Афганистан болит в моей душе

     Ольга давно ждала этого звонка в дверь. Прошло около месяца с тех пор как муж отправился в абхазское село N, где проводил свой отпуск в домике с садом, недавно приобретенным после недолгих переговоров у оборотистой хохлушки-инвалидки. Покупка была оформлена на имя его матери, мечтавшей в досужих беседах с сыном продлить бархатную осень своей беспокойной жизни у тёплого лазурного моря на юге страны. Мать конечно в Абхазию не поехала и мужу удалось уговорить бывшую хозяйку присматривать за усадьбой. Супруг и не предполагал, что кривоглазая и криворукая шельма продаёт свой особнячок наивным северянам уже в третий раз за год во время вынужденного отсутствия очередных домовладельцев.
     Теперь, бросив кухонные дела, Ольга поспешила к дверям, гадая, какой сюрприз на этот раз преподнесёт её легкомысленный муж: будет ли то плешивый кот, а может подобранный по дороге бездомный щенок. Муж редко пользовался собственным ключом, для него всегда было проще нажать кнопку звонка, нежели копаться в карманах. Сейчас на пороге стояли двое – сияющий отпускник и какой-то бледный молодой мужчина, взирающий на хозяйку с полной безучастностью. Флегматичный спутник Петра (так звали мужа) был в коротких старых брюках, протертом синтетическом полушубке, без шарфа, но зато в модной тирольской шляпе с пером. «Без порток, но в шляпе», – почему-то пришло на ум Ольге. Выглядел незнакомец действительно нелепо. Хотя на дворе хозяйничал март, северная природа не торопилась расставаться с зимой. Холодные ночи, морозные утренники, непрекращающийся порывистый ветер, сгоняющий растерзанные облака в снежные тучи, не позволяли даже думать о смене зимней одежды. Однако, ноги пришедшего были обуты в тонкие носки и явно заниженного размера летние туфли. В руках мужчина держал тяжёлый дипломат (это чувствовалось по оттянутой книзу руке) и коробку из-под обуви, перехваченную бечевкой. Что-то не нравилось Ольге в облике гостя, но она отмахнулась от начавших было закрадываться сомнений. Её экзальтированный супруг увлекался самодеятельной опекой жертв обстоятельств и уже, бывало, приводил бедолаг домой. Ольга ещё не забыла истории с красномордым поляком, которого Пётр «подобрал» у метро "Курская". Тот «мотался в Армению», как он сказал, за кожаными изделиями, которые затем выгодно реализовывал на родине. В злополучный день подвыпившего поляка в поезде подчистую обобрали армяне, отобрав товар с деньгами, отчего он был обижен на белый свет, кляня подряд всех и вся. Сочувствующий муж, в роду которого тоже были поляки, случайно оказался свидетелем человеческого отчаяния и привёл попавшего в беду иностранца к себе, – нельзя же оставлять о русских дурную память! Даже здесь, в гостях, «челнок» всё никак не мог успокоиться, и, хотя в семье спиртного не признавали, по закону гостеприимства на столе появился имевшийся «для непредвиденных случаев» армянский коньяк. Гость заметно ободрился, доверительно сообщив участливому хозяину, что весьма уважает этот примиренческий напиток. Теперь, когда Ольга вышла на кухню за очередным блюдом, поляк без её помощи сам наполнил коньяком чайный стакан и залпом опрокинул «за воротник» его содержимое, после чего, помянув уже добрым словом армян, окончательно пришёл в хорошее расположение духа. Прожил гастролёр у супругов пятеро суток, исчезая с утра по делам, но неизменно появляясь вечерами. Поляк настолько освоился в новой для себя обстановке, что без тени стеснения запрашивал перед едой спиртное, видимо, стараясь таким образом хоть частично возместить понесённые убытки, и даже заикнулся было о стирке белья. Но тут Пётр проявил характер. Он протянул поляку коробку с порошком и, подтолкнув его к стиральной машине, предложил самому справиться с поставленной задачей.
      Наконец, был куплен билет в Варшаву и настало время провожать загостившегося на вокзал. Ранним утром «на посошок» поляк принял стакан водки (коньяк кончился и для разнообразия в меню была куплена «андроповка»), дверь за ним закрылась и Ольга облегченно вздохнула. Через пару часов вернулся с Белорусского Пётр, где помогал обворованному иностранцу перетаскивать нивесть откуда взявшиеся шесть тяжеленных чемоданов из камеры хранения к поезду. Поляк, рассказывал муж, был радостно возбуждён, всё-таки на родину возвращался. «Эй, вы, русский балаган, – покрикивал он на челноков-молдаван, толпившихся у вагона, – посторонись, хозяин едет!». 
      Теперь другой нуждающийся в помощи стоял на пороге их жилища и, Ольга приветливо улыбаясь, посторонилась, приглашая войти в квартиру. Гость снял шубу, прошёл в ванную умыться с дороги, а Пётр горячо зашептал в ухо жены, что с Сергеем познакомился в поезде, тот воевал в Афганистане, был тяжело ранен и ему предстоит операция. Осколок застрял вблизи сердца, и будет лучше, если Ольга не станет его беспокоить расспросами. Вышла из своей комнаты познакомиться с гостем мать Петра, взглянула оценивающе и, ничего не сказав, отправилась спать. Восьмилетний сын уже мирно посапывал в кровати.
      Ужинали на кухне. За столом Сергей скупо рассказывал о себе: он – инвалид второй гуппы, живёт вдвоём с мамой в Симферополе, а в Москву приехал на лечение. Затем «инвалид» протянул листок с  адресом и попросил Ольгу отправить телеграмму домой на имя Нины Константиновны Заходько, поскольку не знал, где находится почта. После ужина хозяйка, чтобы не мешать беседе мужчин, пошла устраивать гостю постель на ночь.
       Муж был возбужден. У Петра подростало двое сыновей. Эта затянувшаяся непопулярная в народе война ранила душу многих. Пётр много размышлял, пробовал писать и уже давно вынашивал сюжет очередного рассказа как раз на афганскую тему, а сейчас перед ним сидел непосредственный участник событий. Правда, вначале, Сергей больше отмалчивался или с лёгкой полуулыбкой отделывался общими фразами, но в конце концов разговорился и даже пообещал подарить дневник погибшего друга, что привело Петра в неописуемый восторг. Заполучить записки очевидца было неслыханной удачей! Тем временем, Сергей вышел в коридор и вернулся с фотографиями, некоторые из них он впоследствии передал мужу. На одном из снимков на фоне безжизненных скал и БТР стояли двое бойцов с капитаном, в котором нетрудно было узнать гостя. Унылая чужая местность с русскими ребятами.
