Человек за бортом!

Моряка лишь в одном случае
назовут человеком, когда он за бортом.

Можно ли полагаться на свою память, если пишешь о событиях, произошедших более трёх десятков лет назад? Если важно передать атмосферу тех событий, и важна как художественность, так и документальность? Конечно, нет. Особенно, если, по утверждению “британских учёных”, основное свойство памяти — забывать. Можно обратиться к словарям, справочникам, загуглить в конце концов. Но…, если можно обратиться к друзьям, если сверять свои и их воспоминания, это будет лучший путь, лучшее решение. Писал рассказ “Под парусами” о нашем походе на паруснике “Седов” летом 1984 года и советовался с КДП Владимиром Евгеньевичем Козловским.
 
Только ему из всей нашей курсантской братии выпало впоследствии работать штурманом на одном из учебных парусников. На великолепном фрегате “Херсонес” Владимир набирал ценз на штурмана дальнего плавания. “Отвечу завсегда и всенепременно” — такова была реакция сегодняшнего капитана на мою идею воссоздать на бумаге события нашей курсантской молодости. Воистину золотыми стали его замечания. Но кроме всего прочего, наши воспоминания наткнулись на интересный сюжет, который выделился в этот настоящий рассказ.

Память относит в небольшое помещение на борту УПС “Седов”. Назовём его посудомойкой. Склонились над большими раковинами из нержавейки, полными посудой из курсантской столовой, я и Володя. В первой раковине — мыльный раствор, там посуда моется, передаётся товарищу в раковину с водой, где тот её полоскает. Работать надо расторопно, следующая смена курсантов подходит к обеду. Оба в, так называемом, наряде вне очереди. За что я в наряде, не помню. Зато помню, за что угодил мой напарник.

Было время учёбы. Мы в классах готовим отчёт по практике. У каждого общая тетрадь, и в неё заносится разнообразная информация по плану практики. В этой тетради тактико-технические данные учебного парусного судна, темы по теории и устройству судна, какие-то вопросы судовождения, Международные Правила Предупреждения Столкновений Судов в море, mooring operation. В общем, информации в объёме никак не меньше 96 тетрадных листов. Кто-то срисовывает с настенного плаката круговую диаграмму наименований и направлений ветра. Ту самую, где левый и правый галс, фордевинд, бакштаг, галфвинд и бейдевинд. Кто-то срисовывает ту же самую диаграмму с тетрадки товарища.

Тут учебная тревога. Не особо неожиданно. Днём ранее заводили пластырь под днище. Пару концов завели под бушприт, далее под форштевень, с обоих бортов передавали из рук в руки, обнося снасти до указанного “аварийного” шпангоута. Номера шпангоутов на фальшборте синей краской оттрафаречены. В районе “пробоины” привязывали аварийный мат из парусины за четыре угла, который опускали вдоль борта под днище парусника и, тем самым, закрывали “течь”.

В этот раз — сигнал учебной тревоги “Человек за бортом”. По всем тревогам каждый судовой номер имеет конкретные обязанности в соответствии с расписанием. Но по этой тревоге ничего конкретного в моём расписании не было, только построиться на верхней палубе в спасательном жилете. Что и было исполнено бегом. В строю выяснилось, что курсант Козловский отсутствует. Сбегали в учебный класс. Там Володя усердно давил щекой свой отчёт по практике. Не услышал сигнал тревоги.

Что греха таить, такое случалось. Даже готовясь к экзамену по высшей математике у строгого профессора Вульфовича, Володя предпочитал выспаться, а не стараться усвоить весь материал за последнюю ночь. Вот мы и возвращаемся к раковинам в посудомойке… Та учебная тревога “ЧЗБ” на “Седове” прошла штатно. Посмотрели и потрогали спасательные круги, посвистели в свистки. Выдёргивали пробочки на заполняемых забортной водой батарейках. Узнали, что делать и чего не делать в различных ситуациях на случай такого чрезвычайного происшествия — человек за бортом.

Прошло 10 лет с той поры. Второму помощнику УПС “Херсонес” уготовила судьба испытание — взглянуть в ледяные глаза такого ЧП и побороться за жизнь человека. Воистину, вырвать эту жизнь из студёной бездны Атлантики! Представляю рассказ Владимира. Он того стоит.

