Былого не вернуть

Не движась, я смотрю на суету мирскую
И философствую сквозь сон.
И.А. Крылов

     Старость подкрадывалась неслышно, словно кот на мягких лапах, и стала докучать болячками и прочими издержками прожитых лет. Валерия Георгиевна Задонская, хозяйка деревянного дома, приютившегося на краю сада, окинула взглядом крошечную пальмовую рощицу перед фасадом и задумалась, глядя на сосредоточенную возню птиц у поилки под гибискусом. Возвышаясь среди азалий, его куст широко раскинул свои ветви с огненными цветами, укрывая от солнца небольшую цементную скульптуру в виде обнажённого кудрявого малыша с чашей на плече. Чашу заполняли водой, которой утоляла жажду всякая воробьиная мелочь, залетающая в этот тенистый уголок. Появлялись у водопоя и птахи покрупнее: голуби, мекпаи, а иногда и неизвестные ранее, похожие на дроздов.  Находясь на кухне, Валерии Георгиевне не раз случалось видеть в окно забавную толкотню птиц, неизменно завершавшуюся купанием. При этом грузноватые голуби поначалу нерешительно топчутся среди подвижных воробьёв по краю чаши, подолгу примеряясь и всё никак не решаясь сразу принять утреннюю прохладную ванну. В итоге искушение выкупаться берёт верх и голубь, зажмурившись, тяжело плюхается в карликовую ёмкость, вытесняя большую часть жидкости и невольно разгоняя недовольную мелюзгу. Сидя на дне чаши, птица важно застывает в неподвижности, её голова и хвост забавно торчат наружу, а тело наслаждается прибыванием в неге. Недовольные воробьи поднимали в таких случаях неимоверный гвалт. Голубю это в конце концов надоедало, и он нехотя освобождался от сладостной дрёмы. Птице приходилось прерывать водную процедуру, выбираться на край чаши, с которой её, мокрую и разомлевшую, тут же сгоняли на землю. Голубь не унывал. Он встряхивался, почти вдвое прибавляя в размерах, затем устало ложился на тёплую бетонную дорожку и замирал, широко расправляя для просушки крылья. Довольные воробьи-проказники тут же рассаживались вокруг миниводоёма и принимались пить, после каждого глотка высоко поднимая свои бедовые головки. Больше пяти птичек на краю поилки уместится конечно не могло. В тесноте они начинали клювами выбивать оставшуюся воду из сосуда, брызгая на себя и соседей. Сразу же поднимался гвалт, драчуны вспархивали, опять садились. Самый храбрый из них, покуда другие брызгались, отваживался нырнуть в воду и, войдя во вкус, юлой вертелся в чаше, разгоняя остальных. Обиженные птички уступали, рассаживались по веткам гибискуса и выжидали, когда хулигану наскучит плескаться.
       Задонская любила этих с виду невзрачных, но таких полезных для сада птах. Воробьи неустанно собирали с листвы деревьев многочисленных вредителей: жучков, гусениц, черных червяков и прочую нечисть, изводящую инжирные посадки. Благодаря такой регулярной санации садик чувствовал себя хорошо, а в его листве целый день весело перезванивались на разные голоса пернатые.  Иногда среди общего хора выделялся голос большой чёрной птицы, нет-нет да и пролетающей с простуженным криком над участком. Названия птицы не знали, муж прозвал её «армянкой» за сметливость и большой чёрный клюв.  Она любила незаметно лакомиться инжиром. Воровку обнаруживали и прогоняли, но, прежде чем улететь, «армянка» мстительно парила в сторону обидчика, грозя тюкнуть клювом в голову.
       В ветвях за компанию с воробьями шныряли маленькие, тоненькие, как детские свистульки, пташки с зеленовато-болотным оперением крыльев и длинными загнутыми клювиками. Это – нектарницы. Зависая в воздухе у цветка, они чем-то напоминали известных колибри, однако были крупнее. Обычно воробьи и нектарницы пили вместе, дружно склоняясь над водой, а когда жажда утолялась, юркие крошки тоже принимались купаться, ловко ныряя под носом серых забияк. Такая беспардонность вряд ли кому могла нравиться, и воробьи начинали гонять маленьких нахалок, треща короткими крылышками.
      С началом дня солнце быстро гасило росу, вызывая миражи на улицах и приподнимая над асфальтом зыбкие видения. Танцующие блики пронзительных солнечных лучей соскальзывали с перистых листьев грациозных пальм и ажурным плетением размещались под их кронами. Температура воздуха неуклонно повышалась. Жара, приправленная безветрием и мошкой, донимала людское терпение, заставляла прятаться в дома, наводя за их пределами мертвящую дрёму. Даже неуёмная горластая детвора покидала в такие часы дворы и улицы города. И только пальмы млели и нежились под лучами горячего светила, да голоса пернатых в их тени разбавляли общее безмолвие.
       Задонская всегда следила за наличием воды в поилке и постоянно добавляла свежей, а после активных птичьих купаний, ей приходилось заменять содержимое чаши целиком. Воробьи в таких случаях бывали терпеливы и, рассевшись по веткам, дожидались своей минуты.
       На возню у поилки Валерия Георгиевна любовалась не раз, но сегодня мысли обратились к прошлому. Исполнилось пятнадцать лет пребывания в эмиграции, давшей вначале ей с мужем столько надежд и успевшей унести немало здоровья. Учащавшиеся с жарой головные боли и сопутствующая им бессоница всё чаще заставляли задумываться над бренностью своего преждевременно расклеивающегося организма. «На Родине и через верёвочку ещё попрыгала бы, а здесь» – Задонская вздохнула. Как же это случилось-получилось, что Валерия Георгиевна, рождённая и большую часть жизни, проведшая в умеренных широтах, попала в знойную, малоподходящую по климату страну? Об этом читатели вскоре узнают, однако пока вернёмся в сад, в котором уже с утра стало необыкновенно жарко. Только десять часов, а температура воздуха успела зашкалить тридцатиградусную отметку и продолжала нарастать.
       На садовой дорожке появился муж, Задонский Станислав Васильевич, в кругу близких просто Стас. Это был среднего роста мужчина в парусиновых шортах, уже перешагнувший порог пенсионного возраста. Он с утра ходил без рубашки, тело потемнело от загара, а в руках держал миску с авокадо.
       –  Твёрдые? – спросила жена.
       – Дозрели, – успокоил Стас, поднимаясь на веранду и ставя миску на стол.      
       Чета Задонских собиралась завтракать на веранде, когда в воздухе резко запахло пылью, а нежданно налетевший шквал принялся зловеще раскачивать из стороны в сторону деревья. Всё вокруг сразу помрачнело и супруги вдруг разглядели, как с запада к городу приближается странная, песочного цвета стена. Никогда такого ещё не бывало. Стена охватила уже полгоризонта, на глазах росла вширь и ввысь, стремительно завоёвывая пространство перед собой. Создавалось впечатление, что на город кто-то невидимый катил огромный рулон рыжего войлока высотой до небес, освещённых лучами подёрнутого пыльной дымкой солнца. Вскоре светило совсем пропало в несущейся массе мельчайших частиц песка, бурлящая зелень сада посерела, беспокойно забилась, как в силках, а ветер яростными порывами заметался по веранде.
       – Дорогая, надвигается страшная непогода, пора перебираться в дом, – обратился Стас к жене.
       – А что за волна к нам приближается?
       – Похоже, что «самум», дорогая.
       – Это что за зверюга такой?
      Стас удивлённо взглянул на жену, неосведомлённость подруги жизни раздражала его.
       – Зайдём быстрее внутрь, вскоре сама всё поймёшь.
       Они успели укрыться в помещении, прежде чем плотная волна песка и пыли окончательно накрыла город, погрузив его в серо-коричневый полумрак. Самум безумствовал, закидывая веранду песком, со свистом вдувал его в щели дома. В носоглотке тут же запершило от густо замешанной в воздухе пыли. Пришлось прикрыть рот и нос сырыми салфетками, которые меняли цвет на глазах. Эти песчаные массы нёс к океану неуёмный поток ветра из пустыни, до поры, дремавшей в центре Австралии. Было 23 сентября 2009 года.
       Стёкла в окнах гудели от бешенства разгулявшейся стихии. Потемнело ещё больше, размытые очертания близлежащих домов едва угадывались сквозь бушующую мглу. Молодые деревья мотало как безвольные тряпки, склоняя к земле, но гибкие стволы пока выдерживали напор. Ветер то затихал, то бил с новой силой. Машину, стоящую под окном дома, уже запорошило слоем мелкого песка. Казалось очень странным, что паутина, сотканная ночью на боковом зеркале трудягой-пауком, уцелела и от налипшей пыли напоминала теперь крупноячеистую проволочную сетку. Буря бушевала. Стас, не отрывая взгляда от окна, а салфетку от рта, ухитрялся рассказывать Валерии о «самуме» – исключительном природном явлении, изредка посещающем прибрежную зону Австралии.
       Стихия бушевала весь тусклый день, окутав сад и веранду плотным серым покрывалом, стойко удерживая в помещении запах пыли, резь в носу и горле. За ночь непогода угомонилась, тучи песка унеслись в океан, а небо прояснилось, снова радуя людей своей привычной синевой. Однако через три дня пустыня, словно передохнув, возобновила атаку на город, продолжая заметать улицы и изнурять духотой людей. Правда, уже не с прежней силой, но зато непогода продолжалась значительно дольше.
       Чтобы скоротать эти «окаянные часы», Стас прильнул к телевизору, а Валерия принялась звонить в Кулангату дочери, делиться впечатлениями о пыльном ненастье. Когда обе женщины насытились необычными новостями, хозяйка, оторвавшись от телефона, пересела к компьютеру. С годами у Валерии Георгиевны появилась тяга к поискам институтских подруг и пробудился интерес к контактам с некоторыми из них. Вот и сейчас, в Москве – семь утра, хозяева должны быть на ногах. «...Ты не представляешь, Вера, что творится у нас в Брисбене...», – бегут «горящие строчки» по электронной почте. Периодически Валерия Георгиевна отрывается от экрана и подходит к окну, чтобы сделать несколько кадров бушующей стихии. Затем возвращается к компьютеру и отправляет снимки в Москву знакомым. Подруги поражаются невиданному природному явлению и просят прислать ещё что-нибудь из австралийской экзотики. Кончилось тем, что «села» батарея фотокамеры. Как быть? Запасной не оказалось, придётся подождать, всё равно на улицу не выберешься. Задонская возвращается к дисплею, извиняется перед подругами и на этом их контакт прерывается. Пребывание в информационном вакууме продолжалось недолго. Пусть самум бушует себе за стеной, а Валерия Георгиевна займётся пока просмотром светской хроники. Каких только сплетен через интернет не узнаешь, пикантных фотографий политиков и кинозвёзд, не увидишь! Среди калейдоскопа рекламных бизнес-роликов на экране мелькнуло и пропало нечто, как показалось, отдалённо знакомое. Хозяйка вернулась к привлёкшему внимание кадру, увеличила его и вгляделась в то, что сразу заставило её вздрогнуть и забыть о бесчинствах непогоды. На снимке в полный рост и держа в каждой руке по разнокалиберному винчестеру, пожилой джентльмен в егерских шортах рекламировал свой товар. Не возникало сомнений, что в прошлом это бывалый охотник. Смуглые от загара икры ног – в светлых шрамах. Возможно, они оставлены кабаном или иными зверем и свидетельствовали об издержках опасного увлечения. Валерия Георгиевна максимально, пока не стала шалить резкость, увеличила на экране лицо джентльмена и всмотрелась в него. Охотник улыбался, вокруг серых глаз сеточка морщин, от них через всю левую щёку светлая полоса – ещё один глубокий шрам, который тем не менее не очень портил джентльмена. Наоборот, добавлял мужественным чертам его лица колорита. Под снимком английская надпись: «Владелец оружейного магазина м-р Тронг...» и т. д., включая электронный адрес для тех, кого заинтересует предлагаемый охотничий товар. «Какой это к шуту Тронг? – поразилась Валерия Георгиевна. – Это же ОН, ОН! Кажется, даже мало изменился...» Видимо представление Валерии Георгиевны о НЁМ прошагало в ногу с её собственными годами, раз она ЕГО узнала. «...И этот характерный шрам во всю щёку. Да, на фото...», – Задонской было страшновато произнести когда-то заветное имя. – «...Да, ОН собственной персоной и это факт. Но как же так? Ведь ОН уже четвёртый десяток лет, как лежит в могиле».
       Глаза Валерии Георгиевны увлажнились. Белыми журавлями понеслась вспять в её памяти вереница потревоженных десятилетий.