       – А этот, – фальцетом произнес оживившийся Сергей, ткнув в фото пальцем, – немец Крафт с Алтая, надёжный парень. Его послать убить кого, пристрелить... – это он запросто. Однажды, взяли мы в плен одних из ФРГ. Так Валька, – это Крафт, его Валькой звали, – говорит нам: «Парни, я сейчас поговорю с ними по-своему». Поговорил, а те его, вижу, не понимают толком. «Валь, – говорю, – они тебя не понимают». «Ничего, – отвечает, – щас поймут». И, ведь, что удумал...
       Пётр уже слышал нечто подобное двумя годами раньше, когда семья ездила летним отпуском в Грузию. Поезд тогда медленно тащился в гору, а потом и вовсе остановился, не дотянув до городка Каспи двадцати километров. Ольга с сыном спали в душном купе, а Пётр бесшумно слез с верхней полки и вышел в коридор проветриться.
       – Что за станция? – спросил он у юного, с румянцем во всю щеку проводника.
       – Какая, э! станция. Ми оторвались. Вперди нэт локомотива... Что, сомневаетесь? Идите  посмотрите. 
       Пётр высунулся в дверь, окунувшись в поющую тишину тёплой южной ночи, но разобрать что-либо сразу не удалось. Пришлось спрыгивать в траву. За ним стали соскакивать на землю другие пассажиры. Впереди по ходу виднелся только один вагон, а дальше – голые рельсы, убегавшие в густую темноту. Позади – два вагона. Итого, четыре хвостовых оказались оторванными от основного состава.
       – Вот, видите? – проводник держал в руках кусок стального «языка». – Через восемь минут за нами скорый пойдёт, между прочим...
       – Надо назад послать кого-нибудь с красным фонарем, – заволновались люди.
       – Уже пошли двое.
       – А почему в переднем вагоне тишина?
       – Там вместе с проводником все ден рождения Сталина справляли, – объяснил невысокий крепыш, щедрыми порциями испускавший винные пары, пробивающиеся наружу вместе с речью.
       – Ара, ден рождения Сталина когда, э, уже бил! – возразили двое армян.
       – Щто, э! Щуток не понимаете? Все равно за товарища Сталина первий тост всегда держим.
       Пассажиры благосклонно промолчали, – умершего вождя уважали. Тем временем, впереди замаячил красный огонёк, который быстро рос, вытаскивая за собой из тьмы удравшие вагоны. Бригада машинистов хватилась пропажи и вот, воссоединенный состав вновь стучит колесами по тёмной равнине, а пятеро потерявших сон мужчин, покуривая, топчатся в тамбуре и обсуждают выпавшее на их долю приключение.
       – Хорошо, что скорый, э! задэржали, а то вмазал бы, как в Белоканах, потом бы автогеном резать пришлось, – суетились с окурками двое братьев-кахетинцев, которых Пётр принял за армян.
       – Да, Слава Господу, всё обошлось благополучно, – подвёл итог высокий белокурый сван с поразительным харьковским выговором, столь редким в грузинской среде, –  теперь не грех и посмеяться, ведь передний вагон так и не очухался.
       – Скажите, вы сван или русский, – полюбопытствовал Пётр.
       – Ни тот, ни другой, я грузин. А почему вы так подумали?
       Пётр смутился.
       – Уж очень российский у вас выговор. Даже вместо «г» произносите по-казачьи «h».
       Парню это понравилось. Он представился Алексеем, сказал, что сам из глухой горной деревушки, а сейчас в Тбилиси работает фотографом.
      – Можете себе представить, семь лет назад я ни слова не знал по-русски и языку выучился в армии.
      – Слущай, зачем обижяешь, – вклинился низкорослый крепыш, которому не терпелось вернуть себе внимание окружавших, – вот тебе смешно било на передний вагон, что они пьяние, да?
      – ???
      – Значит людям нужно било випить. Вот я тоже випил, всего несколко дней из Афгана, спецкомандировка от КГБ! – выдохнул крепыш магическое слово.
      Бесцеремонно завладев вниманием публики, он принялся излишне громко рассказывать шокирующие подробности из своей военной практики, время от времени случайно распахивая борт серого пиджака, чтобы все видели портупею с рыжей кобурой подмышкой.
      – Мы тоже исползуем «ихь» методы. Один раз захватили шест немцев из ФРГ. Ты знаешь (обращение к Петру), как они над нащими издеваются?! Не знаещь. Я тебе потом скажу. Мы взяли этих шест сук, в руки кажьдому положили гранату и завязали. Потом к кажьдому колцу от гранаты привязали шнурок, а его другой конец – к самосвалу. Кузов поднял. Один наш сел за рул и поехал, немцы – за ним. Ага, в зеркало вижу, бежите за мащиной, жить вам тоже хочеца? Чуть-чуть скорост, взрив, одного уже нету. Опят скорость, еще взрив, другого тоже нету...
      – Не слишком ли? – ухмыльнулся фотограф.
      – Щто? Слищком? А «они» нащим плэнным горло рэжут – не слищком?!
      «Кэгэбэшник» повернулся к Петру.
      – Вижу, не вэрищь мне? Счас я пьяний... Хочещь, пистолет дам тебе на сохранение до завтра.
      Он потянулся к кобуре, расстегнул её и стал вытаскивать «ствол». Все с интересом ждали.
      – Давай, – равнодушно произнёс Пётр, протянув руку, – давай, возьму... На сохранение.   
      «Кэгэбэшник» секунды две мялся и вдруг захохотал:
      – Эээ, нет!
      Спектакль вызвал оживление, курившие улыбались.
      Наутро комедиант где-то сошёл ни свет, ни заря. О ночном эпизоде никто из оставшихся не вспоминал.
