Брат мой меньший

                По Вере вашей дано вам будет.

     В далёком детстве моя глубоко верующая бабушка терпеливо приобщала нас, своих внуков, к простой истине: «Животные – братья наши меньшие и обижать их – большой грех. Их нельзя бить, нельзя бросать». Естественно, когда мы стали перебираться в Квинсленд, не стояло вопроса, брать ли с собой кота Барсика – он являлся полноправным членом семьи. Муж должен был добираться до нового места на машине, гружёной хрупкими, легко бьющимися предметами обихода, а я с сыном и котом – позднее самолётом из Хобарта. Несколько дней перед вылетом мы провели в доме товарища сына, который любезно согласился приютить нас, избавляя от лишних хлопот. О планах хозяев кот конечно же не догадывался. Поэтому, когда я устраивалась в автомобиле, держа на руках животное, тот всё норовил выскользнуть в окно. В памяти его ещё хранилась неприятная поездка в ветлечебницу и свои попытки вырваться Барсик прекратил только, когда мы выехали за пределы города. Тело кота расслабилось, он с видимым удовольствием растянулся на моих коленях, и я ласково водила рукой по его шелковистой спинке. Время от времени я почёсывала Барсика за ухом, он отвечал громким мурлыканием. Сын весело комментировал поведение своего любимца, а машина резво бежала по шоссе, отсчитывая километры, разделяющие два города. Весь путь до Хобарта кот, доверившись хозяевам, спокойно проспал и заволновался вновь лишь на пороге незнакомого дома. С опаской обнюхав комнату, он забился под кровать, и первые два дня не выходил оттуда даже на уговоры. Мне приходилось самой лазить за ним и выносить на руках в «лондри», чтобы он занялся собой. Вообще, кот был чрезвычайно терпелив и ни разу не нагадил в принявшем нас доме. На третьи сутки Барсик впервые выглянул сам в коридор, прошёлся по дому, однако разгуливать долго под чужой крышей не стал. Большее время он проводил в дремоте у ног хозяйки, которая тоже не часто покидала комнату, стараясь не злоупотреблять чужим гостеприимством. Наконец, настал долгожданный для нас день отлёта, приготовивший Барсику неизведанное им прежде мучение. Впрочем, именно с этого момента и началась череда испытаний, в которые мы невольно вовлекли нашего любимца.
      Итак, ранним сентябрьским утром сын посадил Барсика в специальный контейнер для транспортировки животных, и мы отправились в аэропорт. Оказавшись в тесном замкнутом пространстве, чего прежде с ним не случалось, кот выл утробным замогильным голосом. Вскоре по салону автомобиля поплыл зловонный дух, с которым не мог справиться даже колючий сквознячок приоткрытых окон. В шестом часу утра, под аккомпанемент диких кошачьих выкриков, с дурно благоухающим контейнером в руках, мы выбрались на свежий бодрящий воздух и стали разыскивать багажное отделение по приёму животных, которое размещалось в стороне, на почтительном расстоянии от основного здания аэропорта. Привычный к специфике своей работы служащий аэропорта, невозмутимо принял наш орущий багаж и унёс его в глубь помещения. Получив традиционную улыбку в придачу к квитанции, мы торопливо ретировались в зал регистрации пассажиров. Здесь, не слыша жалобного воя, стараясь не думать о терзаниях, испытываемых сейчас котом, я немного успокоилась. Всё-таки это было только животное, да и лететь предстояло недолго, каких-то три часа. «Переживёт», – решила я. Время полёта, проведённое в разговорах с сыном, прошло незаметно. В Брисбен прибыли по расписанию, а там нас уже поджидал муж. Нам пришлось немного повозиться с получением основного багажа, и только после этого мы отправились вызволять Барсика. На полу, у разделительного барьера, в молчаливом одиночестве стоял наш зелёный контейнер. Мы с сыном переглянулись, он быстро поднял его и энергично встряхнул. Внутри что-то хрипло всхлипнуло и замолчало. Я испуганно спросила: «Барсик, ты жив, дорогой?» И тут зал огласился воем, заставившим окружающих сначала оглянуться, но потом всё же дружелюбно улыбнуться нам. Мы поспешили к выходу. Кот, услышав голос хозяйки, принялся надрываться с новой силой. Как он не охрип до сих пор? В машине, по дороге домой, Барсик, блестя зелёным глазом в проёме решетки, то успокаивался, то заводил свою песню вновь.