                ****
      Очень давно, так давно, что Лере уже казалось нереальностью, она закончила в Москве 1-й Медицинский институт им. И.М.Сеченова и с дипломом терапевта была распределена в одну из районных поликлинник столицы. Перед этим важным событием выпускница вышла замуж за симпатичного инженера, давно добивавшегося её расположения. Не будь замужества, Москва улыбнулась бы Лере, и тогда девушка могла бы созерцать таёжные красоты какого-нибудь удалённого региона из окна поселкового строения, скромно именуемого медпунктом, а не привычную панораму улиц родного города с балкона своей квартиры. Отдать жизненные силы вечной борьбе за здоровье сограждан в таёжной глуши конечно в высшей степени благородно. Однако, такой поступок требует присутствия у человека недюженной верности долгу и твёрдости характера, чем похвастать, к сожалению, дано не каждому. Лера осталась в столице. Свой долг она выполняла на посту участкового врача без внезапных ночных вызовов, приёмов родов и безотлагательных хирургических вмешательств средней тяжести.
      Всё это случится с Лерой позже, как говорится, – потом. В целом же предшествующее житьё-бытьё мало чем отличалось от жизни многих сверстниц тех лет, разве что в чём-то повезло чуть больше. Родилась она в Молдавии, в семье военнослужащего. Детство было безоблачным. Спокойный непьющий отец весь отдавался семье. Он слыл видным мужчиной и женщины часто заглядывались на него. Внимание привлекала стать, военная выправка и здоровый нежный румянец на тщательно выбритых щеках. Чтобы завершить портрет Лериного отца, добавим, что был он чуть выше среднего роста, с прямым носом, зеленовато-серыми глазами и немного полными пунцовыми губами. Жену, как говаривали в старину, Лерин папа выбрал по себе. Высокая, темноволосая с открытым лицом и приятной тёплой улыбкой под выразительными карими глазами. Соседи завидовали дружной паре, живущей тихо, без пьяных загулов и грубой брани, которая частенько вырывалась из окон близлежащих квартир, давая пищу дворовым разнотолкам.
       Да, пара положительная во всех отношениях, но у них долго не было детей. Вначале мешала молодость, желание пожить для себя. Потом – организм жены, ослабленный внезапной болезнью, стал сопротивляться продолжению рода человеческого. Однако, со временем всё обошлось, балланс здоровья был восстановлен и в семье родились друг за другом сын Ваня и дочь Валерия.
       Родители не могли нарадоваться на детей, своим появлением на свет придавших семейному очагу полную меру жизненного смысла. Детишки росли доверчивыми, мягкими по характеру, особенно дочь. Легкоранимая, она плакала по каждому поводу: обидели ли её мальчишки, избавлялись ли в доме от лишних котят, издох ли пёс, или на экране телевизора разыгрывалась очередная драма, будь то художественный фильм или передача «В мире животных». Она до слёз жалела всех.
        – Трудно тебе придётся в жизни, дочка. Характера нет, беззащитная какая-то, – вздыхала мать. – А может и обойдётся, в рубашке всё-таки родилась.
        – Как в рубашке? Что за фантазии, мам?  – смеялась Лера. 
        – Да, действительно, в рубашке, это случается иногда. Почему? Объяснить не смогу, но родилась ты в плёнке и когда врачи сняли её, то получилась пижамка с рукавами и штанинами. Кожицу эту высушили и отдали мне, чтобы я её хранила. Существует поверье, что такого ребёнка ждёт счастье.
        – Вот здорово! Где же она, эта рубашка сейчас?
        – К сожалению, утеряна. Когда мы переезжали жить в Москву, на вокзале у нас пропал чемодан. Там, среди вещей, лежал и твой талисман.
        – Так может быть украли и моё счастье? – вдруг загрустила дочь.
        – Кто знает, доча, кто знает. Я думаю, только жизнь ответит на этот трудный вопрос, – завершила разговор мать.
 
       Своё имя Лере не нравилось. Валерой можно было назвать и мальчика, и девочку. Конечно, тонкость отличия у полного имени существовала и заключалась в небольшом изменении окончания слова в зависимости от пола ребёнка. Но универсальность всё же раздражала дочь, и она капризничала:
        – Ну и имячко подыскали вы мне, мама с папой! Мало того, что не сразу выговоришь, так ещё и не сразу поймёшь мальчишку или девчонку кличат. Чувствуешь себя иногда каким-то среднеполым существом.
        – Ну что ты вбиваешь себе в голову, это же не так! – сердилась мать. – Да и имён полно. Ну, например, Василий и Василиса, Александр и Александра, или Евгений и Евгения, даже у нашего Вани на Украине есть тёзка – Иванка. Или вот ещё – Валентин и Валентина. Да на Западе, если хочешь знать, и праздник такой, говорят, отмечают – день Валентина.
        – Мы, мам, не на Западе, – недовольно отвечала дочь. – И я туда не собираюсь.
        – Не зарекайся, доченька. Никто не знает судьбы своей.
        – Ну что ты такое говоришь? Нет, ты думаешь, что ты говоришь?!
        – Умерь-ка тон и иди лучше спать. Завтра рано вставать, – строго прерывала мать Леру.


