Блеск и нищета барахолки

Блеск и нищета барахолки

Назар Шохин

Тридцать лет назад гражданам бывшего СССР впервые удалось не только наблюдать, но и осваивать многочисленные европейские барахолки, что заставило их изменить мнение об отечественных барахолках, а ученый люд – подтолкнуло пристальнее исследовать историю запрещенного в Союзе предпринимательства – этого, вне сомнения, все еще белого, пятна советского прошлого.

Система допускала существование барахолок – в той степени, в какой они не дискредитировали советский образ жизни, не подтверждали свою рудиментарность. В обратной пропорциональности барахолки демонстрировали изобилие, хоть как-то снижая издержки торгового дефицита.

В общественном же сознании барахолки связывались с обманом и спекуляцией. Поэтому их посещение было зазорным. «Порядочные» граждане, приходя сюда, делали вид, что шли «совсем не за этим», защищаясь от подозрительных взглядов показной брезгливостью или, на худой конец, демонстративно-равнодушным щелканьем семечек.

Последние – конца 1980-х – начала 1990-х годов, – советские барахолки смогли сделать то, что удалось только Второй мировой войне, – вывести на «торговую панель» тех, кто считался при режиме вполне себе средним классом. Надо было видеть эти многочисленные продукты «застойного» изобилия, лица композиторов, писателей, инженеров, стыдливо отворачивавшихся при виде коллег-новоявленных нэпманов, кооператоров – легализованных «спекулянтов». Однако в стыде этом было, скорее, больше надежды на другое, рыночное, изобилие, чем страха перед будущим.

Несколько раньше в Крыму – где-то между Симферополем и Ялтой – таксист-кавказец, привез автора этих строк в настоящий рай теневиков, частников и фарцовщиков на иную, на порядок более цивилизованную, чем ташкентская, самаркандская, бухарская, барахолку.
 
…Наш стихийный торговый ряд жил только по воскресеньям, в «базарный день», и тянулся по левую сторону всей родной Парковой улицы. Почему торговля под открытым небом выбрала не колхозный базар или хотя бы единственный в Бухаре парк культуры и отдыха, а район с типовыми домиками номенклатуры, прозванный веселой молодежью «Паркенштрассе», вряд ли кто уже узнает.

Ощущение от барахолки на Паркенштрассе, особенно у одиночного советского туриста, было двоякое: с одной стороны, нелепо, что почти в самом центре древнего узбекского города, недалеко от обкома партии(!), занимались незаконной продажей, а с другой – от этого веяло духом средневековой восточной торговли, пусть даже в столь неприглядном виде.

Утреннее предприятие на Паркенштрассе больше было именно барахолкой («барахло»), чем толкучкой («толкаться») или блошиным рынком [1]. Стиляги сюда не ходили (за этим шли обычно к знакомым из «Интуриста» или загранкомандировок); туристов же, избалованных бухарским базаром Леонида Соловьева, водили на дехканский рынок.

На барахолке можно было купить шапку-ушанку, ватник, китчевый коврик с русалками и лебедями, фасонистую импортную кофту, китайские кеды, елочные игрушки, фонарик, батарейку «Крона», томик Лермонтова, вилки, одинокую фарфоровую чашку, сковородку, отрез афганской ткани… – словом, всё, что не составляло конкуренции идеологической доктрине КПСС, не вызывало вопросов у ОБХСС и при условии, что продавцы оного не были «на карандаше».

Тут были и завсегдатаи, и новые, временные, персонажи; здесь придерживались определенной модели поведения со своими этикой, системой ценностей и специфическим жаргоном. С утра и после обеда на улице, где располагалась барахолка, обычно появлялся дворник, требовавший плату за уборку оставляемой барахольщиками грязи хотя бы натурой. Время от времени с рынка вырывался какой-нибудь молодой вор с добычей и, как конь, перепрыгивая через рассевшихся повсюду хабалистых торговок, мчался прочь от милиции.

…Базар вечен, как вечен Восток, и восточная барахолка – тоже явление живучее: она не тащит в прошлое, а, напротив, облегчает жизнь горожанам и сельчанам. В конце концов, многое зависит от степени оптимизма. Помните, как у О`Генри в его «Королях и капусте»: в далекой экзотической стране один торговец обувью констатирует отсутствие перспектив, ибо все ходят босые, другой – огромные перспективы, ибо все ходят босые.

 [1]Название такие рынки получили в конце XVII века, со времени возникновения. Там продавали поношенные вещи, а поскольку санитарные нормы не соблюдались, то одежда зачастую была наполнена блохами. Позже блошиными стали называть рынки, где, помимо старых вещей, продают антиквариат и коллекционные ценности.