Расплата

Будет расплата,
Да не будет возврата.
П.Мирный


       – Ты видишь его в трубу?
       – Нет, замаскировался здорово, гад.
       – Отправляйся повыше, – приказал лейтенант, не высовываясь из-за валуна. «Эх, «вертушек» бы!» – подумалось ему. Но те далеко.
       Кобелев, карел по национальности, ужом пополз вверх по каменистому склону, волоча за собой снайперскую винтовку. Ему удалось скрытно занять выгодную позицию и, пока пулемёт забавлялся упавшими, поймать в прицел «негра», заставив замолчать его орудие смерти. Не теряя ни секунды, бойцы с криками «Аааа!..» ринулись в атаку на ненавистных «американцев», уходящих от ближнего боя. На земле попадались только свои, сражённые во время предыдущего броска, – «американцы» убитых и раненых всегда успевали вынести, не оставляя улик военного вмешательства. Восемь раз Кандагар переходил из рук в руки и этот рывок был последним. Разбухшее от жары вечернее афганское солнце бросало багровые отблески на покинутый лагерь противника вместе с оставленными «за колючкой» в виде приза шестьюстами(!) советскими военнопленными. Измождённые неволей бородатые люди поднимались с земли и, держась за проволоку, криками радости встречали освободителей. Кто-то совал им курево, кто-то отстреливал запоры с ворот. Пока народ занимался бедолагами, Кобелев и ефрейтор Шесторин, – надёжный в бою и сволочной в быту, – «зашустрили» к лазаретному бараку в надежде раньше других «зацепить наркоту». В длинном полутёмном помещении их жаждущему взору предстало два ряда пустых кроватей с окровавленными простынями, перевёрнутые стеклянные шкафы с разбросанными по полу склянками от лекарств, брошенное медицинское оборудование, сломанные носилки и другие немые свидетели поспешного бегства людей. Не найдя среди рассыпанных пилюль того, что искали, солдаты, ежесекундно оглядываясь, ринулись к раздвижным шкафам в конце помещения. Но там была лишь оставленная больничная амуниция, не представлявшая интереса.
        – ... твою мать!
      Шесторин с досадой саданул подошвой «кимры» в висящие на плечиках халаты, затем вдруг к чему-то принюхался, резко присел и по-кошачьи ринулся в шевелящееся бельё. Над ним прошила воздух пуля. В следующее мгновение он выволок за вывернутую кисть руки взвизгнувшую импортную бабёнку и швырнул её на пол. Ещё дымящийся пистолет подхватил Кобелев. Вот это удача! Не успела слинять.
       – Ху ю? – задал вопрос Шесторин, хотя и без того было ясно, кто она.
       Молодую женщину била мелкая дрожь.
       – Аймм френч, аймм френч... – тараторила та сквозь гудящие в ознобе зубы и для внесения полной ясности на предмет благородства происхождения, добавила почти по-русски:
       – Ффррраншьюззь... Нне аммерикень...
По коленям пленной потекло, Шесторин в вожделении потянул носом.
       – Уух! Француженка! Давай, братан, скорее...
Теперь и его уже била нервная дрожь, но по другой причине.
       – А почему у «американцев»? – отвлекал нерасторопный c красивыми женщинами Кобелев.
       – Пошёл ты в... Какое наше дело... Ууухх, блин... Давай, я пперрввый...
      Шесторин судорожно пытался стянуть застрявшие на ягодицах штаны.
       – Пожалуйста, – пожал плечами уступчивый снайпер, – я и вторым смогу.
       Весь в трясущемся желании ефрейтор уже было оседлал засыревшую француженку, когда двери барака с треском распахнулись. В проём ворвались трое: лейтенанты Носик и Поманилов, а за ними маячила атлетическая фигура капитана Супруна. Разумеется, их привлёк пистолетный выстрел, не давший двум изголодавшимся солдатам справить свою страсть и успокоиться на трофейной бабе.
       – Ах, воот оно что! – прогремел, как из пустой бочки, гулкий и радостный баритон Супруна. – Мы думали, они делом, а они любовью занимаются... Встать!
      Кобелев с захваченным пистолетом в ладони и Шесторин встали. Последний – возбуждённый, со спущенными до лодыжек армейскими брюками.
       – Сдать трофейное оружие, одеть штаны... – насмешливо прогудел капитан, – выйти за дверь и... ждать. Никого не впускать! Только после нас, всё должно быть по уставному старшинству, понятно!
       Делать нечего! Обозлённые неудачей солдаты вышли за дверь барака и закурили. Шесторин перестал вибрировать и теперь с него градом катил пот.
       – Дааа, – цедил он, держа в подрагивающих пальцах вонючий окурок, – всегда офицерьё впереди, только не в атаке...
       – Ничего, и нам достанется, – успокаивал Кобелев. – Других пацанов пока не заводи.
