Коля Куб

В отличие от старшего брата Коля Куб – Николай Николаевич Николаев – на уроки в школе не налегал, знаниями не блистал, стремлением найти своё место в жизни не отличался.

Отдельно от одноклассников на выпускном вечере учителя едва ли не хором сказали ему: «Вот Бог, а вот порог». Юноше не хотелось напрягаться с преодолением высокого порога; ему бы что пониже.

За ровесниками в институт Коля Куб не погнался. «Я там, – говорил, – ничего не забыл».

Он отдыхал от школы. Учителя отдыхали от него.

О выборе профессии он даже не заикался. Посмотрит на отца – тракторист. В хлебоуборку с поля на сон не выгонишь. Переведёт взгляд на мать – доярка. Работой не нахвалится. Для старшего брата нет лучше профессии шофёра. Сестра не мечтает стать владычицей морскою – дай учительницей быть.

Это не служило парню ярким наглядным примером. Не масштабно ему ежедневно видеть однообразный мир из кабины трактора или сквозь смотровое стекло грузовика. «Нету ни малейшего чутья к машине и к трактору. Видно, не крестьянских я кровей!» – оправдывал себя. Думку озвучивать боялся: засмеют. Не крестьянских кровей люди по большей части в Думе штаны протирают (слышал о не участвующих в её работе депутатах). «Хорошо бы и мне, – мечтал, – к ним с краюшку пристроиться».

Однажды загорая на берегу речки, случайно представил себя дояром на ферме.

Солнечный удар не хватил, но тело судорогой скрутило потуже морского узла. Не манила перспектива утром и вечером видеть коровьи хвосты перед собственным носом.
Не единожды анализировал Коля Куб попытки земляков валять дурака, лодыря гонять да баклуши бить. Его устраивали все варианты, однако отец категорически настаивал на оплачиваемой работе. И с каждым днём становился всё жёстче.

– От людей стыдно, – увещевал.

Мать осуждала сына исподтишка. Заглядывая наперёд, знала: придёт непутёвый Коля на ферму. «Другого пути нету», - размышляла.

Почти физически ощущал парень давление сгущавшихся над головой туч. Жизнь готовилась сыграть с ним злую шутку, подбирала ключик. Он и сам бы ушёл из дома, да не находилось желающих поставить на довольствие.

Вплоть до следующего лета семье не удавалось впихнуть его в рабочий хомут. А там помог случай, насмешивший деревню.

До Николая Ивановича, отца Коли Куба, история дошла в неприглядном варианте:
– Два алкаша, один из которых Коля Куб, а другой Митяй Флотский, в магазин зашли. Подсчитали мелочь. На шкалик хватает, и ещё чуть остаётся. Митяй Флотский подаёт деньги, просит шкалик и добавляет вежливо: «Мне в «маечку». Пожалуйста». Продавщица ставит шкалик на прилавок и более не реагирует. «Я в «маечку» просил подать». Продавщица подаёт «маечку». Алкаш прячет в ней шкалик; парни выходят. Закрывая за собой дверь, Коля Куб нечаянно толкает приятеля. «Маечка» рвётся, шкалик разбивается о ступеньку. Алкаши падают на колени, видят водку, а выпить не могут!

В этот же вечер отец выставил Колю Куба за порог родного дома:
– Лопнуло моё терпение! Живи без моей помощи.

В тот же вечер изгнанник вступил в иную жизнь.

Трудно предположить, что привело его к домику Боксёрши, бой-бабе, на крыльце которого он и пристроился на ночлег. Там его и подобрала хозяйка. Приютила на ночь. Было ли у них что, не было ли, приворот ли какой Боксёрша привела в действие, только остался у неё на ПМЖ «случайный прохожий» (так она называла Колю Куба в дальнейшем). Стала управлять им что собака хвостом. Началось с малого: принеси-вынеси, подай, почини. Потом сгребла за грудки, оторвала от пола:

– А чегой-то, мил голубчик, ты на моей шее сидишь и ножками дрыгаешь от удовольствия? – спросила напрямую. – Добытчик ты или дармоед?

И предписала утром устроиться на любую работу.

