Крестовый проход

Внимание! Текст рассказа содержит крайне жестокие и откровенные сцены! Чувствительным читателям следует воздержаться от чтения! Строго «18+»!

*  *  *

©Маркус Даркевиц

(Из цикла «Хроники космической психопатки»)


– Есть! – радостно воскликнул Стив. Как умел, дёрнул удилище, затем поднял его и положил на песчаный берег толстым концом к урезу воды. Подтянул леску и, зайдя по колено в озеро, подхватил сачком длинную серебристую рыбу, отчаянно бьющуюся в сетке.

– Крупная! Пойдёт на барбекю, – радостно сообщил он.

Карина, Электра и Роман с интересом наблюдали за действиями Меликова. А тот, пусть не очень ловко, но справлялся с непривычным делом: извлёк из сачка трепещущее тельце и выдернул из его губы зазубренный крючок. Рыба выскользнула из рук Стива и, подпрыгивая на песке, устремилась в сторону спасительной воды. Меликов чуть замешкался, но тут ему под ноги кошкой метнулась Карина и перехватила намеревающуюся убежать добычу прямо в воздухе. Затем бросила рыбу Стиву, который ловко её поймал.

– У вас обоих всё это получается чертовски эротично, – заметил Роман, усмехнувшись.

– Ещё бы, – ответила ему сестра, поднимаясь и отряхивая колени, а также высоко обрезанные шорты. – Сказывается пусть небольшой, но всё же опыт.

Электра прыснула.

– Я вообще полагала, что люди находят в рыбной ловле азарт сродни сексуальному, – заметила она. – Теперь, глядя на вас, лишний раз убеждаюсь в этом.

Фламенко была довольна. Ей везло: она уже выудила пяток рыбок – то есть больше, чем все остальные вместе взятые. Правда, таких мелких, что их пришлось отпустить обратно в озеро.

– Почему именно глядя на нас? – спросил Роман Электру. Ему пока не удалось поймать ни одной. – Это стоит только на тебя посмотреть, как ты держишь бедную рыбёшку в руке. Она трепещет и бьётся, а ты наслаждаешься.

– Кстати, а что дальше делать? – озадаченно спросил Стив.

– Отдай андроиду, пусть почистит, – посоветовал Роман. – Эй, Минотавр!

Искусственный человек моментально вышел из спящего режима и двинулся к сидящим на берегу.

– Всему вас учить надо, – произнесла Карина.

Забрав рыбу у Стива, она резко ударила её указательным пальцем по тому месту, где голова плавно переходила в спинку. Рыбина разинула рот, дёрнула хвостом и замерла.

– Нельзя просто так давать рыбу нашему андроиду. Он её живьем запечёт, чего доброго, – сказала Травиц.

– Да, надо было воспользоваться услугами отельного работника, – согласился Роман.

Карина взяла длинный нож, положила рыбу на камень и одним движением отсекла ей голову. Затем вонзила остриё в брюхо и протянула лезвие вдоль тельца, выпуская внутренности. Только после этого бросила рыбу подошедшему Минотавру. Тот перехватил её и, выдвинув словно из-под земли походный столик, начал подготавливать приправы и специи для запекания.

– Прирождённая потрошительница, – прищёлкнул языком Роман.

– На четверых маловато будет, – заметил Меликов. – А я уже, простите, проголодался. Незнакомое ощущение, если честно. Не ожидал, что вы меня затащите в эту первобытную глушь.

– Да здесь здорово! – воскликнула Электра.

Четвёрка приятелей давно планировала собраться на каком-нибудь модном курорте на недельку и отдохнуть как следует. Причём подальше от линий связи, готовых продуктов и реплицированных предметов быта. Карина заговорила про планету Белый Алтай, что в секторе Морган. Здесь попросту запрещались многие привычные современному человеку удобства, но зато можно было себя ощутить едва ли не доисторическим человеком, когда ещё само слово «Экспансия» не прозвучало на Праматери-Земле.

Друзьям удалось выловить ещё четырёх приличного размера рыб, которых местные жители называли «смоки». Весь улов сначала поступал Карине, и женщина с достойной восхищения ловкостью орудовала ножом, обезглавливая и потроша добычу. Затем андроид принялся за приготовление пищи на раскалённых углях. Подобный способ знал только Стив, который сам был отличным поваром, но сейчас все решили передать рутинный процесс на откуп Минотавру. Туристы побросали удочки, расстались с остатками одежды и, весело хохоча, устремились в озеро. Купаться любили все, а Роман с Кариной ещё и умели хорошо плавать. В несколько взмахов брат и сестра добрались почти до самой середины озера, где можно было попробовать нырнуть в попытке достать илистое дно. А потом подняться на поверхность, побрызгать друг в друга водой и немного нежно пообниматься; лишних взаимных вольностей Карина и Роман себе не позволяли, но во время купания ощутить голую кожу друг друга – это ведь не считается!

Впрочем, пребывание в тёплом озере заметно подействовало на другую пару – когда брат и сестра вернулись к берегу, то обратили внимание на Стива и Электру, лежащих на мелководье и страстно целующихся.

– Слушай, я думал, ты против того, чтобы Электра занималась любовью со Стивом, – произнёс Роман.

– Против, – ответила Карина, ласково поглядывая на обнимающихся в воде молодых людей. – Но на время нашего отдыха я ей разрешила всё.

– Значит, и со мной можно? – осторожно спросил Роман.

– С тобой тоже... Исключительно по старой дружбе, – с небольшой долей желчности произнесла Карина.

Роман хихикнул.

...Ближе к вечеру, когда с озера потянуло прохладой, а Минотавр утилизировал остатки дневной трапезы, на берег спустился небольшой беспилотный катер. По возвращении в отель Роман и Стив вдруг решили, что им крайне необходимо часа полтора поиграть в бильярд, но Карина и Электра отказались составить мужчинам компанию.

– Мы пойдём погуляем по парку, – заявила Фламенко. – Я такой красоты ещё ни на одной планете не видела.

– Замечательно, – улыбнулся Стив. – Нагуляйте романтический аппетит.

– Не сомневайся, – грозно сказала Травиц. – Я тебя съем сегодня ночью.

Взявшись за руки, подруги отправились по извилистым дорожкам парка, окружёнными развесистыми деревьями с широкими листьями. Где-то поблизости, скрытые за густыми ветвями, слышались женские вздохи и мужское оханье.

– Кто-то уже подогрел аппетит, – негромко заметила Электра.

– Может, составим им компанию? – предложила Карина. – Пока наши мальчишки шары катают не по тому месту?

– Если мы это сделаем, – сказала Фламенко веско, – то забудем обо всём на свете, и нас найдут только утром.

– Тогда давай по-быстрому. Вот тут, на этой скамейке. Исключительно пальчиками и один раз... Я настаиваю!

– Ты это умеешь, – засмеялась Электра. И через минуту женщины, тесно прижавшись и сомкнув губы в поцелуе (чтобы не слишком сильно шуметь), уже устраивали взаимное «пиццикато», нежно и ритмично играя пальчиками друг у друга между ножек. Карина кончила минуты через три, немного опередив подругу. Электра облизнула сначала свои пальцы, потом – её, и произнесла:

– Ты дико возбудилась, я это чувствовала. У меня рука чуть было не провалилась в тебя по локоть.

– Романтика нагуливается быстро, – промурлыкала Травиц фальшиво.

– Знаю я твою романтику, – тихо сказала Электра. – Она от слова «Роман», верно?.. Ты течёшь по нему как горная речка, но из упрямства не желаешь через себя переступить.

– Не так всё просто, – сказала Карина. – Это как раз тот самый случай, когда невозможность или недоступность вызывают у тебя постоянный голод... Или жажду. Если ты утолишь чувства полностью, то твоя жизнь станет намного более пустой и пресной. Когда-то такое состояние называлось «закрыть образ», если я не ошибаюсь. Впрочем, я тебе это уже говорила.

– Может быть, только другими словами. Я стараюсь понять твоё кредо. И оно, похоже, звучит так: «Бери от жизни всё, но от чего-то одного, самого желанного, откажись».

– От самого желанного я как раз не отказываюсь, – произнесла Карина и медленно, со вкусом, потянулась всем телом, точно большая кошка.

– Уж я-то знаю! Ты больше всего на свете любишь резать плоть. От этого ты заводишься сильнее, чем просто от секса. Тебя даже в рыбалке больше всего привлекает потрошение добычи. Странно, что ты оглушила рыбу, прежде чем вспороть ей брюшко. Со своими врагами... да и не только с ними, ты поступаешь с точностью до наоборот.

Карина засмеялась, потрепала Электру по щёке:

– Глупая девочка! Как же я тебя люблю!

– Кстати, прежде ты не интересовалась ловлей рыбы. Ты мне не рассказывала, откуда взялось такое хобби.

– Не может быть! И ты сама это отлично знаешь. Потому что именно с тобой мы были вдвоём на Морнее*, когда мне пришлось заставить тамошнего куратора прекратить водяной дефицит. И я тебе рассказывала, какую дурацкую забаву придумали местные царьки. Они запускали в бассейн девушек и ловили их спиннингами, подсекая крючками и разрывая им кожу. Игру эту мы так или иначе прекратили, а принцип рыбалки я запомнила. А потом, по возвращении с Морнея, начала изучать, на какой планете есть подобные развлечения. Только, конечно, без насилия и издевательств над людьми.

– Я помню, как ты в своём стиле расправилась с типом, который держал в руках практически весь Морней.

– Я его почти не мучила, – сказала Карина. – Он кричал максимум час. Хотя заслуживал большего.

– А были такие, кто получил от тебя сполна?

Травиц задумалась. Графиня фон Хойзере, убийца детей**? Карина, конечно, со своим двойником неплохо тогда провела время... Которое было ограничено, как всегда. Недавняя история с драгоценным растением, что изуверски выращивалось на телах живых женщин?*** Руководителю той фермы досталось по достоинству, правда, сама Карина его практически не коснулась. Вот разве что...

– Я вижу, ты вспомнила, – сказала Фламенко. – Расскажи, пожалуйста. Ты же знаешь, я обожаю истории из твоего полицейского прошлого.

*  *  *

Майор Фарид Мехди сделал паузу и внимательно осмотрел группу из молодых офицеров полиции Взаимодействия.

– На днях, – сказал он, – всё подтвердилось. На планете Страйк, сектор Ротшильд, произошли вопиющие перемены. Группа неустановленных лиц окончательно превратила нейтральную цивилизацию в агрессивное государство. В агрессивное по отношению к собственному населению. Там инспирировали сегрегацию, то есть расслоение общества на две неравные части, когда большая находится в угнетённом состоянии и обслуживает меньшую.

– Каким образом такое могло случиться? – заинтересовался поручик Жан Бассомпьер.

– Страйк – это очень давно заселённая планета, ещё во времена ранней Экспансии. Именно на таких чаще всего и происходят регрессивные процессы. Создание искусственных дефицитов, концентрация медийных институтов в одних руках... И как вершина преступной деятельности – эмиссия универсального эквивалента.

– То есть изготовление денег, что строжайше запрещено во всех Секторах, – произнёс капитан Томас Пальмгрен.

– Совершенно верно, – подтвердил Мехди. – Равно как и внедрение понятия собственности.

– Какого рода дефициты созданы на планете? – поинтересовалась лейтенант Карина Травиц.

– Самого широкого спектра. Искусственный голодомор плюс недоступность репликации предметов первой необходимости.

– Универсальные репликаторы вообще были завезены на планету? Или они монопольно присвоены местной властью? – спросил лейтенант Борис Маркелов.

– Вот на этот вопрос, – сказал Фарид, – вам придётся самим найти ответ. В числе многих других.

– А известно, на чём сыграла группировка узурпаторов, что сумела взять неадекватную власть в свои руки? – подала голос поручик Норико Танэмори.

– В общих чертах. Всё началось больше ста лет назад, но сейчас дело дошло до запредельных проявлений. Есть сведения, что во главе этой преступной группы находится человек, объявивший себя духовным потомком святого лорда Фольдемора. Взявший себе к тому же его имя.

– Простите, майор, а кто это? Что за такой святой? – заинтересовался Бассомпьер.

– Святой лорд Фольдемор – легендарный человек, который основал на Праматери-Земле самую массовую религию. Вы знаете эту историю, а если нет, то изучите сами.

– Кажется, я слышал об этом, – сказал лейтенант Маркелов. – Религия лорда Фольдемора основывалась на том, что человек – это есть существо ничтожное, мерзкое от рождения, и что ему положено всю свою жизнь страдать и мучиться в ожидании смерти, после которой он переродится в бесплотного духа и станет частью гипотетической надпланетной некросферы, именуемой «раем».

Тут заговорили и другие офицеры, почти каждый из которых что-то когда-либо слышал.

– Не столько даже человек вообще, – добавила Норико, – а в первую очередь женщина. Которая якобы является вместилищем всех пороков и потому должна быть признана существом низшего ранга.

– Если не ошибаюсь, с тем лордом поступили достаточно жестоко, – сказала Травиц. – Его казнили, поместив на крест.

– Точно, – закивал Маркелов. – А потом какое-то время орудию казни даже поклонялись. Дикие были люди, что поделаешь... И религия лорда Фольдемора потому так и стала называться – «крестьянство»****.

– Вы, наверное, самый эрудированный отдел во всей полиции, – усмехнулся Фарид Мехди. – Но нам сейчас не до древних легенд Праматери-Земли. Они, к счастью, остались в далёком прошлом. Задача вашей группы – прекратить развитие новой легенды на Страйке. И как она называется – это уже дело десятое.