                ****
        Время текло своим чередом, родители старели, дети взрослели. Позади осталась школа с середнячковым аттестатом, слёзы разочарования ранней д;вичьей любви, попытки поступления в медицинский институт. Экзамены были с треском провалены, но большого сожаления Лера не испытала, – это у юношей за плечами маячила армия. Осенью того же года мать отвела её за руку на один из номерных заводов Москвы, где сама много лет трудилась в бухгалтерии. Так началась трудовая деятельность дочери на большом оборонном предприятии столицы. После курса обучения, Леру определили в выпускной вредный цех, продукцию которого ввиду её неувядающей секретности описывать нет смысла и интереса. На заводе, как водится, немедленно появились друзья и подруги, из которых ближе всех оказалась Валентина – настройщица аппаратуры, на четыре года старше Леры и совершенно не тяготившаяся своим универсальным именем. Новая знакомая была среднего роста, с ярко-рыжими подкрашенными хной волосами над высоким лбом и несколькими веснушками на небольшом курносом носу. Задорно блестящие глазки кофейного цвета, мягкая улыбка на плоских губах и слегка выдвинутый подбородок довершали её портрет. Такой девушка заполнилась Лере с первой встречи. Валентина училась заочно на втором курсе геологического факультета политеха. Подружка была вполне довольна выбором, признавая только, что трудно доставать справку для деканата о работе по специальности да не видать женихов, а уж пора бы и замуж. Однажды она доверительно поделилась с Лерой:
       – Наш начальник цеха ухаживает за мной, но он из «котов». Со столькими бабами путался! Помяни моё слово, он и за тобой начнёт волочиться. Смотри не поддавайся, пустая трата времени, он уже дважды женат.
       – Ерунда Валь, он староват и вообще не в моём вкусе. Расскажи лучше о своей геологии. 
       Валентина никогда не бывала на геологических полевых работах и знала о них понаслышке, но это нисколько не мешало ей посвящать Леру в романтику экспедиций, таинства открытий и своих честолюбивых планах на будущее. Незатейливая слушательница внимала, разинув рот. Как-то само собой получилось, что девушки стали дружить, ездить друг к другу в гости, вместе ходить в кинотеатры (это позволял укороченный трудовой день, ибо их производство считалось вредным, и работницы даже получали ежедневно по пакетику молока). Особое удовольствие доставляло подругам посещение заводской зимней базы отдыха в подмосковной Апреловке. Зимой там служащие катались на лыжах, а летом отправлялись в организованные экскурсии по заповедникам и городам Золотого Кольца. Таким образом, жизнь молоденькой девушки Леры оказалась полной содержания как на службе, так и вне её.
        Между тем, предсказание Валентины сбылось и очень быстро. Уже в начале второй рабочей недели, Лера, ожидая на станции метро своего поезда, почувствовала лёгкое прикосновение к рукаву пальто и, оглянувшись, обнаружила рядом с собой Василия Петровича, – начальника цеха собственной персоной. Объявился он неожиданно, видимо дожидался появления Леры на платформе, приготовившись вместе с ней скоротать в поезде время. Лера слыла интересной девушкой и знала об этом ещё в школе. Невзначай брошенный красноречивый взгляд одноклассника или молодого учителя часто заставлял розоветь щеки старшеклассницы. Лере льстило внимание мужчин, но пока не более того. Теперь девушке, застенчивой от природы, предстояло терпеть рядом с собой присутствие великовозрастного ухажёра. Липкая улыбка, нисходившая с вечно лоснившегося лица «дяди Васи», – так подчинённые звали своего начальника за глаза, – раздражала. Что же предпринять, чтобы отделаться от назойливого кавалера? Помог случай. В вагоне рядом с ними оказалась Лида, работница из новеньких, ровестница Леры. Яркая бойкая брюнетка с жгучими чёрными глазками, весёлая и общительная, она казалась лёгкой, а главное – доступной, и «дядя Вася» решительно переключился на неё. Лида, как и Лера, провалила экзамены в ВУЗ, недавно пришла на завод и быстро вписалась в цеховой коллектив. Она подружилась с Лерой и Валентиной, и теперь молодые девушки уже втроём вели весёлый, беззаботный, не требующий избытка фантазии образ жизни, свойственный многим фабричным работницам того времени. 
      Через некоторое время у Валентины после проведённого на юге отпуска появился молодой человек, который не мешкая, прибыл в Москву знакомиться со столицей, а также с Валиной мамой. Опытная родительница отнеслась к появившемуся в жизни дочери грузину с прохладцей и наедине пыталась остеречь Валентину от неверного шага, откровенно посмеиваясь над её надеждами. Тем не менее, девушка приняла ответное приглашение и направилась к молодому человеку в Тбилиси. Но, как и предполагала её мудрая мама, что-то в Грузии у неё не срослось и продолжения знакомства не последовало. На работе Валя отмалчивалась, да никто особенно и не пытался любопытствовать, деликатно обходя неприятную для девушки тему. Только намотчица Мария Ивановна, женщина, достигшая критического возраста, но ещё не потерявшая интереса к мужчинам, ехидно подзадоривала Валентину, и тогда та вспыхивала и замыкалась в себе ещё больше. Прохандрив некоторое время, Валя нашла себе утешение из соседнего дома. Жениху было между тридцатью и сорока, он не обладал темпераментом нацмена, но имел отдельную двухкомнатную квартиру и хороший оклад. Как человек интеллигентный, ходил при галстуке и в шляпе, деликатно прикрывавшей плешь на темени хозяина. Последнее обстоятельство поначалу огорчало невесту и лишь со временем Валентина убедилась, что семейному благополучию отсутствие волос на голове супруга не помеха. В самом деле, ведь немало лысых джентльменов живут со своими жёнами в полном согласии! С этих пор подругам отводилось место в задних рядах партера, а вскоре они и вовсе были вытеснены из её жизни.
      Что касается хохотушки Лиды, то она неожиданно получила повышение – была переведена в табельщицы, поближе к начальству, однако дружбы с Лерой не прерывала. Нельзя сказать, что внимание Василия Петровича было неприятно Лиде. Она даже ловила себя на мысли, что порой смущается под пристальным взглядом начальника, но в целом относилась к внештатному вниманию шефа легко, с пониманием уготованной ей роли в его вкрадчивых намерениях.
      В один из душных летних дней, когда даже открытые настежь окна не добавляли желанной прохлады, – о кондиционерах тогда речи не было, – Лида прибежала к Лере с расширенными смеющимися глазами.
       – Что я тебе сейчас скажу, Лерок! Дай отдышаться, – выдохнула она в ухо подруге. – Дядя Вася-то наш совсем перегрелся. Подошёл ко мне и говорит: «Лидууша, ты идёшь домой или задержишься немного?». А сам меня нежно обнимает за талию, рукой водит, водит по халату и глаза его блудливые становятся всё шире и шире. Я не выдержала, прыснула и сюда, пусть немного остынет, – горячо шептала Лида.
        – Что-то я ничего не пойму, что произошло-то, – удивилась Лера. 
       – Да он же, чертяка, резинку у трусов хотел нащупать, да не нашёл, – залилась смехом Лида. –  Даже с мысли сбился! Забыл, что собирался сказать, котяра!
      Теперь лицо вытянулось у Леры. В жаркое время года, в цехе, многие женщины оставляли под белыми халатами минимум белья, но... Она продолжала растерянно смотреть на подругу.
       – Не сообразительная ты какая-то, Лерка. Да, ведь, пекло какое, по спине течёт и течёт, я и подняла повыше резинку насколь смогла, всё легче дышать, – пояснила Лида и опять залилась хохотом.
   

                ****
      Два года пролетели настолько незаметно, что Лера почти не вспоминала про институт, хотя в глубине души сознавала, что учиться всё равно необходимо, а чем дольше тянуть с поступлением, тем меньше шансов попасть в ВУЗ. Школьная программа забывается быстро. Застой стал тяготить Леру, и она наконец вновь подала документы на лечебный факультет 1-ого Медицинского и опять чуть не провалила экзамен по химии. Выручил случай. Параллельно с ней экзаменовали молодого парнишку. Вопросы чередовались – то Лере, то парню. Если кто-то спотыкался и не мог ответить верно, этот же вопрос задавали соседу. Случилось так, что правильных ответов больше набралось у Леры, а молодой человек практически отмалчивался, потея и краснея при этом. На что он надеялся, идя на экзамен, сказать трудно. Может быть на то, что в медицине предпочтение отдавалось мужчинам? Промучившись с обоими абитуриентами, пожилая экзаменаторша сердито выпроводила юношу и повернулась к раскрасневшейся Лере:
       – Ну, а с вами что прикажите делать?
       Положительных ответов девушки явно не хватало для удовлетворительной оценки. 
      – Знания ваши слишком слабы, надо бы подучиться и прийти на следующий год.
       – К чему эти советы, ставьте уж, что заслужила, – обречённо сказала Лера, глядя в глаза экзаменаторши. – А на следующий год я к вам точно не приду.
       – Что так? – подняла брови женщина, оторвавшись от созерцания экзаменационного листа, в котором красовалась пятёрка по биологии.
       – Да надоело, – дрогнувшим, словно натянутая струна, голосом ответила Лера. –  Как не поступаю, всё спотыкаюсь на химии. Знать, не судьба.
      Преподавательница, над чем-то размышляя, с грустью оглядывала девушку.
        – Вам так хотелось бы лечить людей?
        – Было бы по-другому, я бы сюда не ходила.
        – Так почему же за годы не освоили химии? Ведь это один из профилирующих предметов. И не знать об этом вы не могли.
        – Не судьба, – повторила девушка. – Ставьте что заслужила.
        В глазах экзаменаторши мелькнуло сожаление, она поколебалась и заполнила строку экзаменационного листа. Лера взяла протянутую бумагу и, буркнув: «Прощайте», вышла за дверь. На душе скребли кошки, девушка медленно подняла листок к глазам и не поверила увиденному. В графе «оценка» стояло «удовлетворительно». Лицо абитуриентки покрылось красными пятнами. Невероятно, её пожалели! «Теперь я должна сдать русский письменный на отлично, тогда ещё можно на что-то рассчитывать, иначе всё напрасно». Сдав экзамен по русскому языку, Лера стала ждать результатов.
       К несказанной радости, она нашла свою фамилию в списке зачисленных в институт. 

       Посещая лекции 1-го Медицинского, Лера искала подработку, желательно профильную. Кое-кто в Лериной группе был в курсе её материальных затруднений, и однажды в перерыве к Лере подбежала вертлявая блондинка Виолетта:
        – Лерка, у меня к тебе есть деловое предложение.
        – Вряд ли смогу принять. Послезавтра зачёт, времени в обрез, – поторопилась сообщить Лера, недолюбливающая чересчур подвижную сокурсницу.
       – Ну, ты даёшь! Хотела подкинуть тебе работёнку, но раз ты такая занятая, то... чао, – и круто развернувшись, Виолетта собралась скакать куда-то дальше.
       – Тыы??
       – Я, я. А чего удивляться-то?
      Сокурсница попридержала шаг, с улыбкой глядя на Леру:
       – Я не жадная. Есть возможность помочь – почему бы нет? Только вижу, – у тебя желания ноль.
       – Не серчай, – примирительно произнесла Лера. – У меня со временем действительно проблемы – зачёта что-то побаиваюсь.
       – Фу ты! Не парься, не сдадим в этот раз, пересдадим потом. Подумаешь, проблема...
       – Не хотелось бы с «хвостов» начинать.
       – Да ты чё? На все лекции ходишь и боишься? Не дрейфь подруга, пробьёмся, – протараторила непоседливая Вилка, заражая оптимизмом сокурсницу. – К тому же, работа ночная, а весь день – твой! Каково, а?
       – Это как? – удивилась Лера. – Что за работа такая?
       – Работа клёвая!!! – захихикала Виолетта. – Трупаков отваривать для медицинских пособий.
       – Отваривать? – побелела Валерия и, сдерживая тошноту, спросила невпопад:
       – В чём?
       Поразительно, но будущий медицинский работник Валерия до абсурда боялась мертвецов и с трудом переносила занятия в анатомическом театре. Именно по этой причине она собиралась стать терапевтом.
       – Чего заладила: как да в чём? Да в чанах. В котлах, если хочешь. Чтобы плоть от костей отошла. А как же ещё-то. Зато, за каждую ночь – двадцать пять рубликов, отдай – не греши. Круче, чем на панели! – залилась смехом Виолетта, не замечая внезапной бледности сокурсницы.
       – Чего молчишь-то, подружка? Где ещё такие деньжищи сыщешь?
       Лера, с трудом справляясь с приступом слабости, тихо ответила:
       – Спасибо, конечно, за заботу, но я лучше пойду полы мыть в больницу.
       – Да там за четвертной тебе надо будет полмесяца горбатиться и руки в цыпках, а тут ночь и всё.
       – Нет, не уговаривай, Виолочка. Я как-нибудь сама.
       – Да ты просто боишься! Тогда как же учиться здесь собралась?
       Виолетта только теперь обратила внимание на перемену цвета лица приятельницы и поспешила завершить разговор:
        – Ну, как знаешь, подруга. Если надумаешь, то пожалуйста. Туда всегда люди требуются, а бояться нам девчонкам надо... живых ловеласов. Так-то вот подружка.
      И лёгкая на ногу Вилка полетела по коридору. Лера грустно улыбнулась ей вслед.

