Мать и сын. Встреча. Жена фабриканта. Том 2

       Александра Васильевна появилась дома ранним утром. Подгоняемая резкими порывами холодного ноябрьского ветра и снега, вошла она в свою калитку, прикрыла ее и остановилась: усталая и спокойная. Была она одета в старенькое серое пальто, на голове – повязан темный пуховый платок, за плечами висела котомка.
От калитки отошла не сразу, внимательно и по-хозяйски окинула дом и просторный двор, задержав взгляд на чернеющих в торце дома окнах, где была комната Петра.
Крутов сгребал под окнами за домом грязь и снег. Услышал лай Полкана, поспешил к воротам. Увидел хозяйку и подошел. С уважительным поклоном помог снять со спины котомку, стряхнул рукой со спины налипший снег. Пока шли к флигелю на кухню, неторопливо рассказывал новости. Узнав, что Петр – дома и спит в своей комнате, Александра Васильевна замедлила шаги, задумчиво и с удивлением промолвила:
–Не ошиблась видать, матушка, правду сказала.
А на вопросительный взгляд Архипа с загадочным видом прибавила:
–Весть мне была во сне по молитве от Богородицы.
Пока Архип суетился и собирал на стол, она разделась, повесила на крюк пальто, размотала с головы платок и положила на лавку. Поправила перед зеркалом у рукомойника волосы, снова покрыла голову легкой темной косынкой. Все проделала спокойно и обстоятельно. Вымыла и вытерла руки, затем деловито прошлась по кухне, заглянув во все шкафчики, углы и буфеты.
Помолившись на икону в красном углу, присела за стол.
–Ну, что же Архипушка. А теперь рассказывай все по порядку, с самого начала, что здесь и к чему? Где Степанида и Аграфена, поди еще спят?
Архип кивнул утвердительно и добавил:
–Да, и вы тоже с дороги, наверно, устали? Поешьте, да пошли бы немного отдохнуть.
–Спасибо, Архипушка. А только я без тебя разберусь, что мне делать. Да. и не устала я. Так если только совсем немного, – жестко, будто отрезала, сказала купчиха и вздохнула. После завтрака, она не торопилась и сидела за столом, подперев рукой щеку и слушая неторопливые рассказы Архипа про его житье и бытье домочадцев без хозяйки. Потом как будто стряхнула с себя усталость и задумчивость, с тяжелым вздохом поднялась, накинула на плечи пальто и платок, обернулась к Архипу и просто сказала:
–К сыну пойду. 
В доме было тихо. Мерно тикали напольные часы в гостиной. Александра Васильевна разделась тихонько, стараясь никого не разбудить, и беззвучно приоткрыла дверь в комнату Петра. Вошла, осторожно придвинула стул к его кровати и села у изголовья.
Сын лежал на боку на высокой подушке, натянув одеяло до подбородка. Мать вгляделась в выступающее в предрассветном полумраке родное лицо. Про себя сразу отметила и страшную худобу скорчившегося под одеялом тела, и пугающую мраморную бледность лица и нездоровую синеву в подглазье, впалую щеку, и заострившийся как у покойника нос.
Горючие слезы подступили к горлу, сжали удушьем рыданий, и побежали по морщинистым материнским щекам, она их не вытирала. Жадно всматривалась в лицо сына и как будто читала открытую книгу выпавших на его долю страданий, скитаний, мытарств. Жалость, горечь, отчаяние, нежность и любовь обжигали тоскующее и исстрадавшееся материнское сердце. Ей хотелось упасть на колени перед ним, царапать землю руками, биться лбом в пол, и кричать, выть по нему, как по покойнику. Знала она, видела и чувствовала сердцем, что сын ее уже не жилец. Что скоро окончится его житейский век. А что она могла поделать? – Только молиться, чтобы конец его был легким, чтобы покаялся перед смертью и попросил у Бога прощение.
« Горе.…Какое же это горе, сын пьяница…. За что мне такой крест? За что? Досталось тебе, бедный сыночек. Ох, как досталось, вижу я. Вон, как извелся, весь, измаялся и похудел. А если и правда не пьет, ведь, сказал же Архип, что он бросил. А если правда?» – и в материнском сердце зажегся огонек горячей безумной надежды.
Об украденных им деньгах она в этот момент даже не вспомнила. Радостно и горестно было ей думать, что сын наконец-то вернулся из скитаний домой, внял ее мысленным страстным мольбам и молитвам и, наверное, будет просить у нее и у Бога прощение. Она это точно знала: ведь, какой бы он ни был , но она же знала его душу и видела насквозь, – он был плоть от плоти ее тела и крови. Но и страшно ей было от мысли, а вдруг он снова обманет и пустится во все тяжкие.
Присутствие матери, ее пристальный взгляд заставили Петра пробудиться. Открыв глаза и увидев ее возле постели, он ничуть не удивился.
