Теософское движение 1875-1950 гл. 7

ЛОНДОНСКОЕ ОБЩЕСТВО ПСИХИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

СЕГОДНЯ ЛОНДОНСКОЕ ОБЩЕСТВО ПСИХИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ – это хорошо известная и уважаемая организация, с более обширными отчётами о его исследованиях, чем у любой другой исследовательской организации в этой области. Менее известен тот факт, что оно было основано в 1882 году группой, в которую входили несколько видных членов Лондонской ложи Теософского общества. Ими были проф. Ф. У. Г. Майерс, У. Стейнтон Мозес, писавший под псевдонимом «М. А. (Оксон)», и Ч. К. Мэсси. Очевидно, что этих основателей Общества психических исследований больше привлекала в теософии её связь с психическими феноменами, чем этические принципы, которые в первую очередь рассматривались Е. П. Блаватской.
В любом случае предварительное объявление о новом Обществе провозглашало, что «настоящее время – самое подходящее для организованной и систематической попытки исследовать ту большую группу спорных феноменов, обозначаемых такими терминами, как гипнотические, психические и спиритуалистические». Должны были быть назначены комитеты для исследования и составления отчётов по таким вопросам, как телепатия, гипноз, транс и т. д., ясновидение, сенситивы, видения и т. д.. В заявлении говорилось, что «цель Общества будет заключаться в подходе к этим различным проблемам без предубеждений или предвзятости любого рода, и в том же духе тщательного и беспристрастного исследования, которое позволило науке решить так много проблем, когда-то не менее неясных и не менее горячо обсуждаемых». Новое Общество почти сразу же привлекло к себе несколько сотен мужчин и женщин с репутацией и способностями в различных областях. К 1884 году Общество провело многочисленные исследования, начало публиковать свои труды и завоевало доверие широкой публики как серьёзная научная организация.
Объявление о создании Лондонского общества психических исследований было тепло встречено журналом «Теософ». В редакционной статье обращалось внимание на схожесть целей нового Общества с некоторыми теософскими целями и предлагалось тесное сотрудничество:
«Желаем всего наилучшего новому Обществу психических исследований, которое может рассчитывать на помощь наших тридцати семи азиатских отделений в проведении своих исследований, если не оно посчитает нашу помощь ниже своего достоинства. Мы будем только счастливы присоединить к этому движению, действующему на благо мира, дружеские услуги группы индусских, парсийских и сингальских джентльменов с образованием, которые имеют доступ к национальной, санскритской и палийской литературе и которые ещё ни разу не были привлечены ни правительством, ни частным агентством к сотрудничеству с европейскими исследователями-психологами. Давайте, во что бы то ни стало, организуем международное, а не локальное исследование самого важного из всех предметов человеческого исследования – ПСИХОЛОГИИ».
Нет никаких доказательств того, что лондонская группа приняла это приглашение к сотрудничеству. Лондонская Ложа в значительной степени находилась под влиянием м-ра Синнета, вернувшегося в Англию, и интерес большинства её членов был сосредоточен на феноменах «оккультизма». Таким образом, Лондонская Ложа была центром активных исследований и экспериментов, номинально соответствующих третьей цели Теософского Общества. Ходили слухи об «астральных феноменах», «оккультных письмах» и других явлениях, связанных с таинственными «братьями», которые, как предполагается, были невидимыми руководителями теософской деятельности.
Когда в начале лета 1884 года в Лондон прибыл полковник Олкотт, а чуть позже и Е.П.Б., интерес к ним перерос в настоящий ажиотаж. Этот ажиотаж в сочетании с тем фактом, что ряд членов Общества психических исследований были также членами Теософского общества, естественно и под благовидным предлогом привлекло внимание О. П. И. к благоприятным возможностям. Поэтому 2 мая 1884 года Совет О.П.И. учредил «комитет с целью сбора доказательств в отношении предполагаемых феноменов, связанных с Теософским обществом, которые могли быть предложены членами этой организации в то время в Англии, или которые могли быть собраны в другом месте». Из такого начинания выросло знаменитое «разоблачение», которое какое-то время грозило крахом Теософскому Обществу. Комитет О.П.И. первоначально состоял из профессоров Э. Герни, Ф.У.Г. Майерса, Ф. Подмора и Дж. Г. Стека. К ним впоследствии присоединились профессор Генри Сиджвик, миссис Сиджвик и м-р Ричард Ходжсон, молодой выпускник университета.