*  *  *

Экспедиция в составе пяти офицеров полиции Взаимодействия до вылета на Страйк приступила к изучению материалов, переданных агентами. Многие из вопиющих историй типа торговли людьми, бандитизма или сектантства, оказывается, уже не один год направлялись с обезумевшей планеты в главный комиссариат на Эсмеральде. Поводом к полицейской операции, как сразу поняла Карина, оказалась гибель двух агентов. То есть агрессия по отношению к собственному населению подлежала лишь изучению и рассмотрению, а вот ликвидация инопланетных эмиссаров, сотрудников спецслужб Взаимодействия, уже выглядела агрессией вовне. Но, поскольку армии и войны давно остались в далёком прошлом, решить проблему поручили группе молодых офицеров из специального отдела Б-12.

Аналитическая машина выдала необходимую информацию о топонимике планеты. Государство называлось Кейростан, столица с резиденцией «императора» носила имя Анкарион. Денежная единица имела обозначение «кьюсак». Язык страны представлял собой смесь архаичных наречий времён ранней Экспансии, и офицерам пришлось подключиться к нейропеду, чтобы понимать речь аборигенов и общаться с ними.

– Агенты могли бы и более качественную информацию прислать, – заметила Норико, разглядывая статичные изображения на большом, чуть вогнутом экране.

– Попробуй сама сделать лучше, – посоветовал Жан.

Статические помехи время от времени искажали картинку. Короткие видеоэпизоды и снимки, считанные непосредственно глазными нервами агентов и «вытянутые» затем искусственным интеллектом, казались плоскими и безжизненными. Хотя и достаточно информативными. Карина с болью в сердце смотрела на мёртвых или умирающих людей на улицах; тела несчастных аккуратно объезжали уродливые, чадящие дымом транспортные средства. Жутью веяло от жилищ на городских окраинах, переделанных либо из таких же повозок, снятых с колёс, либо грубо сколоченных из обрезков древесины. В качестве контраста затем появились сделанные обычными камерами фрагменты из ночной жизни богатых районов. Хаотично сверкающие огнями витрины, броские одежды, крикливые украшения, надменные физиономии... Безвкусно размалёванные красотки, танцующие у входов в злачные заведения. Типичная регрессивная планетка, каких в любом секторе десятки, если не сотни. Типичная ли?..

Снова появился нейрострим. Короткое видео запечатлело роскошное здание с огромным белым куполом и колоннадой. К нему вела лестница в несколько сотен ступеней. Начало подъёма находилось возле ворот и было прикрыто сверху ветвями разросшихся вокруг деревьев, образуя короткий проход между оградой территории и первой ступенью лестницы. По обе стороны в тени раскидистых ветвей тоже танцевали две девушки, частично обнажённые – на них были только короткие топики и белые матерчатые шляпки, вызывавшие у Карины полузнакомое слово «панама». Танцовщицы, по всей видимости, стояли на каких-то приподнятых площадках, как то иногда устраивалось в некоторых публичных танцевальных заведениях. Имелась ли на девушках одежда ниже пояса, было неясно – по низу экрана шла помеха, вероятно, ментальная, вызванная какой-то особенностью агента. Возможно, ему было неприятно смотреть на что-то.

– Дворец местного императора, – прокомментировал капитан Пальмгрен, которого назначили руководителем. Он провёл времени больше других членов группы, будучи подключённым к нейропеду, чтобы узнать как можно больше о Страйке и иметь возможность ответить на большинство вопросов.

– Как этого типа зовут? – спросила Травиц.

– Полностью титул состоит из двадцати шести слов. А так, в средствах информации, он коротко зовётся «Его Императорское Величество Фольдемор Светлое Солнце». Каждое слово отображается на письме с большой буквы.

– Это называется «коротко»? – усмехнулся Бассомпьер.

– Если уж совсем быстро, то можно сказать «император Фольдемор», – проговорил Томас. – Или «его величество». Публичное произнесение имени царька без должности или титула довольно жёстко карается. Могут посадить на несколько месяцев в тюрьму или избить палками.

– Задержите изображение, – попросила Карина Томаса.

Экран замер, показывая ворота с проходом к лестнице и двух девушек по обеим сторонам арки.

– Странный какой-то танец, – сказал Маркелов. – Ритуальный, наверное.

– Как будто пляшут из последних сил, под принуждением, – согласился Жан.

– Совершенно верно, – начал было говорить Томас, но тут изображение резко поменялось – компьютер решил, что пришло время дать следующую картинку. На экране появилось мрачное здание, возле которого стояли несколько человек в чёрных одеждах и высоких шапках, держа в руках длинные палки с горизонтальными перекладинами.

– А это чей дворец? – спросила Норико,

– Это культовое сооружение, – произнёс Пальмгрен. – Видите, на крышах и башнях установлены перекрещенные планки?.. Предшественник Фольдемора решил возродить ту самую религию, в которой поклонялись орудию казни. Потому и имя такое себе присвоил. Наш Фольдемор уже имеет порядковый номер «три». Правда, приверженцев у церкви не так много, и сейчас власти пытаются увеличить число адептов силой и подачками. В частности, для этого и была организована эмиссия денег.

– Наверное, не случись её, и нас бы не подняли на проведение зачистки? – с заметной иронией в голосе произнёс Борис.

– Эмиссия – это уже последняя капля, – заявил Томас. – К сожалению, появились сведения, что Фольдемор похитил нескольких туристов, которые неосторожно высадились на Страйке. Среди них оказались инженеры. Теперь с их помощью царь восстанавливает звездолёты времён ранней Экспансии и мастерит ядерное оружие.

– Но этим кораблям почти тысяча лет! – воскликнул Борис.

– И что с того? Звездолёты тогда строились надёжно, на века, – возразил Пальмгрен. – У нас у самих на чартерных рейсах есть аппараты, которым лет по триста. Меняй двигатели, уничтожай плесень в салонах и лети снова куда хочешь.

– Странно, что кто-то согласился работать на этого мерзавца, – удивилась Норико. – И странно, что люди не бунтуют, если их подавляют морально и физически.

– На планете создано примитивное кабельное телевидение и радио, которые запрещено выключать, – произнёс Пальмгрен. – Это сделано, чтобы транслировать указы и речи императора, а также церковные проповеди.

– Неужели этого достаточно? – удивился Бассомпьер.

– Для промывания мозгов – отчасти. Видимо, работает.

– На регрессивных планетах широко применяются весьма действенные способы убеждения, – сказала Травиц, которая уже имела опыт участия в специальных операциях.

– Гипнотическое внушение? Бинауральное воздействие? – вслух начала перечислять Танэмори.

– Нет, конечно, – сказала Карина.

– А что тогда?

– Пытки и запугивание несогласных, – ответила Травиц.

*  *  *

Милана Санлайт, студентка академии, на днях отметила своё двадцатилетие. К сожалению, недавно введённый администрацией запрет на студенческие вечеринки в помещениях кампуса не позволил Милане отпраздновать день рождения, как это раньше было принято у студентов всех трёх вузов планеты. Но даже не сама администрация проявила инициативу: очередной императорский указ, провозглашавший курс на умеренность и воздержанность, теперь ограничивал для молодёжи многое. Поговаривали, что среди самих же студентов скоро организуют так называемые комитеты защиты нравственности, и их членам будет позволено (и даже вменено в обязанность) врываться по вечерам в комнаты и проверять, не привёл ли кто гостя или гостью на ночёвку.

Но именно этого Милана как раз не опасалась. Будучи девушкой серьёзной, она не заводила легкомысленных знакомств, не говоря уже о встречах на один раз. У неё в приоритете была учёба. Диплом о высшем образовании даже в эти непростые времена служил чем-то вроде пропуска в сравнительно обеспеченную жизнь. Работа в городе давала некоторую уверенность в том, что завтра и послезавтра будет куда положить своё тело и притом не оставить его голодным. О возвращении в рабочий посёлок, откуда Санлайт с трудом сумела вырваться, даже и думать не хотелось: изнурительный труд, жизнь впроголодь, стрессы. А коль скоро Милана была хорошенькой девушкой – стройной, длинноногой, с высокой грудью, волнистыми рыжими волосами, то к этому добавлялась постоянная угроза быть изнасилованной, искалеченной, а то и сброшенной в шахту после выполненных первых двух пунктов.

Готовясь к очередному зачёту, девушка не сразу обратила внимание на звон почтового ящика на двери. Студенческая почта работала круглосуточно, и даже поздним вечером могли бросить важное сообщение из деканата, уведомление о каком-либо собрании, а то и письмо от тёти Эльзы, единственной из оставшихся в живых родственницы, которая работала продавцом в поселковом магазине.

Повторив несколько тезисов, девушка закрыла конспект и подошла к двери. Щёлкнула нижней крышкой ящика. В ладонь ей упал небольшой белый конверт с вытисненным императорским символом – четырёхконечным крестом, у которого три конца (верхний и поперечные) традиционно были одного размера, нижний же – примерно вдвое длиннее.

Искренне недоумевая, каким образом она могла заинтересовать имперскую канцелярию, Милана вскрыла конверт. Вынула оттуда письмо, адресованное, несомненно, ей. Пробежала глазами один раз. Не поверив самой себе, перечитала снова, пытаясь вникнуть в убийственный смысл предписания. Через минуту белый листок выпал из рук девушки, а сама она без сил опустилась на пол. Перед глазами всё плыло, сердце ухало где-то в гортани, желудок и печень словно окатило ледяной водой. «Почему именно я?! – билась в голове отчаянная мысль. – За что мне это?»

Первым побуждением было желание всё бросить, оставить комнату как есть и потихоньку удрать с возможным запасом вещей и денег. Но девушка понимала, что побег в никуда практически невозможен. На городских улицах выжить без бандитских навыков – об этом даже думать смешно. По утрам из подворотен частенько выносили трупы жилистых, мускулистых парней, которые умели убивать, но однажды нарвались на более крутых, чем они сами. Попробовать убежать в ближайшую деревню и предложить там работать за еду? Укрывать кандидаток на обряд Искупления запрещалось законом: на Милану обязательно донесут, и её быстро доставят в имперскую канцелярию. Спрятаться у тёти Эльзы в подполье? Всё равно рано или поздно кто-нибудь заметит странные изменения вроде увеличения рациона пожилой женщины, и тётушку отправят в тюрьму. Кроме того, этим поступком Милана серьёзно бы подставила младшую сестру, которую вне всякой очереди и притом принудительно, под конвоем, притащили бы на сбор кандидаток... Которых, как всегда, наберётся около сотни. За исключением двух-трёх беглянок, но и их потом всё равно поймают и отправят на украшение ворот уже без всякого жребия. А так ведь статистика говорит, что шансы угодить на крест у впервые оказавшейся на сборе минимальны. А Милана ни разу ещё не получала предписание явиться на жребий. Но понимала, что проигнорировать его немыслимо... К тому же в ректорат уже наверняка поступило извещение, что студентке такой-то требуется выдать разрешение на отсутствие по уважительной причине. Не исключено, что на сборе окажется сразу несколько студенток, может быть, кто-то из знакомых. Говорят, дело недолгое. Сначала – небольшое вступительное слово, потом жребий по номерам... Двух девушек из очереди отведут в сторону, остальные спокойно разойдутся по своим делам, радуясь, что нынче их миновала ужасная участь.

До следующего раза.

*  *  *

Поскольку межпланетного сообщения на Страйке не существовало, а расположение и наличие древнего космодрома хранилось от населения в строжайшей тайне, высаживаться вдалеке от столицы было делом несерьёзным. Большой катер приземлился на главном аэродроме единственного государства.

Прибытие огромного чёрного летательного аппарата овальной формы, окутанного облаком сиреневых молний (киберпилоту было дано задание включить статические тормозные элементы на полную мощность для вящего эффекта) посеяло изрядную панику среди населения и вызвало соответствующую реакцию правительства. Сразу шесть боевых аэропланов (предназначенных для подавления вероятных бунтов) попытались атаковать модуль, но были захвачены силовыми арканами и благополучно посажены на поверхность лётного поля неподалёку от прибывшей комиссии.

Вышедших из катера наружу киборгов в количестве трёх единиц обстреляли из пулевого оружия, однако никакого видимого вреда им это не причинило. В следующую минуту большой аэродромный тягач был в демонстрационных целях рассечён пополам лучом лазера с борта аппарата, после чего дальнейшие попытки нападений прекратились. Любые царьки лучше всего понимают силу – это общеизвестно. К тому же правительство хорошо знало, что во Вселенной существует не один только Страйк. Поэтому уже через час к аппарату подъехал длинный чёрный автомобиль, из которого вышел рослый, плечистый человек в странном костюме, увешанном металлическими регалиями. Он принялся энергично махать руками, очевидно, предлагая начать переговоры. То был шеф имперской жандармерии Стефан Карнеро.

Перед ним тут же открылась дверь, как будто в сплошной обшивке вмиг растворился прямоугольный фрагмент. Поколебавшись, Карнеро шагнул внутрь невиданной летающей машины и оказался в комнате, более всего похожей на миниатюрный конференц-зал. Там находился небольшой вытянутый стол из непонятного светящегося материала. По одну его сторону уже сидели пять человек, на удивление молодых, одетых довольно легкомысленно для переговоров на высоком уровне. А то, что предстоят переговоры, и притом непростые, догадаться было нетрудно.

Трое мужчин и две женщины смотрели на вошедшего – достаточно симпатичного, подтянутого, с открытым волевым лицом. Он тоже изучал глазами своих будущих собеседников. Посередине находился, видимо, начальник – этот человек казался самым старшим в группе – высокий, беловолосый, с недобрыми стальными глазами. По левую руку его сидели двое мужчин – один курчавый, грузный, с хитрым выражением на лице, которое украшал длинный тонкий нос. Пальцы его руки то и дело приходили в движение, словно перепиливали что-то. Круглолицый молодой шатен был лишён заметных примет; он просто разглядывал жандарма как музейный экспонат. С похожим выражением на лице смотрела молодая женщина со странно раскосыми глазами и неестественного голубого цвета длинными волосами. А вот пятая участница группы – брюнетка с аккуратным каре, ошеломительно красивая и элегантная, как-то сразу вызвала у Карнеро неуютное и даже жутковатое ощущение, словно бы его оценивают будто кусок мяса – съедобен ли он или уже никуда не годится...