      Но давайте отвлечёмся на время от переживаний животного и уделим немного внимания городу, в котором намеревались обосноваться. «Хайвай» привёл нас к подножию лесистой горы, изуродованной зигзагами пробитой сквозь буш трассы. Наш «мицубиси», застонав двигателем и передачей, включается в общий ритм цепочки машин, ползущих по крутому серпантину вверх. Подъём продолжался в общей сложности минут двадцать, в течение коих на уши периодически наваливалась тяжесть от перепада давления, и мы время от времени энергичными глотками выравнивали его. Справа вдоль пути следования угадывалась пропасть, скрытая кривыми деревьями и кустами. Слева склон был укреплён от обвалов металлической сеткой, в дополнение к которой висели предостерегающие плакаты: «Осторожнее, камнепад!» Но вот высота взята, и мы сразу же упираемся в разно этажные здания, возведённые куда не кинь взор в гигантской чаше холмистого плоскогорья. Это – Тувумба, город-сад на высоте семисот метров над уровнем океана, поначалу задуманная немцами-колонистами как курорт, в дальнейшем сильно разросшаяся и превратившаяся вместе с предместьями в целый прохладный цветущий регион. Тувумба поразила нас обилием зелени, купающейся в лучах яркого весеннего солнца и волнующемся на ветру морем цветов в скверах. Мы остановились на бензоколонке, чтобы дозаправить бак и разобраться с адресом, проезд до которого нам тут же подробнейшим образом разъяснили. Что и говорить – многообразие красок, горный воздух и благожелательные улыбки горожан покорили нас с первого взгляда.
      Теперь мы уже двигались тенистыми улицами, прямыми, словно натянутые струны. В салоне машины воцарилась необычная тишина, каждый думал о своём. Даже кот перестал выводить хриплые рулады и затаился внутри своего временного прибежища. Наша «мицубиси» пересекла по ступенчатой диагонали город, и мы наконец разыскали нужный дом на окраине – он на долгие годы окажется родным для новых обитателей. Дом был хорош, облицован кирпичом и располагался в тихом тупичке на небольшом склоне с площадкой для разворота машин. Его фасад скрывали несколько колючих, буйно разросшихся желтоватых кустов – характерных может быть для засушливого австралийского ландшафта в целом, но здесь выпадающих из общей зелёной панорамы. За домом – окружённый проволочной изгородью плешивый бугор, незнакомый с какой-либо растительностью вообще, кроме лоскутьев травы по периметру. Лишь в одном из углов скучал старый шершавый эвкалипт, сонно склонивший почти до земли свои тонкие, чуть вздрагивающие на лёгком ветерке ветви. Изрядно повозившись, мы открыли переданными нам ключами дверь и вошли в помещение. Пыльный бетонный пол не удивил нас, поскольку мы уже были знакомы со странной особенностью государственных домов Квинсленда – пол обязаны застилать вселявшиеся.
      Первым делом сын прошёл в душевую и вытряхнул из клетки-контейнера ошалелого кота в лоно ванны. Обретя долгожданную свободу, Барсик растерянно повертелся в ней, потом выскочил и, пулей промчавшись по коридору, укрылся в спальне.
       – Оставьте его в покое, – попросил муж, – пусть осмотрится.
       – Как это оставьте? – возмутилась я. – А мыться?
       – Да не дастся он сейчас мыть себя, – настаивал на своём муж. – Неужели непонятно.
       – Но ведь от него разит непереносимо.
       – Ничего. Сам вылижется и запах пропадёт, – обещает муж.
       Это меня не убедило, я отправилась разбираться с котом. Барсик затравленно смотрел из угла комнаты, не зная, чего ему ещё ждать от жизни. Я протянула руку и погладила напрягшееся всем телом существо, а когда наклонилась ближе, то с недоумением увидела у кота под носом и у раковин ушей запекшуюся кровь. Продолжая ласкать запуганное животное, я стала как можно нежнее разговаривать с ним, пока не почувствовала, что мышцы Барсика расслабляются и он успокаивается.
      – Ну вот, Барсюша. Теперь это твой новый дом. Всё будет хорошо. Не волнуйся. 
      Кот доверчиво прижался к моей ноге, замурлыкал, внимательно заглянул в глаза и, словно поняв меня, а скорее всего прочувствовав доброжелательную интонацию голоса, встал и увереннее прошёлся по пустой комнате. Затем он, лизнув себя несколько раз для порядка, поднял свечкой хвост и отправился обследовать остальные помещения. Я оставила его за этим занятием. Мне больше некогда было разводить сентименты, поскольку в течении дня должна была подъехать фура с вещами, а до того момента необходимо хотя бы немного собрать пыль с пола. Тем не менее, я обратила внимание домочадцев на уши Барсика:
      – Вы знаете, а у нашего кота почему-то кровь под носом. И из ушей тоже.
       – Да, досталось бедолаге, – отреагировал муж, внимательно рассматривая морду Барсика. – Видимо, в багажном отделении, где держат контейнеры с перевозимыми животными, во время полёта не очень следят за давлением. Вот и не выдержали Барсикины барабанные перепонки. Ну, ничего, вон он какой резвый. Всё обойдётся.
      В дверь уже стучали. Это подъехала фура и надо было принимать багаж.

      Собрав в первую очередь кровати и кое-как временно расставив вещи, мы планировали лечь пораньше. Поужинавший с уговорами Барсик тоже устремился в спальню, обследовал подоконник и растянулся на нём, очевидно решив провести так время до утра. Не тут-то было! Ночью фары разворачивающихся на пятачке машин, всплесками света били в ещё незашторенные окна. Испуганный кот стремглав сорвался с подоконника и забился под спасительную кровать, где и просидел до рассвета.