       А сейчас... Пётр загорелся желанием немедленно просмотреть афганские записи, но Сергей охладил пыл восторженного хозяина, сообщив, что дневник в чемодане, а чемодан – в камере хранения на вокзале. Гость ненадолго задержался у телевизора и сославшись на усталость, ушёл спать. Ночью он мучился, тяжело стонал, разбудив сына. Пётр включил свет и, увидев бледное как алебастр, потное лицо «афганца», его полные страдания глаза, предложил вызвать скорую, но Сергей решительно отказался. Взволнованный Пётр ещё долго расхаживал по комнате. Ольга понимала состояние мужа, она также сочувствовала человеку, спавшему в детской комнате на кресле-кровати их младшего сына. Странное дело, но в душе возникало необъяснимое чувство вины перед этим ещё молодым, но уже перенёсшем тяготы войны и боль утраты товарищей человеком, вины за своё относительное благополучие. Конечно, достаток в семью не свалился с неба, всё было заработано долгим трудом, но от этого чувство неловкости не исчезало. В Москве у Сергея не было ни родственников, ни близких, ему предстояла серьёзнейшая операция, которую тоже надо было пережить. Чем они могли помочь? Только вниманием и сердечным отношением. И, засыпая, Ольга по-бабьи решила, что завтра вечером побалует гостя вкусненьким.
       Утро развело всех по своим делам. Пётр и Ольга уехали на работу, сын ушёл в школу, а Сергей, прежде чем отправиться в госпиталь, сам решил зайти на почту с телеграммой, передумав лишний раз обременять людей. Свекровь оставалась дома. Она своё отработала и спешить ей теперь было некуда. Под нажимом сына несколько лет назад мать не слишком охотно согласилась съехаться с его семьёй, но держала себя независимо и жила весьма обособленно. Питалась отдельно, заявив об этом Ольге с первого дня совместного проживания. Дверь в её комнату была всегда закрыта и внуки, чтобы войти к бабушке обязаны были предварительно постучать. Эта капризная старуха имела на всё особое мнение и могла логично обосновать свои соображения по многим вопросам. Она неплохо ориентировалась в политике и экономической жизни страны и ей не раз удавалось предугадывать грядущие денежные реформы, но при этом сама всегда оказывалась в проигрыше, не успевая за собственными прогнозами. Мать Петра была прозорлива не только в житейских вопросах. В своё время она предсказала грядущую кончину Сталина («раз взялся за русский язык, значит исчерпал себя, скоро что-то с ним произойдёт нехорошее. Спрашиваете, почему так думаю? Ленина вспомнила. Он тоже брался за реформу морфологии и алфавита перед смертью. Ой, что я говорю, смотрите, не протяните свой язык где-нибудь!»), разглядела скорое изгнание Хрущёва («скоморох не хочет отставать от Сталина, тоже решил внести свою лепту в реформу русской грамматики, на сей раз вообще писать без грамматики. Ждите, теперь его выкинут»). Месяца за полтора до смерти египетского лидера Анвара Саадата она высказала предположение: «Этот теперь и двух месяцев не протянет, свои же и убьют».
      Свекровь девять лет заседала в Верховном Суде Азербайджана, чем немало гордилась. Природное чутьё и способность логично мыслить позволяли ей безошибочно определять виновного. С мнением Александры Яковлевны считались, уважали за серьёзность характера и часто, прежде чем вынести приговор, судьи советовались с ней персонально, знали, что она редко ошибается в оценках людей.
       – Кто же по-вашему, Александра Яковлевна, настоящий убийца из этого уголовного десятка? – спрашивала ее судья Яковлева во время перерыва заседания.
      – А вон тот, маленький.
      – Странно... Почему вы так думаете?
      – А вы на его руки, руки посмотрите. Ими он задушит любого.
      К благополучию в семье сына мать относилась с неменьшей серьёзностью и зорко следила за всеми, посещавшими квартиру. Раза два Ольга заставала её увлеченно беседующей с Сергеем, – свекровь умела находить общую тему для разговора. 
      Супруги вовсю старались угодить гостю. Ужин получался вкусным и обильным с дефицитными для ранней весны свежими огурцами с помидорами, жареными курочками, соками, минеральной водой и фруктами. Сергей по-прежнему был малоразговорчив и, ссылаясь на усталость, рано уходил спать. Всё бы ничего, но уже не раз жена ловила насмешливую полуулыбку гостя, соскользывающую с его лица, как только чувствовал, что на него смотрят. Почему? Или может быть ей только кажется? К своему удивлению Ольга отметила, что не может сказать, какого цвета глаза у Сергея. Занятая своими мыслями она вошла на кухню, где мама с сыном о чем-то оживленно шептались.
       – Ты кого в дом привёл? Человек в глаза не смотрит.
       Ольга вздрогнула, свекровь словно читала её мысли.
       – Я не останусь с ним в квартире – продолжала мать, – забирайте его с собой, когда поедите на дачу, – закончила Александра Яковлевна в присущей ей категоричной форме.   
       – Что ты несёшь, мама? Откуда этот страх? Человек воевал, готовится к операции... естественно, нервничает, замкнулся в себе. А как бы ты хотела? Его можно понять, – шептал Пётр.               
       – Почему, если его официально вызвали на лечение, он до сих пор не в госпитале, а отирается у тебя в квартире? А вдруг он здесь прячется? Я своё мнение высказала, – отрубила рассерженная свекровь и вышла из кухни.
       Вопрос повис в воздухе. Вид у мужа был очень расстроенный и, когда остались с женой вдвоём, сказал:
      – А знаешь, я тоже заметил кое-какие странности.
      – Какие же?
      – Мы с Сергеем дважды ездили на вокзал за дневником, – я встречался с ним в обеденный перерыв. И оба раза он долго водил меня по автоматической камере хранения в поисках своей ячейки, да безрезультатно. Первый раз сказал, что забыл номер ячейки, а второй – не смог вспомнить кода.
      – Ты полагаешь, он обманывает тебя?
      – Наверное, пожалел отдавать записи или... их вообще не существовало, – вдруг заключил муж.
      – Делаа... – протянула жена,  – как же нам быть с поездкой. Ведь завтра пятница.
      Близилась к концу рабочая неделя. На выходные семья уезжала за город к родным жены, где гостил  их младший сын.
      – Утро вечера мудренее, – задумчиво произнес муж, – давай спать.
      На другой день за завтраком Пётр завел разговор о поездке за город.
      – Айда с нами, Сергей. Познакомишься с родителями Ольги, посмотришь как живут в Подмосковье, – доброжелательно пригласил он гостя.
      – Спасибо, у меня другие планы, – отводя взгляд, заёрзал на табуретке Сергей. Выглядел раненый офицер жалко, ему не доверяли. Супругам стало стыдно.