В мае комитет расспросил полковника Олькотта, который подробно рассказал о различных феноменах, свидетелем которых он был за годы своего знакомства с Е.П.Б.. Также расспросили и Мохини М. Чаттерджи, молодого индуса, сопровождавшего обоих основателей по дороге из Индии. М-р Синнетт сообщил комитету о своих наблюдениях за феноменами, описанными в его книге «Оккультный мир». Летом Кембриджское отделение О.П.И. несколько раз приглашали полковника Олькотта, Чаттерджи и мадам Блаватскую на свои собрания. Согласно предварительному отчёту, посетители позволяли задавать себе вопросы по многим темам». Дополнительные отчёты были получены комитетом из многих источников, свидетельствующих о широком диапазоне и разнообразии феноменов за последние десять лет в Америке и Европе, а также в Индии. Все свидетели были уважаемыми людьми.
Осенью 1884 года комитет опубликовал «для личного и конфиденциального пользования» «первый отчёт», брошюру из 130 страниц, которую сейчас очень редко можно встретить. Она содержит описание принципов и характера исследований, комментарии и предварительные выводы комитета, а также две заметки, одна из которых касается Кулонов, а другая написана профессором Майерсом, дающим краткий обзор теософских взглядов и объясняющим рассматриваемые феномены. В этот отчёт также был включён ряд приложений, в которых суммируются доказательства, полученные от многих свидетелей.
Феномены, исследованные комитетом, были в основном: 1) «астральными явлениями» живых людей; 2) перемещением «оккультными» средствами физических веществ; 3) «осаждение» писем и других посланий; 4) «оккультные» звуки и голоса. В более ранней части отчёта комитет сообщает, что при рассмотрении свидетельств аномальных явлений он «вообще отказывался принимать доказательства оплачиваемых медиумов в отношении каких-либо аномальных явлений». Далее говорится, что «при рассмотрении этих вопросов необходима особая строгость, и очевидная мера предосторожности заключается в исключении всех грубых и низменных мотивов, ведущих к обману или преувеличению. Но что касается подозрений относительно мотивов сторонников теософии, в нём говорится: «мы можем сразу сказать, что никаких достоверных доказательств, подтверждающих такое мнение не было доведено до нашего сведения».
Хотя свидетели подчеркивали, что теософские феномены не относятся к тому типу, который хорошо известен как медиумизм, и хотя мадам Блаватская отказалась представить какие-либо феномены комитету для рассмотрения, так как её целью было распространение определённых доктрин, а не доказательство своих оккультных способностей, методы комитета и его гипотезы для объяснения феноменов были уже знакомыми по спиритическим исследованиям. Комитет заявил, что существуют три момента, требующие с его стороны максимальной осторожности. Первый из них заключается в том, что «мошенничество использовалось, очевидно, лицами, связанными с Обществом».Это относится к обвинениям, выдвинутым Кулонами, членами Теософского общества, против мадам Блаватской, к «инциденту с Киддлом» и к некоторым «доказательствам, переданным нам в частном порядке м-ром Ч. К. Мэсси». По этому поводу комитет утверждает, что, согласно его мнению, «во всяком случае, для западного ума, никакая осторожность не может быть чрезмерной при работе с доказательствами такого рода».
Второй вопрос, поднятый комитетом, заключается в том, что «теософия привлекает оккультные личности и методы. Привыкшему иметь дело с медиумами и медиумистическими манифестациями, когда духовные и философские факторы не имеют значения, привыкшему полагать, что там, где есть скрытность, должно быть мошенничество, комитету не нравилась идея, постоянно излагаемая Е.П.Б., что предмет оккультных феноменов, их совершение и законы нельзя подвергнуть научному рассмотрению, но они могут стать известными только тем, кто соответствует самым строгим требованиям секретности и ученичества. Наконец, комитет признал, что теософия делает заявления, которые, хотя откровенно основаны на оккультной науке, на самом деле в конечном итоге охватывают гораздо больше, чем просто научную область.