      Утро встретило нас сварливым гомоном радужных попугаев, завтракающих среди цветов эвкалипта. Его шелестящие ветви оказались покрытыми гроздьями висящих вниз головками птиц, ловко перемещающихся от цветка к цветку. Субтропическое солнце, выглянувшее из-за облаков, с радостной улыбкой созерцало эту живописную картину. Оно быстро вытесняло прохладу ночи, согревая местность своими лучами. Стоя у дверей дома и потягиваясь, я продекламировала:
               «Облака на пороге уснули,
               Видно, выше подняться невмочь...»
       – Очень поэтично, – сказал неожиданно возникший за моей спиной муж.
       – Это – Яков Хелемский. Знаешь такого? – я скроила хитрую рожицу. Муж пожал плечами, он стихами не увлекался.


                ****
       Первой пришла к нам знакомиться общительная шотландка, возрастом чуть старше шестидесяти. Звали её Кэтрин. Жила она одна в собственном особняке справа от нас и естественно очень интересовалась новыми поселенцами. С её слов, дом до нас занимала одинокая аборигенка, но давно куда-то исчезла. Когда впоследствии вскрыли дверь, то внутренние перегородки почему-то оказались с внушительными, как после артобстрела, дырами и «хаузену» пришлось основательно ремонтировать помещение перед нашим вселением. Ещё раньше аборигенки здесь квартировала скандальная семья, постоянно собиравшая шумные компании. Всё это и ещё многое другое мы узнали от словоохотливой женщины, которая, присмотревшись, признала в нас спокойных соседей.
      Второй явилась Сью, соседка слева. Выяснив для себя, видимо, самое основное, она, не страдающая избытком любезности, уже никогда не проявляла к нам интереса. Только её дети, дочь и двое парнишек-подростков, с докучливым откровением наблюдали за поселявшимися рядом иностранцами и порой вызывали раздражение чрезмерной бестактностью. Зато муж этой женщины оказался полной противоположностью своей хозяйки. Он производил впечатление человека, знакомого с правилами приличия, держал себя предупредительно-вежливо и даже пытался быть иногда полезным. Его благожелательное отношение к нам вызывало нервозное недовольство жены. Видимо после очередных её проработок, Крис некоторое время старался не замечать нас, но природный такт брал верх, не позволяя долго придерживаться навязываемой ему стратегии. С избытком предвзятости соседей, для слуха которых нетерпим иностранный язык, мы уже сталкивались и нас это особенно не удивляло. Шотландка, правда, сохраняла ровные отношения, даже в гости иногда захаживала, интересуясь уже развешенными по стенам картинами. При виде кота, к её морщинам на лице добавлялись новые и Кэтрин как-то обронила, что домашних животных не терпит. Что ж, у всех свои причуды.   
      Прошло три дня на новом месте и Барсик перестал пугаться машин на пятачке. Теперь он без боязни лежал на низком подоконнике спальни, вытянувшись во всю длину и с интересом наблюдая за происходящим на улице. Кот успокоился, к нему вернулись аппетит вместе с миролюбиво-беспечным настроением. Обустройство быта поглощало всё наше время. Я не заметила, как пролетели десять дней привыкания, после которых можно спокойно выпускать животное на улицу. Барсик сам заявил об этом. Показывая, что ему уже надоело валяться у окна, он демонстративно уселся у парадного входа. Я открыла дверь. Кот, сладко потянувшись, помедлил, оглянулся, внимательно посмотрел в мою сторону. «Гуляй», – сказала я, одарив Барсика поощрительной улыбкой. Вякнув, кот вышел на бетонную дорожку. Посидев немного в раздумье, он отправился исследовать участок и вернулся только к вечеру. С этого дня Барсик чуть не сутками пропадал на воле. Он любил, растянувшись на траве, часами нежиться в лучах горячего солнышка, а когда слишком припекало, перебирался в тень. Домой заглядывал только поесть.

       Через месяц мы стали подумывать о посадке деревьев, хотелось превратить свой участок в ухоженный цветущий садик, где со временем можно будет посидеть в тени на лавочке. С это целью мы заладились покупать в питомниках саженцы и заполнять ими пустующий бугор. С середины октября на дворе установилась жара, каждый день +29, +30 и это ещё не было пределом. Выручал весёлый сквознячок, – все наши окна и двери круглосуточно распахнуты настежь. Комаров нет, сетки только от мух и бабочек. Из-за почти отвесного солнца, работать на участке приходилось лишь вечером часов с пяти и до семи, пока не стемнеет. Посаженные деревца и кусты заметно подрастали, но с каждым новым днём они требовали всё больше воды. В связи с меняющимся климатом, фронт сезонных дождевых облаков резко сместился на юг от Австралии и большая часть осадков изводила себя над океаном, минуя материк. Лишь некоторая доля их захватывала южные штаты – это те дожди, которые традиционно поили раньше Квинсленд на протяжении всего года. Теперь природа перешла на неустойчивое двух сезонное обслуживание. В промежутках почва становится сухой и твёрдой, как камень, а обезвоженная растительность жадно поглощает каждую капельку. Поэтому магистрат Тувумбы приучил горожан относиться к воде исключительно бережно. Во время работ на участке кот не отходил от меня, крутился рядом, любил наблюдать за хозяйкой, а ещё любил попить холодной водички из полного ведра, приготовленного для полива очередных «хвостиков». Так в заботах незаметно подкрался Новый 2007-й год.