       – Тогда возьми ключи, чтобы не беспокоить лишний раз маму, – благодушно сказал Пётр и выложил запасную связку перед зеркалом в прихожей.
       Заехав после работы за сыном, Ольга сновала по квартире, укладывая продукты и гостинцы в сумки. В холле стояла свекровь, с грустью наблюдая за сборами. Обычно она любила вечера пятницы, когда оставалась на выходные одна. В будни кухня и ванная комната бывали заняты, там вечно крутилась невестка. Зато в субботу и воскресенье можно было спокойно, без помех, переделать свои немудрёные дела – что-то приготовить, лишний раз выкупаться, кое-что прополоскать из мелочей. Своего белья стирать невестке свекровь не давала. Крупное постельное Александра Яковлевна регулярно относила в прачечную неподалеку, каждый раз безрезультатно призывая Ольгу следовать её примеру. Однако, оставим в покое эти житейские мелочи и вернёмся в повествовании к «афганцу» и враз загрустившей остававшейся с ним «с глазу-на-глаз» свекрови.
       – Мама, что с тобой, я тебя не узнаю? – удивлялся Пётр.
       – Вы не задерживайтесь там, приезжайте пораньше, – попросила она, с печалью глядя на сына, – а ты, – обратилась тут же к смущенно улыбавшемуся Сергею, – чтоб ты меня во всем слушался! Понял?
       Не впервой мать оставалась дома со знакомыми. Даже раз с поляком. Так уж случилось. Чего же теперь она боится оказаться одной с инвалидом? Однако, глубоко вникать в старческие причуды было уже некогда, настала пора выбираться из дома. Неверующая свекровь проводила своих детей до лифта со словами «Бог с Вами» и перекрестила закрывающиеся двери. Сергей успел уйти по своим госпитальным делам ещё раньше.
       – Что это с мамой? – недоуменно спросила Ольга, – такой я ещё её не видела.
       – Не обращай внимания, – легкомысленно улыбнулся муж. – Невзирая на мелочи, Сергей всё-таки кадровый офицер, мужик он в целом нормальный, только болен. Помнишь, как его прихватывало? Мне сказал, что в понедельник уже кладут в госпиталь. А пока перетерпим как-нибудь. В случае чего мать вызовет скорую, я попросил. Её больше тяготит, видимо, эта забота.
       Супругам повезло, автобуса ждать не пришлось. Быстро добравшись до метро, нырнули в подземный переход, миновали турникет и уселись в подошедший из парка поезд. «Пражская» была конечной остановкой новой ветки всё разрастающегося метрополитена, поэтому до «Добрынинской» ездили с комфортом, сидя. Сделав пересадку, сошли на «Комсомольской» и теперь двигались в плотном людском потоке по узкому душному тоннелю к эскалаторам на выход. Ещё в вагоне Ольга почувствовала покалывание в области сердца, но как назло в её карманах не оказалось валидола. «Пройдёт, – думала она, вяло переставляя ноги, – потихоньку доеду». Но боль не отпускала.
       – Что это ты бледная, как мел, – обливаясь сам потом, спросил Пётр, – с сердцем плохо?
       – Не пойму. Ты знаешь, очень устала я что-то, впереди ещё духота электрички. Сегодня пятница, придётся стоять. Может вернёмся домой? А моим позвоним, чтобы не ждали нас, а?
       – Что ж делать. Если так, давай возвращаться, – согласился муж.
       Сын заканючил. Он всю неделю ждал поездки, представляя как с друзьями будет играть и кувыркаться в сугробах. Дедушка с бабушкой  жили по северной дороге и там снег ещё держался, не начиная даже подтаивать. Не то что в Москве, где дворники травили его солью и посыпали песком. В их дворе лежали грязные ноздрястые кучи, которые трудно было назвать снегом. Сын сопротивлялся как мог, но мать с отцом  всё-таки повернули назад.
      Было около десяти вечера, когда изрядно измученные, они вошли в подъезд своего дома. На пороге стояла озабоченная, но не скрывающая радости свекровь. Сын обиженно закрылся в детской. Пока Пётр разбирал сумки и звонил загород, Ольга умылась, оставив золотые украшения на привычном месте, –  полке в ванной комнате. Затем она приняла лекарство и легла, почти сразу задремав. Сергея ещё не было. Пётр смотрел ночные «новости», но уловил ухом тихий звук от осторожно вставляемого в замочную скважину ключа. Не отдавая себе отчета, для чего он это делает, Пётр бесшумно подошёл к двери и не включая света, стал ждать. Дверь осторожно открылась. В освещенном проёме, благоухая водочным перегаром, стоял «афганский воитель». Он в замешательстве топтался на месте, не решаясь войти.
       –  Вы дома?
       Вместе с удивлением в вопросе прозвучало откровенное разочарование.
       – Да, вернулись, – коротко бросил  Пётр и добавил:
       – Поздненько возвращаетесь сэр, уже заполночь.
       – Знакомого встретил, засиделись в ресторане, – промямлил Сергей.
       Объяснение выглядело странным, ранее «афганец» говорил, что ему категорически нельзя принимать даже пива.
       Ночь Пётр провел беспокойно, ворочался с боку на бок и в начале седьмого был уже на ногах.
      – Ты что так рано поднялся? – спросил он, выходя в прихожую, где, как говорят, «ни в одном глазу» уже одетым стоял Сергей.
       – Встретиться кое с кем надо, к обеду вернусь, – ответил тот треснувшим голосом, по обыкновению отводя взгляд.
      Мимо прошмыгнула по своим утренним делам свекровь. Она всегда вставала рано, независимо от дня недели. Неожиданно Сергей с окаменевшим лицом задержал старуху рукой и первым шагнул в туалет.
       – Мама, не крутись под ногами, дай людям собраться, – раздраженно буркнул сын матери, в растеренности продолжавшей стоять в коридоре. Теперь Петру самому не терпелось поскорее расстаться с гостем.
      Приглушённые голоса за дверью разбудили Ольгу и она позвала:
      – Петь, что происходит?
      – Да, Сергей куда-то засобирался.
      – Пожалуйста, завтракайте без меня, а я может быть ещё посплю.
      – Не беспокойся, провожу его сам и сына накормлю, когда встанет, – ответил Пётр.
      Вскоре Ольга заснула и уже не слышала как ушёл Сергей, как собралась в магазин свекровь, как сын спустился на седьмой этаж к товарищу.