       Разговаривать больше не хотелось. Солдаты присели на приятно-теплые валуны и, глубоко затягиваясь махрой, задумались. Шесторин сосредоточенно рассматривал муравьев, тянущих обездвиженную фалангу, а у самого низ живота стал наливаться свинцом тупой боли. Заглушая её, он остервенело курил, поливал насекомых липкими струйками ядовитых плевков, с ненавистью фантазируя о подобной расправе «с офицерьём». О чём, кроме француженки, мечтал флегматичный Кобелев, однозначно отгадать было непросто. Он мог бы думать и о родном доме, и о неудачах с наркотой, и о понесённой обиде, что такого стрелка, метко сразившего пулемётчика, вместо вполне заслуженного приза, унизили. Мало ли что могло прийти на ум снайперу, но сейчас его хитрые серые глазки, казалось, не выражали ничего, кроме вытренерованного ожидания. Так в тягостном молчании и проковыляли томительные минуты.
      – Что они там, совсем уж... – не вытерпел Шесторин.
Докончить фразы ефрейтор не успел, – в бараке глухо хлопнул выстрел, заставивший «очередников» вздрогнуть.
       – Всё, – выдавил из себя Кобелев, – откотовали... Плывём теперь отсюда.
       – Ух, сволотаа...
Шесторин вновь сорвался в озноб.
       – Я плевал, я все равно пойду, – ошалело шептал ефрейтор, – «она»... ещё тёплая.
       – Ты что, совсем очумел? Забудь. Ночью доработаешь, ха-ха...
      Солдат обхватил крепкой рукой товарища и насильно поволок его прочь от барака.
       – Вот у американцев... там всё по-другому, – звучал успокаивающий, как у фельдшера Крамского, голос удаляющегося снайпера. – Да ты остынь, остынь, братан... Дааа... Там офицер не имеет права перебивать у солдата бабу. На месте поплатиться может...
       – Там даже ихним солдатам бардаки, говорят, подвозят...
       –...вместе с заразой, – почему-то вставил шутку Кобелев.
       – Неет, там все должны быть проверенные...
       – Кем? Тоже ихними командирами?
       – Брось ты, Санька... Ха-ха-ха... Лаадно, всё им отольётся... Вот, погоди... Ну, ладно,  пойдём заглянем в ихний... этот... как его... Уже все наверно сбрындили.
      Отхожая беседа неудачников растворилась в гомоне снующих по лагерю бойцов. Каждый был занят своим делом, каждый энергично что-то искал. Некоторые направлялись было к лазарету, но, видя выходящих из его дверей офицеров, отворачивали в сторону, – после начальства делать нечего!
       – Смотри ты, – старлей Носик рассматривал кровоточащее предплечье, – как укусила, сука?
       – Это от азарта. До свадьбы заживёт, – сострил Супрун.
       – Подвезло нам сегодня, капитан, – удовлетворенно крякнул кирпичнощекий Поманилов. Супрун окинул его мрачным взглядом исподлобья:
        – Мы, лейтенант, будем заниматься сейчас ранеными. Где фельдшер? Эй, медицина! – кликнул он санитаров. – Сейчас же в госпитальный барак, чтоб был там порядок после... «них» (имелись ввиду американцы), – и наших потом туда!
       Раненых было много. Их отдельно от убитых уложили на тёплой земле, тут же хлопотал фельдшер с помощником. Троица направилась к медперсоналу.
       – Что ж эта француженка всё вскрикивала – «айдс», «айдс», – не унимался Носик, – что это такое по-французски?
       – Чёрт его знает, чего ты меня спрашиваешь?
       – Ты, капитан, спроси на всякий случай хирурга Свидзинского, когда он прилетит, всё-таки интересно, – вежливо, но настойчиво просил лейтенант.
       – Не бойся, хуже сифилиса ничего не будет, – загоготал Поманилов.
       – Да пошёл ты... Она из медперсонала, значит чистенькая. Должна быть.
       – Она не медик. Скорее – волонтёрка, приехала с той самой их... самонадеятельностью. Отстала и думала в шкафу отсидеться, дура, – поделился соображениями капитан.
       – А правда, у французов гонорея сама собой проходит, как у нас насморк?
       – Правда, правда. Не переживай, вгонит теперь тебе фельдшер двести кубиков в женилку и... порядок! Хе-хе-хе... – ядовито хихикал бывалый Поманилов.
       Среди вынесеных с поля боя были нетранспортабельные, поэтому все неотложные операции решили проводить в захваченном госпитале. Вертолёт уже доставил из «Центра» хирурга – майора Свидзинского с бригадой и перед тем, как направить их в больничный барак, капитан с фельдшером вкратце доложили ему о раненых. Свидзинский выслушал, закурил и задал несколько содержательных вопросов тому и другому. Затем он затоптал окурок, кивнул помощникам: «Пошли», и быстро направился к лазарету. На операции ушла ночь под затяжной гул дизельного движка походной электростанции, ибо госпиталь подлые враги успели обесточить. Работали до изнеможения, а наутро утомлённая бригада лекарей уже сидела у входа в барак, освежаясь в компании услужливых строевых офицеров горячим американским шоколадом. Напиток загонял в пот, но всё равно был приятен. Беспощадное солнце вставало, обещая привычную жару. По дороге, используя остатки ночной прохлады, спешно двигалась военная техника, со стороны городских окраин временами постреливали, – там продолжалась зачистка. А здесь на плацу с утра – бесцельное болтанье хмельной солдатни из конца в конец под выразительный мат, всегда успокаивающий возбуждённых людей, – у вчерашних «штурмовиков» был день заслуженного отдыха и каждый мог проводить время на свой лад.
