Я пишу биографии. Это трудно и радостно

Летом 2004 года изучение истории советской / российской социологии стало продолжением трехлетнего погружения в прошлое – очень продолжительное – рождения и развития американской рекламы и методов изучения общественного мнения в США. Через рассмотрение жизненных путей классиков создания и измерения эффективности американской рекламы, а также, изучая биографии тех, кто стоял у истоков зондирования и анализа массовых социально-политических установок, я пытался понять процесс зарождения самой научной проблематики и методов, которые вырабатывались исследователями-первопроходцами. И в свете сказанного нет ничего удивительного в том, что по сути с тем же намерением и в рамках той же исследовательской парадигматики я начал изучать историю отечественной социологии.

Первое, что я сделал, - написал биографический очерк о Б.А. Грушине. Хотя это было вызвано его 75-летием, ничего традиционно юбилейного там не было. Уверен, если бы было, тот очерк был не только первым, но надолго или навсегда и последним. Помнящие Грушина могут подтвердить...
В 2005 году стала складываться практика интервью по электронной почте с социологами, но и продолжалось освоение приемов работы над биографиями как действующих социологов, так и тех, с кем я уже не мог побеседовать. Вскоре образовалась небольшая коллекция текстов о жизни и работе: А.Н.Алексеева (2009 г.), Г.С. Батыгина (2011 г.), В.Б. Голофаста (2008 г.), А.Г. Здравомыслова (2008 г.), Ю. А. Левады (2007 г.), Г.В. Старовойтовой (2007 г.). В моем понимании, это – составная часть микроанализа истории социологии, здесь фокус – на лидерах определенных направлений науки. К настоящему времени написано порядка 30 биографий социологов разных поколений, и представляется важным и эффективным соединение результатов такого фокусированного анализа биографий и макро-описаний истории на уровне поколенческих структур.
Затем были биографические книги: о Джордже Гэллапе (2011 г.), Б.А. Грушине (2014 г.) и В.А. Ядове (2016 г.), задумывал написать еще о нескольких российских социологах первого поколения, но не складывались возможности для публикации.


В теоретико-методологических разработках российских социологов мне не встречалось обсуждение вопросов написания биографий, хотя, очевидно, эта тема вписывается в рамки биографического анализа как метода социологии. Задачи такого рода могут встречаться при разработке многих исследовательских направлений, например, при изучении традиций, образа жизни, сохранения и передачи семейных стилей жизни, социологии науки и других тематических рядов. С целью освоения приемов создания биографий я начал изучать работы историков науки, литературы и политики, которыми написано немало биографий ученых, литераторов и политиков разных времен. В 2008 году я провел интервью с И.Ф. Петровской, автором книги «Введение в биографику. Источники биографической информации о россиянах 1801-1917 гг.» (2003 г.), а в 2014 году – с доктором технических наук, членом Союза писателей Санкт-Петербурга Л.А. Гордоном, написавшем книгу о своей трагически погибшей жене О.Н. Бондаревой – профессоре математико-механического факультета Петербургского университета.


В своем стремлении понять, как пишутся биографические тексты я в 2013 году впервые вышел за границы социологии и написал объемный очерк о петербургском графике Аскольде Кузьминском. О нем, поскольку он был мужем моей сестры, и его жизнь протекала на моих глазах, и поскольку он был интересен мне как художник. Статья называется «Аскольд Кузьминский: его творчество знакомо миллионам, его имя знают немногие»; знакомо, т.к. он – автор буквы «М» - символа Петербургского метро и буквы «Э» - символа всемирно известного музея Эрмитажа. Но мало кто знал это. Ситуация изменилась, когда в начале 2019 года в Эрмитаже состоялась выставка его работ, и многие смогли познакомится с его графическими поисками.
24 декабря 2015 года А.Н. Алексеев разместил в своем блоге в портале cogita.ru, написанный за пару часов в предыдущий вечер пост «Фотограф Михаил Гершман. Обыкновенная история необыкновенного человека», его герой – советский фотограф М.М. Гершман, с которым я был знаком на рубеже 60-х – 70-х годов. Его наследие – огромное число фотографий известных актеров театра, кино, эстрады: Г. Улановой, Н. Дудинской, А. Райкина, К. Шульженко, П. Кадочникова, Л.Орловой, А. Вертинского, из молодых в те времена – Э. Пьехи. Две эти работы стали началом «боковой» линии моего биографического анализа, можно сказать – школой воспоминаний и написания биографий людей, с которыми я встречался вне рамок своей социологической деятельности. В моем понимании, такая практика чрезвычайно полезна для понимания общих особенностей работы над биографиями, я вижу, что этот опыт помогает мне в описании жизней социологов.