К этому часу в деревне разворовали всё, что смогли. Бани наизнанку вывернули в поисках шаек, тазиков, ведёрок, лампочек (обменивали на спиртное). По ночам же бензин в гаражах сливали и меняли один к одному на самогон. Снимали колёса, вырывали приёмники из машин. Опустошили склады бывшего колхоза. Что не могли поднять – распиливали и увозили частями. Одним словом, за счёт воровства Коля Куб не мог ни напиться и забыться, ни порадовать Боксёршу каким-либо подношением за счёт шальной выручки.

Со слезами на глазах впрягся он в упряжку скотника на ферме. Техники там почти никакой. Рабочий инструмент – вилы. И принцип, доставшийся в наследство от преданного социализма: бери больше – кидай дальше. Только человеку с железными нервами да с язвой желудка удавалось не заглядывать в бутылку. Тогда-то Коля Куб и пристрастился к спиртному (случай с разбитой бутылкой не был для него характерным).

Следуя людской молве «Бьёт, значит любит», Боксёрша нередко усердно прикладывала к «случайному прохожему» свой кулак, мгновенно зажигающий «фонарь» под глазом. Бывало, и к обоим глазам сразу. Только однажды замахнулся Коля Куб на Боксёршу. Очнулся под забором, и больше не рисковал даже слово грубое в ответ произнести.
Со временем Коля Куб выработал противоядие – уходил в горы за деревней и там давал волю чувствам. Не боясь быть услышанным (тайна вскоре всплыла и была разнесена по ушам земляков), громко выражал своё недовольство недостойным женщины рукоприкладством.

В этом краю стыдливое от природы эхо стеснялось повторять за ним матерные слова. Забивалось в глухую расщелину в скале, терпеливо ждало, когда уляжется, наконец, гнев незваного нарушителя тишины. Эхо знало: моноспектакль битого сожителя длится не менее получаса. Ещё полчаса сидит он монументом на камне, потом возвращает себя во двор Боксёрши. Трезвости хватало от силы до заживления болячек. Они зарастали на нём, как на собаке.

То ли унаследовал ген прадеда, весившего полтора центнера, то ли от большой тяги к пиву, но раздобрел Коля Куб телом.

– Пил бы ты дома, Коля, – как-то в конце смены выразил недовольство Иван Егорович, бывший трезвее напарников. – Надорвали мы спины, тебя пьяного поднимая.

– Трактор с мехлопатой зовите, – огрызнулся тот. – Наливай!
Не важно, был ли повод, не было ли повода – напились мужики. Просто был день. Была ферма с работой по обязанности – это как с рабочей лошадью. Есть шея – накинул хомут. Запрягли, понукнули – тащи воз. Мужики тянули воз нехотя, ничуть не отягощая себя мыслями, куда и зачем.

Расползлись мужики по домам. В одиночестве остался на ферме дежурным скотником Коля Куб (с годами полное имя он так и не приобрёл).

Легко ли, в охотку ли отстоял он ночную смену, но к утру довёл себя до безумной кондиции. Свалился с ног сразу за порогом. Некоторое время мужики перешагивали через него, потом им это надоело. Позвонили Боксёрше.

Она приехала на редванке, уговорила мужиков погрузить в неё бесчувственное грузное тело «случайного прохожего», а сама на машине с кумом уехала в магазин за бутылкой водки, которой и пообещала рассчитаться «за особую» работу, не входившую в обязанности скотников.

Договориться-то мужики договорились, а как дотронулись до «объекта», тут же собрались на попятную. Односторонне договор разорвать не решались: боялись Боксёршу. Она подкову запросто гнула, а с мужиками ей справиться проще простого. Почесали мужики затылки и в других местах, матюкнулись и приступили к непосильному труду. Они и сами не выглядели бравыми после минувшего дня. Всем требовалась дополнительная ночь на отдых, да где ж взять две подряд, минуя день.
Привычки следить за своей внешностью Коля Куб не имел. Одевался так, чтобы перед Боксёршей не приходилось отчитываться за выпачканную одежду. Носил трико на слабой резинке, и в ответ на порой злые шутки замечал: «Так даже лучше. Трико постоянно поддерживаю. Не приходится двумя стаканами водку в себя вливать». Летом носил фуфайку на голом теле. «Опять же хорошо, – комментировал. – Падать мягче».
На пятнадцатой минуте, когда на горизонте ещё не завиднелась машина с Боксёршей, стали мужики роптать на тот счёт, что теперь они и сами готовы заплатить бабе, только бы не мучиться с погрузкой Коли Куба. Намаялись изрядно, а пьянчужка по-прежнему лежал на земле полным кулём. С погрузкой не ладилось. Возьмутся за трико – они спадают. Ухватятся за фуфайку – раздевают хозяина. Ни так и ни этак не выходило. Время шло, вот-вот должно появиться начальство. Тут уж не только Коле Кубу не поздоровится. Всей честной кампании достанется на орехи за счёт их же премиальных.