      Некоторый опыт по части ловеласов у студентки уже имелся. Мимолётом задетая резвой сокурсницей тема потревожила дрогнувшую память и, словно на фотобумаге в проявителе, проступил полузабытый эпизод. Как-то, ещё до поступления в институт, познакомилась Лера с молодым человеком по имени Матвей, потом выяснилось, что не москвичом. В столице он жил в общежитии при ВУЗ'е, где учился уже третий год, из себя – этакий высокий обаятельный проходимец, умевший платить по счетам и устраиваться в жизни. Такой малоприятный вывод Лера сделала позже, а пока она с обожанием смотрела на человека, старше её лет на шесть, который, возвышаясь над пёстрой толпой летнего дня, оделил Леру своим вниманием. Девушка потянулась навстречу новому знакомому. Матвей оказался не только привлекальным и лёгким в общении, но и достаточно здравомыслящим человеком, чётко знавшим, что ему нужно от жизни. Встречи их носили прогулочный характер, ибо зайти в студенческое общежитие Лера категорически отказывалась, а знакомиться с её родителями Матвей тоже не спешил. Так и бродили по паркам и улицам столицы каждый при своих мыслях. Общих тем для разговоров находилось немного, всё сводились к поцелуям под сенью деревьев, дальше которых дело не продвигалось, и Лера догадывалась, что Матвею этого недостаточно. Он стал порывистым, нетерпеливым, часто раздражался и поцелуи его, от которых у Леры почему-то кружилась голова, с каждой новой встречей становились более страстными. Несколько раз Матвей звал Леру к другу на дачу, куда-то за город, но всякий раз она находила причину для отказа, и тогда заскучавший кавалер стал видеться с девушкой реже. По всему чувствовалось, что отношения их, так и не раскрывшись, близились к завершению.
      Однажды погожим осенним деньком, гуляя по проспекту Вернадского, Матвей предложил зайти к знакомым, живущим неподалёку. Девушке совершенно не хотелось идти к посторонним людям, которых она не знает, но приятель, прочитав по лицу, что опять услышит отказ, опередил Леру:
      –  Заглянем ненадолго. Чайку попьём.
      – Может лучше в кафетерий? – неуверенно предложила Валерия. – Я знаю, где. Здесь рядом, там бывают вкусные пирожные.
      – Зачем, если есть хорошие люди.
      – Чем же они так хороши для тебя?
      Вопрос прозвучал с оттенком скрытой ревности, что не укрылось от кавалера:
      – Не переживай, там замужняя пара.
      – Я и не переживаю.
      – Тогда в чём проблема? Пойдём, заглянем, – приторно улыбнулся Матвей и потянул девушку за рукав, – тебя дольше уговаривать надо, чем продлится наш визит.
      И Лера поплелась за Матвеем, объективно полагая, что парню наскучило слоняться бесцельно по улицам и, если она теперь не уступит, встреча может оказаться последней. К этому Лера была пока не готова.
      Выйдя из лифта на шестом этаже, пара остановилась у двери, обитой малиновым дерматином и расцвеченной крупными шляпками золотистых гвоздей. Матвей нажал на кнопку звонка – коридор квартиры наполнился соловьиной трелью. Дверь почти сразу же распахнулась, будто за ней уже ждали, а в проёме обозначилась ладная фигурка миниатюрной женщины. На вид ей казалось лет тридцать. Безукоризненного овала бледное лицо выгодно выделялось в тёмной оправе из густых, распущенных поверх шёлкового халата волос.
       – Матвей?! – удивлённо воскликнула женщина и уставилась на Леру.
       – Здравствуй, Лида! Извини, что так внезапно. Знакомься – это Лера, моя очаровательная подруга. Мы оказались неподалеку и решили навестить вас. Надеюсь, Михаил дома?
       Возглас изумления у Лиды сменился радостным щебетанием:
       – Здравствуйте, Лера! Заходите, молодцы, что пришли.
       Женщина посторонилась и пропустила гостей в прихожую, продолжая безостановочно трещать:
       – Вы не стесняйтесь, проходите, проходите. Миша ещё не вернулся с работы, будет где-то через полчаса.
       Она подождала, пока гости скинут плащи и разуются.
       – Проходите в комнату, может быть по чашечке чая? – Лида смотрела на Матвея, не в силах скрыть радости.
       – Можно. Только нам руки бы помыть с дороги.
       В серых глазах Матвея, в тоне его голоса присутствовала какая-то недосказанность.
       – Конечно, конечно. Матвей, проводи Леру в ванную комнату.
       Они прошли в указанном направлении, и Матвей первым ополоснул руки.
       – Мой тщательно, не торопись, – шутя, проинструктировал он Леру и выскользнул за дверь.
       Машинально девушка отметила поспешность, с которой Матвей покинул ванную. Завершив омовение рук и тщательно вытерев о мягкое полотенце каждый пальчик, Лера толкнула дверь и пришла в удивление. Дверь не поддавалась её усилиям. Она ещё раз толкнула и даже слегка надавила на неё плечиком. Не зная, что делать дальше, Лера негромко позвала Матвея и прислушалась. В коридоре царила тишина.
       – Матвееей, – жалобно повторила Лера.
       Безрезультатно. Она присела на краешек ванны и пригорюнилась. Чтобы это могло значить? Похоже, её отсутствия не замечали. Лере стало очень обидно, и зачем только она поддалась на странные уговоры Матвея? Прошло минут пять, за дверью по-прежнему тишина. Лера повторила попытку привлечь внимание к своей персоне и громче позвала Матвея, даже постучала кулачком в дверь. От бессилия на глаза навернулись слёзы. Глупее ситуации не придумать! Прошло ещё несколько томительных минут, но о ней не вспоминали, и Лера начала пинать ногами дверь и кричать:
       – Откройте. Сейчас же выпустите меня отсюда... 
       Девушке вдруг стало душно, в горле пересохло и ещё ей почему-то стало очень стыдно. Она не понимала, что происходит и как выпутаться из создавшегося положения. Лера ещё размышляла над нелепостью ситуации, как дверь вдруг приоткрылась и в ванную заглянул Матвей:
       – Ты чего здесь застряла? – невинно поинтересовался он, глаза парня блудливо улыбались.
       – Вы же заперли меня, – возмутилась Лера.
       – Не говори глупостей, в такие двери наружных замков не ставят. Просто ты не смогла повернуть ручку как надо.
       Из-за плеча Матвея выглядывала, приглаживая растрёпанные волосы, раскрасневшаяся Лида, её бледность куда-то испарилась, и она пропела:
       – Это, наверное, ручка заедает, за ней такое водится.
       Лера с сомнением смотрела на хозяйку, сжимавшую в руках швабру. Ах, воот оно как! Нет, с неё хватит лжи, пора покидать гостеприимную квартиру. Лера демонстративно повернулась к двери, но не успела ступить и двух шагов, как в этот момент защёлкал уже знакомой трелью звонок. Лида, оставляя за собой облачко парфюма, мышью метнулась к дверям мимо гостьи, и через несколько секунд в коридоре появился хозяин.
       – У нас гости?! – с удивлением и подозрением одновременно спросил жену Михаил, рассматривая Леру.
       – Вот, Матвей заглянул со своей девушкой познакомить, – смиренно пропела Лида. – Что же мы в коридоре толпимся, пошли в комнату.
      Когда все расселись, хозяин обратился к Лере:
      – Вы учитесь или работаете?
      – Работаю.
      – А живёте где?
      – На «Краснопресненской».
      – Далековато гулять ездите.
      – Так получилось...
      В воздухе повисла неловкая пауза. Михаил поднялся, подошёл к проигрывателю, покопался в стопке пластинок, лежащих рядом, и поставил выбранную. По комнате поплыли волшебные звуки скрипки. Валерия знала мелодию – это была, изредка транслируемая по радио, «Красные розы разговаривают».
      – Вам нравится? – опять обращаясь к Лере и совершенно игнорируя Матвея, спросил хозяин.
      – Да, я люблю приятную музыку, – зарделась Лера.
      – И какую предпочитаете?
      – Вообще, эстрадную. Но и классическую тоже, –поторопилась добавить девушка.
      – И что же вы чувствуете, когда слушаете музыку?
      – Когда мне нравится мелодия, подобная этой, то я словно купаюсь в её волнах, испытываю радость и... счастье, – вдруг  приоткрылась Лера.
      – Вот как?! – почему-то с издёвкой произнёс Михаил и повернулся к гостю:
      – Вам очень повезло с девушкой, Матвей.
      Матвей, не ожидавший, что хозяин переключит внимание на него, не знал, что ответить и застыл с улыбкой Буратино на губах. Наконец, Лера поняла всю нелепость создавшейся ситуации. Она решительно поднялась с кресла:
       –  Извините, мне пора.
       – Куда же вы? Сейчас ужинать будем, – выглянула из кухни Лида.
      – Спасибо, я сыта вашим чаем, – дерзко ответила Лера и направилась в коридор. За ней смущённо двинулся Матвей. Лицо Лиды под пристальным взглядом мужа пылало багровыми красками заката.
 
     На следующее свидание, назначенное Матвеем, Лера не пошла и их встречи прекратились. Более опытная Капа, подружка Валентины, позднее растолковала Лере поведение Матвея и подытожила:
      – Какая же ты, в сущности, ещё девчонка, Лерка.
      Но это было два года назад.   