Это также не устраивает комитет, который отмечает:
История религий была бы написана напрасно, если бы мы всё ещё думали, что некий Иуда или Джо Смит были единственными апостолами, нуждающимися в наблюдении... Подозрения такого рода обязательно несколько расплывчаты, но не наше дело придавать им определённость. Мы должны отметить, что наш долг, как исследователей, при рассмотрении доказательства теософских чудес, предположить возможность преднамеренной комбинации с целью обмана со стороны неких теософов. Мы не можем рассматривать эту возможность как исключенную из-за того факта, что мы не находим оснований приписывать кому-либо из лиц, свидетельства которых мы должны рассматривать, какой-либо вульгарный или грязный мотив для такой комбинации.
Но несмотря на подозрения комитета, его сомнения, страхи и предубеждения, вызванные незнанием законов, управляющих метафизическими феноменами; решительным отказом Е.П.Б. раскрыть процессы практического оккультизма; атмосферой таинственности, окружающей тему скрытых «Братьев» и их способностей; обвинением в мошенничестве, приписываемом Кулонами Е.П.Б .; нераскрытыми «доказательствами, переданными в частном порядке м-ром Ч.К. Мэсси» – несмотря на все эти тревожные моменты, собранные комитетом свидетельские показания относительно факта предполагаемых феноменов были настолько ошеломляющими, что комитет был вынужден сделать определённые признания:
Очевидно, что если бы мы могли объяснить все описываемые феномены просто предположением об умных фокусах со стороны мадам Блаватской и Кулонов с помощью какого-то числа слуг-индусов, то мы вряд ли при нынешних обстоятельствах могли бы считать себя имеющими достаточное основание для дальнейшего расследования. И это предположение никоим образом не соответствовало бы данной ситуации. Заявление Кулонов о предполагаемом мошенничестве касалось только мадам Блаватской. По их мнению, все остальные теософы – просто простофили. Доказательства, приведённые в Приложении, по нашему мнению, делают невозможным избежать какого-либо из двух альтернативных выводов – либо некоторые из зафиксированных феноменов подлинны, либо какие-то другие люди, занимающие хорошее положение в обществе, но со скрытой репутацией, участвовали в умышленном обмане.
Соответственно, комитет пришёл к следующим заключениям:
В целом, однако (хотя и с некоторыми серьёзными оговорками), кажется неоспоримым, что есть достаточно веские доказательства, по крайней мере, в какой-то части сделанного заявления, которое, нельзя, согласно логике, игнорировать, когда расследование Общества психических исследований продвинулось до такой степени. Комитет решил отправить одного из своих членов в Индию для расследования обвинений, выдвинутых Кулонами, для опроса многочисленных свидетелей феноменов, о которых сообщали индусы и европейцы, находящиеся в Индии, и для отчёта о результатах такого расследования. Выбор пал на м-ра Ричарда Ходжсона. Его доклад является основой и надстройкой «знаменитого разоблачения», реализованного в третьем томе Трудов Общества психических исследований.
Ходжсон прибыл в штаб-квартиру в декабре, провёл там три месяца, занимаясь расследованием, и вернулся в Англию в апреле 1885 года. Таким образом, он находился в Индии в период ожесточённых нападок и был свидетелем нерешительности защиты. Он видел наглую уверенность обвинителей и заметил робкое, осторожное, сомневающееся и боязливое отношение полковника Олькотта и других ведущих теософов. Если бы на него не было оказано никакого другого воздействия, то этого было бы достаточно, чтобы убедить его в том, что теософия, Теософское Общество, «Братья-адепты» и их учения вместе с феноменами Е.П.Б. были не чем иным, как спланированным и осуществлённым грандиозным обманом с какой-то тайной целью.
Отчёт м-ра Ходжсона о его расследовании был представлен комитету О.П.И., который был одобрен, и на общем собрании Общества 24 июня 1885 г. профессор Сиджвик, член комитета, зачитал его заключения. Возникли некие трудности, и следующие шесть месяцев м-р Ходжсон потратил на пересмотр своего отчёта. Со временем все поняли, что отчёт комитета О. П. И.был абсолютно враждебно настроен против теософских феноменов. Но, как и в случае с Кулонами, подготовка к более «респектабельному» нападению велась втайне и молча. Теософам не была предоставлена возможность ознакомиться с отчётом м-ра Ходжсона, чтобы сделать какие-то исправления, критические замечания, возражения или контр-заявления. И во время такой длительной задержки слухи о заключениях комитета позволили создать предвзятое общественное мнение до того, как были представлены какие-либо доказательства. Между тем теософы могли только ожидать предъявления обвинений, о конкретном характере которых они ничего не знали и на которые, следовательно, невозможно было ответить.