      Новый Год, а заодно и запоздалое новоселье, отмечали вдвоём с мужем – сын отправился в Брисбен к друзьям. Я поставила искусственную ёлку и немного украсила комнату. Посидели с мужем за накрытым столом до полуночи, поговорили, повспоминали прежние года, затем, окунувшись в атмосферу новогоднего праздника, снега и русской речи, в который раз просмотрели фильм Э. Рязанова «Ирония судьбы, или с лёгким паром». Надо сказать, что Новый Год при тридцатиградусной жаре уводит от реальности. Лишь задернув вечером гардины, можно с известной долей воображения представить заснеженные московские улицы и лёд на катках. Мы часто шутим, – остался у нас единственный праздник от прежней жизни и тот растаял.
      У местного населения Новый Год блекнет в тени католического Рождества. Магазины, желая собрать побольше выручки, объявляют о предрождественской распродаже месяца за три вперёд и устанавливают разряженные ёлки уже в конце октября. Соседка Сью задышала предпраздничным восторгом ещё раньше. В конце сентября она увесила весь участок ватой, имитирующей снег, выставила снеговика, который через пару недель так «загорел» от коричневой земляной пыли, что даже исчезал на день, другой с участка, – видимо, его купали. Карниз крыши и кипарисы обвивали гирлянды разноцветных лампочек, на деревьях – ёлочные украшения, перед домом проволочные олени, тоже увитые лампочками, а на крыше из искусственной трубы торчали красные сапоги – то, что осталось от провалившегося туда Санта Клауса. Всё это часов с семи вечера светилось, сверкало и перемигивалось электричеством, привлекая к себе немало зевак, приезжавших дивиться на рождественское убранство дома и его счастливых хозяев, того не зная, что сам хозяин дома смертельно болен. Позднее мы с грустью поняли, что всё это многообразное убранство предназначалось именно ему. За два дня до Нового Года соседка деловито разобрала иллюминацию, извлекла из трубы Деда Мороза и 2007-й был встречен в тишине и полной темноте, видимо, из-за экономии электричества для следующего рождества.
 

                ****
      Сын недолго прожил с нами под одной крышей. Он довольно быстро получил работу по специальности в Брисбене, куда и отбыл. Молодежь притягивают крупные города, где больше возможностей с трудоустройством и разного рода развлечениями.
      Первая зима, проведённая на новом месте, удивила холодом. Несомненно, мы были готовы к прохладной погоде, поскольку город расположен высоко, однако не ожидали, что с рассветом можем увидеть иней на пригорке за домом. Оказывается, и такое возможно в «крутых» субтропиках. Особенно было холодно ночами, когда температура опускалась до +1 и даже -1 – печей «хаузенкомишен» Квинсленда не устанавливал. Днём, часто бывало – +13, но всё-таки больше +15, иногда даже +18. Правда, Кэтрин уверяла, что зима в нынешнем году на три градуса холоднее обычной. Нас спасали электрообогреватели, однако нескольким молоденьким тропическим деревцам не повезло – они замёрзли. Мы с нетерпением стали ждать весны, а пока её нет, ездить за сотню километров греться к сыну в Брисбен. Там зимы не бывает и люди круглый год купаются в океане.
      Когда мы выбирались из дома, то больше двух дней кряду гулять не могли, поскольку в Тувумбе оставался стареющий Барсик, – ему было уже восемь лет. Отлучки хозяев приучили животное ночевать вне дома. Он вполне освоился на новом месте, с успехом ловил мышей и птичек, порой не притрагиваясь к оставляемому сухому корму, но скучал без нас. В наше отсутствие кот терпеливо сидел на въезде к дому и вглядывался вдаль, поджидая знакомую машину. При этом он иной раз устраивался посредине пятачка для разворота машин и с любопытством наблюдал за ночной жизнью улицы, но в основном предпочитал пригорок въезда. Как-то, после одного из приездов я обратила внимание, что животное наше загрустило, не выбегает встречать нас, а сидит, не подавая голоса, под кустом. Шёрстка вокруг рта намокла, из него стекает тоненькая прозрачная струйка слюны.
        – Приболел наш Барсик, – обратилась я к мужу.
        – С чего бы? – не поверил тот.
        – Посмотри, морда-то у него мокрая и уже не в первый раз. Наверное, опять бабочку съел.
        – Ерунда! Пожуёт травки-муравки и всё как рукой снимет. Ты же знаешь – животные сами себя лечат и знают как, – откликнулся муж.
        – Ну, дай-то Бог!
      На следующий день к нам заглянула наша шотландка с розой в руке и сообщила, что на неделю уезжает к детям в Мельбурн.
       – Вы тут присматривайте на всякий случай за моим домом, – попросила она, протягивая мне цветок.
       – Не беспокойтесь, присмотрим, – успокоил её муж.