                ****
       С подработкой Валерии помогла совершенно случайно молодая соседка по лестничной площадке. Она трудилась в больнице по вечерам, а там постоянно ощущался дефицит в санитарках. Конечно, предложенная должность была далековата от профильной, но Лера сумела убедить себя, что с чего-то всё равно придётся начинать, а такое чувство, как брезгливость, – не для медперсонала. Мягкий характер, умение девушки чувствовать чужую боль как свою, оказались превалирующими в оценке её усердий. Врачи быстро отметили старания молодой серьёзной нянечки и у Леры появилась надежда, что в скором времени, может быть, даже со второго курса ей могут предложить подработку медсестрой, которых тоже не хватало отечественному здравоохранению.
      Итак, Валерия впряглась в нелёгкий труд студента дневного отделения. Её будни начинались с боя курантов в 7.00 утра, а заканчивались поздним вечером. Дни учёбы растворялись в безостановочной беготне между лекциями, читальным залом, вечерней подработкой и места для личной жизни при таком графике оставалось совсем немного. Конечно, девичьи увлечения со свиданиями случались, но они не выдерживали испытания временем, ибо времени этого действительно катастрофически не хватало. Да и сама Лера пока о замужестве не задумывалась. Правда, однажды девушка всё же позволила себе расслабиться и принялась выкраивать воскресные вечера для влюблённого в неё весьма настойчивого, довольно интересного поклонника. Терпеливый кавалер целых полгода, пряча за спиной букетик, упорно дожидался Леру у дверей подъезда. Сам юноша не догадывался, что тоже нравится девушке. Их встречи начались именно с того часа, когда молодой человек уж и не надеялся на взаимность – ведь девушка упорно отказывалась от свиданий! Кое-что о новом кавалере Лера, разумеется, уже знала. Звали молодого человека Михаил Кукулдава – мать русская, грузин-отец давно не жил с ними. Михаил был хорош собою, учился на офицерских курсах, готовился к армейской службе на границе, что и сдерживало Леру. Сложно было представить, чтобы она, закоренелая москвичка, смогла променять родной город на далёкие приграничные казармы, а обманывать и крутить поклонникам голову Лера не умела. Однако у красивого парня оставались ещё многие месяцы учёбы – почему бы не повстречаться! Девичья слабость решила исход дела и стоило начаться встречам, как они уже не прекращались. Молодость безоглядна! Оба быстро теряли голову. Лера от свидания к свиданию всё больше удивлялась неместной бесшабашности натуры своего кавалера, выделяющей его среди прочей аморфной публики. Это сыграло немалую роль в их отношениях, и Лера чувствовала, как впервые в жизни по-настоящему влюбилась. Её, словно вырвавшуюся из тесноты денника на свободу породистую лошадку, что называется, «понесло» – такое иногда происходит с девушками, обладающими эмоционально заторможенным складом характера. Уж если они серьёзно влюбляются, то чаще всего безоглядно и навсегда.
       – Ох Лерка, теряешь контроль над чувствами, а это, знаешь, чревато, – остерегала её удивлённая подружка Капа, но светившиеся счастьем глаза приятельницы не внимали доводам.
       Влюблённые виделись, как было отмечено, не слишком часто, и оттого каждая новая встреча приносила им куда больше радости, чем предыдущая. Стояли погожие летние дни, когда молодые пары тянутся или в Сокольники, или в Нескучный Сад. Михаил приходил на свидания в однобортном сером костюме, на голове – тирольская шляпа с небольшим пером. Они с Лерой выбирали укромную свободную скамейку и садились. Вначале каждый по-деловому закидывал ногу на ногу, словно собирался провести время за содержательной беседой. Миша при этом ленивым жестом снимал свою шляпу и вешал её на носок Лериной туфельки, чем приводил в восторг изредка прогуливающихся по аллее парочек.
      – Ой, молодой человек, – ворковала подкрашенная девица, на секунду отвлекаясь от своего слегка осоловелого губошлёпа, – разве так можно? Вы испачкаете головной убор.
      –  Ничего, туфелька моей девушки чище, чем моя шляпа.
      Все весело смеялись, а Лера краснела в смущении.
      Однажды проходила мимо компания молодых кавказцев, похоже – азербайджанцев, и кто-то из ребят непристойно пошутил. Мишка подтвердил, что не робкого десятка. Он, не раздумывая, сорвался с места и отвесил обидчику тяжёлую оплеуху, от которой тот повалился. Двое других не успели броситься в защиту, как перед ними оказалась Лера и изо всех сил оттолкнула в сторону хулиганов. Парни, не ожидавшие отпора от девушки, замешкались. В это время откуда-то из кустов вынырнули два дежурных милиционера. Пока они возились с хулиганами, Миша пинал ногами лежащего, а тот методично бил по его икрам выхваченным ножом. Потом изловчившись, всё же вскочил и взмахнул ножом, целя в Мишкин левый глаз. Лера рванулась вперёд. Бесстрашно схватившись за лезвие, она отвела от глаза удар, и тот пришёлся поклоннику в щёку. Хулиган, оставив скользкий нож в Лериной ладони, собрался удрать, но Миша заломил ему за спину руки. И тут задира истошно заорал, забился в конвульсиях, однако Кукулдава крепко держал и не отпускал его. Лера на всю жизнь запомнила, как располосованные Мишкины штанины пропитывались кровью, ею уже был забрызган асфальт вокруг. Собралась толпа, кто-то выкрикнул: «У них ножи, убивай черно...!», но милиционеры не допустили самосуда.
      Лера лечила рассечённую ладонь амбулаторно, посещая медицинское учреждение для перевязок и пенициллиновых инъекций. Врач определил, что пострадали сухожилия и пальцы может свести с возрастом. В свою очередь Михаил несколько недель пролежал на койке хирургического отделения. Раны на его ногах зажили, щёку располосовал розовый рубец, по поводу которого бедолага мрачно шутил:
       – Говорят, шрамы на лице только украшают мужчину.
      И тут же, словно устыдившись пафоса, добавлял:
       – Ты же, Лера, меня не разлюбишь из-за этого, правда?
      В ответ Лера принималась целовать дорогого ей человека.
      Их счастье прервалось, как только Михаил завершил учёбу и был направлен служить на границу с Турцией – в захудалый городишко Ахалцис. Теперь у Леры уже не было колебаний. Бог с ней, с Москвой. Она решилась бросить институт и уехать с Мишей, но судьба распорядилась по-иному: сломал ногу отец и слегла в больницу с инфарктом мама. Поездку с замужеством пришлось отложить на неопределённый срок. Лера осталась продолжать учёбу в институте, успокоив маму, а судьба Михаила закончилась трагично. Не дождавшись приезда Леры, он женился на официантке из армейской столовой, – какая уж тут любовь, с женщинами в погранчасти «напряжёнка»! Дальше всё покатилось быстро. Миша вступился за жену, за которой вздумал откровенно волочиться его командир – ладный из себя майор, грузин. Кукулдава от души попортил командиру фотографию в присутствии подчинённых, за что был тут же в самое сердце застрелен обидчиком.
       Вот и вся романтическая история. «Любовная лодка разбилась о быт».
       О гибели Михаила Лера узнала случайно, как и за год до того была осведомлена о его женитьбе. Известие о Мишином браке с трудом укладывалось в голове. Пробуя обмануть себя, девушка пыталась понять бывшего жениха, понять и... забыть его, но не получалось. Вырвать Мишу из своего сердца она не смогла, втайне продолжала на что-то ещё надеяться и тут – такая страшная новость! Весть оказалась невыносимой, сильнее физической боли и привела Леру к душевному надлому. Позднее, девушке не без труда удалось справиться с потрясением. Самым верным средством избавления от него оказалась простая суровость мыслей, заставившая Леру направить внутренние силы исключительно на завершение образования. Сердечная рана мучила долго, но заживала – время лечит. Опять пришла любовь, а с ней и замужество, – всё шло своим чередом. Новые увлечения притупляют старую боль, хоронят её в недрах сознания, прикрывая сверху свежесрезанными цветами. А если они пожухнут со временем? Бывает, что судьба преподносит сюрпризы, но об этом лучше не думать.
      Загруженный график Лериной жизни требовал собранности, чёткости действий и зачастую жёсткости по отношению к себе и окружающим. Субтильность её характера, теснимая деловитостью и напористостью, выработанными за годы напряжённой учёбы и труда, отступила на второй план. Лера добилась своего – закончила институт и, как уже известно, вышла замуж. Муж, Станислав Задонский, завершивший своё образование пятью годами ранее, занимал престижную для молодого специалиста должность замначальника отдела на одном из секретных предприятий. Через год его шеф собирался отправиться на пенсию, и Стас рассчитывал на освобождающееся место.


                ****
       Семнадцать прошедших лет внесли свои коррективы в жизнь семьи Задонских. Во-первых, у них родилась дочь, которая уже училась в девятом классе, Станислав Васильевич занял место начальника отдела, успешно защитился, а Лера, теперь Валерия Георгиевна, трудилась в районной поликлинике и получила от работы двухкомнатную квартиру. Последняя досталась ей непросто. Однажды, после утренней пятиминутки к ней подошла парторг Маргарита Васильевна:
       – Валерия Георгиевна, я давно наблюдаю за вами и считаю, что вы достойны большего, чем имеете на сегодняшний день.
      Задонская удивлённо взглянула на партийного босса:
       – Простите, я не пойму подоплёки, Маргарита Васильевна. Чем я смогла заинтересовать вас, ведь я беспартийная?
       – Об этом и речь, – сдержанно улыбнулась всегда строгая женщина. – Я хочу предложить вам вступить в нашу коммунистическую партию.
       Это было неожиданно и Валерия не сразу нашлась, как потактичнее отказаться. Пока она раздумывала, Маргарита Васильевна излагала свои доводы:
       – Человек вы, Валерия Георгиевна, серьёзный, ответственный, работаете с душой, сотрудники и больные вас ценят и любят, так что я не вижу препятствий для осуществления задуманного.
       –  Задуманного кем? Ведь я сама не изъявляла желания.
       Ответ получился грубоватым, но парторг и бровью не повела:
       – Валерия Георгиевна, вы, конечно, понимаете, что мы не всем делаем такие предложения. Звание коммуниста почётно и к тому же это большая ответственность.
       – Вот потому, что это очень большая ответственность, я честно сомневаюсь в своих возможностях, – ухватилась за неосторожную фразу парторга Задонская. – У меня ведь очень мало свободного времени даже на семью, а членство в партии практически сведёт его к нулю...
       Маргарита Васильевна не прерывала, давая возможность Валерии высказаться, и та продолжала:
      – ...Я имею в виду неизбежные партийные нагрузки и связанные с ними собрания, дежурства дружинников и прочую ответственную общественную работу, на которую я возможно не очень способна. Выступать на собраниях стесняюсь {это было сущей правдой} и вряд ли у меня по-другому получится. Скручивать хулиганов на улице тоже не умею, писать передовицы в газеты не научилась...
       Парторг тягуче улыбнулась:
       – Выступать на собраниях найдётся кому и без вас, скручивать хулиганов вам тоже не придётся. Для партии главное, чтобы человек был надёжный, а передовицы писать – охотников и так много.
       – В чём тогда будет заключаться мой вклад? – прямолинейно спросила Лера. – Я, наверное, всё-таки нужнее больным, мне кажется, здесь я на своём месте.
       Поморщившись, Маргарита Васильевна вдруг понизила голос и придвинулась ближе к собеседнице: 
       – Я считаю вас умной женщиной и надеюсь на то, что сказанное сейчас останется, между нами. Я могу быть с вами откровенна?
       Лера невольно оглянулась и тоже перешла на шёпот:
       –  Разумеется.
       – Нам спустили сверху разнорядку. Вы понимаете, я не могу привлекать в наши ряды случайных людей. Наблюдая за вами, видя, как вы выкладываетесь на работе, я убедилась, что вы человек надёжный, бескорыстный. Я также в курсе ваших жилищных проблем. Мне кажется, в трёх небольших комнатках вшестером тесновато, а можно было бы помочь решить эту житейскую проблему. Со временем, конечно, если и вы пойдёте нам навстречу.
       – Насколько я в курсе, наша поликлиника не располагает каким-либо жилищным фондом?
       – Нуу, для нас это вскоре будет разрешимо.
       Дома Задонская посоветовалась с мужем. Обсудив предложение парторга со всех сторон, супруги пришли к заключению, что ради квартиры можно пойти на неудобства, связанные с сокращением свободного времени. Вопрос гражданской этики при этом остался в стороне, ибо вынянченный со школьной скамьи максимализм Валерии Георгиевны, теснимый напором житейских проблем, заметно поувял.
       Маргарита Васильевна сдержала слово: через два года Задонскую пригласили за ключами, семья въехала в новую квартиру, оставив родителей с братом на старой жилплощади. Каждый раз, вспоминая о сделке с совестью, лицо Валерии Георгиевны невольно заливалось краской стыда, но потом это ушло.


