, до рукоприкладства не доходило. Наоравшись до изнеможения, заштатные пассионарии братались и утверждали все, якобы спорные, статьи.


Незадолго перед рассветом сова молча подбирала за ними объедки и удалялась в гнездо. Не ахти какое, однокомнатное оно удовлетворяло запросам неприхотливой затворницы: сухо, тихо, свое. Из необычного, пожалуй, лишь пенсне покойного профессора-дачника и ворох старых газет. Был когда-то томик энциклопедии, но его погрызли безграмотные серые мыши. В центре гнезда, на потемневшем березовом спиле лежала толстая школьная тетрадь в клетку. Хозяйка использовала ее в качестве дневника, куда заносила мысли и наблюдения. Поначалу он так и назывался: Дневник, но в впоследствии, насмотревшись на окружающие пороки, автор переименовал тетрадь в Кондуит. Проступков совершалось так много и так часто, что клеточек могло не хватить, и сове пришлось пороки систематизировать и отмечать лишь особо яркие случаи. Некоторый разделы со временем потускнели, другие измельчали, а третьи и вовсе утратили актуальность. Сова переживала не за все, но потеря иных воспринималась как личная трагедия.
 
-  Где былое коварство? Где изысканность интриг? Где, черт возьми, похоть до изнеможения?! - дама сердито топала ногой и моргала сверх нормы.
За редутом внешней невозмутимости скрывались нерастраченные чувства потомственного хищника (недаром среди объедков сова выбирала мясные, плохо прожаренные). 

И Сидор Макарович и Альберт Натанович – разумеется, в разные дни недели – посещали разведенку по имени Клаша (молва приписывала женщине и других ухажеров). Сам этот факт назвать примечательным язык не поворачивался. Ленивые дачные романы под комариный звон не тянули в среде Водоприборцев на большее, нежели результаты матчей во втором дивизионе национальной футбольной лиги. Вот кабы фитофтора али медведка, тогда – да, общественность бурлила бы всеми цветами ядовитой части спектра.
 
У Клавдии хватало ума не афишировать любовные связи, а возрастные кавалеры, бахвалясь победами, избегали упоминания конкретных имен из-за страха перед очной ставкой.
 
-  Утро доброе, Сидор Макарович! - язвил спозаранку Альберт Натанович, - Не иначе молодость вспомнили? Вона, какой засос на плече.

-  И вам наидобрейшее! - хмыкал сосед в такой же линялой майке эпохи ГТО, - ваш-то совсем почернел. Обновить бы надо.

На том и расходились - окучивать картофель и материть колорадских жуков. 
Уже под покровом темноты заспанные бесы на очередном витке тимбилдинга обменивались скабрёзными подробностями. Сова заносила их в раздел Гордыня.

И вдруг, в один злосчастный день мужское достоинство соседей сникло. Не помогли ни просмотры популярного энерджайзера «Старые песни о главном», ни советы программы «Жить здорово», ни волшебные рецепты тайских знахарей.
Новость о конфузе разнеслась по кооперативу со скоростью, сопоставимой разве что с известием о приезде продуктовой лавки. Молодухи грешили на экологию, пенсионерки – на Клавкины выкрутасы. Мужское население разделилось на две неравные части: большая, в лице счастливых обладателей хронического простатита, злорадствовала, не таясь, а меньшая – преимущественно выходцы из Средней Азии – встревожилась и подняла расценки на сезонные работы.
   
Не прошло и двух недель, как новоиспеченные евнухи, а вслед за ними их бесы переобулись и принялись горячо осуждать половую распущенность не только на дальних подступах, но и внутри родного садово-огороднического коллектива. Честили так, что хилые ростки либидо сохли на корню, лишая всяческого смысла самую идею покорения целинных земель.   

-  Экое лицемерие, - сокрушалась сова, пролетая мимо опустевших скворечников.