Заключения комитета и полный текст отчёта м-ра Ходжсона были, в конце концов, включены в «Труды О. П. И.», Т. III, стр. 201-400, опубликованные в декабре 1885 г..
Основные заключения комитета изложены в следующих выдержках:
Тщательно взвесив все представленные доказательства, комитет единогласно пришёл к следующему заключению.
1) Письма, представленные мадам Кулон, по крайней мере, те, которые комитет имел возможность самостоятельно изучить и представить на рассмотрение экспертов, несомненно, написаны г-жой Блаватской; и этого достаточно, чтобы доказать, что она была вовлечена в долго существовавший союз с другими людьми, чтобы совершать обычными средствами ряд очевидных чудес для поддержания теософского движения.2) В частности, находившийся в Адьяре реликвариум, через который передавались письма, якобы пришедшие от Махатм, был тщательно спланирован с целью тайного вложения писем и других предметов через раздвижную заднюю панель, и регулярно использовался для этой цели мадам Блаватской или её агентами.
3) Следовательно, вполне можно предположить, что все удивительные рассказы, выдвинутые в качестве доказательства существования и оккультной силы Махатм, можно объяснить либо а) преднамеренным обманом со стороны мадам Блаватской или по её наущению, либо б) спонтанным обманом чувств или галлюцинациям, либо бессознательным искажением фактов или выдумкам со стороны свидетелей.
4) После изучения отчёта м-ра Ходжсона о результатах его личных расследований, пришли к заключению, что свидетельства об этих чудесах ни в коем случае не являются достаточными, принимая во внимание их количество и характер, чтобы противостоять силе общей презумпции, приведенной выше.
Соответственно, считается, что затягивание расследования было бы пустой тратой времени.
Что касается самой мадам Блаватской, комитет заявляет:
Со своей стороны, мы не считаем её рупором скрытых провидцев или просто вульгарной авантюристкой; мы думаем, что она заслужила вечную память как одна из самых талантливых, изобретательных и интересных самозванок в истории.
Предварительный и заключительный отчёты комитета следует рассматривать вместе. Внимательное изучение этих документов как ничто другое может доказать чудовищную несправедливость расследования и отчёта О.П.И.. Во-первых, расследование было совершенно односторонним. Комитет изложил свой собственный порядок действий, определил свою собственную основу, признал то, что он выбрал, отклонил то, что он выбрал, сообщил о том, что он выбрал из доказательств – без всякого контроля, без каких-либо гарантий для обеспечения беспристрастности или возмещения ущерба в случае предвзятости . По собственной инициативе и по своему решению он объявил себя судом, судьей и присяжными; наконец, по своему усмотрению, он взял на себя роль прокурора, не дав тем, кого он сделал «подсудимыми», какое-либо право на встречные вопросы или опровержение. То, что началось якобы как простое расследование имеющихся свидетельств о теософских феноменах, вылилось в нечто очень похожее на уголовное преследование, в котором Е.П. Блаватской был вынесен обвинительный приговор – без выслушивания, без апелляции, без права обращения за помощью. Если бы комитет был должным образом и законно сформированным судом, его процедура была бы подобна процедуре Комитета общественной безопасности Французской революции.
Но на самом деле комитет принадлежал к конкурирующему обществу, чьи цели, методы и цели радикально отличались от тех, которые провозгласили Блаватская и Теософское общество за десять лет, предшествовавших этому расследованию. Общество психических исследований интересовалось исключительно феноменами и руководствовалось просто научным любопытством. Оно определённо отрицало какой-либо интерес к философским исследованиям, к оккультным законам и духовным факторам. Теософское Общество и Е.П.Б., напротив, прямо заявляли, что первой целью его существования был духовный фактор Всеобщего Братства, его второй целью было серьёзное изучение и сравнение религий и философий, а его третьей целью –  исследование законов и сил, пока ещё необъяснимых или неправильно понятых, а вовсе не феноменов, за исключением тех случаев, когда они могли бы быть иллюстрациями в качестве дополнения. Эти различия были признаны комитетом. В предварительном отчёте говорится:
Задачи Теософического общества и Общества психических исследований... почти диаметрально противоположные. Общество психических исследований существует просто как исследовательский механизм. Теософское общество существует в основном для провозглашения неких уже сформулированных доктрин, причём эти доктрины подкрепляются феноменами, которые явно предназначены и адаптированы для воздействия на отдельные умы, а не для всеобщего обучения научного мира. Отношение комитета к «неким уже сформулированным доктринам», для распространения которых Теософское Общество «в основном и существует», подтверждается его собственными отчётами. В предварительном отчёте говорится, что «Теософское общество было основано для неких альтруистических и литературных целей, которыми мы сейчас не интересуемся». В заключительном отчёте делается заявление: «Теософское общество было основано, по-видимому, для неких альтруистических и литературных целей... этими доктринами (или так называемой «религией мудрости») комитет, конечно же, не интересуется».
