Суворовское училище

СУВОРОВСКОЕ УЧИЛИЩЕ

                Нет повести прекраснее на свете…

Суворовское училище, безусловно, самая яркая страница моей жизни. А начиналась она так. У меня сохранилась фотография для документов, на которой я в майке. Видно другого надеть нечего   было. 

Летом 1954 года пришли мы на медицинскую комиссию с мамами в поликлинику, что напротив входа в метро «Сахил». Ходили мы несколько дней. Последний этап комиссии у кардиолога я не прошёл. И вот счастливые мамы и ребята, получив бесплатные билеты, собрались ехать в училище. Кто-то посоветовал моей маме поехать в училище за свой счёт, пойти к начальнику училища и попросить провести меня через комиссию ещё раз. Мама так и сделала. Тогда к простым людям относились со вниманием.

Начальник училища генерал-майор Филипов (к сожалению, имени и отчество не помню) разрешил мне снова пройти комиссию. И на этот раз меня забраковали. Мама настаивала на том, что я здоров. Тогда врачи сказали: «Обратитесь к начальнику медсанчасти, который скоро придёт». Пришёл высокий худой полковник Баруздин с глубоким шрамом по всей щеке. Ему доложили ситуацию, он вошёл в процедурную и через некоторое время, выйдя оттуда в халате, взял меня за плечи и провёл через процедурную в свой кабинет. Долго он слушал меня и, наконец, ударив по заднице, весело сказал: «Здоров»! Я выскочил к маме улыбаясь, а она, увидев меня, всё поняла и стала плакать. Главврач Баруздин не побоялся взять ответственность на себя. Вот такие вот «Были Люди в наше время. Не то, что нынешнее племя». Простые, бескорыстные и   скромные. Низкий им поклон!

Нас «обработали» быстро: постригли наголо, искупали в бане, надели на всех одинаковые трусы и майки (было лето), построили и мы гордо под аплодисменты мам прошагали мимо них. А шагали-то мы необученные как! Мамы не только хлопали, но и смеялись.

И началась сказка. Училище располагалось в здании дворцового типа бывшего Кадетского корпуса. Везде зеркала, паркет, кафель, фортепиано. Длинные широкие коридоры с широкими высокими окнами, занавешенными шёлковыми занавесями, спускающимися волнами. Широкая мраморная лестница вела на второй этаж. Прямо библиотека, направо и налево такие же широкие и длинные коридоры. Против библиотеки клуб, вход в него в две большие двери по бокам лестницы. У входа большое помещение с большими проёмами по бокам, ведущими в большой бальный зал, пройдя через который входим в актовый зал. Прямо широкий проход, ведущий к сцене между креслами. Сцена большая и в нее по бокам два входа. На этой сцене я часто выступал со своими песнями. Аккомпанировал мне на фортепиано суворовец Кобизев Анатолий. Здесь меня, при полном зале, награждали грамотами и ценными подарками.

Мы называли друг друга кадетами, а почему-я узнал много позже, читая Лескова, у которого есть рассказ «Кадетский монастырь». И тогда я только узнал, что Суворовские училища были устроены по подобию Кадетских корпусов, потому, что многое было устроено одинаково.

Как нас одевали! Форма повседневная, форма летняя, зимняя, форма выходная, парадно-выходная, сапоги, ботинки, носко- держатели, подтяжки, носовые платки. Брюки летние, брюки суконные-зимние с лампасами, гимнастёрки с красными погонами, фуражки летние, шапки зимние каракулевые, шинели из толстого сукна. Всего не упомнишь. А кормили как на убой. Чего только, впервые, мы не увидели! Питались мы в огромном зале. На столах для четырёх человек белые скатерти. По углам столов, свёрнутые в трубочку и, вложенные в серебряные кольца, стояли белые салфетки. Я долго жил в страхе, думая, что попал сюда случайно, что скоро эта ошибка обнаружится и меня с позором из училища выбросят.

Режим нашего дня был такой. Подъём в семь часов. Строем бежали на плац на физзарядку. Потом туалет, утренний осмотр, где проверялся внешний вид, и завтрак. После завтрака уроки. Через несколько часов второй завтрак, снова уроки и обед. После обеда свободное время. Каждый занимался чем хотел. Кто бежал в читальный зал, кто на спортивную секцию (бокс, борьба, плавание, гимнастика и т.д.), кто на стадион. Я занимался боксом и на общеучилищном соревновании, в своей весовой категории, вышел в полуфинал после схватки с Образцовым Анатолием, а в финале Сенька (Клемёнов Семён) отдубасил меня и выиграл бой «в виду явного преимущества». 