С этого момента повествование от имени Владимира Козловского. Я на Херике из-за подбрасопки курсанта за борт уронил. 62 градуса северной широты. Температура воды — 7 градусов. Крестник мой, Влад Дороган, 20 лет и 20 дней парнишке. Все паруса (марселя несли с нижними стакселями, то есть штормовые паруса) вдрабадан, в нитки. Но достали. За 10 минут. 8 баллов. Как вспомню — дрожь. Влад коленкой об борт ударился. А так, даже не чихнул.

Я — второй помощник. Вахта с 00 до 04 и с 12 до 16. После обеда капитан обычно отдыхал. В Исландию, в Рейкьявик шли. Крутой бейдевинд левого галса. Ветер 19 метров в секунду. Волнение приличное. Есть зыбь и волна. Немного толчеит (глагол). Крен на правый борт от 3 до 15 градусов, под качку. Подветренный ватервейс иногда "черпает" воду, опять же под качку. Время от времени волна бьёт в левую скулу, с забрызгиванием палубы. Режим: паруса плюс машина. И посему, в соответствии с Правилом 25 (е) МППСС-72 на фок-мачте выставлен конус вершиной вниз, но смотреть на него некому. За неделю ни одного корабля не встретилось.

Поскольку температура воздуха +10, и заливает, немецкие туристы на палубе не тусят. И вот, капитан обнаруживает, что при качке реи "гуляют" больше, чем ему бы хотелось. “Палубной команде, практикантскому составу приготовиться к парусному авралу!” — это я по общесудовой трансляции. Всегда по команде "приготовиться…" объявлялось, что мы будем делать по авралу. Логично, чтобы боцмана мачт уже представляли себе масштаб трагедии. Так вот, никогда раньше такой команды никто не слышал: "…обтянуть реи на брасах". Ок.

Через 5 минут: "Парусный аврал! Парусный аврал! Парусный аврал! Пошёл все наверх, обтянуть реи на брасах!". Х-ха, подумали боцмана, даже лезть никуда не придется. С палубы же! Доклады от боцманов мачт: фок в сборе, грот в сборе, крюйс в сборе! (У фрегата третья мачта крюйс, в отличие от бизани на барках). “Внимание, порядок работы: последовательно обтянуть брасы с обоих бортов!

А разрыв палубного леера для приёма лоцмана заделан съёмными цепочками. На всех судах, где приходилось быть, цепочек не встречал. Такой же леер, только съёмный. А там кусочек ограждения борта — цепочки. Чтоб лоцмана, значит, встречать. Палуба мокрая, забрызгивает. Скользкая, значит…

Вот, на брасах фока (они в районе грота как раз) мальчики повисли, и раз, и раз… Удар волны, крен, и, все на веревке поехали! Влад на шкентеле был последний. И спиной цепочки эти лоцманские пробил. Не удержался за конец и упал за борт. Следующий тоже был готов улететь, но тут уже несколько рук за шкварник удержали.

По канонам я должен был быть на наветренном борту, на крыле. Но, 19 м/с. Я бы просто не перекричал ветер в микрофон. Поэтому был на правом, подветренном. Справа же Влад и упал. Под крен. Я момента не видел, но увидел несущегося бегом в сторону кормы боцмана фока Плющего Александра — странности… На середине между гротом и крюйсом, то есть там, где я его видел с крыла, он, не поднимая головы, глядя сосредоточенно куда-то в море, "брамшкотовым" голосом гаркнул: "Человек за бортом!!!" Мурашки по спине, да?

Я на крыле с микрофоном. Включена трансляция по всему судну, как всегда при аврале… Эта дурацкая привычка крутить что-нибудь в руках! В тот раз — секундомер. На штертике, как положено. Боцман ещё не докричал, я обнулил и запустил секундомер. Время пошло. Бегом в рулевую, кнопка авральной сигнализации: “Тревога!!! Человек за бортом!!!” И секундный ступор, за долю секунды — понимаю, что никакие шлюпки не спустишь в такую погоду. Все уже на палубе! Аврал же! Эххх… Надо принимать решение.

