Дракоша

       Эту историю я услышал на заводе в цеховой курилке много лет тому назад. Началось всё с неприличных анекдотов. Первым не выдержал бригадир ремонтной мастерской, всеми уважаемый Несторыч.
      – Опять  вы, ребята, про баб. Кончайте эти туалетные разговоры. Фёдорыч, выберите хоть вы из своей «картотеки» что-нибудь посвежее, сейчас ваш черёд.
      С этими словами Несторыч обратился к седовласому рабочему, моему приятелю.
      Фёдорыч – единственный из нас, кому не «тыкали». Он был интеллигентен, образован, уже почти старик, волею судеб оказавшийся среди людей иного сословия. А «мы» – это полдюжины «повременщиков», беззаботно отводящие душу за пересудами в цеховой курилке. К каждому перекуру у «пролетария» уже бывал готов свой, устрашённый воображением «случай», – так здесь принято называть бытовые истории. Но в один приём всех не выслушаешь, поэтому устанавливали очередность. «Случаи»  большей частью из сферы уголовщины. Порою они бывали занятными, с проблесками ещё не совсем приглушённой водкой фантазии, ибо добрая половина из нас являлись завзятыми алкоголиками, а тюремное прошлое за плечами – почти у каждого. Второе «хобби» обычно и служило базовым материалам рассказчика. Остальное – дело вкуса и умения. Вы вправе возразить, а как же, всё-таки, с работой? Но работа не Алитет и ни в каких горах не скроется от Вас до гроба, а вот очередную интересную «байку» Вы рискуете упустить навсегда. Дважды Вас не обслужат.  Вы уже не маленький и ещё не Генсек, чтобы Вам всё повторяли.
      – Ну что ж, извольте, – старомодно начал Фёдорыч. В разговорах с нами он не опускался до общедоступного языкового уровня, отчего я ему сейчас благодарен.
      Мы устроились на ящиках из-под подшипников поудобнее, и сунув во рты по окурку, приготовились слушать.
      – Оговорюсь сразу, – продолжил мой приятель, – в этом «случае» уголовщины не будет, не надейтесь. Женщин тоже. Речь пойдёт о неизвестном науке больших размеров, скажем так, змеевидном создании, с коим вашему другу довелось свидеться.
      Слушатели заскучали, но рассказчик, казалось, не замечал этого.
      – В молодости я был зоологом, старшим научным сотрудником Зоологического Института (ну, это мы знали). Начальствовал в небольшой партии из четырёх человек, включая себя, и каждые шесть, семь месяцев в году пропадал в экспедициях. Все мы были молодыми учёными, коллекторш и поварих с собой в экспедиции не брали, справлялись с их нехитрыми обязанностями сами, своим сработанным мужским коллективом.
      Рабочие заулыбались, но не перебивали.
      – Задания руководства выполняли своевременно и чётко, и администрация была нами очень довольна. Поэтому ничего удивительного, что в загранкомандировку в Гоби для совместной работы с монгольскими коллегами выбрали нашу четвёрку. Дело в том, что по рассказам кочевников в пустыне, якобы, обитают неведомые науке змеи, мало в чём уступающие по величине, скажем, амазонской анаконде. Знаете такую змею? – обратился он ко мне.
      – Знаем, знаем, – ответил я за всех.
      – Только ещё опаснее. Араты зовут их «олгой-хорхой» и отождествляют с легендарными драконами. Логически маловероятно существование даже в Гоби таинственных для учёного мира рептилий таких габаритов, но чем чёрт не шутит! Итак, в предвкушении шестимесячной творческой прогулки по девственным весям Монголии мы торжественно пообещали друг другу умереть, но расставить все точки над «i» в решении сложного вопроса со змеями и основательно подоить государственную казну за этот период, разумеется. Никто не смел подумать тогда, насколько вещими оказались наши невинные шутки.
      – Уже интересно, – съязвил балагур Юра.
      Остальные зашикали. Кто-то успел воткнуть ему в рот очередную сигарету со словами: «Спрячь зубы!»