       Дней через пять мордочка Барсика подсохла, и он повеселел, а потом и вовсе стал прежним жизнерадостным котом.
       – Вот видишь, я был прав, – констатировал муж и не к месту произнёс:
       – Слушай, почему у Кэтрин по вечерам свет, она что, уже вернулась из Мельбурна?
       – Как же ты не заметил этого раньше, я с ней даже разговаривала, – улыбнулась я.
       Я продолжала с удивлением наблюдать за котом. Шерсть его вновь стала терять блеск, опять появилась слюна, причём начала мутнеть и приобретать желто-зелёный цвет.
       – А ведь кот у нас болеет, пожалуй, серьёзно. Трава ему, похоже, уже не помогает, – сообщила я мужу. – Знаешь, у него пошёл очень тяжёлый запах изо рта. Надо бы отвезти его в лечебницу, – робко предложила я.
       – Ты что? Зубы себе не можешь вставить, а кота лечить собралась? – поднял удивлённо брови муж. – Я не совсем понимаю тебя.
       Я помолчала, а потом задала мучивший меня вопрос:
       – Ты не замечал закономерности в болезни Барсика?
       – Какой ещё закономерности?
       – Ну, чередование периодов улучшения и ухудшения.
       – Нет, а что такое?
       – Видишь ли, я, конечно, за руку никого не схватила... но такое ощущение, что кота нашего периодически травят, – осторожно выложила я мутную догадку, которую долгое время гнала прочь от себя.
       – Говори яснее, – потребовал муж.
       – Видишь ли..., – я слегка замялась, – я, конечно, ничего не имею против нашей Кэтрин, – женщина приятная, обходительная во всех отношениях, но... заболевания нашего кота странным образом совпадают с её приездами.
      Муж вопросительно уставился на меня, пытаясь вникнуть в смысл сказанного.
      – Чего тут непонятного, – разозлилась я, заново связывая обрывки наблюдений, – она уезжает – коту лучше, слюна почти не капает, она возвращается – рекой льётся.
      – А ведь ты, возможно, и правааа, – растягивая слова, произнёс муж, – помнишь, она обронила: «Животных не люблю», а я сам видел, как Барсик сигал к ней на участок. Наверняка нагадил где-нибудь. Да и вообще, ей достаточно было увидеть его хоть раз у себя на ярде...
      – Ты думаешь, этого достаточно? Она ведь верующая, в церковь ходит, – позволила себе усомниться в выводах я.
      – Ну и что? Эка невидаль! – отмахнулся муж. – А ты собралась Барсика к ветеринару везти. Она травить будет, а ты по двести долларов выкладывать за визит?
       – Да, для нас это не реально, – ответила я задумчиво.
       – Ну, наконец-то дошло, – съязвил муж. – Ясно, кота в дом больше пускать нельзя, он и так всё залил своей слюной вокруг. Скоро весна, а Барсик больше привык быть во дворе, вон у него шуба какая.
 

                ****
      Наконец пришли тёплые дни, температура воздуха на воле выше двадцати. Весна оказалась ветренной. Барсик продолжал обильно «слюнявиться» и улучшения не предвиделось. Бетон вокруг дома весь был покрыт неопрятной сетью высохшей слюны, словно по нему ползали сотни слизней и улиток. Шерсть животного потускнела окончательно, свалялась на груди в большие некрасивые комья, которые я сколь не пыталась, никак не могла расчесать. Кот стал разборчив в еде и совсем отказался от сухого корма. К тому же его кал приобрёл чёрный цвет, из чего следовало, что к мучениям нашего питомца добавилось внутреннее кровотечение. Тут уж муж раскошелился, съездил к ветеринару, однако коту это не помогало. Где-то мы прочли, что животные вырабатывают антибиотик для своего организма из сырого мяса и стали покупать Барсику печень с почками. Некоторое время предпринятая мера действовала, но не долго. Всё вернулось на круги своя. Животное с мокрой мордочкой сидит, свесив голову, и грустит целыми днями. Интерес к окружающему миру утерян полностью. Птицы, словно в отместку за прошлые его прегрешения, дразнили Барсика с видимым удовольствием – скакали рядом или пролетали настолько низко, что почти задевали крылом. Они чувствовали, что безразличный ко всему на свете кот теперь им не опасен. Действительно, тот даже не раскрывал слезящихся глаз. Так, в болезни, прошёл почти год.
       Как-то к нам опять заглянула шотландка с очередной розой в руке и наткнулась на Барсика, понуро сидящего у порога.
        – Ой, котик, – удивлённо улыбнулась она.
        – Да вот, болеет он у нас, – поведал ей муж. – Кто-то регулярно травит его. Больше года слюни пускает, уже до внутреннего кровотечения дошло.
       Глаза соседки забегали, как у заводной игрушечной совы, и она не нашлась, что ответить.
       – Да вы проходите, проходите, Кэтрин, – пригласил муж. –  Присаживайтесь.
       – А я вот, собралась к дочери. Завтра уезжаю, – осторожно перешагивая через кота, прошла к дивану Катерина.
       – Любите вы путешествовать, Кэтрин – пошутил муж.