МАНЁВР!!! То, что под винт Влад не попал, я видел. Боцман добежал до кормы и, олимпийские метатели дисков (по определению некурящие) нервно курят в сторонке, с такой силой вылетел спасательный круг за корму. Он упал метрах в 40 от Влада. Я видел его голову над водой. Не знал, конечно, кто.

Я потом долго думал, как в спокойной обстановке можно найти объяснение моим действиям. Разумное объяснение есть! Но тогда я вряд ли отдавал себе в этом отчёт. Я поглядел по сторонам, на очередную волну, оглянулся на Влада и не нашёл его в волнах. Скомандовал рулевому: лево на борт! В микрофон: машина, не сбавлять! Температура воды? Из машины так же на весь пароход: плюс 7.

Мы с машиной переговаривались иногда, но в режиме "мостик-машина". И да, я пошёл через левый борт, то есть к ветру!!! А теория учит нас совершать маневр в сторону борта с которого упал человек, так? Так! Так почему же я скомандовал лево на борт?!

Володя прервал повествование. Терпеливо ждёт ответа. “Толчеит” теперь в башке у меня. Наконец отвечаю: “Да, если вправо б пошёл, по ветру, на милю тебя б отбросило. Где б ты искал Влада?”

Капитан рассудительно продолжил. Судно "к ветру" поворачивает охотнее и быстрее. Значит диаметр циркуляции будет меньше. Если бы вправо — паруса забрали бы больше ветра, скорость бы увеличилась, снос ветром тоже, диаметр циркуляции был бы больше. И самое главное: ветер слева, идя  к ветру я практически останавливаюсь, а когда обстенились (это термин такой, когда ветер в спину парусу дует… лицо же, помнишь, вогнутая сторона), то даже назад пошли. Но неуклонно влево, на разворот. Естественно, качнуло пару раз крепко, килевой вариант, пересекая фронт волны. Паруса, все что стояли, хлобысь об мачты, марсовые площадки, топенанты. В лоскуты! Прям вот лоскутами и висели трепыхаясь. Я уменьшил радиус циркуляции значительно маневром влево! Но раздербанил паруса… хрен бы с ними. Как чувака доставать… секунды бегут. Плюс 7 вода!

— Что паруса в лоскуты, оно может быть к лучшему?
— Сначала остановили они меня! Потом не мешали!
Марсовые, штатные матросы конечно, без моей команды помчались по вантам фок-мачты наверх! Смотреть вперёд с салинга. Я не помню, хоть убей, как и когда я рассчитал курс, но я точно сказал курс рулевому. Он отрепетовал. И, значит, выходит. Время идёт… примчался на мост старпом (рота кап. 3 р. Баранова, выпуск 1988 года). В душе был. Мокрый. Что такое? ЧЗБ! Немая сцена. Курс мой был практически по ветру, то есть ветер не так уже звенит в ушах. Минута… Вторая… Тут с фок-мачты тем же “брамшкотовым” тембром: “видим, курсовой  5 градусов слева!” "Спокойно, Ипполит, спокойно…" Значит курс я рассчитал с учётом разворота "на пятке" идеально! Время только идёт… Волны, его то видно, то нет. Идём. “Машина — мостику! Выполнять команды телеграфом!”

Переглянулись со старпомом — как доставать? А капитан всё это время был на мостике. Молчал. Микрофон до сих пор в моих руках.Подходим, теперь я его вижу. Секундомер беспристрастно щелкает, как ему и положено. Я лихорадочно вспоминаю курс выживания. Сколько ему осталось в такой воде?
Первый вопрос капитана нам: “Как думаете брать?” Мы со старпомом: “Подойти максимально близко, насилуя машину, как Бог  черепаху, и с наветра, только бы зацепить его чем-нибудь”.

Влад до первого круга, брошенного боцманом, доплыл. Нужен второй круг с линём! Штатный линь нафиг сразу. Моряки мгновенно сочинили длинный, шикарный и прочный новый линь. Только бы подойти на бросок.
— Я порядки брал. Знаю как подходить. Надо чуть с подветра, а потом нанесёт, — высказал капитан свою версию.
— Нет! — запротестовали я и старпом одновременно. — Одно дело к порядку поднесёт. Другое дело человек. Нас качает градусов по 30. Размажем мы его. Килевание он у нас пройдёт, если с подветра. Только с наветра он должен быть!
— Вас оттащит от него. Придётся делать круг, он погибнет. —  возразил капитан.
— Другого варианта нет! — продолжали настаивать мы.
— Делайте как знаете.