                ****
       Прошли ещё годы и страну проутюжила чугунными колесами лихая «перестройка», губительные масштабы действий которой ужаснули даже самих авторов мудрёной затеи. Железная хватка партии навсегда утратила свою мощь, тиски диктата разжались и это позволило многим партийцам принимать самостоятельные решения. Лера в числе прочих, если сказать покорректнее, неустойчивых коммунистов, отказалась платить взносы и после вереницы проволочек выбыла из рядов ленинцев, по сути, предав доверие не только Маргариты Васильевны. Стас, последовав примеру жены, решил шагнуть ещё дальше. В Союзе вдруг появилось множество разного толка кооперативов, начавших быстро покрывать страну, словно плесенью, проникшей в осеннюю сырость сквозь неплотно прикрытые двери. На одной из таких приоткрывшихся дверных створок и сосредоточил своё внимание Станислав Васильевич. Он, конечно же любил Родину, но всю жизнь мечтал побывать и за границей. Задумка по старым временам – абсолютно безнадёжная для «невыездного» Стаса, а тут вдруг потянуло сквознячком и не воспользоваться моментом Задонский не смог. Долго дремавший в нём авантюризм, доставшийся, видимо, от польских предков, мешал спокойно жить. В душе распустил свои ароматные лепестки цветок надежды, дурманящий сознание уважаемого в своём кругу специалиста, и Станислав Васильевич неожиданно для всех бросает госслужбу. Затем, он уговаривает жену на покупку путёвки за рубеж. Добившись согласия и собрав имевшуюся в семье наличность, Задонский решительно отправляется в турагентство. Поднявшись на второй этаж и постучав в нужную дверь, Стас проскользнул в помещение офиса. Встретили его там весьма сдержано. За столами, расставленными наподобие буквы «Г», сидело несколько «молодых хозяев жизни», с любопытством взиравших на вошедшего. Очевидно, для них Стас не подходил к устоявшемуся стандарту людей, выезжающих за границу.
       – Вы что-то хотели? – не отвечая на приветствие, лениво осведомился ближайший отутюженный и накрахмаленный молодой человек, натянуто улыбаясь. 
       – Я прочёл в газете объявление, что в вашем кооперативе можно за валюту оформить туристическую путёвку за рубеж. Я бы хотел... – почему-то испытывая неловкое чувство, мямлит Стас, но накрахмаленный воротничок его перебил:
       – У вас имеется валюта?
      На лице спрашивающего застыло удивление.
       – Да, – скромно ответил Стас, всё ещё стоя у самой двери. Приглашения пройти к столу и присесть не следовало.
       – И какой же группы валюты вы располагаете, – вступает в разговор другой молодой мужчина, – А, или Б? А может В?
       Выхоленные, тщательно подобранные сотрудники турагентства откровенно издевались, своим поведением демонстрируя заблудшему посетителю, что ездить за рубеж по-прежнему привилегия избранных.
       Стас к удовольствию «экзаменатора», что называется, выпучил глаза. По комнате прошуршал смешок, все с любопытством уставились на незадачливого туриста, ожидая продолжения.
       – Гэ! – с неожиданным вызовом выпалил Стас. – Именно Гэ, вам подходит эта буква?
       Служащие сразу посерьёзнели и опустили глаза в какие-то бумажки на столах. 
       Не будем здесь рассказывать о чувстве унижения, которое испытал муж Леры, оказавшись на улице. Тем не менее, он продолжил поиски «двери» в заманчивый непознанный мир. Настойчивость его была вознаграждена: Стас наконец смог приобрести путёвку в экзотическую страну, так мало похожую на его Родину. Как позже выяснилось, не только климатом и природой.


                ****
       После отъезда супруга, Валерия Георгиевна утратила душевный комфорт и жизнь её превратилась в сплошное ожидание-неведение, частенько проваливавшееся в тоску. Незадолго до вышеописанных событий, Задонская без сожаления рассталась с родной поликлиникой, где проработала немало лет, и перешла трудиться в кооператив, открывшийся неподалёку от дома. Там населению предоставлялись те же медицинские услуги, что и в государственных лечебных учреждениях, только платные. На приёмах больные зачастую сталкивались с эскулапами своих же районных клиник, попадая таким образом в объятия уже знакомых «айболитов». Пополняя кассу нуворишей, занемогшие люди полагали, что оплата способна стимулировать добросовестность врачей и в состоянии вернуть хворому человеку утраченное здоровье. За годы работы в системе здравоохранения, преданность пациентам у Валерии Георгиевны претерпела ряд необратимых изменений, а субтильность характера была загнана в самые укромные уголки сознания. Чувство долга перед больными дозировалось теперь разумно, в пределах, оговорённых инструкциями. Несколько лет, насыщенных заботами и однообразием, пробежали по дороге жизни Задонской, давно не замечавшей ступеней, ведущих к душевному очерствению. Спускаясь по этой невидимой лестнице, люди с годами всё реже мучаются угрызениями совести и, подавляя в себе скудные остатки сентиментов, стараются не оглядываться назад. Ещё в бытность участковым врачом, Валерия Георгиевна перестала отказываться от подношений благодарных пациентов. Правда, щёки её на первых порах розовели больше обычного, когда выдвинутый ящик стола поглощал дары и незапечатанные конверты. Естественно, конверты для Задонской оказывались предпочтительнее, однако сейчас ей, работнику кооператива, обретшей неплохое денежное содержание, пришлось забыть о мздоимстве прошлого. В целом Валерии Георгиевне следовало быть довольной жизнью, если б не затянувшееся турне мужа, который всё никак не мог расстаться с пальмами на берегах далёкого океана. Восторженные сумбурные телефонные разговоры Стаса долго не вносили ясности в ситуацию и тем неожиданней оказался просвет в бесконечном ожидании – из-за рубежа семье пришёл вызов на ПМЖ.
       – Пойми ты, Лера, такой случай – редкость. Это как награда за долгий труд, и ты не должна отказываться от представившейся поездки. Это как медаль за выслугу лет, – горячился, пребывающий в счастливом ожидании, муж.
       – Не забывай, милый, любая медаль имеет две стороны. Что ты ещё задумал? Дочь срываешь с учёбы в середине года, да и родители уже старики, их тяжело сдвинуть с насиженного места...
       – Мне всё-таки хотелось бы подкорректировать нашу жизнь. Надеюсь, что это получилось. Дело за вами.   
      – Стас, я понимаю, о чём ты. Только ведь это не речку вброд перейти. В бурлящем потоке всегда имеются подводные камни. Возвращайся-ка лучше назад, да поскорее. Ты уже достаточно погулял.
       – А кто сказал, что будет сразу легко? Пойми, не разбив яйца, омлет не приготовишь. Но я надеюсь, что мы...
       Однако Лера перебивает:
       – Сейчас на месте яйца окажется наша оставшаяся жизнь. Поэтому, возвращайся-ка лучше назад да, как я сказала, поскорее. Будь хотя бы теперь благоразумен.
       – О чём ты? Разве я похож на сумасшедшего? Приезжай сюда, всё оценишь сама. Билеты вышлю на всех – ты меня поняла?
       И обычно трезвомыслящая Лера поддалась настойчивым уговорам мужа. Уступила во избежание окончательного распада семьи. Родители уезжать отказались наотрез, остались с сыном, который к этому времени женился. «Рожать, так сразу!» – решает Лера. Вдвоём с дочерью она отправляется за рубеж, продав приватизированную квартиру и по сути, отрезав пути к возвращению. Бывает и такое.


                ****
       Валерия Георгиевна оторвалась от воспоминаний и огляделась. «Самум» утихал, оставляя о себе память в виде пластов песка на веранде, погибших цветников и носящемся в воздухе резком запахе пыли. Хозяйка махнула сухой тряпочкой по экрану монитора, потом ещё раз внимательно всмотрелась в лицо мистера Тронга. Никаких сомнений – с экрана, лучезарно улыбаясь, глядел Мишка Кукулдава. Что это, экскурс с того света? Вот так сюрприз-баламут! Конечно, в годы Валерии Георгиевны любовники не прыгают в пропасть с криком «Ай, Петри!» и вряд ли теперь она схватилась бы за лезвие ножа, – девичье безрассудство давно утонуло в омуте времени. Тем не менее, сквозь глубину десятилетий пробивался тусклый, дразнящий блеск золотистой ниточки, когда-то связывавшей Задонскую с романтичной юностью. Былую страсть ныне заменило досужее любопытство пожилого человека – неужели Мишка Кукулдава жив? Однако рассудок твердил – чудес не бывает. Озадаченная очевидностью высветившегося на экране снимка, Валерия Георгиевна попробовала заняться разгадкой пришельца из прошлого. Это несложно – под рукой электронный адрес абонента. Мелькнувшая шальная мысль, что её Михаил каким-то непостижимым образом перешагнул могилу, подтолкнула Задонскую к смелому экспромту – послать имейл м-ру Тронгу латинскими буквами, но на русском: “Misha, eto Lera. Otvet mne, pozhaluista, esli zhiv.” Валерия уверяла себя: «Захочет, – разберётся...» Но, после отправки послания, в висках тревожно застучало: «Боже, что это мне такое втемяшилось в голову? Сплошной бред... Хотя... кто же это ещё? Конечно, на фото ОН!».
      Хозяйка выключила компьютер. Оставалось ждать.

      Прошло несколько бесцветных рутинных дней. Вновь созерцая птиц, мечущихся у поилки (появились перелётные, милые сердцу скворцы), Валерия Георгиевна меланхолично пересчитывает годы, проведённые в стране, так и не ставшей ей, что называется, родной. Мутная волна уныния набегает на Задонскую. По ряду причин работать врачом на новом месте не получилось, хотя теперь это уже не главное. Муж до пенсии служил в садовом хозяйстве, с ним считались и в целом семья устроилась вроде бы неплохо, грех, что называется, на жизнь жаловаться, но блага зарубежья так и не умерили щемящего чувства тоски по Родине. Поначалу оно было у Задонской почти невыносимым, затем уступило место ощущению, ноющему, словно не прорвавшийся нарыв. Поселившаяся в душе хандра, перераставшая порой в подавленность, заставляла эмигрантку искать специфичные пути избавления от скопившегося негатива. Попробовала через стихи. «Поэзия – дама капризная», и вначале корявые строчки, угловато ложившиеся на экран монитора, бесконечно заменялись новыми, однако пожилая женщина трудилась упорно, пока не призналась себе, что почувствовала облегчение и даже некоторое удовлетворение от рифмованного душеизлияния. С тех пор Валерия Георгиевна, сперва немного стыдясь мужа, затем уже без ложного смущения занималась стихоплётством, ибо кряхтение у компьютера называть стихами можно лишь условно. Задонская не строила иллюзий, она знала, что когда-нибудь строчки тихо угаснут вместе с ней, но, однажды начав сочинять, уже не могла отказать себе в этом. Кончалось тем, что через пару часов интенсивного напряжения голова начинала ходить кругом, рифма пропадала. Тогда Валерия Георгиевна отрывалась от клавиш и переключалась на не терпящие долгого простоя хозяйственные заботы. На работу в саду и домашние дела обычно уходила большая часть дня, после чего утомлённая хозяйка буквально валилась с ног. 