Приведённое здесь слово «по-видимому» следует понимать, что не было представлено ни малейшего доказательства того, что Теософское Общество имело какие-либо другие цели, кроме тех, которые оно провозгласило.
Комитет уделил достаточно внимания теософским доктринам, чтобы признать их обширное значение:
Это учение… включает в себя космогонию, философию, религию. В настоящее время нас не интересует ценность этого учения как такового. Но очевидно, что, если бы оно было широко признано, в человеческом мышлении почти во всех сферах произошли бы большие изменения. Если взять только один момент, то духовные и интеллектуальные отношения Востока и Запада в данное время в значительной степени изменились бы. «Ex oriente lux»1 – это больше, чем метафора или воспоминание; это – выражение актуального факта современности. (Курсив добавлен.)
Почему комитет «не интересовался» достоинствами этого учения? Было ли это потому, что Запад или комитет уже обладали обширными знаниями о существовании сверхъестественных феноменов, а также знаниями о законах и процессах, посредством которых такие феномены создаются? Вот что провозглашалось в проспекте О.П.И. в 1882 г.:
Основатели этого Общества полностью осознают исключительные трудности, которые окружают эту сферу исследований, но они, тем не менее, надеются, что терпеливыми и систематическими усилиями можно будет достичь некоторых результатов, имеющих непреходящую ценность.
И сам комитет заявляет в предварительном отчёте, что доказательства этих феноменов «относятся к тому типу, который особенно трудно распутать или оценить. Выдвинутые утверждения настолько огромны, а нити свидетельских показаний сходятся и расходятся таким образом, что почти одинаково трудно сказать, какие утверждения следует принять, а какие выводы относительно других заявлений не следует принимать вовсе».
Чтобы серьёзно заниматься учением мадам Блаватской, исследовать и изучать принципы и процессы, которые она насаждала, требовалось то же самопожертвование, которого ожидали от самих теософов. Не было золотой середины. Отказ от этого пути оставил комитет на берегу общепринятого мнения. Его члены избрали «безопасную» политику избегания любых сложных задач «космогонии, философии и религии» этого времени. Они никоим образом не подвергали сомнению преобладавшую идею о совершенном превосходстве Запада в «духовных и интеллектуальных отношениях» между Западом и Востоком. По всей видимости, у комитета не было побуждения проводить исследование в направлении, которое могло бы привести к тому, что «ex oriente lux мог превратиться в нечто большее, чем метафора или воспоминание».
Следующий вопрос касается компетенции комитета исследовать теософские феномены. Вся история спиритуалистических феноменов без исключения показывает, что проявления являются непроизвольными со стороны медиума, как с точки зрения их совершения, так и с точки зрения управления ими, и что их логическое обоснование и процессы не понимают ни медиумы, ни исследователи. С другой стороны, все доказательства, собранные комитетом, показывают, что теософские феномены были сознательными, то есть сознательно производились и сознательно контролировались исполнителями, и сами эти исполнители утверждали, что объяснение законов и процессов можно найти только в теософском учении. Тем не менее, комитет и м-р Ходжсон заняли позицию, согласно которой теософские феномены имеют тот же характер, что и спиритуалистические манифестации, и к ним следует подходить таким же образом. Их рассуждения всё больше приобретали оттенок подозрительности, их серьёзные гипотезы относительно феноменов сводились к гипотезам, основанным на презумпции мошенничества. Предварительный отчёт показывает, что обвинение Кулонов, «инцидент с Киддлом» и «частные показания м-ра Мэсси» значительно повлияли на суждения членов комитета. Тем не менее, какие-то феномены были настолько убедительны, что комитет вынужден был заключить: «либо какие-то другие люди, занимающие хорошее положение в обществе, но со скрытой репутацией, участвовали в умышленном обмане». Следует понимать, что в заключительном отчёте нельзя найти никаких доказательств для опровержения этого свидетельства или осуждения «людей, занимающих хорошее положение в обществе, но со скрытой репутацией». По крайней мере, таким свидетелям не вменяется «участие в умышленном обмане».
