Снова у бабки

Сашка прижался к окну  вагона. Москва встретила его шумом. А ему хотелось лишь взглянуть на картину, в Третьяковке. Без промедления отправился он в галерею, и там  очень  долго стоял перед белыми сугробами, вспоминая детские годы. И вдруг почувствовал дрожь, как будто очутился на самом деле среди северных снегов.
Дольше оставаться в Ногинске он не мог: порвав с кампанией собутыльников, почувствовал одиночество. Жить стало нечем. Забрав трудовую книжку, он поехал в Омск. Прибыв на место, узнал, что Аня и бабка Агафья перебрались в новый барак. Об этом поведала ему их соседка;  она же послала  дочку Нинку показать место их нового жилья. Нинка -  подросток с веснушками и зелёными глазами,  с намётками в будущем стать привлекательной женщиной. Сашка всю дорогу  косил на неё глаза, решая в дальнейшем сдружиться поближе. Чувствуя его внимание, она, подойдя к длинному бараку и кивнув на  дверь, сказала, смело глядя ему в глаза:
- Заходи в гости,  ждать буду.
Сашка радостно кивнул и вступил в барак. Обычный для таких бараков длинный коридор. С левой стороны одна дверь была приоткрыта. Сашка увидел просторную комнату,  где висела боксёрская груша, а у стены стояли гоночные велосипеды. Услышав в конце коридора детский плач, направился туда. Мало он испытал в непутёвой жизни таких минут. Бабушка Агафья зарыдала навзрыд, а тётя Аня засморкалась в подол, покачивая колыбельку с розовощёким младенцем.
- И чё вы плачете, как  хороните? – волнуясь, проговорил Сашка, поглаживая плечо бабушки.
- Лучше бы ты не родился, внучек, чем так  мыкаться, - добрым голосом проворковала бабушка и смахнула очередную слезу со щеки.
- Молодец, что приехал, – вздохнула Анна. – Но не сможем мы тебя  прокормить.
- Ты чего, тётя! Не видишь, я не ребёнок! Буду работать. Ни на чьей шее сидеть не хочу. Может, вам помогу.
- Ладно, помощник наш, - улыбнулась Анна. - Видно будет.
Запыхавшись, в комнату вбежала девочка;  худая, болезненная,  но живые, серые глаза её были любознательны. Сашка узнал в ней двоюродную сестрёнку.
- И чего кривляешься? – усмехнулась  бабушка. - Видишь, братик приехал.
У девчонки округлились глаза, она окинула Сашку с головы до ног и поморщилась. Родственник ей, видно, не понравился.

Барак имел для Анны кое-какое преимущество: ей, родившей ещё ребёнка, удалось устроиться уборщицей и сторожем при спортзале, что был в бараке; и младенец и работа были под рукой.
Старые друзья Сашку встретили тепло и встречу отметили шумно, за бутылкой вина. А он, вспомнив о приглашении, на следующий день пришёл к Нинке. Но её дома не было. Нинкина мать, – тётя Дуся, - худощавая и бойкая женщина, захлопотала, посадила Сашку за стол и, предложив выпить браги, стала его расспрашивать. Пока  разговаривали, у дома собралась молодёжь – Сашка это увидел в окно. Там же была и Нинка. Она  увидела его через стекло и показала на него друзьям. С облегчением вздохнув, Сашка вышел к ним. До ночи компания распивала трёхлитровую банку браги и пела песни.
 
Среди подростков был паренёк, не знакомый Сашке – длинный, разбитной Фомин Владик. Был он года на два старше Сашки, бренчал тоже на гитаре, правда, плохо. Гитара их и сдружила. Владик немедля подарил Сашке старый перочинный ножик и пригласил  пойти к нему переночевать. Располагался его барак недалеко,  дошли до него короткими  переулками. В ярко освещённой комнате стоял стол, за ним в одиночестве сидел подвыпивший отец Владика. Мутно глянув на сына и Сашку, он пригласил их за стол, на котором стояли начатая бутылка с мутным зельем и стакан, но совсем не было закуски. Лицо его было красным, щёки отвисли, на плечах болтался старый китель. Уже через час оба подростка стояли, покачиваясь, в огороде, надрывно опоражнивая желудки. Утром за столом собралась вся семья Владика – отец, мать, грустная и опухшая, и младшие братишка и сестрёнка. Еды было много – вареная целиком картошка, нарезанная колбаса, хлеб, огурцы и, в центре, две бутылки водки. Стол прямо праздничный. Детишки, быстро поев, вылезли из-за стола. А остальные превратили завтрак в удовольствие, то есть, выпивали, закусывали.   
          - Как тебе семейка? – спросил Владик, когда он провожал его домой.
          - Кажется,  дружная.
          - Отец мой – майор в отставке. Когда с выпивкой своей к нам придёшь,  он  будет  ещё  приветливей.
          - На выпивку  денег нет.

          Бабка Агафья встретила внука плачем:
          - Где запропастился?  Что же ты – только  приехал, и уже пропадаешь.
          Сашка обнял бабушку и поцеловал.
          - Господи, да ты ещё и пьяный… И голодный? А мне покормить тебя нечем.
          - Я, бабуля, сытый.
          Сашка вышел  в коридор. Владик был ещё там – стоял у  двери спортзала и  смотрел, как атлет  безжалостно лупит по боксёрской  груше кулаками. Кивнул на велосипеды, сказал:
         - Один стырим,  можно  целую неделю пить.
         - Нельзя, - отрезал Сашка. - Здесь тётка моя сторожихой работает.
         - Я понял, - вздохнул Владик. - Найдём другие места. А сейчас куда? Пойдём к Петухову?
        - Такого не знаю. Лучше к знакомым пацанам. Ещё и к Нинке заглянем.
        - У Кольки всегда есть что курнуть… Только если тебе не охота,  пойдём  тогда  к  другим,  может, там  угостят.
        - Зайдём к Нинке.         
        Нинкина мать и сама Нинка долго отчитывали Сашку по поводу его знакомства с Владиком, который остался ждать на улице. Особенно возмущалась мать, старалась открыть Сашке глаза на достоинства дружка – пьянство и хулиганские выходки. Долго слушать жужжанье  в оба уха Сашке надоело - хлопнув дверью,  он выскочил в коридор.