*****

Но бокс мне пригодился в жизни. Однажды, в Баку, поздно вечером, я стоял на остановке автобуса у вокзала. Тогда автобусы шли наверх по проспекту Ленина (ныне Азадлык). В руках у меня была сеточка с книгами. Ко мне привязались двое. Они, по-видимому, решили, что, если с сеточкой, да ещё и с книгами, значит- тюфяк и можно продемонстрировать свою удаль стоящим на остановке. Я сказал одному: «Отстань!». Он меня ударил. Я, положив, сеточку с книгами на асфальт тоже ударил его, и он сел на асфальт на пять точек. Подскочил второй. Я интуитивно согнул обе руки в локтях, изобразив нечто боксёрской стойки. Вскочивший с асфальта, подняв руки вверх, закричал: «Всё! Всё»! И они стали кругами ходить у остановки. Подошёл автобус. Я сел, и пока автобус медленно набирал скорость, они бежали за ним и кричали, как в мультфильме, что-то вроде: «Выходи! Подлый трус!» Как это выглядело со стороны, однажды, рассказала мне со смехом бывшая моя жена, которой, в свою очередь, рассказала её соседка, оказавшаяся со мной на остановке.

*****

После свободного времени была самоподготовка, т.е. выполнение домашнего задания. Потом ужин, а после ужина вечерняя прогулка, туалет за которым строго следил старшина взвода и, наконец, в одиннадцать часов, отбой.

Учился я посредственно, т.е.  у меня в аттестате зрелости было три троечки. Таких во взводе (около тридцати человек) было человека три, «звание» которых было- слабочки. Остальные учились на хорошо и отлично. Кто хотел три раза в год ездил на каникулы домой. Нам давали билет в одну сторону и воинское требование на   бесплатный обратный билет, который мы получали в воинских кассах вокзала.

В старших классах нас уже не стригли наголо, а разрешали носить прически. Учили нас и бальным танцам. Нередко были и танцы под оркестр музвзвода, на которые суворовцы приглашали своих девушек. В это время в актовом зале шел фильм. Все были или на танцах или смотрели фильм. В выходные и праздничные дни кто хотел получал увольнительные и выходил в город гулять.

*****

Летом мы жили в лагерях, строили и натягивали палатки с помощью старшин взвода. Жили, как правило, у реки с зеркальной родниковой водой. Часто ходили в утомительные, но очень интересные походы, нагруженные всем необходимым. Ночевали в
лесах, готовили, ели и спали у костров, построив шалаши. Стажировались в войсках, т.е. знакомились с солдатской жизнью. Палатки в поле были не те, что мы сами строили для себя, а какие попадались. Света в поле, конечно, не было. Ужинали под фарами грузовика, а наутро могли обнаружить в своей кружке какое-либо «чудовище». Позже на гражданке я часто говорил: «Солдатом был». «Что прошло, то будет мило»,-говорил поэт.

Вспоминаю фильм, название которого не помню, но хорошо помню слова из песни этого фильма, которую часто давали по радио.

В далекой северной стране, где долог зимний день               
В холодной плещется воде маленький тюлень.               
Он между льдин поплыл один и плыть ему не лень               
И был он слаб, и он озяб маленький тюлень.

И над водой раздался крик тюленя малыша                И все тюлени в тот же миг плывут к нему спеша.                Со всех сторон он окружен в холодной воде согрет               
Плыви, малыш, чего дрожишь, опасности больше нет.

Это была советская экранизация какого-то рассказа американского писателя, и смотрел я фильм много лет спустя в Баку. Как правило, после тяжелых фильмов люди выходят из зала в мертвой тишине. И, вдруг, слышу: «Пропаганда». 

В связи с этим вспомнил я один случай из моей суворовской жизни. Неподалеку от   училища была водная станция, большая, с проточной водой, где горожане отдыхали. Часто и нас туда водили плавать и загорать. Там же нас учили плавать. Но все ребята, в разной степени, умели плавать и до училища, кроме меня. И надо мной смеялись: «С моря приехал, а плавать не умеет». Плавать-то меня научили, но на длинные дистанции я не плавал. И вот как-то, будучи на водной станции, ребята стали меня подзадоривать: «Можешь переплыть на ту сторону? Ну, давай! Слабо?». Вокруг горожане, девушки, наконец. «Ну давай мы вместе с тобой поплывем». Я встал и пошел к воде, и все ребята встали и пошли.  И вот «Со всех сторон я окружен» поплыл на ту сторону станции и доплыл до берега, а ребята не унимаются: «Давай обратно! Ну!» А горожане смотрят и на этом берегу. Нечего делать. Я поплыл обратно «со всех сторон окруженный». Вот вам и «пропаганда».