Боксёрша прикатила раньше начальства. Оценила ситуацию, неодобрительно отозвалась о помощниках. «Учитесь, пока я жива!» – назидательно изрекла. Легко сняла с осей оба правых колеса, поднатужилась и перекатила Колю Куба в редванку. Двумя отработанными резкими тычками зажгла под его глазами два фиолетовых «фонаря». Боязливо поглядывая на бой-бабу, мужики насадили колеса на оси. Боксёрша понукнула лошадь и повезла суженого-ряженого ко двору.

Утром половина деревни наблюдала за тяжело поднимавшимся в гору Колей Кубом.

…Осенью точку его нетрезвой жизни неожиданным образом поставил бык.
Стояла тёплая солнечная погода. Ничего не предвещало Коле Кубу катаклизмов. Он привычно заступил на дежурство. Нехотя потрудился в первый час, потом решил, что этого с него достаточно. Воткнул в землю вилы. «Не спеши сегодня делать то, что можно оставить на завтра», – вспомнил кем-то мимоходом брошенную фразу.
Послышалось, будто кто-то его окликнул, намекая на запасы водки.

Был он и в этот день с глубокого похмелья; голова в нужном направлении не соображала. И понесли его ноги к сторожке, к месту сбора компании.
На полпути ум переклинило; файл дал сбой. Оказался Коля Куб в огороженном жердями пригоне. Там в одиночестве прогуливался скучавший без подружки племенной бык. Заметил постороннего, принял боевую стойку и зло рванул навстречу.

Коля Куб опомниться не успел, как бык принялся катать его по земле. Место для ударов не выбирал, лбом бил, рогом цеплял (вот когда сгодилась фуфайка). Отбили беднягу не скоро – скоро до районной больницы домчали. «Достали меня алкаши. Пообедать спокойно не дают», – ворчал дежурный доктор, осматривая Колю Куба и удивляясь тому, что руки и ноги оказались целыми.

Через пару дней Коля Куб предстал перед Боксёршей, словно мышка перед кошкой. К оставленным быком синякам на всём теле ждал два добавочных под обоими глазами. Но обошлось – в гору не пришлось подниматься.

За неделю Коля Куб слова не проронил. Так и сяк шутили над ним коллеги-скотники. Подбивали «накрыть поляну». Он молчал как рыба, а то и того пуще. При виде водки брал вилы и уходил работать. Уставшие от уговоров мужики без него обмыли возвращение из больницы и на том временно поставили точку. Думали, отмякнет – проставится.

Не тут-то было.

После очередного ночного дежурства на ферме Коля Куб соорудил в огороде крестовину, накинул на неё свою изрядно поношенную фуфайку, примотал шпагатом столь же потрёпанное трико, приладил кепку. На работу стал ходить в рубашке и штанах на подтяжках. «Хоть сейчас ставь под образа», - шутили мужики.

Вот уже три года Коля Куб первый трезвенник на деревне. Боксёрша не нарадуется; на руках бы носила, да силёнки маловато. Зато не называет случайным прохожим.

– Где же тот бык раньше-то был?! – время от времени восклицает.

Односельчанки ей откровенно завидуют. Мечтают заманить пьющих своих мужей в загон с грозным фермерским быком: авось, их тоже вылечит от запоев.

Коля Куб взялся за ум, помирился с семьёй. Мечтает похудеть; соблюдает диету. Подбивает Боксёршу поискать в капусте младенца.