       – Зашла заранее поздравить вас с рождеством, – не тратя больше времени на смущение, протянула мне розу шотландка. Я приняла рождественский подарок и от души поблагодарила, хотя до самих торжеств было ещё больше месяца.
       – Вы знаете, – продолжила между тем Кэтрин, – сосед слева от вас, Кристофер, в больнице лежит?
       – Знаем и навещаем иногда.
       – Да, он рад, когда к нему приходят. Я тоже была.
       – Когда же вы вернётесь?
       – Брат сильно болен, поэтому нескоро. Вы уж посматривайте здесь без меня, – ещё раз попросила шотландка.
       – Непременно.
       После её отъезда, кот вновь, на этот раз исключительно медленно, но всё же пошёл на поправку. Мордочка становилась суше, появился аппетит, а вместе с ним и слабая надежда на выздоровление. Видимо, Барсика прекратили травить и организм животного перебарывал болезнь. Кот заметно повеселел, шерсть утратила тусклый оттенок, удалось избавиться от неприятных комьев на его шее и грудке. Он полюбил куриный нутряной жир – продукт, благотворно оказывающий заживляющее действие. Через полтора месяца слюни, наконец, прекратились вовсе, и запах изо рта стал не таким резким. Внутреннее кровотечение видимо продолжалось, но мы надеялись, что со временем и с ним животное справится.


                ****
      Високосный 2008 год уходил за горизонт. Он увёл с собой сразу двоих наших близких знакомых. Первым умер в начале июля приятель по Каболче, полу-немец по происхождению. Около месяца покойник пролежал в морозильной камере, поскольку у вдовы не нашлось денег на погребение. В итоге тело кремировала всемирно известная «Армия Спасения». Такова действительность. А в начале ноября умер приятель мужа, старый по знакомству и по возрасту. Это был образованный человек, много повидавший в жизни и контактировать с ним было исключительно интересно. Но самое существенное, о чём следует отдельно упомянуть, у этих людей была совесть – качество, которое теперь часто предаётся забвению. В этом же году почил в «хосписе» и наш сосед Кристофер.

      2009-й год запомнился своим летом, которое частенько смягчалось грозами. Подрастающему саду это было на руку, он уже радовал глаз своей свежей зеленью. По ещё недавно безжизненному бугру тянулись ввысь и вширь посадки молодых деревьев, а между ними кивали головками садовые маки и ромашки.
      Однажды разбушевалась настоящая непогода – сильнейший ветер в сорок узлов нагнал чёрных туч, хлынул ливень. Затем дождь перешёл в дребедень, а по лесистому плоскогорью, на котором разместилась Тувумба, покатили, прижимаясь к земле, лохматые рулоны облаков. Видимость на дорогах ограничилась несколькими метрами, сквозь туман едва пробивался свет фар встречных машин. Температура воздуха сразу скатилась к семнадцатиградусной отметке! Восточный пассат без устали перекатывал сырую «ватную» массу по городу, и мы надеялись, что изморось с дождём достаточно глубоко пропитают почву влагой. В то же время по городу Каболче, с которого когда-то начиналась наша австралийская жизнь, промчался смерч и его вращающийся рукав, высотой с километр, показали по телевизору. Смерч выкорчёвывал толстенные деревья вместе с бетонными плитами, крутил вокруг себя машины на стоянках, словно осенние листья в саду, сносил крыши и искорёжил массу домов, раскидав их обломки вдоль всего своего пути. Жертва, передали, только одна – подростка скинуло в дренажный канализационный сток. А на юге Австралии – в штате Виктория сильнейшие пожары «слизали» целые населённые пункты, уютно упрятанные в лесах. Таковы издержки проделок природы.
       Барсик пережил непогоду под крышей веранды, привычно предпочитая волю душному помещению. Шерсть его вылиняла, вернула себе былой блеск, вновь стала густой и плотной. Я отметила, как кот временами выскакивал и садился на траву под нудный дождь. Приняв прохладный душ, он возвращался под навес и резко отряхивался, увеличиваясь в размерах. Таким простым приёмом Барсик, видимо, решал для себя проблему купания и избавления от блох.
      В один из мартовских вечеров, сидя за компьютером, муж услышал, как вдруг необычно громко рявкнул кот. Затем последовала непонятная возня за окном, глухие удары и донеслись обрывки энергичного разговора. Почувствовав недоброе, муж выскочил наружу и прислушался внимательнее. Стало понятным, что голоса доносятся с соседнего участка покойного Кристофера, где вдоль забора продолжали бегать и что-то возбуждённо выкрикивать. В руках одного из пробегавших в свете фонаря мелькнула увесистая суковатая палка и вроде промелькнула какая-то тень. Затем неожиданно резко наступила тишина и прекратилось всякое движение. Заинтригованный происходящим, муж стал терпеливо ждать, когда же кто-нибудь пройдёт в соседский дом или хотя бы подаст голос, но воцарилась тишина. Лишь маленькая тёмная тень, мелькнув на въезде, мгновенно растворилась в кустах. Постояв некоторое время на углу дома и всё ещё прибывая в недоумении, муж вернулся к прерванной работе.