– Кто бы вы ни были, добро пожаловать в Анкарион, столицу нашей славной империи Кейростан, – произнёс Карнеро, усевшись на свободный стул, который словно бы вырос из пола, как только мужчина вошёл в помещение.

– Спасибо, – ответил главный. – Меня зовут Томас Пальмгрен, я – руководитель специальной группы полиции Взаимодействия.

В ответ шеф жандармов коротко отрекомендовался.

– Очень приятно, пан Карнеро, – сказал Пальмгрен. – Буду краток.д Ваша так называемая «империя», занимающая планету Страйк в течение порядка семисот лет, начала вести деятельность, которая не допускается правилами Взаимодействия, выработанными Советом Домов. В вашем государстве, на вашей планете происходят следующие противозаконные действия. Первое – это планомерное уничтожение граждан путём принудительного лишения жизни, свобод и материальных благ. Второе – имеет место эксплуатационный бартер, субъектом которого также выступают граждане. Третье – у нас имеются сведения, что на вашей планете создаётся запрещённое оружие массового поражения. Четвёртое – есть несколько доказанных случаев похищения и насильственного удержания жителей других планет. Наконец, пятое – у вас производится эмиссия универсального эквивалента, что безоговорочно запрещено во всех Секторах Взаимодействия, на всех планетах без исключения.

– Я правильно понял, пан Пальмгрен, что вы прибыли сюда для переговоров с тем, чтобы подвести законную основу под нашу деятельность, которую вы безапелляционно полагаете запрещённой некими правилами? Мы можем обсудить предметы для такого согласования. Возможно, мы найдём взаимовыгодные условия.

– Нет, пан Карнеро. Вы неправильно поняли. Это не переговоры. Это ультиматум.

*  *  *

Перед зданием Народного собрания толпилось множество людей, в основном молодых женщин, прибывших на жеребьёвку ритуала Искупления. В столице все уже знали, что на аэродром прилетел невиданный аппарат, который невозможно уничтожить, и что он, скорее всего, является посланником сил ада, как об этом поспешили объявить проповедники по радио и телевидению. А посему гражданам есть смысл проводить больше времени в молитвах и медитациях, дабы посланец устрашился и скрылся обратно в «чёрных складках», откуда на людей, погрязших в грехах, то и дело наступают бесы, несущие искушения самого разного свойства. Выступление по этому поводу его императорского величества Фольдемора Светлое Солнце ожидалось с минуты на минуту, и трансляция должна была появиться на большом экране, развёрнутом на фасаде Народного собрания. И граждане, которые по какой-то причине были в этот час свободны от дел, собрались перед зданием.

Девушки, которым сегодня предстояла жеребьёвка, медленно входили внутрь, погружённые в свои невесёлые мысли. Посланец ада и выступление императора их сейчас мало интересовали. Их больше занимало другое – как бы избежать чудовищной участи, необходимой, увы, для снижения уровня скверны в социуме, настолько глубоко погрязшем в грехах, что девочек теперь рождается вдвое больше, чем мальчиков.

– В этом здании прежде собирались люди из гражданского общества, – негромко говорила Милане Ульрика Хайсен, преподавательница истории из академии. – Ещё лет сто пятьдесят назад никаких императоров у нас не было, руководство страной избиралось именно собранием граждан.

– Но даже на лекциях вы нам говорили иное, – заметила Милана.

– На занятиях я обязана рассказывать только то, что разрешено, – ответила Ульрика.

Преподавательница была единственной знакомой Миланы, кого она встретила этим утром. Леди Хайсен, оказывается, тоже получила предписание явиться на жребий. Симпатичная блондинка с голубыми глазами, немного располневшая, но сохранившая красивую фигуру, пользовалась уважением и даже любовью со стороны студентов.

– Я уже привыкла, – поправляя очки, сказала Ульрика с лёгкой улыбкой. – Мне восемь раз присылали предписания. Сегодня, видимо, в последний раз. Через два месяца мне исполнится тридцать четыре, а начиная с этого возраста, как ты знаешь, в кандидатки уже не берут.

– Извините, конечно... Я думала, у вас дети есть. Насколько я знаю, появление ребёнка списывает врождённый женский грех и скверну.

– К сожалению, пока нет... Два года назад, когда мне в шестой раз вручили предписание, я как раз выходила замуж. Карл, мой жених, тогда заявил, что если мне выпадет жребий, он заменит меня.

– А так разве можно? – спросила Милана. – Я ни разу об этом не слышала.

– В теории, да. На практике я даже не знаю, бывает ли такое. Если женщине выпадает жребий, и она заявит, что есть мужчина, который согласен пойти на крест вместо неё, то ему показывают видеозапись ворот дворца императора Фольдемора. Это если вдруг найдётся такой, кто лично не видел, как мучаются девушки на крестах. За пределами Анкариона есть несколько городов, да ещё куча бедных посёлков и деревень, куда только радио проведено.

– Ну жители столицы-то все, наверное, видели... Боже, какое это жуткое зрелище... Как девушки страшно кричат и бьются...

– Есть мнение, – невесело усмехнулась Ульрика, – что на самом деле ни о каком «очищении» от скверны и искуплении грехов речи тут и близко нет. Во всяком случае, изначально об этом не говорилось. Второй император Фольдемор ввёл в обиход эту историческую традицию исключительно с целью устрашения подданных.

– Да уж, – поёжилась девушка. – Мне она даже снится иногда в кошмарах. Особенно когда нас в школе заставляли по многу часов слушать проповеди священников, которые говорили, насколько важно проводить обряд Искупления в память святого лорда Фольдемора, которого в давние времена казнили на кресте за все будущие преступления людей. И что все девушки, кто не вытянул жребий, должны завидовать получившим право приобщиться к страданиям святого лорда у ворот императорского дворца. Будущие преступления! Мне кажется, это какой-то бред, который насильно впихивают в головы...

– Я бы тебе посоветовала поменьше об этом говорить вслух, – заметила Ульрика, быстро оглядевшись по сторонам. – Ты знаешь, что за публично озвученные сомнения в правоте проповедей два года принудительных работ дают... А заключённым, к слову, тоже присылают уведомления... Вон, кстати, тюремный фургон на задний двор поворачивает. Наверняка несколько девушек привезли на жребий.

Слово за слово, и студентка с преподавательницей вошли внутрь, поднялись по лестнице на второй этаж. Там их вместе с другими кандидатками тщательно обыскали, после чего дали возможность пройти в большой зал. Там Милана и Ульрика заняли два места рядом с левого края. Девушки и молодые женщины словно инстинктивно стремились устроиться подальше от сцены, на которой был установлен стол для высокой комиссии. Однако распорядители потребовали не занимать два дальних ряда. На последнем места отводились для заключённых, а между ними и свободными гражданками ряд пустовал – проход по обеим сторонам был перекрыт красными лентами.

– Прошу не задерживаться! – зычным голосом провозгласила какая-то женщина. – И помните, что до окончания жеребьёвки вставать и ходить по залу не допускается.

– Могла бы этого не говорить, – сказала Ульрика. – Уже давно кандидаток приковывают к сиденьям.

– Заметила, – вздохнула Милана, глядя на раскрытые кандалы, привинченные к подлокотникам. Для ног внизу тоже имелись захваты.

– Я ещё застала время, когда этих предосторожностей не было, – произнесла Хайсен, самостоятельно защёлкивая крепления на лодыжках. – Бывали случаи, когда после объявления комиссий девушки срывались с мест и пытались убежать. Одна на моих глазах кинулась в окно. Стёкла очень толстые, но у неё с собой загодя был припасён кусок металлической трубы. Девушка выбила одно из стекол и накололась глоткой на острый осколок, торчащий из рамы. Потом окна забрали изнутри решётками, а затем уже и вот эти кандалы придумали.

После того как на заднем ряду расселись прибывшие из тюрьмы, двери в зал закрыли. Милана заметила, что заключённых сопровождали две молодые женщины в форме жандармерии. При этом одна из них осталась стоять возле двери, а другая села на свободное место, также самостоятельно защёлкнув кандалы. Видимо, тюремщица тоже получила предписание.

– Они никогда не вытягивают жребий, – послышался шёпот позади. – Если ты устроилась в жандармерию через постель или ещё как-то – считай, отмазалась от креста.

– Тише, – одёрнули говорившую тут же.

Та замолчала, но спустя полминуты продолжила:

– Три дня комиссия не собиралась. В последнее время что только не придумают, чтобы на крестах подольше висели. То наклон небольшой сделают, то перекладину повыше поднимут... Раньше каждый день на воротах девушек меняли, теперь они вынуждены по два-три дня страдать. Иначе, говорят, во всей империи не напасёшься. Но это неправильно. Даже сам святой лорд Фольдемор всего два часа на кресте провёл. А девушек действительно для устрашения столько времени заставляют мучиться. Со всей империи детей автопоездами возить недавно стали на экскурсии к воротам...

– Ты заткнёшся или нет?! – послышался негодующий возглас.

– Прости. У меня всегда истерика на этих комиссиях... Я уже пятый раз сюда попадаю.

Милану сначала слегка передёрнуло от полученной информации. Она относилась к этой традиции как к чему-то близкому и опасному, но не более чем пожар или ураган. Ясно, что и там, и там, бывает, погибают люди... Но совершенно не обязательно, чтобы среди них оказалась она, Милана. Поэтому студентка уже давно не интересовалась подробностями обряда Искупления, будучи уверенной, что такие страдания вряд ли кто вынесет больше двух-трёх часов... Даже этого слишком много. Но двое-трое суток на кресте... С другой стороны, понятно. В году триста двенадцать дней. Если каждый год уменьшать население империи на шестьсот двадцать четыре нерожавших женщины, это, пожалуй, многовато будет... А на сто с небольшим – это и демографический перекос немного выправится, да и люди не сильно роптать будут... Хотя какое там «роптать»! Если ещё лет десять назад многие открыто издевались над императорскими указами, то сейчас, насколько бы идиотским ни был новый принятый закон, почти все им если не восхищаются, то хотя бы отмечают, что «в наше непростое время» бла-бла-бла... До чего ж противно, если подумать! Наслушаются радио с проповедями, потом мозги словно наизнанку становятся. Да ещё этот бред о каких-то агрессивных инопланетянах, которые вот-вот высадятся на территории Кейростана, истребят всех мужчин и заберут в рабство детей и женщин... Хотя, может быть, это не такой уж и бред? Вон ведь какая-то махина приземлилась на аэродроме, которую и пушки не берут. Надо будет после жеребьёвки обязательно сбегать посмотреть, раз на сегодня получено освобождение от лекций!

Между тем на сцене появились члены комиссии – председателем был глава департамента демографии, он же премьер-министр (как объяснила Ульрика). Рядом с ним сел святейший уруг с золотым знаком креста на высокой шапке. Появилась какая-то пожилая женщина. Место для начальника имперской жандармерии пустовало – в рядах шептались, что его срочно вызвали на аэродром. Но это уже не имело решающего значения, поскольку председатель и священник были выше рангом, а крутить колесо тоже имелось кому. По залу между рядов сновали юноши и девушки в строгих костюмах – они защёлкивали на руках и ногах у сидящих стальные браслеты и случайным, по-видимому, образом раздавали номерки, прикрепляя их к одежде. Милане достались цифры «двадцать два», Ульрике – «семьдесят один».

– Прошлый раз рядом со мной сидела девушка с таким же номером, – сказала Хайсен. – Она вытащила жребий. Думаю, по статистике, мне сегодня опять должно повезти.

Тем не менее Милана обратила внимание, что преподавательница нервничает. Не просто нервничает – женщину била дрожь! Студентка видела, как высоко вздымается грудь Ульрики, слышала, как выбивают дробь её зубы. Страшное ощущение непоправимой беды вдруг ледяным холодом навалилось на девушку. Она попыталась сглотнуть слюну, но ощутила, что в горле пересохло. Веки неожиданно зачесались, на лбу выступили капли пота, но руки надёжно пристегнули к подлокотникам – дотронуться до лица было невозможно.

Председатель комиссии ударил молоточком в небольшой гонг, поднялся и потребовал тишины. Затем начал речь:

– Милые девушки! Поздравляю вас с тем, что волею случая вас коснулась благодать святого лорда Фольдемора и его духовного потомка –императорского величества Фольдемора Светлое Солнце! Сегодня особенный день. Как уже неоднократно нас предупреждал пророческий гений его императорского величества, близок день, когда на нас попытаются напасть захватчики с других планет, чьи чёрные корабли давно кружат над нами. Утром на аэродром прибыл летательный аппарат наших врагов – они сейчас пытаются в ультимативной форме заставить нас свернуть с нашего исключительного пути и отринуть духовное наследие наших предков. Разумеется, у нас есть, чем им ответить. Кроме того, в ближайшее время мы приведём их представителей к дворцу его величества и покажем крестовый проход от врат к лестнице. Две из вас, кого сегодня назовут избранными, встретят наших врагов, словно стражи на посту. И когда они увидят, сколь высока самоотверженность наших людей, наших прекрасных девушек, то их чёрные сердца преисполнятся спасительного страха перед силой нашей веры, нашей твёрдости духа, нашего самоотречения. А равно могущества его императорского величества Фольдемора Светлое Солнце!

– Пошёл в жопу! – донёсся выкрик с последнего ряда. Двое молодых людей немедленно кинулись к девушке, позволившей себе подобную выходку во время церемонии. Некоторые из женщин постарше повернулись назад и с негодованием зашипели: «вот же сучка», «заткнись, тварь», «да чтоб тебе срок добавили»...