Один из самых сложных моментов в работе над биографией это – установление контакта биографа и его героя, и здесь нередко на второй план отступают профессиональные особенности героя, важнее внутренне согласие с тем, как он жил и что делал, принятие этого. Сложно охарактеризовать, как устанавливается это межличностное взаимодействие, отмечу, что часто оно возникает до начала работы над биографией, оно подталкивает к ней. Возникает чувство, что легче написать, чем не написать. У меня были ситуации, когда я долго изучал жизнь и наследие исследователей, но основательно написать о них, не смог; не сложилось общение. Была и обратная ситуация, когда я встретил в книге Гэллапа «Пульс демократии» упоминание об Эмиле Хурьи, американском прогнозисте президентских выборов. Мне было сразу понятно его финское происхождение, и я подумал, что среди знакомых мне финских полстеров найду тех, кто знал его (это не оправдалось), и я сразу знал, что напишу о нем. Биография М.М. Гиршмана как-то попала к внучке Михаила Михайловича, живущей в Израиле, она написала мне, и короткая переписка с ней помогла мне понять некоторые особенности жизнеописаний.
Следующим, в начале 2016 года, был очерк о физике атмосферы И.М. Имянитове, друге Даниила Гранина и прообразе Олега Тулина в романе «Иду на грозу». Я знал его немного, не помню, почему решил писать именно о нем, скорее всего, искал подходы к освоению биографического анализа деятельности ученых. Далее были: мой первый серьезный наставник в науке математик и биометрик О.М. Калинин, физик Е. Гамалей, который в ходе короткой трамвайной поездки рассказал мне о книге Эрвина Шредингера о генетике с точки зрения физике и о работе физика Леопольда Инфельда об Эваристе Галуа – в 20 лет, в ночь перед казнью написавшего несколько гениальных страниц по математике. Эти книги определили мой собственный исследовательский путь. Затем: психиатр, создатель первого в Ленинграде хосписа А.В. Гнездилов и Д.И. Нагирнер – профессор астрономии Петербургского университета. Во многом это дань нашей дружбе в первой половине 1950-х. Бесконечно дорогой с давних пор человек, искусствовед А.Г. Каминская, внучка классика искусствоведения Н.Н. Пунина и А.А. Ахматовой. Всего не перечислить, да и не надо, однако еще три работы укажу. Брошюра об историке физики, специалисте по науке Возрождения Б.Г. Кузнецове, который своими работами и не растворяющейся в памяти аурой личного общения повлиял на многие аспекты моего подхода к истории социологии. Две объемные статьи об уникальном поэте и создателе антологии андеграундной советской поэзии К.К. Кузьминском и гениальном композиторе и пианисте О. Н. Каравайчуке. Погружение в жизненные пространства всех этих людей несет в себе много общего, но одновременно каждое такое погружение – встреча с новым.


С благодарностью вспоминаю моего коллегу и друга социолога А.Н. Алексеева, который серьезно отнесся к моему письму, написанному спонтанно ему и украинскому социологу Р.И. Ленчовскому. Я не придавал этому письму особого значения, но утром следующего дня прочел его в Блоге А.Н. Алексеева с написанной им преамбулой: «Вчера получил от Б.З. Докторова письмо, адресованное мне и нашему общему другу Р.И. Ленчовскому. Мне показалось, это письмо может быть интересно не только непосредственным адресатам»; Алекссев же и озаглавил эту публикацию: «Социолог Б. Докторов и его со-авторы: от Бальзака до Хемингуэя» (1). Все это было более семи лет назад, 28 июля 2013 года, но, пожалуй, мне только теперь открылся смысл написанного тогда. Я фиксировал то, что было, но оказалось, что в письме было и то, что будет. Проиллюстрирую это утверждение примерами.


Так, я назвал Оноре де Бальзака моим главным соавтором «серии статей и ряд книг, не только рассказывающих о становлении современного арсенала методов изучения общественного мнения, но и рисующих картину жизни людей, создавших эти методы... это – почти 200 лет...». И далее пояснил это утверждение: «Я до сих пор помню удивление оттого, как у Бальзака герои появлялись ненадолго, пропадали, а потом появлялись снова и были главными героями новых романов... именно так все и у меня разворачивается... в одной из первых статей появился Дэвид Огилви – гений рекламы 20 века... было лишь имя и то, что он работал у Гэллапа... через пять лет, когда я прочел все книги Огилви, все написанное о нем, познакомился с человеком, который работал с ним, я написал большую статью об Огилви... она ходит по массе сайтов... масса перепечаток в прессе... я бы и книгу написал о нем... он – единственный европеец в американском мире рекламы, англичанин, многие годы проживший во Франции... после отхода от дел он купил замок во Франции и жил там долго.