       Утро следующего дня выдалось солнечное, безветренное и я с удовольствием вышла на веранду, где муж занимался зарядкой. Пока солнышко не поднялось высоко, можно было выкроить часок для работы в саду.
      – Ты что, уже покормил Барсика? – спросила я.
      – Нет.
      – Странно. Чего же это он до сих пор завтракать не явился? Что-то не похоже на него.
      – Не переживай – проголодается, прибежит.
      Я ступила на зелёную лужайку и занялась прополкой, в душе радуясь, что меня ничто не отвлечёт от любимого занятия. Так в заботах прошёл день и только к вечеру я снова вспомнила о коте.
      – Да что же это в самом деле с котом делается? Он так и не пришёл поесть.
      – Значит сытый, – откликнулся муж.
      – Кто же его так накормил, уж не шотландка ли наша? Так, она у брата в Мельбурне, – произнесла я озабоченно и пошла разыскивать Барсика.
      Он лежал под кустом, в стороне от парадного входа и на зов не поднял головы. Наклонившись над животным, я разглядела большую шишку на его лбу. Я опять позвала Барсика. Кот вяло оторвал голову от земли, хрипло мяукнул и тут же уронил её вновь. Тогда я попробовала приподнять тяжёлое тело, но Барсик заупрямился и недовольно передвинулся в глубину куста, откуда извлечь его стало труднее. Я помчалась к мужу с неприятной новостью.
      – А ведь Барсика нашего пнули, похоже хорошенько. Знаешь какой у него рог на лбу надулся? Как у дельфина!
      – Не выдумывай, ничего такого я не заметил, он просто отсыпается.
       – Да что я, слепая? – возмутилась я. – Оторвись на минутку, пойди посмотри сам ещё разок.
       Ни в тот вечер, ни на следующий день кот у дверей не появился. Муж отнёс в кусты немного еды и Барсик с трудом полизал её, но выходить из зарослей не собирался. Прошло ещё пару дней без еды и воды, после чего стало ясно, что кот забился в дебри умирать. Мы решили попробовать напоить животное антибиотиком, и муж перенёс Барсика в дом. Приняв лекарство, кот впервые за долгие месяцы ночевал дома, свернувшись калачиком посредине коридора. Теперь мы имели возможность получше рассмотреть пострадавшего. Шишка на его лбу увеличилась, один глаз заплыл совсем, а второй прикрылся и продолжал сильно слезиться. Нос кота оказался расплющенным с запёкшейся кровью в центре, на нижней губе красовалась незаживающая болячка, верхние зубы выбиты все, да и внизу не хватало клыка. Около уха подсыхала большая рана. Стало понятно, почему Барсик отказывался от еды – ко всему он просто не мог есть без зубов.
       – Да его отлупили, – удивился муж, – а ты говорила – пнули.
       Память воскресила недавний вечер, возню соседей, разбавленную отрывистыми возгласами, поднятую увесистую дубинку в свете фонаря и тень на въезде, метнувшуюся в кусты.
       – Откуда ж я могла знать. Такое нормальному человеку в голову не придёт.
      Недавний эпизод, которому вначале не придали значения, теперь проливал свет на разыгравшуюся драму за забором. Однако за руку никто конкретно не пойман.
      Мы стали регулярно заливать в рот бедного животного растворённое в молоке лекарство, которое оказало-таки своё положительное действие и кот, благодарно мурлыча, начал пробовать пить. Один глаз его открылся, а глазница второго мёртво таращилась на нас, уверяя, что Барсик останется одноглазым. Потом настал день, когда кот напугал нас вторично – он метался по кухне, отчаянно бил себя лапой по закрытому глазу и энергично мотал головой, забрызгивая шкафы и стены кровью. Затем, немного успокоившись, кот позволил осмотреть себя. Опухоль над глазом у него прорвалась у самого века, выпустив наружу часть гнилой крови и потому сразу уменьшилась. После промывки ранки, животное, почувствовав облегчение, уснуло на дорожке в коридоре. Мы продолжали поить кота антибиотиком и с каждым днём Барсику становилось лучше. Ещё не раз он брызгал кровью, царапая себе бровь, пока шишка не спала окончательно. Опухшие веки травмированного глаза чуть приоткрылись и нам даже показалось, что где-то в глубине глазницы мигнул знакомый зелёный огонёк. Барсик стал чувствовать себя лучше, а мы прекратили давать лекарство, опасаясь, что сильное снадобье может уже навредить. Теперь мы нарезали печень и кот с жадностью, не жуя, заглатывал её мелкие кусочки. Барсик стал выходить, но не на внешнюю сторону, а на задворки и даже возобновил ночной сон под луной, поскольку земля сохраняла ещё дневное тепло. Так прошла неделя.
      – Не следовало бы ему больше ночевать на улице, – как-то заметил муж. – Слюна вроде не течёт, а ночи стали холоднее. Пусть старик ночует в комнате.
      – Ну, так принеси его домой.