      – Мне жаль вас утомлять пересказом малоинтересного начального этапа подготовки и первых неделях работы поисковой партии, – продолжал Фёдорыч, –  начну лучше с четвёртого, самого горячего месяца наших, простите, исследований. На мощном вездеходе мы исколесили с проводниками вдоль и поперёк, казалось бы, все закоулки Великой Пустыни Внешней Монголии, видели много камней, песка, раскалённого добела солнца и скорпионов, но никаких следов мистических монстров. Вопреки исходным ожиданиям, экспедиция получилась слишком будничной. В сотнях километров вокруг, порой, не души. На редких базах, где мы «закачивались» впрок горючим, водой и меняли проводников, монголы рассказывали нам легенды из былинного эпоса. Когда-то этот край процветал и утопал в зелени, но боги, как водится, прогневались на людей и ниспослали сюда дракона, который своим огненным дыханием иссушил землю. Люди и животные покинули её и разбрелись кто куда. Смельчаки, отваживавшиеся изгнать чудовище, не могли даже приблизиться к нему. Уже на расстоянии он убивал их тем же своим огненным дыханием. А если всё же непостижимым образом его разрубить на куски, то каждая часть будет дышать на обидчика смертью – ни дать, ни взять, Змей Горыныч о семи головах. На вьючных тропах до сей поры находят останки караванов с высушенными мумиями людей и животных вековой давности. Поскитавшись по Гоби мы уже хорошо усвоили, что мифический дракон – это безжалостное солнце пустыни. Выглядело странным, что в существовании реального монстра уверяли нас официальные лица. Возможно, за этим крылся смысл, ставший первоосновой создания практически фиктивной экспедиции в рамках Содружества. Со стороны контр–партнёров по сотрудничеству присутствовали только проводники. Умудрённые опытом, мы уже представляли себе, за какие астрономические суммы, расфасованные по чьим-то карманам, нам придётся отчитываться и расписываться. И всего за один неоценимый подарок: загранкомандировку! Как вы знаете, в нашей стране «Железного Занавеса» – это убедительный аргумент даже для Монголии. Возможно, со временем, что-то перепадёт и «неграм» с барского стола, если будем паиньками.
      – Курица не птица, Монголия не заграница, – опять не выдержал и перебил Юра.
      – Да, знал бы «прикуп» – жил бы в Сочи, так у нас поговаривали, – отмахнулся репликой рассказчик.
      – Не понял, Фёдорыч, – улыбнулся Юра.
      – Играл в преферанс когда-нибудь?
      – На черта он мне сдался, ваш «реверанс», мне «козла» хватит с  «рыбой».
      – Значит не поймёшь никогда.
      Наш приятель демонстративно отвернулся от шутника. Теперь Юра был для него пустым ящиком. Остальные скромно помалкивали, – из нас никто не играл в преферанс.
      – Итак… где я остановился?.. – продолжил Фёдорыч. – А, на «неграх» и «наградах». Всё в будущем, а пока ничто не радовало глаз и душу. Зной и жажда днём, холод ночью. Да ещё, порою, страшные раскалённые вихри, которые «дракоша» посылал в нашу сторону. В пути мы распределили обязанности. Когда кто-то вёл вездеход, другие в это время спали в кузове под навесом, сморённые 40-ка градусной жарищей, игнорируя предписание осматривать в бинокль местность, вносить в журнал записи и делать снимки. Какой смысл фотографировать одно и то же, если этому достаточно уделить один из последних дней поиска и  подписать под каждым слайдом что угодно. Проводник всегда был рядом с водителем и тоже клевал носом, но это, казалось, абсолютно не мешало ему корректировать езду – монголы очень здорово ориентируются в пустыне, и не было случая, чтобы мы сбились с курса. Каждые два часа водитель сменялся. И так – с утра до темноты. Главная задача – поскорее «отработать» все запланированные маршруты, чтобы оставить себе время на другие нужды. Однажды устоявшийся ритм был нарушен и вот как. Ранним августовским утром (вставали мы засветло) я дремал в кузове, сунув под язык кристаллик чёрной поваренной соли. Если не делать этого, то при сухой дневной жаре тебе не хватит и двадцати литров жидкости в сутки, а рацион у нас ограничен четырьмя на человека. Воду возили в прицепной цистерне, и это доставляло нам немало хлопот, но иначе было нельзя. В полудрёме я разглядывал какой-то сон, когда внезапный сильный толчёк в спину заставил меня открыть глаза. Машина стояла, и вокруг – никого. Снаружи  – голоса. Не сразу сообразив, что происходит, я выглянул из кузова и стал свидетелем интересной сцены. Мои сотрудники со спецбаграми и «захватами» в руках гуськом трусили к песчаному холму неподалёку. Гоби – пустыня каменистая, но участки с песком попадаются тоже. Обычно, это остатки древних водоёмов и песок в них уже на глубине одного,  двух метров влажный. Есть и зыбучие пески, скрывающие под собой источники пресной воды. Это очень опасные зоны для несведущих путников, и только опытный глаз кочевника способен безошибочно его выделить из остальных. Поэтому, на какое-то мгновение меня охватило волнение за ребят, но то, что я увидел, оттеснило тревогу на задний план. Метрах в шестидесяти от нашего транспортного средства на склоне бархана в лучах восходящего солнца извивались в какой-то бешеной пляске два огромных фиолетовых змееподобных существа, на глаз не менее полуметра, я думаю, толщиной и до двух с половиной – трёх метров в длину. Они смахивали на гигантских червей уродливых пропорций с отчётливо различимой сегментацией туловищ. Подобные представители животного мира обитают в грунте труднодоступных участков Анд в Южной Америке, и не представляют загадки для учёных. Просто, огромные земляные черви, – правда, куда поскромнее этих в толщине.. «Надо же! Выходит, в чём-то монголы правы. Возможно, это и есть тот призрачный объект, на поиски которого ушли месяцы», – мелькнула догадка, – «Не змеи, а, пожалуй, черви-монстры, усиленные неуёмным объёмом человеческой фантазии». Мне захотелось безумно верить, что это наш «дракон». Безусловно, данные черви-сверхгиганты  достойны более пристального внимания, чем могла им уделить наша скромная «мини»-экспедиция.