Милана нервно зевнула. Пожалуй, она готова была сейчас помолиться святому Фольдемору, в которого не верила ни капли, лишь бы всё это поскорее закончилось.

*  *  *

– Видимо, нам придётся говорить не с вами, – устало заметил Томас Пальмгрен. – Вы отказываетесь понимать, что прибытие эмиссаров Взаимодействия – это в любом случае окончание вашей преступной деятельности. И что теперь всё сводится к тому, будет ли её прекращение добровольным, либо же придётся применить силу. Нам бы не хотелось проливать чью-то кровь, понимаете?

– Могу добавить, что ваша личная жизнь, как и жизни главарей вашей преступной группы, нас мало заботят, – добавил Жан Бассомпьер. – Но мы не хотим допустить гибели мирных жителей.

– Если речь зашла о силовых действиях, то имейте в виду – у нас есть чем ответить, – заявил Карнеро.

– Боюсь, что нет, – произнёс Борис. – Видите обломки тягача на поле?

– Я их видел, – неохотно сказал главный жандарм.

– Вот, смотрите снова.

Маркелов сделал одну из стен прозрачной изнутри.

– Впечатляет, – согласился Карнеро. – Дальше что?

– Теперь я даю мысленную команду нашему главному кораблю на орбите. Смотрите, что сейчас будет.

Ярчайшая вспышка ударила по глазам сидевших внутри аппарата. Задняя половина тягача в долю секунды раскалилась добела и с грохотом разлетелась во все стороны брызгами застывающего на воздухе металла.

– Мы способны делать точечные удары по любому участку вашей планеты, – произнёс Борис, кому были поручены технические вопросы. – Кстати, космодром, на котором вы пытаетесь заставить летать древние корабли, уже находится под нашим постоянным прицелом. Равно как и лаборатории по изготовлению ядерного оружия. Впрочем, наши аналитические машины заявляют: чтобы подготовить корабль к старту, вам потребуется около года напряжённой работы. А если вы вздумаете провести испытание оружия, то в лучшем случае лишь через пару лет сумеете взорвать маломощное устройство, которое принесёт вам только заражение участка планеты.

– Мне нужно обсудить все эти вопросы непосредственно с его величество императором, – побледнев, произнёс Карнеро.

– Отправляйтесь немедленно, – сказал Пальмгрен. – И скажите, что не позднее сегодняшнего вечера я жду его на борту нашего аппарата.

– Я сомневаюсь, что его величество рискнёт встречаться на вашей территории, – сказал шеф жандармов. – Которая к тому же может улететь вместе с ним в любой момент.

– Если бы нам было это нужно, – произнесла Норико Танэмори, – то мы могли бы уже давно и спокойно украсть вашего главного руководителя из его спальни. И никто бы ничего не заметил.

– Но это будет сделано только в самом исключительном случае, – добавила Карина Травиц.

Даже если Карнеро и заподозрил, что последняя угроза является блефом, он не стал озвучивать свои соображения. Уничтоженный тягач обеспокоил его сильнее, чем вероятное исчезновение сюзерена. На которого начальнику жандармерии было, естественно, глубоко плевать.

*  *  *

Жеребьёвка началась. Первым делом выяснилось, что три девушки, получившие предписание, на комиссию не явились, и их объявили в розыск. Затем пожилая распорядительница подошла к столу, на котором имелось большое круглое углубление. Над столом под углом было установлено зеркало, в котором из зала хорошо виднелась круглая, вогнутая внутрь рулетка с сотней продолговатых лунок. Цифры на рулетке были начертаны в отражённом виде, чтобы предоставить возможность сидящим в зале прочесть их в зеркале. По крайней мере, из первых рядов. Женщина раскрутила рулетку и бросила в неё шарик, который с негромким грохотом начал метаться между лунок. Через пару минут вращение зловещего колеса замедлилось, шарик остановился в одной из лунок... перепрыгнул в другую.

– Номер один! – провозгласила женщина.

«Один», «один», «один», – зашелестело по рядам.

– Номер один в жребии не участвует, – сказала женщина, сверившись со списком.

– Поэтому вы все должны понимать, как глупо было со стороны кандидатки не являться на комиссию, – обратился к публике председатель. – Она лишилась благодати... Разумеется, на время... Но с тем, чтобы передать её кому-то из вас!

Женщина вторично запустила шарик в раскрученное колесо рулетки. Скоро движение стало замедляться, мелькание цифр прекратилось...

– Номер двадцать два! – донеслось до сидящих в зале.

«Двадцать два»... «двадцать два», – принялись произносить женские голоса. Милана тоже повторила это число вслух, и вдруг услышала облегчённый вздох поблизости.

– Кажется, мне повезло опять, – сказала Ульрика. – Такого ещё не было, чтобы выпадало двум, сидящим рядом. К тому же мы из одной академии. Вероятность снова работает на меня!

Только после этих слов Милана осознала, что это значит. Ведь номер «двадцать два» сейчас был приколот к её кофте. Сердце девушки как будто сжал металлический обруч. От страха и отчаяния всё вокруг поплыло и закружилось. Санлайт хотела закричать, но она словно онемела и застыла.

Между тем шарик вновь запрыгал в колесе рулетки. Пара минут – и был провозглашён второй номер:

– Семьдесят один!

Как в тумане, до Миланы доносились возгласы нескрываемой радости от наступившего вокруг всеобщего... почти всеобщего облегчения. Кто-то засмеялся, кто-то заплакал. Одна женщина неожиданно затянула странную песню, слова которой были почти непонятны. С заднего ряда кто-то истерично выкрикнул: «Так вам и надо, вонючие овцы!»

– Это какая-то ошибка, – забормотала Ульрика, подпрыгивая на месте и дёргаясь. Её руки пытались выскочить из стальных браслетов, но женщина лишь содрала кожу на запястьях. – Это ошибка, ошибка... Ошибка!!! – вдруг завопила Хайсен так, что у Миланы заложило уши. Впрочем, из ступора девушка не вышла. Она не могла поверить тому, что сейчас случилось.

Всех прочих служащие Народного собрания быстро освободили от кандалов. Первыми были отправлены из зала заключённые в сопровождении обеих тюремщиц. Следом к выходам кинулись прочие гражданки, вне себя от счастья, что им сегодня так повезло. К студентке и преподавательнице подошёл верховный уруг.

– Мои возлюбленные дочери! Есть ли среди ваших близких мужчина, который согласился бы пройти вместо вас искупление во имя святого Фольдемора и в память о нём?

– Да! Да! – закричала Ульрика. – Мой муж, Карл Хайсен! Он начальник механической базы в пригороде Болдер! Сообщите ему, он обещал...

– Хорошо, – произнёс уруг.

– А как насчёт тебя? – обратился он к Милане.

Санлайт с трудом выдавила слово «нет».

– Сейчас вас отправят ко дворцу, дочери мои, – важно сказал уруг. – В течение получаса решится вопрос замены, к твоему мужу сейчас же отправят курьера.

Милана с трудом передвигала ноги, пока две сотрудницы персонала Народного собрания вели её к выходу. Впрочем, связанная по рукам и со спутанными ногами, девушка вряд ли смогла бы убежать. Правда, она и без того почти ничего не соображала. Следом за ней, бормоча бессмысленные фразы, брела Ульрика. Не оказывая ни малейшего сопротивления, девушка и женщина позволили усадить себя в жандармский автомобиль, который скоро тронулся и поехал в неизвестном направлении, изрыгая чёрный дым, скрипя и раскачиваясь.

*  *  *

– Так, коллеги, что вы можете сказать об этом? – спросил Томас, когда Стефан Карнеро покинул катер.

– Судя по всему, этот человек достаточно вменяемый, – произнесла Карина. – И он должен поверить в то, что мы в состоянии сделать с их планетой всё что угодно.

– Лишь бы не повторилась история, случившаяся на Конгреве, – проговорила Танэмори.

Инцидент, про который вспомнила Норико, имел место лет пятнадцать тому назад и стал отчасти причиной смещения тогдашнего комиссара полиции Сергея Новика, хотя сам шеф был, по сути, не виноват. На планете Конгрев случилась похожая ситуация – там тоже руководители организовали эмиссию денег, но цивилизация к тому времени деградировала до открытого рабовладения. Через полчаса после изложения ультиматума перед полицейскими Взаимодействия провели около сотни человек – то были рабы обоих полов и всех возрастов. Комиссию поставили перед выбором – либо она убирается с планеты ко всем чертям, либо эти люди немедленно будут убиты. И времени дали всего лишь минуту. Офицеры не сумели уложиться, да и ответ на запрос пришёл позже. То есть уже после того, как несчастные заложники погибли под ударами длинных ножей. Чтобы избежать дальнейшей эскалации насилия, всю правительственную верхушку планеты пришлось уничтожить в следующую четверть часа. Хотя бы потому, что на площадь, где стоял катер с полицейскими, вооружённые люди привели ещё сотню заложников.

– Не должна, – уверенно сказал Бассомпьер. – Дело сведём к обычной практике. Верхушка будет нами обласкана и обцелована в обмен на освобождение планеты. Царь и его приспешники проведут остаток дней где-нибудь на Бора-Бадене в роскоши, которая им тут и не снилась.

– Они не всегда верят в это, – сказал Маркелов.

– И иногда выставляют неприемлемые условия, – добавила Травиц.

– Я знаю, – произнёс Пальмгрен. – Но обычно на эти условия мы соглашаемся.

– И это я знаю, – улыбнулась Травиц. – Вопрос в том, как мы их потом выполняем.

– Естественно, если царёк предпочитает насиловать до смерти своих горничных, ему таких вещей никто не позволит делать в дальнейшем. А как быть, если этот урод привык именно к такому развлечению? – немного риторически спросил Жан.

– Но сейчас главное – всё-таки чтобы до местных узурпаторов дошло: либо освобождение планеты, либо их физическое уничтожение, – сказал Борис.

– До Карнеро это уже дошло, – согласно кивнул головой Томас. – Увидим, как это дойдёт до Фольдемора.

– Кстати, кто отправится к нему? – спросила Норико. – Этот тип точно не соизволит приехать сюда.

– Ты и отправишься, – сказал капитан. – И поручик Бассомпьер... Нет, Борис, ты ответственный за оружие, значит, останешься со мной... Отсюда простой вывод – лейтенанту Травиц тоже придётся побывать во дворце.

– Спасибо за доверие. Люблю глядеть на пошлую роскошь, – улыбнулась Карина.

*  *  *

Служащие при дворе императора снимали мёртвых девушек с крестов, как правило, ранним утром. Вернее, даже не так: они вынимали кресты из углублений и уносили их вместе с девушками в подвал дворца, оставляя их там в прохладном помещении без окон. Обычно даже самая выносливая женщина умирала под утро на исходе третьей ночи. За всё время возрождённой «традиции» можно было насчитать не больше двух десятков жертв императорской жестокости, кто к этому моменту подавал едва заметные признаки жизни, хотя вряд ли отдавал себе в этом отчёт. И лишь две-три ещё могли сквозь стон что-то произносить. Впрочем, их тоже убирали, не дожидаясь смерти – она скоро настигала женщин в подвале. А после полудня к воротам выносили новые кресты, на которых, визжа и крича, дёргались и извивались несчастные жертвы, кому ещё предстояло пройти нереально долгий и чудовищно мучительный путь.

На время манипуляций ворота огораживали высокими щитами, на которых были изображены картины мучений святого лорда Фольдемора. Затем, после установки крестов, щиты убирались, и все желающие могли поглазеть на ужасное зрелище. Это дозволялось всем, а в последние годы граждан время от времени привозили смотреть принудительно: осуждённых за антиимперские действия, а также – как совершенно верно сказала Ульрика Хайсен – детей из самых дальних сёл и городишек. В автобусах юным жителям читали проповеди о величии императора и о необходимости самопожертвований во имя его же. Естественно, находилось немало граждан, которые с удовольствием, а порой и с наслаждением внимали жестокому зрелищу. Кое-кто даже получал хороший заряд сексуального возбуждения, но об этом, что вполне понятно, предпочитал слишком не распространяться.

...У Миланы были связаны руки за спиной, но она совершенно не могла вспомнить, в какой момент кандалы с подлокотников сменили верёвки, которых она не видела, ибо руки были связаны сзади. Посередине небольшого квадратного участка с длиной стороны около двадцати метров уже лежали два страшных свежеизготовленных креста, на одном из которых скоро придётся корчиться ей, Милане... А на другом – да, Ульрике. Спустя полчаса после того, как на открытой и огороженной высокой стеной площадке выгрузили Милану, Ульрику так же ввели через окованную стальными пластинами дверь. Преподавательница где-то потеряла очки... Ну, да они ей вряд ли теперь понадобятся.

– Почему он не пришёл? – ни к кому не обращаясь, тихо проговорила Ульрика.

Вертикальная стойка креста из тщательно отполированной древесины имела в диаметре около пяти сантиметров и оканчивалась притуплённым и даже слегка закруглённым остриём. Примерно в полуметре от острия крепилась горизонтальная перекладина со сторонами такой же длины. Сам же крест имел, наверное, около двух с половиной метров в высоту.

Глядя на кресты, Милана подумала, что какой бы ни был хороший человек муж у исторички, вряд ли он бы рискнул испытать на себе такую страшную экзекуцию.

Через минуту после того, как на площадку ввели Ульрику, загремели засовы, и на территорию вошли трое плечистых парней. Один нёс небольшое ведро, наполненное чем-то, другой – моток толстых верёвок, третий – кувалду. Завидев их, Ульрика вскрикнула и, видимо, инстинктивно попыталась убежать прочь. Однако путы на её ногах позволяли лишь передвигаться нешироким шагом. Женщина тут же упала на землю, поросшую невысокой зелёной травой.