       – Большие у тебя потери, капитан, – сказал Свидзинский по-армейски излишне озабоченно. – Ну, пока восьмерых тяжёлых вытянем в Центр, а о других... ты уж потерпи.
       – Даа, нарвались на кинжальный. Приказ... – нехотя отреагировал Супрун, выцеживая сизый сигаретный дымок себе под нос. Не очень было понятно, к кому он относил слово «приказ», – к нашим или американским «добровольцам». Расплата – искромсанные тела с обеих сторон. Наверняка, у «тех» их не меньше.
       – Хорошо, стрелок у меня отличный, – завершил мысль командир. – Сумел вырубить их чернож...й расчёт.  Представлю к награде.
       –  Он снайпер?
       –  Хм, лучше. Таёжный охотник!
       – Как с «освобождёнными»-то будешь? Б..., не фига себе – до шести сотен! Мы их обслужить не сможем, пусть «Центр» думает. Счастье – под американцами ребятки были, «духи» бы из их кишок...
       Наступила долгая пауза в разговоре, во время которой любопытный Носик уже не раз незаметно подмигивал капитану. Супрун понимал нескромный намёк лейтенанта, но тянул с обещанием. Честно говоря, ему вовсе не хотелось обременять утомлённого бессоницей военврача любительскими вопросами, могущими вызвать в усталом мозгу медработника нездоровый интерес, – Свидзинский не дурак. С другой стороны, капитана всё-таки тоже интересовало слово – «айдс», несколько раз произнесённое покойницей, царство ей небесное. Вдруг действительно без кучи уколов не обойтись! Супрун знал немного по-пуштунски, несколько базарных слов по-английски, но в других иностранных языках был не силен.
       Пока капитан колебался, хирург допивал из термосной крышки коричневый шоколад.
       –  У «них» взяли? – спросил он про напиток.
       –  Так точно, товарищ майор, у «них».
       –  А не отравлен?
       –  Да ещё пока все живы, – ухмыльнулся капитан.
       – Хмм… мдааа… Хороший, крепкий, а сна... все равно не разгоняет. Эх, хорошо бы сейчас отключится минут на триста!
       Военврач поднялся, потянулся, хрустнув суставами.
        – Давай, капитан, за дело...
       И тут Супрун решился:
        – Товарищ майор, можно вопрос?
        Он тоже встал и провел шершавой ладонью по влажной шевелюре. Как по команде, поднялись остальные, выбив из мучнистой почвы облачка пыли. Носик звонко чихнул, от натуги исторгнув попутный звук, и закашлялся.
       – Поррядок...– подытожил кто-то сзади, но другие словно не слышали.
       – Так, каакой вопрос? – повернулся Свидзинский к Супруну, зевая. – Ну, говори же... – слегка прикрикнул он, видя, что тот, сбившись, замолчал.
       – Скажите, а что такое «айдс» поо... чёрт его знает по-каковски? Может это там... по французскому, а может и по латыни, чёрт его знает... Может... болезнь какая?
       – Да так... Вроде. А к чему ты это вдруг?
       – Что же это «вроде», товарищ майор? – игнорируя пробудившийся интерес Свидзинского, продолжал допытываться капитан. –  Вроде...
      Супрун кривобоко усмехнулся и поверх загара чуточку покраснел, обнаруживая склонность к юношеской застенчивости, что изредка случалось с ним.
       –  Вроде обычного... триппера? Хм, хм.
       – Абсолютно ничего общего. Обычный СПИД. А к чему ты всё-таки спрашиваешь?
      Капитан оттопырил губу, секунду подумал, переваривая, потом его передернуло. Это был неожиданный удар! В самое сердце! Дальше – больше. Возможно, француженка издевалась и врала напоследок, кто определит теперь? А если – правда? Услышанное парализовало волю Супруна и Носика, их физиономии вытянулись и стали покрываться серым покойницким налётом. Оба остановились, силились что-то ответить удивленному Свидзинскому, но пока получалось только бульканье в горле. В противоположность им, калёный цвет лица Поманилова не изменился от приговора, а голос сохранил бодрость строевого служаки, когда он чётко по-военному, словно рапортуя на плацу, произнёс:
       – А что такое СПИД, товарищ майор, что такое СПИД?
       Была середина восьмидесятых и ещё далеко не все в стране понимали, что такое СПИД. Не дай Бог его, лучше месяц гнить в яме у «духов»!
   
       
 1990