      За окном уже хозяйничала темнота и мы оба заленились высовываться за дверь. Утром Барсик есть не пришёл и весь день пролежал под старым эвкалиптом. С наступлением сумерек я отправилась за котом.
      – Барсюша, нельзя тебе больше спать на голой земле, надо идти домой, – обратилась я к больному животному.
      Тот одним глазом посмотрел на меня, но головы не поднял. Затем опять устало прикрыл глаз веком. Я наклонилась и подхватила кота на руки. Меня удивила его необыкновенная лёгкость, практически, невесомость. Будучи в силе, Барсик тянул килограммов на восемь и носить его было непросто. Теперь же я совсем не ощущала веса кота, как будто руки мои были пусты.
      – Спать надо дома, – говорила я коту, – ты больной. Понял меня, мальчик?
      В ответ Барсик благодарно мурлыкал. Мы вошли в дом, и я опустила животное на ковёр. Он тут же свернулся калачиком, даже не взглянув в сторону подставленной тарелки. Ночь кот проспал на ковре, а утром голод поднял его к миске. Несколько раз Барсик подходил к еде. Ему очень хотелось есть, однако беззубые дёсны видимо ещё болели. Просящий взгляд кота заставлял нас прятать глаза – мы ничем не могли помочь. Весь день и следующую ночь кот провёл дома, а рано утром он вновь подошёл к миске, грустно посидел около, а затем, не взглянув на блюдечко с молоком, направился к выходу. Смутное беспокойство толкало кота на волю, но двигался он очень неуверенно и устало прилёг. Растерявшийся муж, вместо того чтобы осторожно вынести на руках животное, стал подбадривать его, уговаривая:
      – Вставай, вставай, Барсюша, иди, иди!
      «Надо вставать, раз говорят», – понял умный кот и послушно подчинился. Было видно, каких усилий это ему стоило. Барсик заставил себя подняться на дрожащие лапы и беспомощно заковылял к выходу. Я выпустила его. Качаясь, кот прошёл несколько шагов по веранде и опять упал.
      – Идём, идём, – продолжал подбадривать Барсика муж. Внутри маленького животного что-то прохрипело и неожиданно смолкло, только бока судорожно задёргались впустую. Ошеломлённый Барсик испуганно вскочил и на заплетающихся лапах добрался до лужайки, где сразу обессиленный свалился на траву с беспомощно раскрывшимся ртом. Он пытался глотнуть воздуха, однако забитые пеной лёгкие не позволяли этого. Глаза животного наполнились ужасом, он не понимал, что происходит и умоляюще смотрел на мужа. Тот закричал:
       – Кот сдыхает, давай скорее сюда!
       Что я могла сделать? Прихватив вновь разведённое лекарство, я выскочила на двор. Мы попробовали влить ложечку лечебного молока, однако было слишком поздно. Барсик глотать не мог, он судорожно разевал рот, пытаясь ухватить толику воздуха. Это не получалось. Рот был заклеен белой массой, она не давала дышать. Маленькое существо, лежащее на омытой солнцем полянке, отчаянно боролось с неудержимым удушьем, пытаясь стряхнуть охватывающую его пелену смерти. Но жизнь покидала животное с чудовищной быстротой. Смерть на наших глазах заглатывала Барсика, невзирая на его сопротивление. С неистовым физическим напряжением кот опять поднялся на ноги и сделал несколько неуверенных шагов. Земля тянула его к себе. Он шёл и падал, но тут же панически поднимался, чтобы, шатаясь, сделать ещё несколько шагов и упасть вновь. Мы были бессильны изменить ход событий, лишь созерцали страшный конец кошачьей жизни. Наступил момент, когда измученный до предела Барсик уже не смог больше подняться. Тёплый ветерок, тихо вздыхая и словно успокаивая, легко касался шерсти исстрадавшегося животного. Ужас расширил глазной зрачок кота так, что радужная оболочка была полностью вытеснена зияющей пустотой. Удушье достигло пугающего размера.
       – Барсик, Барсюша... – беспомощно гладила я его. В ответ Барсик, собрав остатки сил, исторг надрывный звук, мало похожий на его обычное мелодичное мурлыканье и застыл.
      «Коты здесь живут по двадцать лет, так что не успеете завести другого», – вспомнились мне слова знакомой, не заметившей своей бестактности. Наш кот не дотянул до десяти, но мы не собирались заводить другого.               
       В тишине раннего утра голубые небеса безучастно взирали на остывающее тело Барсика. Откуда-то набежал лёгкий ветерок. Он принялся разносить по саду тленные запахи задержавшейся осени вперемешку с едва уловимым ароматом поздних цветов. Сброшенная деревьями листва подхватывалась ветерком, затем, кружа, опускалась на траву, контрастно выделяясь на её зелёном фоне своей акварельной желтизной. Часть листочков ветер с шуршанием переносил через забор и щедро разбрасывал по буднично шумевшему машинами пятачку. Наступивший день принёс вороха забот. За ним пойдут вереницей другие дни, бесконечные поездки по делам. Возвращаться будем, как водится, поздно, усталыми, освещая светом фар кусты и решётку ворот, лишь Барсик уже не будет встречать нас на въезде.

2009