– Бежать никуда не надо, – произнёс один из вошедших.

Милана снова погрузилась в оцепенение, глядя на разыгрывающуюся перед её глазами сцену. Двое парней – видимо, помощники ката – ухватили женщину, не давая ей встать и попытаться вновь куда-то отскочить. Кат достал нож и принялся распарывать на Ульрике одежду, начав с воротника. Разрезав вдоль спины жакет сверху донизу, он таким же образом поступил и с блузкой, после чего подцепил широкую поперечную лямку лифчика. Поддев ножом пояс юбки, он разделался и с ней. Затем оба его помощника перевернули что-то выкрикивающую женщину лицом вверх и содрали с неё остатки одежды. Ульрика теперь лежала полностью обнажённой. Один из парней с наслаждением помял её округлый, податливый живот:

– Просядет быстро, мягкая и тяжёлая, – сказал он.

– Но корчиться долго будет, – заявил другой.

– Сколько отведено, столько и будет, – заявил кат. – Вяжите её к колышкам.

– Нет! Нет! Не надо! Я уже говорила, что это ошибка! Сейчас мой муж приедет! Я вам всё сделаю, только отпустите!

Вероятно, палачи уже наслушались подобного на своей службе более чем достаточно. Женщину протащили по траве, снова перевернули спиной вверх. Головой она легла в сторону, где на земле сидела Милана, не в состоянии шелохнуться. Кат рассёк ножом путы на ногах, и тогда двое помощников с силой развели ноги женщины в стороны и притянули их к торчащим из земли колышкам, завязав узлы на лодыжках. Ульрика отчаянно пыталась приподняться и извернуться, но один из парней сел ей на спину. Кат взял в руки крест, обмакнул его верхний конец в ведро. Вынул, поглядев, хорошо ли смазалось остриё чем-то густым и жёлтым, походим на жир или маргарин. Затем подошёл к женщине сзади, положил крест перекладинами ей на бёдра, нацелив остриё прямо в анус. Двинул вперёд, так что кончик немного углубился в тело женщины, которая вскрикнула и содрогнулась от ощущения холодного и жёсткого проникновения. Придерживая крест, кат дал знак другому помощнику, уже взявшему кувалду.

Глухой удар по основанию креста сменился отчаянным, полным ужаса воплем. Ульрика непроизвольно подняла голову и встретилась широко раскрытыми глазами с взглядом Миланы, которая начала трястись всем телом. Главный палач посмотрел – ровно ли идёт крест, после чего махнул рукой: можно продолжать. Второй глухой удар вогнал конус острия в тело женщины, которая опять подняла голову, закричав от вспышки страшной боли. Милана видела, как из голубых глаз Ульрики брызнули слёзы. Третий удар молотом вновь заставил женщину раскрыть рот в крике, но беззвучном. После четвёртого удара, когда верхняя часть креста скрылась внутри примерно наполовину, ноги женщины отвязали от колышков и притянули их к основанию, не слишком туго, но достаточно плотно прижав лодыжки к полированному древку. После чего отпустили. Ульрика, лёжа на животе, тихонько подвывала и подёргивалась всем телом. Основание креста, торчащего у женщины между ног, постукивало по земле, покрытой травой.

Парни направились к Милане, до которой словно только сейчас дошло, что теперь с ней проделают точно то же самое. Она пригнулась и попыталась короткими прыжками проскочить между приближающимися палачами. Разумеется, ей этого не удалось сделать. Она точно так же, как недавно Ульрика, упала на траву, а помощники ката перетащили её на нужное место. Девушка извивалась, но ничего не помогало. После того, как с неё содрали одежду, спину между лопаток придавила тяжёлая мужская задница. Узел на лодыжках ослаб, но только для того, чтобы ноги, раздвинутые в стороны, вновь охватили верёвки. Когда Милана ощутила на своих бёдрах перекладину креста, она закричала, с каждой секундой всё явственнее понимая, что теперь это с ней навсегда. И когда намазанный жиром притуплённый конец острия ткнулся в неё, девушка лишь добавила громкости своему воплю.

Неожиданная пощёчина – несильная, но достаточная, чтобы прекратить крик, – заставила Милану повернуть голову в сторону, откуда прилетел удар.

– Добрый совет, – сказал кат, – расслабь булки. Иначе мне придётся сначала расширить твой проход вот этим ланцетом.

И главный палач продемонстрировал девушке обоюдоострое лезвие, похожее на наконечник копья. Выглядело оно настолько зловеще, что Милана действительно расслабила анус, в который немедленно вползло нечто твёрдое. Это было совершенно не больно, Санлайт даже удивилась. Но первый же глухой удар, вызывавший рвущее ощущение где-то внизу, заставил Милану взвизгнуть. Ей что-то подсказывало, что это даже и близко не похоже на настоящую боль. Словно в ответ, рядом вскрикнула Ульрика.

От второго удара завопила и девушка. Некоторое время обе жертвы кричали почти в унисон. Но третий удар, который вогнал страшное орудие довольно глубоко в тело, заставил Милану замолчать – у неё просто остановилось дыхание. Четвёртый словно бы расплескал боль от того места, где в девушку вошёл крест, по всему животу. Милана отчаянно завыла, краем сознания понимая, что кусает, жуёт и заглатывает траву, пока ей привязывают лодыжки к круглому древку, на котором ей придётся просидеть... неужели два или три дня?!! О нет, это невозможно! Она ведь просто не вынесет этого!

*  *  *

К катеру лихо подрулил чадящий чёрный автомобиль.

– Карнеро вернулся, – сообщил Томас. – Видимо, он получил инструкции.

– Ну, послушаем, что они решили, – сказал Жан.

Начальник жандармерии с непроницаемым лицом вошёл в небольшой зал. Он уселся на знакомое место, кашлянул и произнёс:

– Его величество император согласен встретить вашу делегацию сегодня через час. Вероятно, он примет условия, и мы обойдёмся без кровопролития.

– Что ж, это звучит разумно, – сказал капитан Пальмгрен. – Трое наших людей будут готовы прибыть... Как я понимаю, в резиденцию руководителя?

– Его величество предпочёл бы видеть вас всех, – заявил Карнеро.

– Это исключено, – отрезал Пальмгрен.

– Жаль... Впрочем, сколько бы вас ни отправилось во дворец, сопровождать буду я... Или вы сами, пан Пальмгрен, желаете разговаривать с его величеством?

– Нет, – сказал Томас, – я останусь здесь. От моего имени говорить будет... Леди Карина Травиц.

Решение капитана немного удивило членов группы. Все полагали, что обсуждать условия сдачи планеты будет Жан Бассомпьер – он был более опытным, да и званием выше... Но главным в группе являлся Пальмгрен, и подобные решения мог принимать только он.

Карина встала со своего места и произнесла чуть нараспев:

– Пан Карнеро, я готова к встрече с его величеством императором Фольдемором Светлое Солнце.

Стефан даже приподнял брови. Но оставил это выступление без комментариев. Он был неглуп и отлично понимал, что сейчас слышит издёвку. Проклятые пришельцы были сильнее, и они в любом случае намерены внести большие коррективы в их привычный образ жизни – столь же приятный, сколь и порочный.

*  *  *

Прежде чем поставить крест с Ульрикой в трубу, залитую бетоном на круглом помосте, помощники ката нахлобучили на голову женщине белую матерчатую шляпку и белый же топик, закрывающий плечи и верхнюю часть груди. Местное солнце в тропических широтах Страйка даже в осеннюю пору, как сейчас, палило достаточно сильно, а потому тепловой удар мог запросто сократить срок нахождения жертвы на кресте. Кроме того, женщин по три-четыре раза в день поливали водой из шланга и давали им сосать мокрую губку.

– Погодите-ка, – произнёс кат, обращаясь к помощникам, которые уже нацелили основание креста на отверстие в трубе.

С этими словами он вынул из кармана очки леди Хайсен, предварительно связав их дужки матерчатой резинкой.

– Давай-ка наденем... А то как же ты сможешь любоваться своей напарницей?

По существующей традиции обеих женщин устанавливали по обе стороны ворот лицом друг к другу. Неясно, чего было в этом больше – случайности или же вящего садизма. Сидящая на кресте жертва легко могла видеть, как мучается её подруга по несчастью, и это, вероятно, усиливало её собственные страдания.

Крест встал почти вертикально, с незначительным наклоном вперёд, буквально на пару градусов. Ульрика сразу же просела на три-четыре сантиметра, и её хриплый, рвущий душу вопль разнёсся над небольшой площадью перед воротами, которая пока что была отгорожена щитами от широкой дороги, ведущей к центру города. Не затягивая время, в нескольких метрах от преподавательницы палачи установили крест с её студенткой, тоже в шляпке и топике. Тихо подвывая и постанывая, Милана не сползла ни на сантиметр – она настолько сильно оплела ногами древко креста, что сумела остаться почти на той же высоте, на которой её зафиксировали. Конечно, напрягать мышцы она бы не смогла несколько часов кряду, и её соскальзывание до перекладины и разрыв кишечника были всего лишь вопросом времени.

А Ульрика уже начала своё движение вниз – ей осталось чуть более двадцати сантиметров, чтобы коснуться ягодицами перекладины. Первые семь-восемь из них женщина преодолела достаточно быстро, пока притуплённый конец древка не упёрся в изгиб кишки. Проткнуть он его сразу не мог, но, натянув изо всех сил, протащил чуть выше в глубину чрева, остановившись между петлями тонкого кишечника и маткой. Будь вместо креста заострённый кол, он уже давно бы пробил оболочку и, скорее всего, порвал матку, тем самым вызвав сильное кровоизлияние и довольно быструю смерть. Но такая роскошь для жертв не была предусмотрена в пределах Страйка.

Щиты убрали, и с площади донёсся многоголосый вздох. Перед собравшимися гражданами на двух помостах стояли два высоких креста, а на них – как полагается, две молодые женщины. Которая слева – постарше, немного полная, с крупной грудью, округлым животом и широкими бёдрами, безостановочно кричала, извиваясь и корчась, тем самым лишь ускоряя соскальзывание и усиливая и без того чудовищные боли. Другая – стройная, худенькая, практически не шевелилась. Только высоко и часто вздымающаяся грудь да покрытая испариной кожа говорили о том невероятном напряжении, в каком сейчас находилась девушка и сколько сил она тратила на то, чтобы не сползти ниже.

Близко к жертвам обряда Искупления подходить запрещалось, за чем бдительно следила четвёрка жандармов. Если кто-нибудь вдруг вздумал забраться на помост, в него тут же начали бы стрелять на поражение. Впрочем, народу было не так много – праздное шатание в Кейростане не поощрялось, а злостное безделье ещё и каралось. Да и картина за много лет не изменилась – лишь девушки на крестах были всё время разными. Некоторые, поглазев пяток минут, начали расходиться – как правило, молча. Небольшие группки молодых людей иногда, правда, возбуждённо обменивались впечатлениями. Кое-кто приходил и жадно внимал мукам девушек, стоя на возможно близком расстоянии по полчаса и больше. Но такие появлялись ближе к вечеру, довольно регулярно... И за ними рано или поздно устанавливали наблюдение. Кто-то из таких «зрителей» потом бесследно исчезал, кто-то внезапно получал работу в имперских службах.

Когда к воротам подъехал автомобиль начальника жандармерии, на площади осталось не более десятка человек. Стражи увидели, что из машины вышел сам шеф Карнеро, за ним – трое молодых людей, одетых странно и легкомысленно: крепкий плечистый мужчина и две стройные симпатичные женщины. Все были в шортах и рубашках с короткими рукавами – довольно похожими и с какими-то небольшими значками различия.

– Бог ты мой, – произнесла Танэмори на местном наречии, увидев корчащихся в ужасных муках женщин. И тут же перешла на знакомый язык: – Вот что означали донесения агентов. Никакая это не имитация и не ритуальные танцы. Это омерзительная демонстрация абсолютной власти.

– Пан Карнеро, – обратилась к шефу жандармов Травиц. – За что наказаны эти несчастные девушки?

– Это не наказание, – охотно объяснил Стефан. – По традиции, у прохода ко дворцу его величества постоянно происходит обряд Искупления в честь святого лорда Фольдемора и в память о нём.

– Эта традиция, видимо, придумана здесь сравнительно недавно, – сказал Бассомпьер.

– И она свидетельствует о полной безнаказанности и неподсудности вашего императора, – ледяным тоном произнесла Карина. – Демонстрация силы и могущества таким гнусным образом. Следует в наш ультиматум внести немедленное прекращение этой... Традиции.

– Как вам будет угодно, – осклабился Карнеро. – Правда, согласится ли с этим пунктом его величество...

Полицейские подошли к мучающимся на крестах женщинах. Та, что слева, уже почти просела до перекладины. Притуплённое остриё обозначило выпуклый холмик в верхней части живота. Через некоторое время вытянутая в струнку сигмовидная кишка неминуемо лопнет, и тело женщины осядет на перекладину. У неё быстро разовьётся обширный перитонит, который усилит боли в животе, но они и сейчас несомненно адские, судя по ужасным конвульсиям и судорогам, сотрясающим тело. Крови на кресте было немного – закруглённый конец не вызывал излишних повреждений, он просто раздвигал петли тонкого кишечника, проволакивая сквозь их переплетение натянутую на себя оболочку.

На другом кресте, возле правой створки ворот, билась в корчах стройная девушка. Проходящая сквозь её тело верхушка креста находилась достаточно близко от передней стенки брюшины. На коже тонкой талии возле пупка вздулась небольшая выпуклость.