       Валерия Георгиевна присела на дворовую скамейку, устало откинулась на её спинку и прикрыла веки. Тягостные думы снова стали овладевать ею. Они приумножались унылыми вестями с Родины. «Эх, если бы не эта чёртова перестройка», – размышляла эмигрантка. – «И ещё демократия, будь она неладна, свалившаяся на головы людей. Как следствие – разгул криминала. Поневоле вспомнишь греков: “Где начинается демократия, там кончается государство”».
       В голове Задонской уже растревоженным осиным роем носятся невесёлые мысли. Перестройка и демократия – эта однополая супружеская парочка заразила неизлечимым недугом молодёжь. Новое время вломилось в старинные врата Кремля и строгие убеждения вымирали в сознании людей, переступивших черту, за которой началась вседозволенность. Отсюда – гражданский кризис.
       Валерия Георгиевна открыла глаза, подивившись бойкости своих рассуждений. Вообще-то, раньше она никогда не любила политику. Работа и семья всегда занимали главенствующее место в её зрелой жизни. Только вот той жизни, в которой родилась и выросла девочка Лера давно не было в погрузившейся в криминал России. Людская распущенность опустилась до животного уровня, дошла до официального узаконивания однополых браков, обесценивая не только понятие нравственности, но и ставя под сомнение выживание общества в целом.
       Задонская почувствовала, что увлеклась и её мысли отклонились от темы, – в России ещё нет закона о признании однополых браков и она невольно шагнула в сферу болезненных проблем Запада. «Ну и пусть! – ершится Валерия Георгиевна. – Правильно рассуждаю. Неверно только, что я подвела людскую распущенность к “животному” уровню. Ведь даже дикие звери не ведут себя подобным образом, однополых брачных пар не образуют».
       Совершив усилие, Задонская всё-таки сумела остановить захлёстывавшую её волну пессимизма – нельзя разгульно изводить нервы в её-то годы. С опасными симптомами психического расстройства Валерия уже сталкивалась после гибели Миши Кукулдавы. Гибели ли? Пожилая женщина поймала себя на мысли, что вернулась к памяти когда-то дорогого ей человека. Только теперь её Миша трансформировался в коммивояжёра Тронга, который, счастливо улыбаясь, потряхивает на публике охотничьим товаром. Задонская не могла представить, чтобы её отважный поклонник, отчаянный бессребреник по натуре Мишка Кукулдава, вдруг пустился бы в пляс по кругу «купи-продай». Поразительно, как годы меняют людей!   
       Валерия Георгиевна вздохнула и переключила мысли на свою отдушину – сад. Столько воды утекло, как они с мужем занялись его посадкой, холили, лелеяли! Помогали, конечно, и дочь с зятем, – они иногда приезжали по воскресеньям, – но основная нагрузка ложилась всё же на ссутулившиеся спины родителей. Труды не пропали даром: сад поднялся на удивление живо. Вспоминая, как подрастали первые саженцы и затем уже без боязни жгучего солнца распускали широкие кроны авокадо с инжиром, Задонская ощущала постепенный возврат бодрости духа. Оказавшись здесь, в тени выращенных деревьев, она поддалась очарованию, созданного ею и Стасом искусственного райского мирка. Яркость тропического дня, тёплый ветерок, колышущий листья-опахала тенистых пальм вдоль ограды и перед фасадом дома, звонкие голоса попугаев располагали Валерию Георгиевну к поэзии. Голову начали вновь заполнять рифмы, и чувства хозяйки, как в зеркале, спешат отразиться в стихах. Ловя моменты вдохновения, ежеминутно способного ускользнуть, Задонская уже не садится за компьютер, – она бродит по саду, в её руках блокнот и ручка. На этот раз рифмы складывались удачно, сдвинулся с места и стал набирать темп неукротимый конёк домашнего творчества. Но почему же ослепительное тропическое великолепие опять вытесняется думами о сереньком русском севере с его нежными майскими цветами и переменчивым весенним настроением? Да, тропики теплы, милы и безмятежны, но душа оставалась в том далёком зябком краю, где деревья и цветы “грустят о лете”, где родилась Лера, где прошла неповторимая молодость, а с нею – прекрасная любовь.   
     Валерия Георгиевна торопливо записывала:

Склонившись, куст ронял сиреневые слёзы,
Грустя об ускользающей весне,
А в памяти его кружили грёзы –
Цветенья буйного – счастливейшей поре.

Тюльпан глазастый смежил веки,
Под шелестение дождя,
Подрагивал он в дрёмах неги,
Пережидая хмурость дня.

Столпившись стайкою, ромашки-белоснежки,
Понуря головы стоят, по-девичьи грустя,
С набухших влагой лепестков-ресницы,
Слезой катились капельки дождя.

      «Нет, рифма проваливается, надо подработать», – споткнулась на «ресницах» Валерия Георгиевна и задумалась. «А что, если так»:

Толпятся стайкою ромашки-невелички,
Стоят потупившись, по-девичьи грустя,
С набухшей влагой лепестка-реснички
Слезой скатилась капелька дождя.

«Получше», – даёт оценку Валерия Георгиевна. Муки творчества продолжились:

Вот одуванчик – золотистый шарик,
Сквозь пелену – светящийся фонарик,
Под струями дождя всё колебался,
И счастливо при этом улыбался.

Раздался гром небесной колесницы,
И вмиг притихли боязливо птицы,
А гром катился весело, игриво,
Покуда не затих вдали лениво.

В листве, покрытой каплями водицы,
Словно лицо веснушчатой девицы,
Неясная послышалась возня,
И вдруг взорвалась птичья трескотня.

Умытая природа трепетала,
И радость жизни вновь торжествовала...

      «Не годится: “трепетала”, “торжествовала” ... – просто набор слов в рифму. Думай, думай, Лера, как правильнее...».
      «Рифмоплётчица» морщит лоб, старается сходу подобрать что-то другое, – не удаётся. «Ладно, – сдалась сочинительница. – Оставлю “на потом”. Пока продолжу начатое».
      Взор Валерии Георгиевны устремляется вдаль и надолго застывает. Творческое раздумье прерывает солнечный луч, который, пробив листву, стал так резать глаза, что хозяйке пришлось встать и передвинуть скамейку. Действительно, ни знойное солнце, ни отдалённые океанские вздохи в чернильной густоте тропических ночей, наполненных цветочным ароматом, не могут заменить ей неброской прелести родной природы. Валерия Георгиевна не корила себя, что когда-то пошла у мужа на поводу и оказалась здесь. Она хорошо знала свой характер: вернись сейчас прошлое и всё повторится – единство семьи превыше всего. Тем не менее, истекшие годы Валерия Георгиевна продолжает томиться воспоминаниями о просторах полей, благоухающих пряными травами, о грибных берёзовых лесах, о паутине зимней лыжни в сосновых рощах, о яблоневом садике на их небольшой дачке в Талицах, о всём том, что сейчас бесконечно далеко и оттого, ещё более дорого.               
Пробудило утро нежной лаской
Куст сирени, дремлющий вдали,
Сад глядится изумрудной сказкой
В блеске солнечных лучей зари.

А можно и так:
Пробудило время нежной лаской
Куст сирени, дремлющий вдали,
Прошлое глядится светлой сказкой
В блеске ускользающей зари.

Зыбкий свет кружавчатым узором
Выстилал песчаные дорожки-змейки,
С тихим вздохом пробегал дозором
Ветерок игривый по пустым скамейкам.

Золотая пыль рассыпалась по травам,
Свежестью дремотной пропитался сад.
Ветер трепетный разносит по дубравам
Ландыша дыханья аромат.

       «Поэтесса» пригорюнилась. После кончины родителей, известные трудности и возраст стали серьёзной преградой на пути к посещению Отечества и Валерия Георгиевна смирилась с мыслью, что уже вряд ли придётся побывать в родной стране. Да, не бродить ей ласковыми майскими днями ни по московским улицам и паркам, ни по лесным опушкам Подмосковья, вдыхая свежесть молодой зелени и запахи цветущего ландыша. В её жизни ныне уже осень и строки на страницах блокнота отражают настроение:

Непрошенным гостем стучится в окно
Сентябрьский ветер. Играет,
Швыряет пригоршнями дождь на стекло,
И брызги ручьями стекают.
И, глядя задумчиво в мутную даль,
Невольная дума терзает,
Слетающих листьев осенних янтарь
На сердце тоску нагоняет...
               
      «Может, вместо «дума терзает», уместнее будет «грусть набегает»? Надо подумать».
      Поэтические откровения прервал Стас, который вернулся из поездки по магазинам.
       – Опять киснешь в стихах? – бойко спросил супруг, опуская на садовый столик ворох шуршащих пакетов.
       –  Уж отдохнула бы.
      Валерия мгновенно подавила хандру и повернулась к мужу.
       – Ну вот, сбил с мысли, – сморщила она капризно нос. – А хочешь шутливый экспромт?
       – Попробуй, – хмыкнул Задонский, предвкушая весёленькую возможность лишний раз подтрунить над изысками супруги.
      Валерия прикрыла веки, чтобы случайно не сбиться, и произнесла:
И щёлкнул в голове невидимый рычаг...
      Смешинка тронула губы мужа, но жена, казалось, этого не заметила и продолжила:
                И мысли плавное нарушилось теченье,
                Теперь уже и рифма не идёт никак...
       – «Внезапно оборвалось вдохновенье», молодец! – невольно попав в строфу, рассмеялся Стас.
      На лице жены ещё блуждала лукавая улыбка, когда муж за руку увёл её в дом и, заглянув в пустые кастрюли, спросил:
       – «Поэтесса», а что мы будем сегодня есть?
       Улыбка хозяйки погасла, словно задутое сквозняком пламя свечи, заботы привычно отодвинули лирику до следующего удобного случая. «Хватит стихов, – подумала Задонская, – пора бы и за ужин».
       Валерия отправилась разбираться с привезённой провизией, однако на полпути, вдруг приостановившись, повернулась к мужу и спросила:
       –  Стас, а ты всё ещё любишь меня?
       –  Дорогая, о чём ты? Ну, конечно! – глядя с удивлением на жену, без запинки ответил Задонский.
       Щёки Валерии зарумянились сквозь загар и она, смутившись, произнесла:
       –  Понимаешь, Стас, женщине очень важно знать, что её по-прежнему любят. Поэтому иногда ей хочется лишний раз услышать эти прекрасные слова. Даже если она уже и состарилась.
       – Мужчине тоже, – серьёзно добавил Стас, в серо-голубых глазах его запрыгали знакомые искорки, словно блики солнца, играющего на спокойной глади моря.
       В ответ лицо Валерии Георгиевны засветилось тихой радостью, вся она будто обмякла и, словно девственница, устыдившаяся набежавших чувств, поспешно скрылась на кухне. Дом наполнился звоном посуды, шарканьем шлёпанец и говорливым шипением картофеля на сковородке.   