      «Окружайте их, не давайте им скрыться!» – вопил от привалившего счастья младший научный сотрудник с броским именем Мэлс (Маркс – Энгельс – Ленин – Сталин). Было уже почти ясно, что домой мы вернёмся, вопреки прогнозам, не с пустым отчётом. Я тоже легкомысленно выпрыгнул из кузова и спешил присоединиться в порыве охотничьего азарта к честной компании, не подумав прихватить даже фотокамеры. Один револьвер болтался на боку – согласно инструкции, я не расставался с ним. В эти мгновения два загадочных «обрубка» продолжали в фонтанах песка извиваться прежним ритмом, сползая к подножию холма. Позднее я посмел предположить, что «обрубки» должно быть были единым целым минутами раньше и что-то нам неведомое развалило «его» надвое. По мере приближения людей они меняли окраску от фиолетовой до нежнорозового оттенка. Интересно, к чему это! Что-то гибкое непредсказуемо обвило сзади мою шею и, повалив, прижало к земле. Монстр! От великой неожиданности я почувствовал слабость в животе и успел взвизгнуть, наверное, громче Мэлса. Но то, что обхватило меня, оказалось человеческой рукой в телогрейке (августовским утром в Гоби очень прохладно), а затылок ощутил дыхание нашего проводника. Он, видимо, уснул в кабине после завтрака, и крики разбудили его. «Нэ ходи, началнык, там умирать!»  К чести монголов добавлю, что очень многие из них хорошо или сносно говорили по-русски, и языкового барьера в общении мы не ощущали, практически, никогда. «Там умирать!» – повторил монгол. Тело моё было прижато к земле тяжестью проводника, а голова запрокинута назад его локтём, и я видел всё, что происходило впереди. Увязавшие в песке возбуждённые сотрудники ЗООИНа находились уже в каких-нибудь десяти метрах от «обрубков» и предостеречь их окриком было слишком поздно. Вдруг «сверхчерви», как по команде, прекратили свой «танец смерти», утвердившись на склоне в виде титульных «П», впадиной к набегавшим людям. Концы «букв» зарябили в мелкой дрожи, и ребята, словно споткнувшись о невидимую преграду, друг за другом пали ниц, забившись в конвульсиях. Я страшно захрипел, ценою нечеловеческих усилий перевернулся, оказавшись сверху монгола, и высвободил шею из его железных объятий. В руке у меня уже был револьвер, но прежде, чем я успел вскочить на ноги, мой спаситель вновь вцепился мёртвой хваткой в отвороты моего бушлата. Напрасно я пытался высвободиться, ничего не получалось, и я, в отчаянии, направил оружие ему в лицо. Монгол не дрогнул, только побледнел. Лёжа на песке он продолжал удерживать меня, и лишь смерть расслабила бы его пальцы. Мне стало стыдно, я прекратил сопротивление. Минут через пятнадцать мы уже суетились около ребят. Все трое лежали мёртвыми. Искажённые судорогой лица посинели, глаза и рты раскрыты и забиты песком так, словно они грызли землю перед этим. Причина смерти оставалась неясной. Никаких нательных ран. То ли их убил дистанционный электрический разряд, или впрыснутый издали какой-то невероятно страшный яд, или они пали жертвой мощного шагового напряжения электрополя, возможно, генерируемого монстрами (таковое образуется вокруг поврежденного кабеля), или они погибли от чего-то ещё наукой не открытого – всё осталось неразрешимой загадкой. Загадкой было и то, кем всё-таки в действительности являлись эти странные ужасные создания? Они исчезли. Я поднялся на гребень бархана, обшаривая взглядом пространство вокруг, готовый разрядить весь барабан револьвера в таинственные «обрубки», что, как я сейчас полагаю, было бы для них нипочём. Заносимые песчаной позёмкой протекторные отпечатки монстров были рассеяны кругом и вели в никуда. Вдвоём мы перенесли уже начавшие стыть тела друзей в кузов, накрыли брезентом и я сел на место водителя.