Зрелище было столь же ужасным, сколь и притягательным для группы из отдела «Б-12», сотрудники которого нуждались в психокоррекции, но, как известно, волевым решением комиссара не подлежали этой процедуре. За полицейскими наблюдали. Карина этого не знала, но как раз сейчас кто-то смотрел на неё в мощную стереотрубу и с интересом отмечал не слишком заметные, но всё же характерные признаки сексуального возбуждения. Справедливости ради, Травиц сейчас текла не столько от зрелища мучающейся девушки, сколько от мечты водрузить на такой же крест того, кто распорядился устроить бедняжке ужасную экзекуцию.

– Идёмте дальше, – сказала она.

Делегация двинулась вперёд по тенистому проходу, украшенному инсталляциями небольших крестов с сидящими на них куклами. Затем поднялась по широкой лестнице, ведущей к самому дворцу. Вблизи сооружение выглядело менее презентабельно, нежели на видеостримах и записях – всё-таки на регрессивных планетах строительство тоже деградировало. Даже по отношению к дворцам и культовым сооружениям.

В холле, конечно, всё было сделано с претензией на безудержную роскошь. Полированные колонны, блестящие вкраплениями цветных камней стены... По мере изучения интерьера и передачи данных по туннельной связи анализирующие машины всё более склонялись к версии, что планета была заселена до открытия универсальной репликации, и невозможность воспроизведения материальных благ явилась одной из причин быстрого скатывания Страйка к нетривиальной и причудливой общественно-экономической формации.

Карину немного беспокоил тот факт, что с момента входа во дворец их сопровождали вооружённые до зубов охранники, причём их количество быстро увеличивалось, а расстояние между конвоем и делегацией, наоборот, уменьшалось. Было принято решение на минуту остановиться и с разрешения Карнеро продемонстрировать некоторые возможности имплантированного оружия.

– Мы можем стрелять не только из пальца, но и из глаза, – произнесла Танэмори. – При этом степень поражения практически неограниченна.

Это, конечно, тоже был блеф, но выстрел из пустой руки Бассомпьера, разнёсший вдребезги вазон с цветами, произвёл на придворную охрану нужное впечатление.

Невидимые простому глазу шпионские устройства быстро заполнили помещения дворца – делегаты незаметно для Стефана Карнеро раскидали несколько десятков видеокамер на своём пути. Словно шустрые муравьи, боты-разведчики быстро расползлись по помещениям. И потому Пальмгрен и Маркелов увидели сидящего на помпезном троне жирного императора даже раньше, чем Травиц, Бассомпьер и Танэмори. И принялись слушать разговор, равного которому в этих покоях ещё не происходило.

*  *  *

За пеленой невыносимой боли Милана несколько раз всё же обращала внимание на кричащую сорванным голосом Ульрику Хайсен. Со стороны могло показаться, что мучения преподавательницы даже страшнее, чем её собственные. Но и свои ощущения были неописуемы – девушка прежде не представляла, что на свете существует такая боль. И она настолько коварна, что не даёт возможности потерять сознание, как то однажды с ней случилось у зубного врача, удалявшего ей клещами разболевшийся зуб. Она тогда лишилась чувств, а теперь весь живот от диафрагмы до промежности дёргала, жгла и рвала такая боль, словно тот зуб увеличился в сотни раз и провалился ей в нутро. Ужасный толстый кол неспешно полз снизу вверх, усиливая тянущее чувство. Где-то внутри за пупком находилась точка, от которой в разные стороны выстреливали острые и жгучие лучи, становясь всё сильнее. Сил, чтобы обхватывать ногами древко, уже не осталось – Милана содрала кожу с голеней, а бедра были сплошь в синяках. Стоило чуть расслабиться, как тело под собственной тяжестью норовило сползти ниже, а малейшее шевеление отдавалось всё новыми вспышками боли в истерзанном изнутри кишечнике. От криков уже саднило и горло – хотя это не шло ни в какое сравнение с болью в животе. Вопросы «за что?», «почему?» с всевозможными вариациями роились в голове, в которой для чего-то другого уже не оставалось места. Весь мир девушки сжался до верхушки креста, медленно прокладывающего путь через её внутренности. Однако наконечник некоторое время назад во что-то упёрся, и сползание прекратилось. Но малейшее движение сейчас виделось особенно страшным – потому что казалось, стоит пошевелиться, и притуплённый конец тут же что-то разорвёт внутри. К тому всё и шло: остриё натянуло до предела изгиб сигмовидной кишки, в которую проскользнуло, будучи намазанным жиром. Оболочка была довольно плотной, но долго ли она могла сопротивляться весу девушки? Ульрика уже пару часов назад испытала этот прорыв и наконец осела ягодицами на перекладину. Теперь женщина уже не так отчаянно вопила сорванным голосом, но ужасные боли её не отпускали. Наконечник упёрся изнутри ей в брюшину напротив желудка, сдавив и подтянув обводную кишку. Нежные внутренности под действием содержимого кишечника начали воспаляться. В самое ближайшее время это предстояло испытать и Милане.

Наконечник порвал оболочку кишки девушке и скользнул в недра брюшной полости между петель как раз в тот момент, когда визитёры спускались по дворцовой лестнице. Тело опустилось сразу на несколько сантиметров вниз. Отчаянный крик, полный нечеловеческой муки, резанул по ушам всем, кто находился поблизости.

На троих странно одетых людей, вышедших к воротам в сопровождении шефа жандармов, бьющаяся на кресте Милана не обратила ни малейшего внимания. На площади у помоста происходила иная действительность, не имевшая никакого отношения к остаткам жизни Санлайт.

– И всё-таки мы будем настаивать на прекращении этого издевательства, – сказала Карина, поглядев на обеих молодых женщин, вынужденных безмерно страдать из-за амбиций самопровозглашённого «царя».

– Это один из тех пунктов, которые невыполнимы, – скривился Карнеро. – Мы согласны принять ультиматум, но лишь частично и только потому, что вы настоящим образом выкручиваете нам руки. И всё же некоторые моменты мы отклоняем. Будете настаивать – начнём взрывать шахты с заложниками. И помните: вы все остались живы только потому, что держите нас под прицелом с орбиты... Но будьте в курсе – на первый же удар сверху взорвётся одна из шахт.

– Везите нас обратно, пан Карнеро, – сказала Травиц, прислушиваясь к сообщениям по туннельной связи.

– Шахты эти действительно существуют, – слышался голос Томаса Пальмгрена в голове у Карины. – Они очень глубоки, вероятно, на самом деле набиты взрывчаткой. Дистанционное обезвреживание невозможно. Попытка освобождения заложников приведёт к подрыву зарядов.

– Что предлагают аналитики?

– Три варианта. Первый – массовый вооружённый десант на Страйк. Второй – постепенное, в течение нескольких месяцев снабжение планеты универсальными репликаторами, а также синтезаторами пищи, и глушение официальной пропаганды. Третий – сохранение статус-кво. При этом на орбите останутся автоматические спутники, которые будут уничтожать подготовленные к запуску звездолёты или – к подрыву – ядерные устройства.

– Первый вариант, видимо, уже отвергнут? – спросила Карина.

– Да. В этом случае неизбежна гибель многих мирных жителей, чего нельзя допустить. Против третьего тоже есть резкие возражения. Остаётся длительное противодействие и постепенное убеждение главарей планеты к переезду.

– Император Фольдемор категорически сопротивляется. Точно так же, как и уруг – старший религиозный деятель. Стефан Карнеро и премьер-министр – тоже, но с меньшей уверенностью.

– Это несмотря на картинки, что им демонстрировали? Бассейны, девушки, изысканная пища, путешествия и медицина, которой на Страйке нет и быть не может?

– Вот это и удивительно, Томас! По всей видимости, какие-то здешние аспекты их привлекают больше. К тому же они резонно боятся, что мы их попросту пристрелим, когда вывезем в открытый космос. Правда, мы можем переместить не всех стразу, а по очереди. Любого из членов этой банды четырёх отправить с тем, чтобы он на себе испытал все прелести цивилизованной роскоши и потом доложил своим приятелям по туннельной связи. Но я предполагаю, что некоторые моменты мы им просто не в состоянии предложить.

– Почему?

– Потому что они противозаконны.

– Мы можем дать им даже наркотики.

– Боюсь, их интересует нечто иное.

– И что же именно?

– Это мы узнаем сегодня ночью.

*  *  *

Только когда стемнело, Милана вдруг ощутила некоторое облегчение. Опираясь ягодицами на перекладину, она даже сумела понять, что спину и подмышки ей что-то поддерживает. Действительно – палачи ближе к ночи устанавливали позади жертв специальные подпорки, чтобы девушка не могла выгнуться назад и повредить себе позвоночник. Впрочем, делать какие-то выводы и оценивать «заботу» Санлайт уже была не в состоянии. У неё, как и у Хайсен, начинался перитонит, который вскоре должен был добавить страданий. Хотя, конечно, мучительная боль в животе и без того не отступала ни на минуту.

В полумраке можно было разглядеть, как ворота от площади вновь отгородили фанерными щитами. Затем двое в чёрной одежде подошли сначала к Ульрике, потом – к Милане. Появился третий – низенький, коренастый, длиннорукий мужчина. На лицо его была натянута матерчатая чёрная маска, точно такая же, как и у двух других. Он тоже поочерёдно поглядел на стонущих женщин, затем показал пальцем на Милану:

– Вытаскивайте, – коротко сказал он.

Когда крест затрясся, девушка захрипела сорванным голосом – жестокие боли вмиг усилились. Неужели из неё собираются вынуть крест? Но в чём смысл? Внутри, наверное, всё разорвано в клочья, так, что никакой врач не сошьёт. Но, может быть, это и к лучшему? Вытащат крест – из неё хлынет кровь, и она тихо и скоро умрёт?

– Не её! – послышался вдруг хриплый вопль. – Меня снимите!

– Тебя завтра, – ответил Ульрике один из людей в масках.

– Может быть, – добавил другой. Голос был женским.

Милану отнесли за ворота и тут же протащили через дверь на знакомый квадратный дворик. Там её положили на газон лицом кверху и разрезали верёвки, притягивавшие лодыжки к древку. Если бы не безумные боли, девушка могла бы расценить подобное как едва заметное облегчение. Двое нёсших тело и крест скрылись снаружи. Третий же присел рядом с Миланой и провёл рукой по животу девушки, стараясь продавить его так, чтобы хорошо прощупать твёрдую палку, проткнувшую внутренности. Кричать лёжа было труднее, чем сидя. Затем мужчина скинул балахон, открыл какой-то небольшой сосуд и как будто вылил себе на ладонь правой руки содержимое. После чего скользкими пальцами влез Милане во влагалище, грубо раздвинув губки.

– М-мм, какое тесненькое, – пробормотал он.

Затем устроился над телом девушки сверху и ввёл член в вагину, действительно сильно сузившуюся из-за древка креста, вставленного Милане в задний проход. Тяжесть мужского тела, навалившегося на живот, заставила девушку кричать снова и снова. Факт изнасилования казался ей сейчас несущественным. Да и кончил мужчина достаточно быстро. Через семь-восемь минут омерзительной пытки он встал, надел балахон и прошёл к двери. Во двор вернулись двое, которые подняли крест, с тем, чтобы водрузить его обратно на помост. Связывать ноги Милане уже не стали – они теперь свободно свисали вниз. По бёдрам стекали капли спермы, смешиваясь с тонкими струйками крови.

*  *  *

– Теперь понятно, почему наш царёк не горит желанием бросать свою планетку, – сказала Карина, внимательно изучая изображение на экране. – Редкостный трус этот Фольдемор. Даже при своих прислужниках, даже при обречённых жертвах он и то в маске ходит.

– На старшего священника, так называемого уруга, у меня тоже неплохое досье, – сказал Бассомпьер. – И этот тип отдаёт себе отчёт, что ни на каком Бора-Бадене ему такого просто не позволят делать. А если он попытается отмочить нечто подобное, то окажется в бессрочной ссылке где-нибудь на Блумтауне, а там за год можно потерять половину пальцев от обморожения. Включая самый главный «палец».

– Премьер-министр тоже хорош, – пробормотала Норико. – Вы только посмотрите, ну и мерзость же! Друзья, мы все знаем, что многие из нас любят «отрываться», но чтобы так...

– Зато наш друг Карнеро ничего плохого вроде не устраивает, – заметил Маркелов. – Всего лишь сексуальная акробатика с двумя девушками, достаточно взрослыми. Мне кажется, они не очень в восторге, но не более того.

– Вот его-то мы и отправим на курорт вместе с приятельницами, – сказал Пальмгрен. – Небольшое психологическое воздействие, и он через пару недель и думать перестанет про Страйк.

– Это всё понятно, – произнесла Карина. – Но какие две недели, Томас? И что прикажешь делать с девушками?

– С какими? – спросил Пальмгрен.

– С теми, которых вешают на кресты для развлечения этого ублюдка императора.

– Мы не можем в одночасье прекратить эту практику, – сказал Томас. – Любая попытка хоть как-то ограничить Фольдемора в его привычках будет расценена как агрессия. Аналитики говорят, что даже закрытие денежной эмиссии он примет более лояльно, чем запрет на удовлетворение личных девиаций. Который неизбежен при его перемещении.

– Ну, это как обычно, – протянула Норико и даже похрустела пальцами. Карина покосилась на коллегу и приятельницу. Она слышала, что поручик Танэмори в свободное от службы время развлекалась тем, что избивала мужчин хлыстами, плётками и щёлкала электрошокерами. Но, разумеется, без всякого принуждения – в цивилизованном обществе подобное немыслимо и недопустимо. А ведь на некоторых планетах такие развлечения, даже при условии полного согласия, строжайше запрещены в том числе и для мужчин – за нарушения можно сесть в тюрьму, и притом надолго. А элита, естественно, развлекается как хочет. И, что особенно омерзительно, не считаясь с желаниями других. Травиц приходилось допрашивать одного начальника сети частных тюрем – он искренне не понимал, какое удовольствие может заключаться в том, когда бьёшь человека, который сам не против такого обращения. Ведь самое великое наслаждение заключается именно в том, чтобы избить или унизить того, кто вовсе не желает быть избитым или униженным...