      Провалявшись в постели до полудня, супруга вяло бродила по квартире – из комнаты в ванную, из ванной в кухню и опять в комнату. Она не чувствовала себя отдохнувшей. На кухне в одиночестве сидел хмурый муж.
      – Оль, а гость-то наш спал не раздеваясь. Видно хорошо вчера накушался. Я дважды заглядывал в комнату. А утром вскочил, чашку чая выпил и умчался, – задумчиво произнес он.
      – Делать тебе нечего: заглядывал он... По ночам спать надо, – отозвалась жена.
      – Нет, все-таки странно это очень, почему не разделся-то «душман»? –  неуважительно выплеснул нарастающее раздражение Пётр.
      Он ещё не мог разобраться в мучавшем его дурном предчувствии, когда Ольга, в очередной раз заглянув в ванную, раздраженно спросила:
      – Петь, что это тебе вздумалось переложить мои часы с серьгами? Куда убрал-то? И обручального кольца не видно...
      В приоткрытую дверь просунулась голова мужа.
      – Не трогал я ничего.
      – Я верно запамятовала, – озабоченно промолвила Ольга и прошла в комнату к секретеру.
      Но золотых украшений нигде не было.
      – Зря ищешь, – вдруг успокоился Пётр, ходивший следом за женой, – они ушли вместе с Серёгой, – убеждённо произнёс он и продолжил:
      – Теперь всё встало на свои места. Дипломата-то нет в холле, а «душман» уходил с пустыми руками. Хорошо это помню, когда закрывал за ним дверь.
      Ольга кинулась в холл. На мягком старинном стуле одиноко лежала коробка из-под обуви, перевязанная бечёвкой.
       – Действительно, но... не торопись с выводами. Вечером он вернется за коробкой, тогда и «поговорим», – неуверенно возразила она.
       – Наивный человек! Да нас, дураков, обобрали! Как же, вернётся он за твоей коробкой! Жди!  Лучше проверь, – деньги на месте?
       Деньги лежали под стопкой белья. В шкафу не рылись, слава Богу. Ольга почти успокоилась, призывая себя не волноваться раньше времени. Не мог человек отплатить такой монетой!
       – Ты понимаешь, он же хотел придушить мать и спокойно пошарить везде, где только можно. Поэтому и выпил для храбрости. Наше неожиданное возвращение смешало карты! –  с ужасом вдруг произнёс Пётр.
      – Это чудовищно, что ты говоришь. Лишить жизни за такую малость! Нет, это невозможно, это не может быть правдой! – всё ещё не веря в случившееся, твердила Ольга. – Часы найдутся, вот увидишь, и остальное тоже, и всё объясниться. Если бы было так, как ты предполагаешь, то и деньги и другие мои перстни пропали бы тоже.
      – Ты что, совсем перестала соображать! После... у него было бы достаточно времени обчистить нашу квартиру. Просто, мы из-за твоей болезни невольно нарушили планы «душмана», – повысил голос на непонятливую жену Пётр.
      Язык отказывался произносить имя гостя. Теперь он стал для них только «душманом», т.е., врагом.
       В дверь вставляли ключ. Супруги замерли, оборвав разговор. Сердце Ольги бешенно стучало, словно пыталось вырваться на свободу, кружилась голова. В квартиру медленно вошла свекровь, – она завершила свой затянувшийся утренний моцион.
       – Случилось? – сразу же оценив обстановку, спросила Александра Яковлевна.
       – Да, случилось, вот гадаем – вернётся гостёк наш или нет. И Оля обручального кольца найти не может, и вообще... – протянул сын.
       – Диву дамся, если найдёте. Ты вспомни, как он кинулся за мной здесь в коридоре! Надо было видеть его горящие волчьи глаза, не зря же он неделю выжидал, – констатировала мать. – А может уже что-то натворил и у нас отлеживался. Я ещё не рассказала вам, что было ночью! Но ты, Оля, не переживай. Забыла, что вчера плохо было? Золото – дело наживное, а обручальное кольцо я тебе другое дам, – повернулась она к невестке и, взяв за руку, повела к себе в комнату.
       При упоминании ночи, Пётр вздрогнул.
       – А что же было ночью, мам? Договаривай.
       Мать остановилась у дверей.
       – Выхожу я в третьем часу из туалета с горшком, света ещё не успела потушить, а он, как возникнет передо мною... и с шубой в руках! Я не успела испугаться, а то бы вскрикнула. Просто растерялась и очень застеснялась. Говорю ему –  дело  старушечье,  приходится с посудиной возиться, но он, не слушая, затолкал меня с горшком назад в туалет. Никогда не забыть блеска его глаз в тот момент, колючий безжалостный взгляд убийцы! И вдруг он как-то сразу успокоился, вышел, сто раз вполголоса извинился и выпустил меня. Сказал, что заспал, нервы пошаливают.    
       – Что делать-то будем? – почему-то шёпотом спросила жена.
       – Не придёт, в милицию обратимся, – услышала она бодрый ответ супруга.
       – Да, что твоя милиция!? Или ты уже забыл историю с велосипедом? Даже дела не стали заводить. Нужна им наша головная боль! – всё больше распаляясь, наседала на мужа Ольга. – И когда только ты прекратишь благотворительностью заниматься?... Ключ-то хоть этот...твой «душман» оставил?
       – А толку? Долго ли сделать дубликат! Всё равно замок менять придётся, – досадуя на жену, а ещё больше на себя, огрызнулся Пётр.
       Заканчивались выходные. Сергей так и не появился. Состояние скверное, ни о чем другом не думалось. Все разговоры крутились вокруг происшествия, только при сыне меняли тему. Чтобы хоть немного отвлечься, Ольга стала прибираться и в уборной в горшке младшего сына случайно обнаружила использованную туалетную бумагу. «Так вот где провели свою последнюю ночь в квартире драгоценности!» – ахнула она.
       Предположения свекрови оказались верными. Интуиция вновь не подвела её. Притворявшийся с помощью неких таблеток больным, «душман» специализировался на квартирных кражах, считая, что за кровь свою и друзей, пролитую в Афганистане, люди изрядно задолжали ему и теперь наступила пора расчёта. Кто не хотел или отказывался делиться, легко мог отправиться в мир иной. Угрызения совести не мучили. Об этом красноречиво говорила пара мужских почти новых ботинок, хранившихся в брошенной коробке. Они скорее всего принадлежали пожилому человеку, молодёжь вряд ли станет покупать такую модель. Возможно, «душман» прихватил коробку у зазевавшегося пенсионера или… кто знает, может быть участь прежнего её обладателя куда трагичнее.