Как же тогда комитет объясняет феномены, о которых свидетельствует подавляющее большинство? В нём говорится, что они были вызваны «спонтанным обманом чувств или галлюцинациям, либо бессознательным искажением фактов или выдумкам со стороны свидетелей». Но никаких доказательств, подтверждающих это исчерпывающее «объяснение», представлено не было.
Ни члены комитета, ни м-р Ходжсон не могли сами совершать какие-либо феномены, и, за одним или двумя исключениями, они не были свидетелями каких-либо теософских феноменов. Они не требовали от себя каких-либо собственных знаний относительно того, как такие феномены можно или нельзя совершать. Всё, что они изначально намеревались сделать, это получить показания свидетелей, которые видели эти феномены. Эти два отчёта показывают, что, за исключением обвинения Кулонов и показаний одного или двух других лиц, таких как майор Хендерсон, начальник секретной службы Индии, более ста человек, чьи показания были получены, все свидетельствовали о том, что феномены совершались при обстоятельствах, исключающих любые другие выводы, кроме того, что они были подлинными.
На чём же тогда комитет строил свои заключения? Он строил их на Кулонах; на «инциденте с Киддлом»; на «частных показаниях» м-ра Мэсси; на «экспертных оценках» почерка, представленных Нетерклифтом и Симсом; и в первую очередь, на «мнении» м-ра Ходжсона.
Кулоны и их обвинения уже обсуждались. Их рассказ не имел какого-либо непредубеждённого подтверждения; он был открыто опровергнут мадам Блаватской и категорически опровергнут свидетельствами множества реальных свидетелей этих феноменов. Уильям К. Джадж, прибывший в Индию вскоре после того, как Кулонов выпроводили из штаб-квартиры, подробно изучил фальшивые двери, которые месье Кулон построил в «оккультной комнате» мадам Блаватской. Он продемонстрировал результат прерванных трудов Кулона примерно трём сотням свидетелей, которые подписали свои имена под описанием места. Затем он убрал «реликварий», в которой Кулоны пытались подложить доказательства мошенничества. Ходжсон никогда не видел этих предметов «доказательств» своего дела, но полагался на отчёты врагов Е.П.Б. из вторых рук.
Джадж рассказывает, что после того, как Кулонов застали за их работой и прогнали, директор христианского колледжа посетил штаб-квартиру, попросив показать ему оккультную комнату. М-р Джадж пишет: «Затем его [миссионера] в моём присутствии спросил д-р Ф. Гартман, сколько он заплатил Кулону за его работу, и тот несколько неожиданно ответил, что он заплатил ему где-то около ста рупий». Сам Гартман говорил, что Кулон приходил к нему и говорил, что у него бы было десять тысяч рупий, если бы он смог разрушить Общество, что, несомненно, было преувеличением суммы, предложенной ему. Очевидно, Кулоны надеялись таким образом вымогать больше денег за своё молчание.
Очевидно, что незаконченная работа Кулонов была дополнена воображением миссионеров и ложью первых, и что Ходжсон предпочитал показания этих свидетелей наивным и сбивающим с толку заявлениям многих теософских свидетелей. В частности, индусы были потрясены самой идеей «расследования», а Ходжсон не пытался понять их позицию.
Что касается Ходжсона, однако, нельзя оправдать его неспособность провести более критический анализ писем, которые мадам Кулон якобы получила от Е.П.Б.. Он не отправлял эти письма на экспертизу почерка для определения их истинного авторства. Утверждая, что они подлинные, он проигнорировал неграмотный французский язык, на котором были написаны некоторые выражения, как будто знающая несколько языков мадам Блаватская могла бы их написать! Ходжсон, похоже, поддался своей предвзятости считать мадам Блаватскую виновной в мошенничестве; его беспристрастность уступила место предрассудкам, он стал самодовольным представителем традиционного общества, его защитником от любого нарушителя статус-кво и устоявшихся убеждений.
