Лица напротив

         Зима приходила каждый год  и заставляла людей зажигать свет в своих квартирах чаще и так рано, что уже в три часа дня свет из окон струился наружу,  не говоря об утренних часах, когда ночь вместе с темнотой отступала только часам к десяти утра.

       Особенно сильно было заметно, что зимой сокращался световой день по утрам, в это время дольше всего  горел свет в квартирах и его отражение, выпадая из окон многоэтажных домов, будто пачкало  белизну снега, сосредоточившуюся на тротуарах улиц и городов, куда непременно каждый год приходила новая зима.


      И тогда люди начинали жить общей жизнью, жизнь одного дома сливалась с другой, с той, которая происходила в доме напротив, а жёлтые лучи света сливались в один длинный яркий, слепящий глаза луч. И он- то и соединял жизни разных людей из разных домов и квартир.

           Инна жила в  кирпичной пятиэтажке  на втором этаже, а мальчик из дома напротив  —   на третьем.

       Каждое утро в новую наступившую зиму они одновременно просыпались, каждый в своей постели и подходили каждый к своему окну, из которого видели одинаковую картину снежного нашествия, того зимнего  безумия, которое охватывало и их, их лица напротив, которые они не могли из- за дальности расстояния между домами, разглядеть отчётливо и ясно, а только догадывались, какие они, эти лица напротив.

     Периодически отходя от окон, они снова к ним возвращались, одновременно собираясь наверное, каждый в своё учебное заведение. Ведь они,  живя сейчас почти  одной общей  жизнью, всё   равно  ничего не знали друг о друге, и потому не знали в какую сторону пойдёт каждый из них, когда они снова одновременно наденут соответствующую этому времени году одежду,  Инна - шубку, а незнакомый мальчик  драповое пальто с меховым воротничком, и  в последний раз встретившись лицами, глаз друг друга они не могли видеть из за дальности расстояния, выйдут в одно и то же зимнее  безумие, где разойдутся в разные стороны и каждый пойдёт своей заснеженной дорогой.


         Но однажды стало ясно, что ходят они по одной и той же дороге, припорошенной глубоким, ярко сверкающим в  звёздном  свету,   снегом, и идут на одну и ту же трамвайную остановку, ожидая трамвай с одинаковым  номером “шесть”, потому что другой тут не ходил и не останавливался, и тут их пути снова расходились, потому что,  затерявшись в толпе пассажиров, они не знали, кто из них  и на какой остановке выйдет,  попадая вновь в то знакомое зимнее буйство  белоснежных  красок,  где их лица, что были напротив, становились полностью незнакомыми и чужими.


         С этого лица напротив Инна запомнила на всю свою жизнь только ярко- синие глаза. Она не помнила самого лица, как и ни разу не услышала голоса, которым разговаривало  это лицо, только шёпот, но это уже позже, не сильно позже,  но позже, когда ярко-синие глаза маячили где-то сзади у неё  за спиной,  но она их чувствовала, а незнакомый так и не узнанный голос шептал:


        —   Ты, такая хорошая... Ну, обожди, дай тебя потрогать... теперь же уже всё равно... я тоже хочу, как они... Ну, пожалуйста...  Обожди.

      Всё говорили, не шептали только что стоящие в стороне глаза и наблюдающие за происходящим.


       Она  даже в толпе безумцев, сама накаченная до отказа дешёвым алкоголем, узнала бы их, настолько они оказались запоминающимися —  их сияние среди ледяной снежной белизны.

            Ведь опять была зима, и это было лицо напротив, которое казалось даже родным и близким,  которое  Инна видела не один раз в том утреннем световом потоке, объединившим несколько жизней в  одну, только не глаза, не те ярко- синие глаза, которые она распознала, несмотря на тягостно давящую  темноту помещения, но которые светились даже в ней, напоминая виденное ею в книжке  рисованное изображение  чеширского кота, чья усатая морда повисла в не ощутимом,  невидимом пространстве,    так и эти глаза, пока её  пытались лишить невинности три пары грубых мужских рук, терзая её тело и её  целомудренность. А  она,  всё  это время  прижатая к шершавой горизонтальной поверхности с гвоздями  их телами, горящими  и влажными от похоти,  не имеющая возможности пошевелиться, позвать на  помощь, потому что эти же  пары рук держали ей рот, отчего ей казалось, что  она теряет сознание, не способная   дышать, а только беззвучно плакать.
 