       У доверчивых ротозеев проходимец прятался до поры до времени. Глядя на устроенность приютивших его уже немолодых людей, презирая в душе обоих, он, одновременно завидывал незамутненному укладу их жизни. Сергей видел, что для построения благополучия есть много свободного места и без криминала. Это раздражало его ещё сильнее. Уверенный в безнаказанности, «душман» не стал подавлять нарастающую злость и, наследил там, где ел и пил добрую неделю, задумав напоследок преступление, которому, к счастью, не суждено было свершиться. Убить невинную старуху, чтобы ограбить квартиру, оказалось труднее, чем думалось... Для решительности он крепко выпил, но, при виде Петра в дверях, растерялся. Теперь ничего не оставалось, как забрать хотя бы золото, которое хозяйка неосмотрительно оставляла без присмотра в ванной комнате, и пораньше «смыться». Хоть шерсти клок. Он по-звериному чувствовал, что ему уже не верят, и поэтому лег спать не раздеваясь. Ночью стараясь не шуметь, сгрёб обручальное кольцо, золотые серьги, золотые ручные часы, опустил всё это в детский горшок и прикрыл для верности туалетной бумагой, справедливо считая, что за отсутствием гостившего у бабушки малыша пользоваться этой ёмкостью некому. Да и переждать надо было только до утра. Если же золота хватятся раньше, нетрудно всё переложить на видное место. Ещё и извиняться будут! Задерживаться дольше не имело смысла. Спрятав таким образом краденое, «душман» выскользнул за дверь к лифту и поставил за трубу мусоропровода свой тяжёлый дипломат, где, скорее всего, лежало огнестрельное оружие, возможно, – пистолет с запасными обоймами. Ибо владелец ни на мгновение не выпускал из поля зрения свои пожитки, всегда таскал их с собой (был момент, когда он не позволил Петру переложить дипломат на диван, ловко опередив хозяина). Благополучно вернувшись незамеченным в спальню, «душман» опять лёг в одежде. Он нервничал. Встревоженный хозяин уже заглядывал к нему, значит чувствовал неладное. Но кто вывел Сергея из равновесия, так это старуха, которая невольно могла обнаружить в горшке ценности. И «душман» рванулся вперёд, готовый ко всему, однако увидев на полу туалета второй такой же «ночник», он обмяк и успокоился. Едва дождавшись утра, Сергей, отстранив бабушку, зашёл в туалет и забрал украшения. Оставив на память чужие ботинки, он благополучно покинул гостеприимный дом, а одураченные хозяева ждали понедельника, чтобы обратиться в милицию.
       Тем не менее, в субботу Пётр приобрел в хозяйственном магазинчике у метро «Варшавская» новый замок и заказал дубликаты ключей. Неожиданно для себя, он встретил за прилавком мастерской «металлоремонта» своего давнего хорошего знакомого, бывшего старшего научного сотрудника Левку Розентуллера, которого сюда загнал ветер перестроечных перемен.
      – Поверишь ли, Петь, – откровенничал Левка, – сейчас я чувствую, что нужен людям? Меня благодарят за работу! Вот и ты сказал спасибо. А что в нашем Всесоюзном НИИХУЯ? В этих липовых химудобрениях и ядах, с позволения сказать. Надо же кому-то было придумать такую аббревиатуру на парадном входе! Я по полдня штаны протирал за бумагами, которые в министерстве сдавали в макулатуру. Да остальные полдня играл с Валеркой в шахматы. А здесь я и зарабатываю больше...
      Отведя душу в разговорах о былом, Пётр вернулся домой и до ночи трудился над дверью, основательно врезая новый запор.
      Настало долгожданное утро понедельника. Сначала надо поставить в известность начальство на службе, в общих чертах. И вот, оповестив руководство о случившемся, пострадавшая чета отправилась искать торжества справедливости в местное отделение милиции. Потеря ценностей и оскорбленные чувства взывали к ответным мерам. Невзрачное двухэтажное здание из бежевого кирпича встретило их пустыми коридорами. Лишь при входе невыспавшийся дежурный сообщил, что идёт пятиминутка и оперуполномоченного надо подождать. Супруги добросовестно подпирали стены учреждения до полудня. В первом часу закончилась пятиминутка, и как раз к обеду появился нужный им чиновник. Окинув безразличным взглядом вконец измаявшихся заявителей, мощный дядя лет тридцатипяти скрылся за дверьми своего кабинета. К нему по очереди стали наведываться только что отзаседавшиеся стражи порядка. На просителей никто не обращал внимания, как будто их тут и не было вовсе. Наконец, спустя минут тридцать, супругов пригласили в комнату.
      За столом сидел крупный мужчина с жестским взглядом, которым он недобро уперся в вошедших. Это был оперуполномоченный по особо важным делам Блинов Игорь Михайлович, сам внешне больше похожий на бандита, чем на следователя уголовного розыска. Природа не мудрствовала, трудясь над его портретом, и, скорее всего, пользовалась обыкновенным циркулем. Круглое, как блин, желтое лицо следователя лоснилось, казалось отекшим. Кивком головы оперативник предложил посетителям присесть, и Пётр, слегка заискивая, начал излагать жалобу, по ходу рассказа извлекая из кармана фотографии, записку с домашним адресом вора и раскладывая «вещдоки» на столе перед сотрудником правоохранительных органов. Тот мрачно рассматривал снимки, чувствовалось, что они отвлекали его от каких-то более важных мыслей. Наконец, он выдавил из себя:
      – Это не тот человек, кем представлялся, и никакого отношения к Афганистану не имеет. Фото, как я уже сразу вижу, краденые. Профессионал следов не оставляет.
      От такого неожиданного поворота Пётр растерялся, что не ускользнуло от внимания оперативника.
      – Я вас не убедил, – подытожил Блинов.
      – Всё время был уверен...– рассеянно начал Пётр, но следователь, усмехнувшись, перебил:
      – Вы хоть представляете себе, кто здесь на этой фотографии?
Он сдвинул брови, строго глядя на мужа, и торжественно произнес:
      –  Это известный Герой Советского Союза капитан Иванов!