Ходжсон также считал необходимым заклеймить «Письма Махатм» как фальшивые. По возвращении в Англию он оказался в затруднительном положении на этом этапе своего отчёта. Ходжсон и комитет заявляли, что, согласно их мнению, мадам Блаватская сама писала письма вместо адептов м-ру Синнетту и м-ру Юму. Но когда некоторые письма отправили м-ру Симсу из Британского музея, и Ф.Дж. Нетерклифт, лондонскому эксперту по почеркам, вместе с образцами почерка Е.П.Б., оба эти «эксперта» независимо пришли к выводу, что письма Махатм не были написаны Е.П.Б. Но если не она их писала, то кто?
После этого расследователь Общества психических исследований представил экспертам «новые доказательства», и они согласились, изменив своё мнение и решив, что письма были написаны мадам Блаватской! Необходимость такого изменения мнения экспертов была одной из причин задержки публикации отчёта м-ра Ходжсона. (Дополнительное доказательство ошибочности такого «экспертного» заключения было представлено м-ром Нетерклифт несколько лет спустя в деле Чарльза Парнелла против лондонской газеты «Таймс», когда он категорично утверждал, что подпись под знаменитыми «письмами Пиготта» была сделана почерком Парнелла; позже Пиготт открыто признался в суде, что он подделал подписи.)
Был описан «инцидент с Киддлом», и какое бы мнение ни сложилось по этому поводу, нет никаких доказательств мошенничества в нём или какой-либо недобросовестности со стороны м-ра Синнетта, Е.П.Б. или любого другого теософа. «Частные показания» м-ра Мэсси приведены на странице 97 отчёта О. П. И. и любой, кто это прочитает, может решить для себя, что, какими бы загадочными и необъяснимыми ни были «показания» в связи с этим вопросом, нет никаких доказательств какого-либо мошенничества со стороны Е.П.Б.. Как и в других случаях, происходило то, чего м-р Мэсси не мог понять; у него возникли сомнения; Е.П.Б. категорически отрицала какие-либо правонарушения, но так же категорически отказывалась объяснять тайны, следовательно, она была «виновна в мошенничестве».
«Судебное преследование» мадам Блаватской со стороны Общества психических исследований было предпринято из-за преступления неподчинения «принятым» методам девятнадцатого века. Наука, как заявляли авторитеты того времени, должна сохранять абсолютный этический нейтралитет. «Факты», утверждали они, могут быть обнаружены безотносительно их духовного значения. Этот элемент теории научного метода был категорически отвергнут Е.П.Б., которая говорила, что основные жизненные факты, по сути, духовны по своей природе, поскольку человек по своей сути есть духовное существо, и что поиск истины никогда не может быть отделён от изучения и практики естественного духовного закона. Она не подчинялась методам «психического исследования», разработанным в соответствии с теориями западной науки, но требовала от исследователей принятия принципов и методов оккультной науки. Для среднего жителя Запада выбор был трудным. Либо он должен признать, что его каноны знаний неадекватны для оккультных исследований, и смиренно принять условия, предписанные Е.П.Б., либо игнорировать оккультизм как предмет, недостойный его внимания.
Последний путь был бы легким, если бы не теософские феномены. Эти экстраординарные явления, когда они были реальностью, нельзя было игнорировать. Оккультные феномены вторглись в обстоятельный мир знакомых фактов и опыта; они есть, и их нельзя объяснить никакой из известных теорий. Таким образом, мошенничество было единственным «удобным» объяснением этих фактов, а альтернативой было принятие революционных взглядов теософов. Итак, отношения Лондонского общества психических исследований с Теософским движением представляли собой гораздо большее, чем просто «исследование» неких феноменов и оккультных способностей мадам Блаватской; это было столкновение двух радикально противоположных и принципиально несовместимых теорий познания. Яркий характер феноменов ускорил испытание теорий, а сила предубеждений (духовная инерция века) предопределила результат.
Пожалуй, ничем так неминуемо не выдаёт себя недостаток расследования О. П. И., как объяснение мотивации «преднамеренного обмана со стороны мадам Блаватской или по её наущению». Объяснение, что человек должен в течение десяти или более лет приносить бесконечные личные жертвы в виде труда, времени, денег, здоровья и репутации на трёх континентах просто для того, чтобы обмануть тех, кто ей доверял, без какой-либо выгоды для себя; чтобы преуспеть в обмане сотен умных мужчин и женщин, чтобы они убедились в реальности её способностей, её учения, её миссии, а также её феноменов, только для того, чтобы их разоблачил исследователь, который после опроса некоторых свидетелей и выслушивания их рассказов, был способен безошибочно понять то, что они не могли понять, подозревать то, в чём они не могли найти повода для подозрений, обнаружить достаточную мотивацию вдохновения Е.П.Б. для самой грандиозной карьеры всяких хитростей и увёрток во всей мировой истории – вот что нужно проглотить, чтобы придать достоверность сложной ткани предположений и подозрений, сотканной м-ром Ходжсона, и уравновесить веские доказательства того, что феномены были подлинными.