– Я могу высказать особое мнение? – спросила Карина.

– Конечно, – сказал Томас.

– Мне не нравится милая привычка императора Фольдемора. Я считаю, что нам нужно прекратить её немедленно. Женщины, которых мы сегодня видели на кольях, должны оказаться последними в цепочке жертв. Впрочем, старшего священника тоже надо ограничить в его играх. Он хоть и не убийца в прямом смысле, но по сути такой же преступник.

– Я обязательно изложу все эти замечания для аналитиков, – заверил Томас. – К утру будет ясно, сможем ли мы сделать что-то ещё.

*  *  *

Новый день в Анкарионе начался как обычно. Специальные машины на рассвете проехали по городским улицам и подобрали пяток трупов: два из них явно были жертвами нападений, два, судя по всему, при жизни принадлежали к ночному криминальному миру. Ещё одного, умершего по естественной причине – то бишь от голода, тоже забросили в кузов.

Затем на улицы выдвинулись представители мирных профессий – как бы там ни было, но цивилизация на Страйке, хоть и угасающая, ещё жила и функционировала. А искусственная поддержка экономических отношений в виде денежной эмиссии, казалось, вдохнула видимость жизни в депрессивное состояние общества. Словно наркотик, который создаёт иллюзию благополучия, но тем самым ускоряет распад организма.

– Значит, так, – обратился Томас Пальмгрен к офицерам группы. – Наш комиссариат, изучив выводы аналитиков, потребовал устроить мягкий вариант по схеме номер два. Как я и предполагал, кстати... Девочки и мальчики, не надо кривиться, мне это самому не нравится! Я бы с большим удовольствием хоть сейчас долбанул с орбиты разрядом по дворцу, но делать это категорически не рекомендуется. Слишком много жертв ожидается.

– Время на выполнение? – спросила Карина. – Месяц?

– От трёх до четырёх, – ответил Томас.

– Та-ак, – протянула Травиц. – Что же у нас получается?.. Этот мерзавец успеет отправить на нереальные мучения сорок пять или даже шестьдесят девушек? И ещё будет их насиловать при этом?

– Кстати, о насилии, – вмешался Бассомпьер. – А как быть с жертвами этого подонка уруга?

– При других вариантах погибнет от пятисот до пяти тысяч мирных граждан, – ответил Пальмгрен уклончиво.

Карина промолчала.

– А что решили с паном Карнеро и его вероятной экскурсией на курорт для отъявленных негодяев? – спросил Маркелов.

– Предложить немедленно и отправить его туда как можно быстрее, – ответил Пальмгрен.

– Ну вот хоть какое-то активное действие, – произнесла Танэмори.

– Я могу заняться этим вопросом? – спросила Карина.

– Ты? – поднял бровь Томас.

– Да. У меня большой опыт в убеждениях такого рода, – промурлыкала Травиц.

*  *  *

– И ты отправила этого типа на Бора-Баден? – спросила Электра.

– Да. Мне он показался самым безобидным и наименее испорченным среди остальных членов шайки. При этом обе его подруги тоже улетели вместе с ним. Это я потом только узнала, что не такие уж они и подруги были... Но тогда мне было наплевать, да и после, если честно, тоже. Я не удивлюсь, если эта троица до сих пор млеет где-нибудь на тёплых пляжах Бора-Бич или Маунт-Бейси. А может быть, женщины давно его бросили. Да и чёрт с ними. Мне было нужно буквально на два-три часа выбраться из-под контроля Пальмгрена. Он бы ни в коем случае не позволил устроить то, что я задумала.

...Карина проводила взглядом небольшой катер, стартовавший с лётного поля. Разговор с Карнеро был простым и понятным – Стефан, по его словам, немного даже тяготился своей ролью, а после появления незваных гостей, дистанционно взрывающих тягачи, перестал видеть резон в том, чтобы упираться. Так что осталось лишь дело техники – вызвать с орбиты катер, погрузить в него шефа жандармов и обеих его женщин, после чего дать старт. Пальмгрен сообщил, что император рвёт и мечет, прочитав письмо Карнеро, в котором тот извещал сюзерена о своей отставке. Затем Фольдемор заявил по установленной прямой связи, что ни он сам, ни другие его два соратника на подобное ренегатство не способны.

Члены полицейской группы только усмехнулись. Не прошло и двух часов, как правительство лишилось главы – премьер-министр Ян Влефти следом покинул Страйк навсегда. Этот человек тоже был сравнительно безобиден и, несмотря на то, что он вызывал определённое омерзение у каждого из членов группы, его отправили следом за шефом жандармов. Работала с ним Норико Танэмори, но она вернулась в большой катер даже раньше Карины. Лейтенант Травиц где-то задержалась.

– У меня есть привычка, – сообщила она, опустив ресницы. – Я люблю знакомиться с кухней планеты, на которой ни разу прежде не бывала. Так что я посетила ресторан в районе аэропорта.

На самом деле Травиц солгала. Она действительно заглянула в ресторан, но вид и описание блюд в меню её не вдохновил. Ей предстоял обстоятельный разговор с Иваном Златобоем – известным бандитом и наркоторговцем с планеты Кардиган-Томсон. Этого человека во время одной полицейской операции Карина должна была уничтожить, но в итоге предпочла переспать с ним и сделать его своим агентом. С Иваном она связалась ещё вчера и быстро договорилась о подробной беседе. Общаться приходилось голосом из-за стохастических помех в туннельной связи, а это вызвало бы неизбежные вопросы у капитана Пальмгрена, да и не только у него.

– Ты с ума сошла, – заявил Златобой, выслушав Травиц. – Провернуть такую операцию, и чтобы местные копы закрыли на неё глаза?

– Местные копы будут поставлены мной в известность, – ответила Травиц. – Я ведь сама коп. Товар находится у человека, которого ты знаешь. Его все зовут Химик.

– Знаю, конечно, – подтвердил Иван.

– Он отдаст тебе всё, что у него есть для этого. Поскольку он знает – если я вернусь в ваш городишко, и за ним останутся долги передо мной, то у него будут большие проблемы. Не хочу ни на кого давить, но проблемы могут быть и у тебя. А так ты вообще ничего не теряешь, кроме времени. И то всего лишь часов пять-шесть. Используй их для помощи мне, и поверь – лучшего вложения сил и средств ты ещё ни разу в жизни не делал...

Когда Пальмгрен созвал людей, чтобы обсудить дальнейшие действия и сроки возвращения на Эсмеральду (поскольку для группы не было никакого смысла торчать на Страйке три или четыре месяца), снаружи донёсся характерный свист и грохот от нескольких приземляющихся шарообразных объектов. Один из них, испустив тучу искр, сел в двух десятках метров от катера.

– Это что ещё такое? – не поверил своим глазам Томас. – Поставки продовольствия должны начаться только через неделю. Или это кто-то из вас устроил самоуправство? Вы представляете, что такое – начать действия вопреки расчётам аналитиков и распоряжению комиссара?

Пальмгрен особенно пристально глядел сейчас на Карину. Но Травиц спокойно выдержала этот взгляд.

Обгоревший борт троллейника раскололся пополам, изнутри вывалился грубо сработанный андроид, выволакивающий большой серебристый куб. Пара минут манипуляций – и куб развернулся в хорошо знакомое всем устройство, однако же на Страйке неведомое – универсальный репликатор.

Томас тут же связался с комиссариатом и доложил о вопиющем нарушении сроков. На Эсмеральде ответили, что санкции на поставку какого-либо оборудования они не давали.

А троллейники продолжали прибывать. Иван Златобой отправил восемьдесят четыре штуки (из них, как водится, один до места не долетел). Сорок два содержали в себе универсальные репликаторы с операторами-андроидами, сорок один – пищевые синтезаторы, также управляемые искусственными людьми. Жандармы поначалу сгоряча уничтожили четыре точки выдачи пищи, но скоро кое-что смекнули и принялись вместе с остальными жителями страны Кейростан занимать очередь к репликаторам. Одни андроиды охотно копировали для граждан монеты и денежные знаки, другие андроиды с не меньшей готовностью принимали их в обмен на пищу, несмотря на одинаковые оттиски на купюрах. Уже к концу дня курс кьюсака упал ниже стоимости бумаги, на которой был напечатан. Увешанные банками и коробками с консервированной и быстроразогреваемой едой граждане задавали себе вопрос: «На кой чёрт мне завтра идти на работу, гнуть спину перед этими уродами?» Впрочем, некоторые из «уродов» рассуждали так же.

Но во дворце императора Фольдемора и возле ворот видимых перемен не наблюдалось. Его величество, конечно, был весьма разгневан происходящими событиями, но убивать заложников пока что остерегался. Прямую агрессию он не в состоянии был увидеть. К тому же обитатели чёрного аппарата заявляли, что они не имеют никакого отношения к данной переброске и вообще собираются улетать в ближайшее время. Император не особенно верил этим словам. Но привычкам своим изменять не был намерен. С трудом дождавшись темноты, он велел клевретам вытащить крест с Ульрикой Хайсен и перенести мученицу во дворик. К чуть располневшим женщинам с мягкими формами его величество имел особую слабость. Преподавательница истории уже с трудом соображала, что с ней происходит и где она находится – от перитонита тело лихорадило и сотрясало. Зато Фольдемор был в полном восторге: разгорячённое от высокой температуры и тесное влагалище – что может быть лучше? Разгрузив тестикулы, его величество не стал торопиться. Он долго мял и давил пробитый колом живот Ульрики, то и дело ударяя в него кулаком и наслаждаясь громким бурлением воспалённого кишечника и хриплыми стонами, которые говорили о том, что женщина по-прежнему в сознании и на всё реагирует. Спустив сперму в её влагалище вторично, император удалился в покои на отдых. Хайсен же заняла своё место у ворот, по-прежнему будучи наколотой на полированный деревянный крест.

*  *  *

Путч, вернее, саботаж произошёл внезапно и неожиданно для всех, включая и его величество, и дворцовую прислугу, и даже самих полицейских офицеров (хотя Карина предполагала подобное). Заместитель начальника жандармов рано утром не придумал ничего лучшего, как вооружиться автоматом и подойти к андроиду возле репликатора. Он потребовал размножить упаковку боевых патронов. Когда их набралось на пяток тяжёлых ящиков, заместитель конфисковал первый попавшийся гражданский автомобиль и уехал на нём в неизвестном направлении. Человек этот был мудр – он быстро смекнул, что дело идёт к крупным беспорядкам, и что жандармов скоро будут вешать на фонарных столбах.

Но на самом деле всё обошлось достаточно мирно. Несмотря на то, что император, будучи вне себя, накручивал ручку телефона и пытался отдать приказ о немедленном подрыве всех шахт с заложниками, исполнителям уже было не до того. Жандармерии и церкви больше не было. Кто-то из стражей порядка и священников забаррикадировался у себя в доме, кто-то напился хмельного, кто-то продолжал отдавать андроидам бесполезные деньги за репликацию ценных предметов или за коробки продуктов долгого хранения.

Карина Травиц и Жан Бассомпьер чуть позже высказали желание лично заняться обстановкой в столице и предотвратить возможные эксцессы. Томас Пальмгрен, получив ряд замечаний от руководства, только махнул рукой: действуйте. Через пару часов к катеру подъехал грузовик с неизвестным водителем за рулём – он привёз аккуратно уложенных в кузов Милану и Ульрику на крестах. Хайсен находилась в агонии: удары в живот не прошли для неё даром. Буквально через несколько минут после прибытия грузовика несчастная женщина скончалась. Зато девушку подключили к медицинскому роботу, и тот осторожно заявил о маловероятном, но возможном благополучном исходе. К вечеру в комиссариате опомнились: где остальные два бывших члена правительства Кейростана? Как скоро выяснилось, уругу кто-то отпилил голову ножовкой по металлу (Бассомпьер, естественно, заявлял возмущённо, что он ни при чём), а Фольдемора никто не мог найти. Карина Травиц время от времени выходила на связь, сообщая благоприятные новости, но о местонахождении его величества сказать не могла ничего.

*  *  *

Император пришёл в себя после хорошего удара по голове, будучи надёжно связанным и уложенным на бетонный пол в каком-то гулком помещении, похожем то ли на сельскохозяйственную постройку, то ли на большой гараж, в котором сейчас было пусто. Фольдемор приподнял гудящую голову и увидел знакомую красивую женщину. Она сидела боком к нему на деревянном табурете и что-то остругивала большим ножом. Император пошевелился, понял, что упакован очень плотно, и решил позвать:

– Эй! Женщина!

– Не «женщина», а «женщина», – отозвалась брюнетка с аккуратной короткой причёской. – И вообще, лучше говори «леди».

– Откуда я знаю, как тебя правильно называть, – пробурчал император.

–...Подожди, – перебила Карину Электра, когда Травиц попыталась передать подруге суть диалога. – Я что-то не вполне поняла эту тонкость.

– Я немного поиздевалась над этим царьком. Видишь ли, женщина во многих примитивных языках не имеет собственного названия. Чаще всего слово «мужчина» – это синоним слову «человек», а «женщина» – производное от него. Типа «квазичеловек», «получеловек», «недочеловек» и тому подобное.

– Не может быть!

– Точно. В тамошнем языке сохранились эти различия. Даже в высшем обществе «человек» или «мужчина» – «манн», «женщина» – «воуманн». У простолюдинов соответственно «кай» и «кайан». А этот тип, даром что полностью находился в моей власти, всё равно называл меня «кайан». Никак не мог он взять в толк, что он низложен, ничтожен, и вообще уже практически труп...

–…Твои друзья обещали отправить меня на хорошую планету, – заявил Фольдемор после краткого обмена любезностями.