*****

Как-то к нам в санчасть пришел молодой врач, кажется в звании лейтенанта, Петросян (имени и отчества не помню). И вот пришел я в санчасть с пятнами по всему телу. Осмотрел он меня и сказал, что это крапивница и что есть мне нельзя. Не помню, как случился мой разговор с новым начальником санчасти подполковником (как его звали, к сожалению, не помню), которого я повстречал у входа, но я ему с обидой сказал, что есть мне нельзя. Он вернул меня в санчасть и велел посидеть в коридоре. Из-за закрытой двери слышен был резкий голос. Через некоторое время Петросян вышел из процедурной, прошел мимо меня, и ушел. Потом вышел главврач, повел меня в столовую санчасти и велел меня накормить, т.к. на обед в роте я уже опоздал. Петросян был хорошим гимнастом, и мы часто смотрели как он тренировался в спортзале на брусьях, кольцах, перекладине, на коне. Но, после описанного выше случая, я больше его в училище не встречал.

На Петросянов мне везло. Вспоминается такой случай. В те годы на экраны страны вышел фильм «Роман и Франческа» киностудии Довженко.  В фильме моряк торгового флота Роман, будучи в Италии, влюбляется во Франческу, но поет песню о Родине.

- Ночи милой Украины, лунная дорожка на Днепре,                - - Как вы дороги и   милы мне в далекой стороне.                - Вспоминаю сад вишневый, стройные, как пальмы тополя.                - Как красиво здесь! но к дому тянется душа моя. 

Но случается война и теперь уже поет Франческа.

- Были и лодка, и море, был и любимый со мной,                - Думала я, что удача станет моею звездой.                - Ярче звезда мне светила, вдруг, закатилась она,                - Что же нас с ней разлучило? нас разлучила война.

В училище была кафедра английского языка. В первый год обучения мы изучали немецкий язык. Вел его бравый красавец и гвардеец майор Острой. Всегда подтянутый и веселый с начищенными до блеска пуговицами и гвардейским значком, он своим зычным голосом, по-видимому, подражая немцам, любил произносить, как нам казалось, на совершенном немецком языке изучаемые нами фразы. Кое что из его преподавания я и сейчас помню.

Но обучение, вдруг, перевели на английский язык. И вот, однажды, кафедра языков проводила вечер на английском языке. Песню Романа перевели на английский язык, и преподаватель Петросян, предложила мне исполнить ее на вечере что я и сделал. Вдруг, за ужином, ко мне подходит заведующий кафедрой иностранных языков майор Панов и, при всем честном народе отчитывает за то, что я, по его выражению, запорол хор, который должен был исполнить песню Романа. Оказывается, эту песню, действительно, подготовил хор, о чем я не знал, а Петросян коварно, в обход заведующего, эту песню «подсунула» мне. Тогда я, разумеется, промолчал и чем все кончилось на кафедре не знаю. А сегодня думаю, а при чем тут я? Во-первых, разбирайся с Петросян. А, во-вторых, можно было после меня предложить публике эту же песню в исполнении хора и все дело.

Вспоминается очень приятная публика. На концерты и вечера приходили офицеры и преподаватели со своими семьями, что постоянно разнообразило и разряжало атмосферу военного училища.               

В роте у нас было два армянина. Добрый и приветливый Акопян Рафик был хорошим гимнастом и боксером. Если он на тренировках удачно «доставал» кого-то, то тут-же останавливал бой, и, обняв противника, спрашивал: «Тебе не больно было?» Помню в то время песню «Синеокая».

Помню Волгу я широкую и тебя я синеокую                И кудрявый лес густой и березку над рекой.                Из моих родных армянских гор                Я на русский твой гляжу простор                То душою рвусь к тебе, то зову тебя к себе.                Синеокая, ты подруга моя, Синеокая не забыть мне тебя.               

Рафик научил меня петь эту песню по-армянски. Я и сейчас помню ее.

*****      

Был и Шаумян Сергей. Мы с ним не общались. Он пришел в училище привилегированно, т.е. на следующий год, что не допускалось. В редкие наши разговоры, ему, как мне казалось, сводило скулы. Тогда я не придавал этому значения, но позже подумал, что его еще мальчиком отравили ядом ненависти.

Пришел привилегированно в младшие классы и грузин. Толи сын, толи внук члена Политбюро ЦК КПСС Мжаванадзе. Но долго он не учился. Видно дома ему было вольготнее.

*****

12 апреля 1961 года мы были на уроке. Вдруг дверь с шумом отворилась, и кто-то крикнул: «Человек в космосе»!
Я долго не понимал, как можно было позволить такую                недисциплинированность. Значит было спецразрешение по особому случаю.



На фотографии я во втором ряду, рядом со старшиной. Узнали?