–Матушка! А я тебя видел во сне, а ты уже тут – наяву, – проговорил он с какой-то тихой и почти детской радостью. Глаза его расширились, и он доверчиво по-мальчишески смотрел на нее.
Мать кивнула:
–Какой же я тебе приснилась? – тихо спросила она.
–Ты стояла на дороге и махала мне рукой, звала к себе и как будто хотела что-то сказать. Еще что-то снилось про тебя, но я больше не помню, – огорченно добавил он.
Мать молча кивнула, она с задумчивой и светлой грустью смотрела на него.
–Мама, ты прости меня, прости, – вскричал вдруг Петр и, застонав, закрыл лицо рукой. – Это я тебя обворовал, – признался он, и голос его прозвучал глухо и отрывисто.
–Мне нужны были деньги, а взять негде. Я ко всем обращался, к Ивану, к приказчику, никто мне не дал, – оправдывался Петр. – Я думал, что отыграюсь и положу их на место в сейф до твоего приезда. Но я не успел, мама. Меня как будто черти крутили. Прости меня, пожалуйста, – Петр отнял дрожащую руку.
Александра Васильевна сквозь бегущие и глаз слезы увидела, что сын ее тоже плачет. Он говорил правду, искренне, сердце ее не обманывало. Но она ведь, помнила, что когда он сбежал из дома с теми украденными деньгами, он просто исчез из дома, и она искала его повсюду, сходя с ума от тревоги за него и его жизнь. Он был с ней очень жесток. И потому она спросила его:
–Петр, ты вернулся, чтобы снова мучить и рвать мне сердце? Я не хочу так больше жить. Мне лучше сразу умереть, чем так мучиться. Если ты не бросил пьянство, то лучше уходи из дома и никогда не возвращайся. Ты мне не сын. Но если ты все твердо решил и не будешь грешить, – оставайся!
–Мама, я больше не буду пить.
–Тогда пойдешь со мной весной в Архангельскую губернию в монастыри, грехи свои черные будешь замаливать. Пойдем пешим ходом с котомками за плечами. Говори, пойдешь или нет? – то ли спросила, то ли проговорила торжественно и громко Александра Васильевна. Но тут голос ее задрожал, и она уныло вздохнула.
Ей хотелось заплакать и горестно выть от своей безысходности: знала она, что злой червь, пожирающий внутренности ее сына, разъедающий его бессмертную душу не отвяжется так просто, и никуда не денется, и впереди еще много бессонных ночей. И хоть была купчиха сильной женщиной, а чувствовала она свое бессилие перед могуществом этого страшного червя. Но она была готова за сына бороться до самого последнего вздоха. Лишь бы он сказал правду, и сам решил изгнать из себя бесов, лишь бы сам захотел разорвать ужасный порочный круг. Но где ей взять надежду и силы на борьбу и веру? – В Боге или самой себе? – она не могла позволить себе показать перед ним свою слабость.
Александра Васильевна встала, сняла с поставца намоленные не одним поколением предков иконы и подошла с ними к Петру:
–Встань, сынок.
Петр поднялся перед матерью. Он был выше ее ростом. И снова она подумала, что он уже не жилец, до того он был худой и черный от своей проклятой болезни.
–Поклянись перед Богом, что отказался от пития вина и бродяжничества по улицам. Поклянись, что не будешь больше пить, – грозно, торжественно и сурово проговорила Александра Васильевна и вгляделась в лицо сына.
Петр опустился перед ней на колени, согласно и молча кивнул головой.
–А чего будто сыч молчишь? Кто тебя разберет, чего киваешь, – вспылила Александра Васильевна.
–Не буду, матушка милая, пить больше никогда не буду. Перед иконами и тобой, клянусь как на духу, – взмолился Петр. Он с мольбой, жалобно глядел на мать.
–То-то же. Все пути господнего ищут. Помогай, господь твоему смирению, помогай! – с облегчением воскликнула Александра Васильенва и осенила сына крестным знамением.
Петр поднял на мать голову, он сложил руки крестом на груди и заплакал:
–Матушка моя, Господи, не прогневайтесь на меня за былую мою извращенность, пошли меня в преисподнейший ад и повели демонам мучить меня, как я того сподобился в прежней жизни. А если изволяешь меня спасти, Господи, то и спаси. И прости мою душу грешную, прими мои молитвы о спасении.
Александра Васильевна как услышала такие слова, а надо заметить, что прежде она от него таких слов сроду не слышала, так и прониклась. Положила она свои иконы на кровать, подхватила Петра с колен, усадила рядом с собой и прижала его непутевую голову к своему сердцу. И долго потом гладила, радуясь зародившейся в душе надежде и одновременно оплакивая его и свою загубленную жизнь, как будто предчувствуя иные страдания в будущем.