        Слёзы текли тогда  по её  юным щекам, минуя несуществующие  ещё  носогубные  складки и  не попадали в рот, он был плотно закрыт теми руками, как глубоко вставленным в глотку  кляпом, а сквозь слезы и в том уходящем сознании  она видела те  глаза с лица напротив.

        Но они не сходились воедино. Лицо  и  глаза.   Настолько девочка привыкла  к лицу, гораздо позже увидев глаза и даже сумев заглянуть в них,  когда ужаснулась и отшатнулась, столько в них было неприкрытого лицемерия и лжи.  И  потому навсегда лицо напротив осталось для  неё отдельно, а ярко-синие глаза   —отдельно.

     Они, будто жгли её   поруганное тело сзади, со спины, а тот голос чужака сочувственно пытался доделать то, что не завершили его соратники, не случайно оказавшиеся рядом с ним и все вместе.

        Это тоже были лица напротив,  просто Инна не могла их видеть, под таким углом стояли их  дома по отношению друг к другу,  но они там были, лица напротив, всё   это время находясь в сговоре друг с другом.

                ***

      Поддерживая девочку, наготу которой и её  истерзанное  тело в синяках  и в  кровоточащих  ссадинах,  которое  не прикрывали  даже  разорванные одежды,  всю дрожащую не от холода, а от полученного стресса,  когда она могла лишиться не просто невинности, а жизни, прожив ещё очень мало, чтобы на этом  этапе остановиться,  лицо напротив сопровождало её   по зиме к тому дому, в котором он навсегда остался для неё   лицом напротив.  Только не те глаза, которые она сейчас не видела,  да и не было у неё  такой необходимости, всё, что надо было, чтобы понять, что это было чужое  лицо, на котором каким-то нелепым образом расположились те глаза, она уже увидела тогда, когда однажды они всё же повстречались,  эти лица напротив.

        И  ещё однажды, когда даже не возникло потребности  поднять голову и посмотреть в то лицо, что было, как тогда в зиме,    напротив,  всё  равно оно было неузнаваемо, одутловатое и накаченное тяжёлыми наркотическими препаратами в лечебных целях,  когда только глаза, которые жгли Инне спину тогда, желчно ухмыляясь   сейчас,  говорили…


         —   А на - ка,  тебе выкуси!


      Угрожающе  шептало то, что сидело напротив, но  на недоступном  расстоянии, не как тогда, плотно прижавшись к ней расстёгнутой ширинкой.

 
        —  Ты что, не знала, что не лицо надо было искать напротив,  а глаза на этом лице?  А   теперь сколько  не смотри, уже поздно, я получил своё, взял то, что было твоим,  а стало моим. 

      —  Я неисправим, Инна, и  меня не вылечить даже ядом гадюки.
   
     Глаза затравленного зверя, уверенного в своей силе и правоте,  случайно попавшего в капкан, не сдавались.

       —  Скажи это тем, кто взялся за моё исправление, когда сама выйдешь отсюда.
       Потому что я, зная  свои глаза наизусть, тоже выйду вслед за тобой.  И  тогда,  держись  эта жизнь и те лица напротив в этой жизни, которым пока повезло, и   которые никогда, девочка, я ведь вырос и всегда был старше тебя, и потому, слышишь, ты, девочка,  которые никогда,   в отличие от тебя, не увидят моих глаз на том лице.  Я совершил оплошность и временно поплатился за это.

                ***



         Но  Инне и впрямь повезло, потому что она никогда больше не рассматривала лица, она сначала искала глаза на этих лицах, и потому жизнь щадила её, снисходительно обходя стороной, той своей стороной, где могли оказаться ещё лица напротив. 
 
        Хотя новые зимы по прежнему приходили, холодные и не очень, но всегда заставляющие людей зажигать свет в своих жилищах так рано, как диктовал сокращающийся каждый раз световой день в эти суровые месяцы года.

        Но свет из окон, падающий на белеющие  внизу асфальтовые дорожки,  густо запорошенные  снегом, часто  означал нечто иное, тот свет, который,  не смотря на грязь, порой зажигается  в душах людей, познавших  темень человеческих натур и не желающих больше наблюдать темноту   ещё и у себя внутри, умея зажечь те уголки в своих израненных  душах,   которые, как светляки, хоть и редко и мало, но освещали их лица.  Не лица напротив, хотя, может и их тоже, если только глаза это  позволяли этих лиц напротив.

09.01.2022
Марина Леванте