      – Так это он и есть, только звать его Сергей Иванович Заходько, он телеграмму просил подать! – взвился Пётр, но вдруг осёкся:
       – А почему Вы сказали – Иванов?
       – Я пошутил, – неприятно осклабился опер.
       – Как же так?
       – Просто, обязан был проверить вас. Потому и назвал Иванов-Сидоров, ждал вашей ответной реакции.
       Следователь вытер рукой взмокший лоб.
       – Скажу вам, – продолжил он, – настоящий «афганец» никогда не будет о себе рассказывать первому встречному. У меня много друзей «афганцев», они не болтливы. Одним словом, оставляйте всё это... у меня, будем разбираться. Позвоню вам, если возникнет необходимость, –  завершал Блинов рандеву.
      – Он посылал телеграмму матери в Симферопль из нашего почтового отделения, – напомнил муж.
      Блинов с недовольным лицом потянулся к телефону. Через несколько минут дверь в комнату открыл высокий розовощекий младший лейтенант, в котором супруги признали своего участкового. Однажды он заглядывал к ним в квартиру по поводу жалобы жильцов последнего этажа на непонятные звуки и топот, регулярно доносящиеся сверху. Чердак представлял собой довольно высокий технический этаж, где находились все коммуникационные трубы, в том числе и отопительные. Тепло последних привлекало бомжей, уже наводнявших Москву. Поздоровавшись, участковый пригласил мужа вместе проехать на почту. Отсутствие обоих было недолгим. Проверка показала, что в отделении связи никаких следов от поданой телеграммы не осталось. Вор оказался стреляным воробьём и разыграл отработанный сценарий, по которому он морочил голову не одним доверчивым чудакам.
       – В вашем возрасте надо быть более осмотрительными в знакомствах, – поморщившись, высказался опер. – Будем разбираться, – повторил он ещё раз, отделываясь от успевших порядком надоесть ему просителей.      
      Они покинули милицию в конце рабочего дня неудовлетворенными, что-то складывалось не так. Разговаривать не хотелось.
      Потянулись дни ожидания. Первое время муж заглядывал в отделение, справляясь о результатах расследования, но всегда получал один и тот же ответ: «Работаем». Раз, Ольга, наткнувшись дома на фирменную пласмассовую коробочку от украденных  часов, в нерешительности позвонила Блинову:
      – Здравствуйте! Мне нужен оперуполномоченный Блинов Игорь Михайлович. Это вас беспокоит Коровина по поводу кражи драгоценностей. Не знаю пригодится ли вам моя информация? Я нашла номер украденных часов. 
       – Добрый день! Я вас внимательно слушаю, – неожиданно вежливо прозвучала трубка, – диктуйте, для нас важна каждая мелочь.
      Больше беспокоить органы супруги сочли неудобным и стали терпеливо ждать. Дни складывались в недели, недели в месяцы, а звонка из милиции по-прежнему не было. Ольга первая стала терять терпение:
      – Сколько можно ждать? Уже полгода прошло, должны же быть хоть какие-то результаты. Почему ты не позвонишь, не поинтересуешься продвижением нашего дела?
      – Надо не звонить, а идти туда, – вздохнув, вымолвил муж. – Кислое дело по-моему.
      В милицию Пётр вечером после работы всё-таки заглянул и домой вернулся в полном недоумении.
      – Оля, был я сегодня у Блинова! Ты знаешь, он уже несколько месяцев там не работает...
      – Как??? – удивленно вскинула брови жена.
      – Да так! – с раздражением ответил Пётр. – Захотел и ушёл! Никто удерживать не стал! Но самое интересное, что нашего дела найти не смогли! Видимо, его просто не существует! Не завели!
      Вот это да! Моя милиция меня бережет!!! Интересно, как бы прокомментировал эту ситуацию Маяковский? Страна Советов!!! Всё хорошо, пока тебя не коснулось, а случись что – концов не найдёшь! Куда не ткнёшься, – или «мордой об стол», или «лбом о стенку». Супруги почувствовали себя беспомощными. Полная незащищённость! Ольга вновь вернулась к переживанию утраты ценностей, которые приобретались не в один год. Вряд ли она сможет когда-либо позволить себе опять подобные покупки, – слишком много иных расходов. Как глупо всё вышло! Распустила нюни, вкусненьким кормила! Дура! 
      Теперь Ольга окончательно вынуждена была смириться с потерей, но перенесённого унижения забыть не могла. Вполне возможно, что время лечит, но нанесённая обида продолжала саднить душу. Чувствуя это, Пётр решил больше не вспоминать о случившемся. Однако история имела продолжение.   
      
      Как-то солнечным зимним днём Пётр заглянул на авторынок неподалеку от дома. Они с женой уже не трудились «на казну», а занимались репетиторством по патенту, что внесло положительные коррективы в их семейный бюджет. С деньгами стало свободнее, однако, житейской мудрости рубли Петру не прибавили. Проходя через площадь, он хотел миновать кучку людей, расположившихся кружком прямо на очищенном от снега асфальте и отчаянно споривших. Поднятый ими шум носил явно скандальный характер. Вдруг один из спорщиков, показывая на что-то, кинулся к Петру:
       – Здесь, правда?
      Сбитый с толку Пётр машинально пытался проследить за направлением руки горлопана. 
       – Ты угадал, угадал! – закричал другой. – Правда! Бери, бери выигрыш и уходи.
       – Это вы мне? – Пётр остановился в нерешительности
       – Конечно тебе! Ты выиграл!
       Подскочивший с силой втянул его за рукав в кружок и указал на асфальт, где руки умелого водилы манипулировали тремя «напёрстками» – бумажными стаканчиками из-под мороженого. Смысл игры постичь было нетрудно. Выигрывал тот, кто мог уследить за поролоновым шариком и правильно указать его место под одним из стаканчиков. Игра так и называлась – в «напёрстки». О ней Пётр неоднократно читал в газетах, предостерегающих азартных любителей лёгкой поживы от надувательств проходимцев. Видно, зря. С проходящим мимо Петром всё произошло молнеиносно. Не успел  опомниться, как в его руки было вложено восемьсот рублей и стоявший рядом верзила с сочувствием вытолкнул счастливого обладателя приза из круга зевак, приговаривая:
       – Теперь скорее уходи домой, не оглядываясь.
       – Мужик, ты выиграл, –  горячился ещё один, – Новичкам везёт! А сейчас сматывайся скорей.