– Мы решили этого не делать, – произнесла Карина, продолжая заострять конец длинного деревянного черенка на конус.

– А почему? Шефа полиции вы отправили на Бора-Баден, да и премьер-министра тоже...

– Видишь ли, сексуальные пристрастия этих мужчин не являются противозаконными. В отличие от твоих. Если бы тебя поймали наши люди, ты бы уже летел на периферию сектора Форд, либо в безводную пустыню, либо на ледники... Зачем ты постоянно выставлял девушек у ворот дворца на многодневные мучения?

– Это наша духовная традиция искупления человеческой скверны, – проворчал Фольдемор.

– Не ври. Ты делал это для запугивания граждан и для усиления собственного величия. Надо сказать, ложного. А также ты трахал девушек по ночам. Пожалуй, для тебя это было самым важным во всей этой... «духовной традиции».

Император промолчал. Он обратил внимание на манипуляции женщины и забеспокоился:

– Ты что делаешь?

– Собираюсь искупить человеческую скверну, – охотно ответила Травиц. – В твоём лице.

– Да ты с ума сошла!

– Как тебе сказать... Я действительно немного поехавшая головой, но об этом даже в моём личном деле ни слова не сказано. Зато твои мозги вывернуты исключительно сильно. Как я уже говорила, мы знаем, что по ночам для тебя снимали девушек вместе с кольями, на которых они сидели, и ты их насиловал, наслаждаясь жестокими мучениями своих жертв. Вот я и подумала, почему бы не дать тебе возможность почувствовать то же самое, что выпадало на их долю, а?

– Ты просто шутишь, женщина.

– Ага, ты уже называешь меня «воуманн», – заметила Карина. – Но мне это не нравится. Подобное слово для женщины всё равно оскорбительно. Слушай, а ведь ты иногда насиловал и мёртвых девушек, которых сносили тебе в подвал. Формально это ненаказуемо. Потому что нет никакого насилия, и трупы не могут выразить своё несогласие. Но мне лично это тоже не нравится. Как, думаю, не понравилось бы и их близким. И притом очень сильно.

С этими словами Карина немного затупила остриё кола и показала его Фольдемору, поднеся черенок под самый нос императору.

– А знаешь, что в тебе самое мерзкое?

– За такие вопросы с тебя ещё вчера заживо содрали бы кожу, – прорычал Фольдемор.

– Это твоё лицемерие. Оно даже хуже, чем твой запредельный садизм, который хотя бы можно понять. Что касается слова «вчера» – не надо жить минувшим днём. Мы его отправим на свалку истории. Как и твои так называемые указы. Мне больше всего понравился запрет добрачных сексуальных связей, а также настоятельные рекомендации заниматься половыми сношениями в семьях исключительно для зачатия детей. Такого ханжества я не встречала больше нигде. Даже на Морнее. Впрочем, тебе это название ни о чём не говорит. Да и не надо. Скоро тебя мало что будет интересовать.

– Ты не посмеешь сделать это! – воскликнул Фольдемор.

– Как это не посмею? – удивилась Карина.

Она поднялась с табурета, подошла к канализационному стоку и каким-то кривым инструментом сорвала с него решётку. Затем примерила, как туда входит основание кола.

– Прочно и надёжно, – проговорила она удовлетворённо.

На какой-то момент женщина пропала из поля зрения Фольдемора, но через несколько секунд царь ощутил, как его что-то стало поднимать с пола за продёрнутые подмышками верёвки. До императорских ушей донеслись скрип и скрежет – Карина принялась вращать лебёдку небольшого подъёмника со стрелой. Минута – и Фольдемор повис в воздухе, вытаращенными от ужаса глазами смотря на страшный кол, торчащий из бетонного пола.

– Послушайте, леди, – заговорил он. – Так же нельзя! Я ведь согласился на ваш ультиматум. А мог бы и не соглашаться! Я бы спустился на нижние ярусы дворцового подвала, вас бы порубили на месте, и никакой импульс меня бы не достал, даже если бы вы разнесли к чёрту дворец... Леди, да отпустите же вы меня! Давайте договоримся ещё о чём-нибудь! Это же невозможно!

– На одной планете, – заговорила Травиц, постепенно меняя вылет стрелы подъёмника и перемещая висящего императора ближе к колу, – практиковалась такая же казнь. У них там тоже были странные традиции. И для мужчин посажение на кол считалось не просто мучительной и жестокой расправой, но ещё и предельно позорной. Это как будто трахнуть в задницу. Некоторые мужчины на той планете предпочитали застрелиться, если вдруг кто-то узнавал, что у них был секс с другим мужчиной. На Страйке вроде таких традиций нет. Но я почему-то думаю, что ты в полной мере сейчас ощущаешь этот позор!

С этими словами Карина разрезала поясной ремень Фольдемора и распорола от пояса книзу ему брюки с подштанниками. Нижняя одежда свалилась на бетон. Император задёргал голыми волосатыми ногами, его член и мошонка принялись мотаться в воздухе.

– А может, правда, договоримся? – вдруг произнесла Карина.

– О чём? – с надеждой спросил Фольдемор.

– Давай я просто отрежу твой мужской орган. Потом отвезу тебя на борт аппарата, там тебе наложат швы и отправят на какую-нибудь планету для ссыльных преступников. Например, на Блумтаун. Представляешь? Ты останешься жив, избежишь мучений... Очень страшных, просто невероятных страданий. Проживёшь ещё долго. Правда, трахать тебе уже никого не придётся. Но скучать ты не станешь – чтобы выжить на Блумтауне, нужно постоянно топить печи в лачугах и собирать снеговую воду.

Император скрипнул зубами.

– Леди, вы надо мной издеваетесь?

– Конечно. А ты как думал? Во-первых, я это делаю от имени и в память всех тех девушек, которых ты убил на крестах. Во-вторых, мне это очень нравится делать. Если честно, на кол я сажать не сильно люблю. Но вот отрезать член такому мудаку, как ты – это мне всегда за счастье... Ну, ты выбрал? Других вариантов не будет.

Фольдемор закрыл глаза и в отчаянии заорал:

– Режь! Только быстро и за одно движение, пожалуйста!

Травиц приблизилась к висящему императору и прислонила лезвие ножа к его подрагивающему пенису.

– Ну! Чего же ты ждёшь?! – крикнул бывший царь.

– А ты знаешь, что?.. Я передумала, – сказала Карина.

Не обращая более внимания на вопли, угрозы и увещевания императора, женщина подняла его над колом и принялась понемногу опускать, метясь так, чтобы насадить Фольдемора анусом на остриё. Поскольку его величество бился и сопротивлялся, это удалось сделать только минут через пять. Травиц ослабила лебёдку, и заточенный черенок скрылся внутри тела сразу сантиметров на пять. Мужчина отчаянно взвыл.

– Хватайся за воздух, может быть, удержишься, – засмеялась Карина.

Убедившись, что кол направлен куда надо, и что соскочить с него Фольдемору уже не удастся, женщина сняла стопор с колеса лебёдки. Увесистое тело сразу же поползло вниз, насаживаясь на черенок. Он был немного более толстым, чем древки у крестов, предназначенных для женщин, да и полировке явно не подвергался. Травиц немного покривила душой, говоря, что она не любит сажать на кол. Она просто никогда не делала ничего подобного, но была уверена, что ей это понравится. Ещё бы! Насадить на вертел отъявленного мерзавца, лишившего жизни не одну сотню ни в чём не повинных женщин – это было так сладко и захватывающе! Сердце у Карины стучало всё быстрее, а трусики вмиг намокли. Слушая отчаянные крики Фольдемора и глядя на его корчи, Травиц подтащила табуретку чуть ближе и села на неё. Не отрывая взгляда от вопящего в голос мужчины, она закинула ногу на ногу и несколько раз энергично сдавила бёдра, прижимаясь к ним животом. Плавный, тёплый оргазм не заставил себя ждать. Карина перевела дыхание, поднялась и застопорила лебёдку. Торопиться было некуда. А кончать она могла хоть каждую минуту – будь для того нужное настроение и сильный эротический раздражитель. И то, и другое сейчас имелось в избытке.

Так что Карина почти сутки с небольшими перерывами провела рядом с Фольдемором в этом пустом помещении, пока экс-правитель миллиметр за миллиметром оседал на колу, медленно пробивавшем его кишки. Травиц получала изысканное наслаждение, наблюдая за мучениями бывшего царя, пока того искали по всему городу, чтобы справедливо осудить и отправить в ссылку... Самый сладкий оргазм Травиц испытала, когда чуть притуплённое остриё кола наконец проткнуло изгиб прямой кишки экс-монарха, и его тело несколько минут билось в почти невозможных конвульсиях, словно бескостный червяк, насаженный на рыболовный крючок. На следующий день все решили, что бывший автократор каким-то образом сменил внешность либо был убит, и прекратили поиски. Если Пальмгрен что-то и подозревал, то не стал устраивать служебное расследование. Пропавшая голова старшего священника тоже не послужила поводом для внутренних разбирательств и дотошных поисков.

*  *  *

– Карина, но я же знаю все твои привычки, – произнесла Электра.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я не поверю, чтоб ты да не пошалила с кем-нибудь из местной элиты на другой планете для собственного удовольствия. Я имею в виду – без жестокой расправы. Так сказать, чтобы добавить в личную коллекцию очередное приятное приключение.

– Девочка моя, на Страйке мне было не до коллекций. Да и с этими сволочами из элиты заниматься сексом – это уж, извини, потом не отмыться.

– Насчёт императора я уже поняла. А остальные?

– Старший священник? Жан не зря ему отпилил башку. Уруг был гомосексуалистом.

– И что с того?

– Конечно, ничего. Но он был не простым «гомо» – против них разве кто-нибудь что-то имеет? Дело в том, что служители церкви поставляли ему мальчиков примерно от трёх до пяти лет со всей империи. И сколько детей изнасиловал этот мерзавец – трудно сказать.

– А премьер-министр?

– Он копрофаг и копрофил. Даже Норико, которая вообще не признаёт никаких табу в сексе, и то скривилась, когда увидела, как его обмазывают калом от ног до головы парень с девушкой.

– Понятно. А главного жандарма вы спровадили на курорт очень быстро. Потом, ты говорила, у него были постоянные любовницы.

– Электра, запомни: никакие постоянные любовницы мне не соперницы. Если бы я уж очень хотела заполучить этого парня, то нашла бы способ задержать его на Страйке. Он единственный из банды хотя бы выглядел как мужчина. Но у меня для этого не было времени ни минуты. К тому же, как я тебе говорила, с ним были не просто любовницы. Он занимался сексом со своими родными сёстрами, которые от него зависели.

– А я знаю, как ты к этому относишься.

– Можно сказать, достаточно нейтрально... Ну, что? Полтора часа прошло? Ребята, наверное, уже наигрались? Идём?

– Кариночка, но если нейтрально, то...

– Что?

– Дай я заберу себе Стива на ночь. Мы с ним так сладко целовались сегодня!

– А я что буду делать? А Роман что будет делать? Прикажешь нам каждому в одиночестве слушать ваши томные стоны?

– Судя по всему, это не тот случай нейтрального отношения?

– Ты меня, похоже, до конца так и не поняла, – вздохнула Травиц.

Подруги молча подошли к закрывающейся бильярдной. Рядом со Стивом и Романом стояла стройная рыжеволосая женщина.

– Смотри-ка, а твой брат уже дышит ей в шейку, – заметила Электра.

– По-моему, это она уже лезет ему в шорты, – возразила Карина. И обратилась к ней:

– Привет, Милана. Смотрю, ребята не дают тебе скучать?

– Нисколько, – улыбнулась Милана. – Как вам нравится наш пансионат?

– Он просто замечательный, – сказала Карина.

– Милана? – шепнула подруге Электра. – Неужели...

– Да, та самая, – тихо ответила Травиц. – Руководит здесь местным курортом. Мы иногда общаемся, и вот – она порекомендовала мне прекрасное место для отдыха.

– Что в этом пансионате самое лучшее, – сказал Роман, нежно обнимая Милану за талию, – так это его очаровательная хозяйка. Маленькая хозяйка большого курорта.

– Сдаётся мне, что ты ещё не все уголки этого курорта изучил, верно, братец?

– Сестрёнка, ты, как всегда, права...

– Ну что, Стив... Пригляди за Электрой, хорошо? – сказала Карина. – Она девочка маленькая, потеряться может.

– Так, погоди... А ты что? – спросил Роман.

– Я пойду на озеро, – заявила Карина. – Обожаю ночное купание. А вы не смейте мне мешать.

Расставшись с друзьями, Травиц направилась по тускло освещённой аллее к лесной тропе, ведущей к озеру, где сегодня они днём весело проводили время. Карина шла неспешно, наслаждаясь тишиной и глубоко вдыхая чистый неподвижный воздух. Женщина улыбалась. Но её улыбка почему-то была грустной.

––––––––––––––––––––––––––––––––––––

* Об этой экспедиции идёт речь в повести «Лёгкая прогулка».

** О графине фон Хойзере и её преступной деятельности, а также о последовавшем возмездии подробно говорится в рассказе «Утраченное отражение».

*** Данное растение (крапанат) и его жизненный цикл нашли отражение в повести «Паразиты бессмертия».

****Автор отдаёт себе отчёт в том, что подобная игра слов в гипотетическом языке отдалённого будущего либо нереальна, либо должна звучать несколько иначе. Поскольку проверить допущение нельзя, то в качестве иного варианта можно привести примеры (тоже не единственно возможные) из другой современной языковой группы, такие, как «cruise» или «cruz», которые прямо восходят к слову «крест». Уместные в каком-нибудь диалекте словоформы типа «cruisership» или «cruzing» вполне могут иметь значение не только «путешествие», но и «бродяжничество». А отсюда и до «батрачества» недалеко.