                ****
      Мощёная веранда, расцвеченная скачущими солнечными бликами, была ещё сырой от пронёсшегося ливня. Неотвязный утренний ветерок с шелестом гонял по уложенным плиткам сорванные листья. В нескольких десятках метрах от дома плетущееся растение, под названием «парадайс», тёмными кудрями затянуло стенку забора, создавая иллюзию неограниченности садового пространства. Форма его нежных цветов, покачивающихся от любого движения воздуха, напоминали Задонской непритязательный русский вьюнок, кивающий хозяйке своими розовыми головками. Сад, весь в искрящихся капельках, казался обрызганным живым золотом поднимающегося над горизонтом светила. Пастораль зарождающегося дня омрачали лишь доносящиеся из окна чудовищные звуки, исторгаемые включённым телевизором. Муж с возрастом стал плохо слышать и теперь часто донимал Валерию Георгиевну непомерной громкостью работающей аппаратуры.
       – Да умерь ты рёв этого монстра, – не выбирая обтекаемых выражений, с веранды повысила голос Задонская. – Соседи могут ещё спать. Иди-ка лучше сюда. Полюбуемся на умытое утро, пока жара не навалилась.
       Музыкальный гром оборвался и на пороге появился Стас. Видимо, услышал.
       – Ты звала меня, дорогая?
       В ответ Валерия улыбнулась. В наступившей тишине теперь стала слышна трескотня стайки радужных попугайчиков в ветвях старого эвкалипта. Они азартно шныряли среди колючей листвы дерева и зависали вниз головками, собирая нектар с его многочисленных цветков. Задонский подошёл к Валерии и приобнял жену за плечи:
       – Красотища! Какое хрустальное утро и... скандальные попугаи.
       – Ну, наконец-то вышел, хоть свежего воздуха немного вдохнул. Чем сегодня занимаемся?
       – Как чем? Сегодня мы с тобой идём... голосовать!
       – О, Господи! Совсем из головы вон, хорошо, что ты не забыл, – широко улыбнулась Валерия, скосив взгляд на мужа. – Помнишь, как один раз опростоволосились?
       – Хм, ещё бы! Но насчёт моей памяти не обольщайся, дорогая. Она не улучшается. Просто, сейчас я наткнулся на бумагу из гавернмента...
       – Наткнулся, и славно. Пока надо идти завтракать, – глядя на попугайчиков, сказала Валерия Георгиевна, довершив диалог лёгкой шуткой:
       – А то на голодный желудок не там галочку карандашиком проставим в бюллетене и тогда...
       – Ничего, старшие товарищи нас подправят.   
       Оба, смеясь, вошли в дом, иронизируя насчёт избирательных урн, у которых голосующих дожидаются карандаши, а не шариковые ручки. Супруги до сих пор не вполне свыклись с мыслью, что здесь не опасаются подчисток, и это, конечно, неплохо, хотя сами выборы непривычно принудительны. Безусловно, предусмотрительные организаторы всегда заранее уведомляют свой лекторат, но Задонских уже раз подводила память. Случилось это лет пять назад.
      – Эко несчастье, что забыли, – легкомысленно рассудил тогда Стас. – В России тоже не все голосуют.
      Затем муж со сдержанной хитринкой в голосе добавил:
      – Выборы – это всё-таки свободное волеизъявление народа!
      Однако, через месяц пришла строгая бумага от организаторов: укажите причину, почему не пришли на голосование, иначе придётся заплатить штраф. Тогда Задонские, как смогли, отписали ответ, но причину необходимо заверить, то есть кто-то должен поручиться за провинившихся. Кого просить? Решили – соседа. Тот откликнулся сразу же и долго вчитывался в объяснительную, пытаясь вникнуть в смысл. Наконец, весело хохотнул и произнёс, подписывая документ левой рукой:
       – Хоорошее объяснение.
       – А почему левой-то? – заинтересовались Задонские.
       – Мне всё равно какой рукой подписывать, – уклончиво отреагировал сосед.
       Объяснение было вложено в конверт и отослано респонденту. Прошло много времени, ответа Задонские не получили. Правда, и штраф не пришёл.   


                ****
       В один из дней Задонская, как водится, просматривала электронную почту. Среди прочих было сообщение от мистера Тронга, о котором Валерия Георгиевна успела чуточку запамятовать. Имейл пришёл на английском, хотя сам автор послания, здраво рассуждая, был знаком с русским, раз разобрался с её криптографией:
      «Я очень сожалею, миссис Задонски, но вынужден разочаровать Вас. Я не Ваш Миша. Вы ошиблись, в чём, естественно, ничего страшного не вижу – время иногда преподносит накладки.  С уважением, П. Тронг»
      На этом стоило бы поставить жирную точку в переписке через океан, однако обидчивую Валерию Георгиевну задел категорично-холодный тон письма. Окрепла убеждённость, что послание исходит именно от Миши Кукулдавы, а раз так, то теперь уж мог бы и открыться, не убудет его! И раздосадованная пожилая женщина неосмотрительно, словно растревоженная молодушка, послала фотографию своей перекроенной шрамом ладони с дерзкой припиской на английском:
      «Приложи, милок, этот снимок к своей левой щеке, может они и совпадут. Лера».
      На сей раз мистер Тронг не стал тянуть с ответом, и Валерия Георгиевна получила более обстоятельный имейл, написанный в своенравно-высокомерном, даже хамоватом тоне, отнюдь не свойственном выдержанным англичанам:
       «Миссис Задонски! Я родился шотландцем. Наша родня имела ограниченный контакт с русскими только в крымскую кампанию середины 19-го века и думаю не дружеский. Я вырос в штате Аляска в пресвитерианской семье, если Вам угодно, и безвыездно продолжаю жить там же. Надеюсь, сказанное убедило Вас, что я действительно не тот, за кого Вам хочется меня принимать. Я могу понять Вашу тоску по прошлому, но не в силах разделить её с Вами, поэтому впредь не высылайте мне фотографий с отдельными ужасными участками Вашего тела. Мне бы не хотелось менять электронный адрес, это связано с риском утери части клиентов. Полагаю, Вы одумаетесь и прекратите свои домогательства.  П. Тронг»
      – Ну что, получила? – спросил Стас, знакомый с Лериной историей. – Поздновато бегать за молодостью.
      Задонские так давно жили вместе, что читали мысли друг друга, но на этот раз Стас неосмотрительно надавил на хотя и зарубцевавшуюся, однако, как оказалось, всё же болезненную рану и Валерия Георгиевна завелась:
       – Ну при чём тут молодость? О чём ты, Стас? Простое бабье любопытство.
       – Любопытство не причина одолевать своим вниманием ошарашенного американца. Ему это неприятно.
       Жена растерялась и стала оправдываться:
       – Да кто его одолевал! Думала только... как водится у приличных людей...
       Валерия Георгиевна неопределённо развела руками и, упреждая возражение, быстро добавила:
       –  Только и всего. А этот хаам...
       Однако муж перебивает:
       – Прицепилась к шраму... Ведь это действительно накладка. Представляю: увенчанный благородным шрамом «хам», как ты изволила выразиться, вдруг получает фотографию чьей-то ладони с рубцом...
       Валерию передёрнуло. Повысив голос, она прерывает мужа:
       – Замолчи! Ты не понимаешь, что своим занудством сейчас отталкиваешь меня.
       – Поздравляю, это уже что-то новенькое...
       Следует короткая пауза, затем Стас, не устрашась предупреждения, развивает мысль дальше:
       – ...И в придачу, чужой дядя к фото приписку получает: приложи, мол, милейший, сей рубец к своему шраму...
       Теперь голос Валерии Георгиевны уже дрожит:
       – Молю тебя, Стас, хотя бы сейчас перестань!
       – Уже перестал. Но как в его семье будут думать о русских? Тебя это не волнует?
       Валерия не решилась на дальнейшие пререкания и замкнулась. Сейчас супруга уже казнила себя за не обдуманный шаг, начав переписку с ...незнакомцем. Тем не менее, в голове помимо воли продолжали вертеться вопросы: почему же м-р Тронг не стёр сразу её галиматью, а принялся тратить своё время, копаясь в этой ахинее? Необычно для делового американца. И потом – эти характерные шрамы на лице и ...ногах? Уверенность Валерии Георгиевны подогревалась ещё одним странным фактом. Когда-то Миша в популярной форме посвящал Леру в историю своей фамилии. Она не грузинского происхождения. «Кукулдава» на языке перебравшихся в Закавказье древних угров означало «толпу». Но ведь и Тронг... отнюдь не шотландская фамилия и с английского тоже переводится как «толпа» – не удивительны ли совпадения! Однако, самое главное всё же – лицо. «Чтобы я да не узнала его, пусть даже спустя годы! А раз остался живым – так может у него ...декстрокардия (аномалия положения сердца, при которой оно располагается большей частью справа от средней линии тела) – случай исключительно редкий, но встречающийся...».
      Валерия Георгиевна силится что-то припомнить – другого объяснения Мишиному воскрешению не находилось! «Хорошо бы эту аномалию у мистера Тронга проверить. Достаточно связаться с профессиональным компьютерщиком...»
      Задонская задумалась. Отсвет юности на лице далёкого американца тревожно всколыхнул мысли, щёлочки её когда-то красивых глаз уставились в одну точку и на мгновение замерли. «Неет, нельзя!» Она покачала головой: «Стыдно всё это теперь. Не хочет Мишка знаться, так и Бог с ним. Всё в прошлом. Главное – он жив и этого вполне достаточно».
      Непредсказуемы проделки человеческой памяти – порой они способны неуправляемо раскачивать прошлое. Кто-то словно убеждал Валерию Георгиевну не соглашаться с тем, что подвернувшийся американец лишь схож с человеком, любимым ею в юности. Но ведь юность давно укрыта мраком времени и не стоит тревожить эти потёмки.
      Пожилая женщина вздохнула: «Действительно, ни к чему уже всё это. Что было, давным-давно уплыло».
      Валерия Георгиевна медленно поднялась с места. Взглянув на примолкшего мужа, она погладила его руку и сошла по ступенькам в сад. Земля за жаркий день очерствела, надо бы заняться поливом. Следом спустился Стас и укрыл голову хозяйки панамой. Вдвоём они принялись расправлять старый, весь в перегибах и восьмёрках двадцатиметровый шланг.

2012