       Он объединил усилия с верзилой и, повинуясь напору обоих, Пётр размашистым шагом заспешил вон. Дармовые купюры подленько грели руки. Однако благополучно ретироваться было не суждено. Несколько глоток завопило на всю площадь:
       – У нас так не положено! По правилам ты должен дать «ему» (водиле) отыграться! У тебя, хоть, башли, вообще-то, есть? Выигрыш против равных, тогда он в счёт!
       – Есть, – словно в гипнозе произнёс Пётр.
       – Покажи! – продолжал настаивать водила, – отойди вон туда и покажи!
       Пётр машинально расстегнул куртку и раскрыл бумажник, в котором виднелась пухленькая пачка денежных знаков, предназначавшаяся для покупки запчастей.
       Дальше всё произошло ещё быстрее.
       – Ставки удвоены! – взяв игру в свои руки, прокричал водила. –  Поглядим, кому везёт больше!!!
      Несколько ловких движений пальцами и Пётр остался в круглом проигрыше, проиграв вместе с «халявными» и свои восемьсот рублей. К нему сразу потеряли интерес, а парень, всё время находившийся рядом, устрашающе опустил правую руку в карман и с прилипшей к губам нахальной улыбкой тихо посоветовал:
      – Раз проиграл – не скандаль! Плыви отсюда.
      У Петра потемнело в глазах. Забравшиеся за воротник ледяные пальчики морозца гуляли по спине. Ошарашенный людским коварством, неудачливый дебютант вдруг неожиданно для себя... расхохотался. Так и надо дураку! Иишь, соблазнился на «дармовщинку»! А ведь всю жизнь считал себя честным человеком! Крупно же тебя обобрали! Безмятежно начатый день угасал на глазах, теряя призрачное тепло зимнего солнца. Что же делать? Десятилетиями воспитываемая уверенность в силе закона вновь толкнула Петра в местное отделение милиции, порог которого он обивал годом ранее.
       – Товарищ лейтенант! – кинулся к барьеру потерпевший, – меня только что напёрсточники обчистили.
       На него в мрачном молчании взирал хмурый милиционер.
       – Это не разговор, – наконец, почти не разжимая губ, сдержанно процедил он.
       – Как, не разговор! Здесь рядом, на вашей территории... – упавшим голосом довершил свою тираду Пётр.
       – Сейчас какие времена, гражданин? Всё на самоокупаемости! Это понимать надо!  –  пояснил свою позицию блюститель порядка.
       – Хорошо, половина – ваша! – боясь, что на меньшее участковый не согласится, сгоряча выпалил Пётр. Сейчас он находился во власти слепой обиды на напёрсточников.
       – А сколько проиграл? – заинтересованно спросил милиционер.
       Пётр уже жалел обещанного и, быстро сориентировавшись, соврал: 
       – Тысячу!
      Он легкомысленно решил наказать мошенника-водилу, полагая, что ему, Петру, человеку порядочному, служитель борьбы с правонарушителями поверит больше. Полученный урок не пошёл впрок, и положительный с виду мужчина вторично за день поддался соблазну «прихватить чужое». При случае. Не задумывясь, как последнее охарактеризовало бы его в глазах ряда честных людей, которых миновала «чаша сия».
      «Человек – это такая дрянь!» – твердят новые киногерои, но они вечно сгущают краски.
      – «Штука» – уже разговор.
      Служитель правопорядка оживился и поднялся с насиженного места.
       – Пойдём, покажешь.
       Напёрсточники оказались в близлежащем ресторане. Как договаривался милиционер с ними, неизвестно, но к согласию они пришли. Вся ватага вывалилась из ресторанных дверей и подкатила к Петру.
       – Не надо, не надо так, – возразил укоризненно водила, – возвращая потерпевшему восемьсот рублей. – «Штуки» не было, вы дали нам только вот эти.
      Интеллигентный лгун, на которого теперь с осуждением взирала пёстрая толпа мошенников и милиционер, готов был провалиться сквозь землю. Возвращаясь с участковым в отделение, Пётр невольно оглянулся, – гастролёры уже забыли о нём и вновь сошлись на асфальте в кружок.
      В милиции потерпевший вернул оговоренную долю, в очередной раз выслушав назидательный совет никогда больше не связываться с жуликами.
      Пётр задумчиво вышел в коридор, отмерил по грязному паркету несколько неуверенных шагов и... неожиданно столкнулся лицом к лицу с Блиновым, спешившим по своим государственным делам.
      – Здравствуйте, Игорь Михайлович! – растянул в улыбке губы бывший истец. – Вы можете мне вернуть бумаги с фотографиями по моему делу?
      – Они переданы в следственный отдел, – буркнул тот и быстро спустился вниз по лестнице на выход.
      В «следственном» опять развели руками:
      – Он никаких бумаг нам не оставлял.
      Дома Пётр обо всем поведал жене, не упоминая о своей неудачной попытке смошенничать. Ольга молча выслушала, скорбно поджав губы, а потом  устало сказала:
      – Забудь! Забудь фотографии, золото, «душмана» и, прежде всего, дорогу к нашей родной милиции. Кажется, тут дело нечисто. Необходимо всё забыть, как кошмарный сон.
      С этого дня жизнь их потекла привычным руслом. Прошло ещё немало времени, прежде чем в один из вечеров в квартире раздался настойчивый звонок, всколыхнувший мутный осадок уже подзабытого.
      – Мне Коровина Петра Алексеевича, – попросил мужской голос.
      – Я слушаю вас, – ответил Пётр.
      – Вас беспокоят из отделения милиции Курского вокзала. Мы разыскиваем преступника. Сегодня в вагоне найдена его записная книжка и в ней ваш адрес с телефоном. И вот мы звоним вам.
      – А-а-а! – сорвался Пётр, – был один у нас. Жил неделю, ел, пил, а потом обокрал, да ещё хотел убить мою мать, мерзавец...
      Незадачливый потерпевший готов был и дальше распаляться, но фальцет на другом конце провода перебил его: 
       – Не бойтесь! К вам никто больше не придёт и никто вас не тронет! У вас всё будет хорошо!
       – Да я и не боюсь, – изумился Пётр и в сомнении переспросил:
       – А это... из милиции?
       – Да, да – из милиции, – подтвердила трубка.
       – А кто говорит?   
       – Капитан Иванов.

 2002