      День и ночь вездеход двигался к ближайшему населённому пункту с жалким подобием посадочной полосы, куда я по рации вызвал местную авиацию. Не доезжая до посёлка, проводник, единственный кроме меня свидетель трагедии, вдруг попросился «на двор» и не вернулся. Не побоявшись револьвера, чего он испугался теперь? Наверное, разделить со мной груз ответственности? Нам с ним не положено было спать в пути! Сейчас я не осуждаю монгола. Так или иначе, мне проводник жизнь спас. Себя проклинал, что не отнёсся с должной серьёзностью к предостережениям кочевников. Изначально я усомнился в самом факте существования монстров, и, естественно, рассказы аратов о способности этих змей поражать на расстоянии выглядели для меня более, чем наивными. И вот – страшная расплата!
      С тяжёлым сердцем специальным авиарейсом я сопровождал тела друзей на Родину. Само собою разумеется, в институте не поверили ни единому моему слову. Дело передали в прокуратуру, и меня осудили на семь лет «за халатность и пренебрежение правилами безопасности в работе экспедиции». По статье могли бы «скосить» до четырёх, но уж слишком энергично я убеждал всех собравшихся в очевидности происшедшего, вызывая смех публики в зале суда и раздражение «тройки». Официально занесли в протокол, что сотрудники стали жертвой укусов скорпиона, хотя никаких остаточных признаков яда в трупах  (об этом мне стало известно) обнаружено не было. После заключения пришлось сменить профессию и, как когда-то говаривал Остап Бендер, «переключиться на управдома», но я об этом сейчас не сожалею, – с мрачным сарказмом подытожил своё повествование наш собеседник.
      Он работал простым слесарем, «фитюшником» (так их у нас величали), «дорабатывал» пенсию.
       – Ха! – гаркнул вороньим тенорком наладчик Лёха, солист цеховой самодеятельности, быстро прогрессирующий в области вокала, и ещё скорее по части бокала. – Этот Ваш монстр, которого у Вас кто-то пополам разрубил, и каждый этот кусок сразу же, вдруг, стал соображать, что люди к нему бегут... Что у него, две башки, что ли было! Это Вы лапшу нам на уши вешаете, думаете, что, если Вы были ученый, то другие никто ничего не понимают? Эту Вашу сказку я читал у фантаста Ефремова.
       Фёдорыч возразил:
       – Во-первых – это не сказка, а быль, и знаменитый твой Ефремов может быть фантазировал с моей лёгкой подачи, – приятель лукаво подмигнул. – А что касается мистического червя-монстра, то я его рассматривал хоть и не вплотную, как тебя, дурачка, но так же хорошо. И… – по лицу рассказчика скользнула тучка, – посиневшие трупы товарищей видел тоже.
      Наступила пауза. Фёдорыч первым прервал её.
      – Впрочем, не верить мне – ваше право. Впредь я воздержусь что-либо рассказывать вообще.
      Мы дружно запротестовали. Все, кроме Лёхи.
      – Борис Фёдорович, – попытался я снивелировать напряженность, – Кто же мог рассечь монстра надвое, как Вы полагаете?
      – А бог его ведает, Дмитрий! – ответил рассказчик, – Гоби таит ещё много неясностей.
      – Ну что у тебя, Сашок? – обратился он к простодушному слесарю Поленову, угадав, что тот мучается вопросом, однако скромничает. – Говори, не терзайся.
      Поленов болел в детстве мененгитом, но его вылечили. Даже суд признал Сашу абсолютно здоровым и влепил всю пятёрку за мордобой (тот принял ночью маминого любовника за вора и не вполне нормальным ударом провалил визитёра сквозь зыбкую стенку барака к соседке).
      – Фёдорыч, – решился Саша, – а вот Вы вначале сказали про эту самую, про государственную козу, которую вы все должны были там доить, а потом про нее – ничего...
      Последние слова Поленова утонули во взрыве хохота. Он смутился и покраснел до корней волос.
      – Эх, Сашок... – с трудом выдохнул Федорыч. – Но все равно приятно, что ты меня так внимательно слушал.
      Улыбаясь, он обхватил Поленова левой рукой, в правой держал окурок.
      – Саш! Не до козы им было, – отдышался от смеха Юра, – не забивай себе башку, пойдем-ка лучше после раздавим «мерзавчика» (выпивать) на помойке.
      Время тайм-аута вышло. Все поднялись и разбрелись по своим местам. До следующего перекура. На очереди теперь бригадир, а ему уж было что рассказать.