В чём же тогда заключалась мотивация, которую м-р Ходжсон и комитет приписали Е.П.Б., чтобы сделать убедительным заключение о том, что она была «одной из самых талантливых, изобретательных и интересных самозванок»? Она была русской шпионкой, и её мотивацией было уничтожение британского правления в Индии!
Интересно понаблюдать за последовательными этапами напряжённых усилий комитета относительно возможной мотивации Е.П.Б. В предварительном отчёте комитет поднимает вопрос о «всех грубых и низменных мотивах мошенничества или преувеличения» и отклоняет их: «Мы можем сразу сказать, что не заслуживающие доверия доказательства, подтверждающие такую точку зрения, не были доведены до нашего сведения». Затем комитет рассматривает возможность наличия «хороших» мотивов для плохого поведения: «Теперь мы действительно понимаем, что подозрения, которые поначалу питали англо-индийские власти в отношении политических целей Теософского общества, были отброшены как беспочвенные». Далее комитет говорит: «Но мы можем представить себе планы и намерения патриотического характера... мы должны быть начеку относительно высших человеческих инстинктов в такой же степени, как и их низших».
В заключительном отчёте м-р Ходжсон обсуждает возможные мотивы: «Теперь неизбежно встаёт вопрос: что побудило мадам Блаватскую провести столько утомительных дней, занимаясь таким фантастическим жульническим трудом? Я должен считать этот отчёт неполным, если не предложу того, что я сам считаю адекватным объяснением её десятилетнего труда во имя Теософского общества».
Был ли это эгоизм? «Более близкое знакомство с её характером покажет, что такое предположение совершенно несостоятельно».
Была ли она просто откровенной мошенницей? «Она действительно является редким психологом, почти таким же редким, как «Махатма»! Она была весьма сурова, когда выражала неотступную мысль, что, возможно, вся её «двадцатилетняя» работа могла быть перечёркнута из-за мадам Кулон».
Была ли это религиозная мания, болезненное стремление к известности? «Я должен признаться, что проблема, связанная с её мотивацией ... вызвала у меня немало недоумений. Низменный мотив корысти был бы решением ещё менее удовлетворительным, чем предположение религиозной мании... Но даже эту гипотезу я не смог принять и согласовать с моим пониманием её характера».
Что же тогда было убедительным мотивом, который мог побудить на подвиги Геракла, на жертву Христа и который побудил идти путём обмана, достойного самого Князя лжи? «Наконец-то случайный разговор открыл мне глаза. Я не могу не сознаться себе, после моего личного опыта с мадам Блаватской, что испытываю большие сомнения в том, что её настоящей целью была поддержка интересов России. Я предлагаю это здесь только как предположение, которое, кажется, лучше всего отражает известные эпизоды её жизни за последние 13 или 14 лет».
Е. П. Блаватская жила и умерла как мученица физически, психически и относительно всего, что дорого людям; она оставила родственников, друзей, праздное и высокое социальное положение, стала эмигранткой и натурализованной гражданкой чужой страны на другом конце земного шара; она основала Общество, которому была предана неослабно, не ожидая благодарности; она написала «Разоблаченную Изиду», «Тайную доктрину», «Голос безмолвия», запрещенные в России; она стала настоящим странствующим евреем, посвятившим себя распространению учений и идей, ненавистных миру «реакционных сил»; она избегала всякого интереса к политическим проблемам любого рода, всякой привязанности к «расе, вероисповеданию, полу, касте или цвету кожи», а также сформировала и поддерживала своей жизненной силой Общество, поклявшееся тем же идеалам; она жила и умерла, не имея личной собственности – оклеветанная, опороченная, преданная и непонятая; она никогда больше, с 1873 года до дня своей смерти, не ступала на русскую землю, находясь в изгнании вдали от семьи и страны.
Почему она это делала? «В поддержку интересов России»!
1 С Востока свет (лат.) – Прим. пер.