Ладно. Я на телеграфе, чиф на крыле. Микрофон у меня так и остался. Подходим. Стоп машина. “Держать курс пока слушается. Докладывать!” — рулевому. “Машина, приготовиться отключить муфту вала! По команде, не раньше!” — в микрофон.

Первый бросок круга — мимо! Влада уже не видно. Он для моста в мертвой зоне! Зато боцман с воки-токи уже четко, в метрах и градусах ориентируют меня. С бушприта, с гальюнной сетки ему круг бросают. Раз мимо, два мимо… Три — есть! Круг в метре от него! С линём! Это связь с судном! Нас уже тащит, сейчас он будет отдаляться, и таки останется с наветра от нас. Секунды,секундочки… Давай, Влад! Пробуй! Готовы были и прыгать! Но Влад медленно и неспеша перелез в круг с линём!

Всё! Тащим его, он с наветра, линь надёжный, вдоль правого борта к тем же цепочкам. Нас несёт быстрее, не шмякнем об борт. Подтащили. Трап лоцманский уже стоял (без команды — боцмана профи). И, дружно! Под волну! Эту пропустим! Давай! Нет. Подтащили… Два матроса пристегнулись к трапу поясами. Их раза четыре по полминуты под воду, особенно нижнего окунало. За круг. За шкварник. На волну, сами оставшись под водой. Подсадили, и одновременно с палубы (волна ж почти до палубы и поднималась) то есть рывок — и шмяк на палубу. Стоп секундомер. Хочешь верь, хочешь нет — ровно 10 минут без секунд. Как щёлкнул, посмотрел даже не сразу.

Туристы аплодировали капитану. Снимали на камеры.Влад был, как после двух литров коньяка, вдрызг. Это холод. Тут же доктор. Буфетчицы, расписанные по тревоге, с одеялами. Док утащил его в лазарет, послал всех нафиг, сказал не мешать.

Через 5 минут ушёл с моста кэп, через 10 — старпом. Боцмана и матросы уже без команды стали крепить остатки, которые можно использовать. Курсантов прогнали вниз. Хватит.

Машина спрашивает: “Так что с валом?” По всему судну отвечаю (забылся просто): “Петрович, не беси, разгоняемся по схеме. Достали человека.” И вот с рулевым вдвоем. Старпом — коньячку в каюте, капитан у себя. А я еще часа полтора на вахте. Журнал же ещё писать. Лёг на курс. Теперь я просто судно с механическим двигателем на ходу. Конус долой.

Через полчаса не выдержал, позвонил в лазарет. Док начал с фразы идите на (сами знаете, куда). Но привычка представляться. Второй. “А, это ты. Всё нормально. Он у меня, наблюдаю, стабилизировал, согреваю. Не мешай.” В итоге, Влад даже не чихнул! Коленкой ударился при выволакивании на борт. Об обшивку корпуса.

С Владом в Керчи мы водочки похлебали… Знаешь, что такое везение? Влад, судовод пятого курса Керченского Морского Технологического Института, любительски занимался яхтингом вдоль бережка и в тёплом море. Но… за борт падал! То есть, в тепличных условиях, но всё-таки. И тут не растерялся.

Я с ним под стакан долго общался. Знаешь, как он описывал первые ощущения и огорчения: при падении с головы слетела любимая шапка-петушок. Иголками холод под рёбра и шапку жалко. Голова мёрзнет. Может осталась бы шапка — не выдержал бы. А так, всё  внимание мёрзнущей голове и только потом — всё остальное. Говорит, вижу, вы уходите, далеко уже. Говорит, подумал, не заметили. А круг? Значит заметили. Потом, говорит, как же долго вы разворачивались. Холодно, ёпрст.

Что тут добавить? Повезло Владу Дорогану. А внимание к мёрзнущей голове наверно у керчан в крови. Владимир Козловский тоже керчанин. Не забыть, как он спал в форменной шапке-ушанке в холодном кубаре на первом курсе! В рассказе “Фрамуга” о том случае.