Выдающимся копирайтером считают Раймонда Рубикама, – без образования (как и Огилви), но с нечеловеческой интуицией... он уговорил молодого профессора Гэллапа создать у него в рекламном бюро отдел исследования рекламы... о потом помог ему в создании Института Гэллапа.. Рубикам появился в нескольких строчках, а потом – в специальной статье, а потом в параграфе книги».

Сегодня, когда накоплена биографическая информация о более чем 200 российских социологах, взгляд на историю отечественной социологии фиксирует действительную многолюдность нашего профессионального сообщества. И оно структурировано, есть сквозные фигуры, коммуникационные «звезды», есть – забываемые и забытые. Но есть и зарождающиеся. В № 1 «Телескопа» за 2013 год опубликована крошечная заметка Чеслава Сымоновича «К 50-му материалу рубрики Б. Докторова». Она начинается словами: «Если бы я вел дневник, то записал бы 3-4 декабря 2012 года о некотором потрясении, испытанным от нового прочтения, ПОДРЯД, просмотренных некогда в «Телескопе» биографий из рубрики Б. Докторова». Слов «подряд» было записано заглавными буквами. Когда я – вслед за Сымоновичем (тогда я его еще не знал) – прочитал  именно подряд многие биографии, я по-новому увидел давно знакомое. В рассматриваемом письме Алексееву я сказал о своей книге «Современная российская социология. История в биографиях и биографии в истории» (2013 г.) «нечто вроде романа о нашем профессиональном сообществе... это не Бальзак, но человеческая комедия-трагедия...».


Одним из первых, кто назван мною «соавтором», был Хемингуэй, в частности он подсказал мне, что не надо бояться недосказанности, дело в мере и в содержании недосказанного. Хемингуэй писал, если сам знаешь, что происходило с героями, то многого можешь не писать, отсюда удивительная емкость написанного им. При работе над биографиями ощущаешь и недостаток информации о герое, и неясность в мотивах его деятельности, и элементарную нехватку журнального или книжного пространства. И здесь обнаруживается объективно существующая проблема: «где, что можно недосказать?» и как войти и выйти из недосказанности.


Я и сейчас часто перечитываю М.М. Бахтина, на работы которого я случайно наткнулся в начале 60-х, когда учился на матмеха, это было исследование творчества Рабле. Я почерпнул у него очень много, безусловно – идею диалогичности и положение о «карнавальной культуре». Уже в первых статьях о Грушине, Голофасте, Елене Здравомысловой, Галине Старовойтовой я явно и неявно использовал эту категорию Бахтина. Позже это привело меня к серии «полуфантастических» эссе о встречах с графом Калиостро и к работе над биографиями людей «из других миров»: музыканта Олега Каравайчука и Константина Кузьминского, автора предельно честной и короткой автобиографии: «Я нищ и гол / мой друг единственный глагол».
Про влияние Александра Грина и Андрея Платонова я отметил: «...у них ничего взять нельзя... это – неповторимо... они научили меня сохранять чувство удивления... знаете, за годы жизни можно растерять чувство удивления... все-де видел, все-де прочувствовал... а как откроешь Платонова, так поймешь ограниченность собственного опыта... Грин утверждает, что чудо возможно наяву... без внутреннего согласия с ним я не нашел бы и десятой части того материала, которым я сейчас обладаю и на базе которого пишу...». В конце 2017 года я в интернете отыскал упоминавшегося выше физика Гамалея, Нашел в Австралии и сделал пост: «Встреча с Евгением Гамалеем: через шесть десятилетий. Верьте в чудо ! Верьте, оно должно случиться»
Прошедшие с тех пор семь лет неоднократно давали мне поводы для удивительных встреч с людьми, о которых я часто думал, о которых годами безрезультатно искал информацию, «и вдруг» находил или мы случайно встречались в сетевом пространстве.
Изучать и писать биографии это – труд и радость и, конечно, продвижение в понимании природы биографического анализа.


1. Социолог Б. Докторов и его со-авторы: от Бальзака до Хэмингуэя.