Д У Ш А

        Душа человека! Что же это такое? Одни утверждают, что Душа действительно есть, имеет свою тональность и характер. Другие полностью отвергают её существование. Где истина? Много ходит суждений на этот счёт, разговоров, предположений и версий, а к единому мнению люди прийти не могут. При жизни человек часто произносит это слово, не очень задумываясь, что стоит за ним. Даже те, кто в корне отрицают существование Души, не замечая, постоянно пользуются этим понятием. Мало того, «одушевляют» его и наделяют самыми неожиданными эмоциональными признаками. Душа вмещает в себя настроение, переживания, вдохновение, чувства всякого толка. Мы говорим: душа поёт, душа ноет, душа тоскует, душа зовёт, душа радуется, душа страдает, душа влечёт, душа плачет, душа разрывается на части... Можно привести ещё много примеров, связанных с этим именем. Люди свыклись, сроднились с ним, употребляя его к месту и не к месту в своей жизни. Предчувствия, наше сознание, мысли зачастую тоже сливаются в одном слове – Душа. Но вот наступает биологическая смерть субъекта и нам приходиться иногда слышать: «Он отдал Богу Душу». И слыша это, люди пугаются. Почему? Что происходит? Куда перемещается Душа? Говорят, что в первые дни после смерти человека его Душа витает рядом с покинутым телом и смотрит на мир со стороны. Так ли это? Или это только мистика? Сплошные вопросы...
       Наверняка в Вашем окружении, среди друзей и знакомых, Вы слышите немало различных историй о Душе, вымышленных или правдоподобных, надуманных или созданных больным воображением, смешных или страшных, печальных или забавных, но чаще всего увлекательных. И рассказчик искренне уверяет Вас, что всё – чистая правда.
       Мы тоже поведаем Вам о правдивом случае. Судите о нём сами.
      
       Человек ушёл из жизни неожиданно, как пишут в некрологах, скоропостижно. Был тёплый весенний денёк. Шёл пожилой отец семейства по житейским делам и вдруг Душа его затосковала. И решил тогда человек изменить свой маршрут, отвлечься от опостылевшего быта, диктующего ему свои бесконечные обязанности. Захотелось человеку свободы. Не удивляйтесь, и в старости такое случается. Отложив дела в сторону, поехал он повидаться с родственниками, да на обратном пути стало ему плохо. Упал и больше не поднялся, умер на рассвете в больнице. Многие из нас уходят именно в эти предрассветные, трудные для человека часы – с двух до пяти утра, когда сопротивляемость организма недугам минимальна.
      Не знали родные где он, не вернулся человек домой. Сделали запрос, нашли, соблюли все необходимые формальности, да вмешался праздник и госслужбы задержали похороны. Лежит тело в морге, а Душа его плачет, беспокоится, кажется ей, что близкие не могут разыскать его. Рвется Душа домой, где жена наверное томится в неведении.
      Вечер опустился на посёлок. Одноэтажный дом окружён деревьями, покрытыми нежной листвой. Цветёт сирень, алые тюльпаны закрыли к ночи свои бархатистые глаза. Через приоткрытое окно доносится резкий запах маттиолы, более резкий, чем обычно, так часто бывает перед грозой. Непогода собиралась после полудня, насыщая воздух духотой, но ненастье так и не разразилось. За столом понуро сидит семейство – мать, дочь и сын. Тяжёлая весть – смерть отца и мужа – пригнула их головы. Молча поужинали, молча разошлись на покой по комнатам. На улице зажглись фонари.
      Заснула измученная горем и бессонной ночью мать в длинной, как вагон, комнате. Дверь на кухню оставлена открытой. В её проёме хорошо видно окно, освещённое уличным фонарем. Рядом дочь ворочается на раскладушке, перебирает в памяти события прошедших суток. За стеной на диване спит сын покойного. Тихо. Только половицы в коридоре поскрипывают, словно под тяжестью чьих-то шагов. Проходит час, за ним второй потянулся – не идёт сон к дочери. Что-то заслонило часть окна на кухне. Всё отчётливее  вырисовывается неуловимо знакомый силуэт, постепенно выдвигающийся на середину помещения. Вот крутые, почти квадратные, слегка приподнятые плечи, короткая шея, на ней безволосая голова с крупными ушами. Да это же... Бог мой... Страх парализовал тело дочери. Замерев, всё ещё не веря глазам своим, она, словно завороженная, не отрываясь, смотрит на силуэт. Тот, как бы в нерешительности, застыл на месте. Прошло несколько томительных минут. Силуэт пошевелился и медленно направился к открытой двери комнаты. Вот он достиг порога, миновал его и, продвигаясь по проходу мимо шифоньера к кровати жены, стал невольно приближаться к ногам лежащей на раскладушке дочери. Она почувствовала ледяной холод, коснувшийся её ног и от ужаса готова была сорваться в крик, но не могла, и только мысленно обращалась к отцу:
       – Папа, папочка! Успокойся, мы знаем где ты, мы нашли тебя. Мы помним и любим тебя по-прежнему.
       Силуэт остановил своё движение и даже вернулся за порог. Могильный холод отодвинулся вместе с ним. «Я схожу с ума, – мелькнуло в голове дочери, – этого не может быть!» Но глаза говорили об обратном. Силуэт продолжал стоять в проёме двери, явно не собираясь уходить. Похоже, он был озадачен, встретив на пути непредвиденное препятствие. Ведь дочь жила в городе, а теперь вот спала в одной комнате с матерью. Боясь пошевелиться, дочь, скованная ужасом, тихо лежала на своём месте. В дальнем углу тихо похрапывала на кровати усталая мать. Выждав некоторое время, силуэт повторил попытку проникнуть в комнату. Видимо, ему очень хотелось подойти к жене, но для этого надо было пройти мимо дочери. Медленнее прежнего, словно осторожничая, он пошёл по проходу и вновь затхлый холод погреба ударил теперь в лицо перепуганной женщины.
       – Папа, папочка, – твердила, как заклинание, дочь, – нас задержал праздник, ты же должен знать. Мы приедем за тобой, обязательно. Уже всё подготовлено и сделаем всё, как полагается. Мы не забыли о тебе.
      Но холодный призрак продолжал неотвратимо приближаться. И тогда дочь взмолилась в отчаянии:
      – Папа, не подходи ближе, я умру от ужаса! Остановись!
      Словно размышляя, силуэт остановился. Свет от фонаря из окна падал ему на спину и потому лица видно не было. Вместо него – сплошного тёмное пятно. Поколебавшись какое-то время, он начал медленно пятится в кухню, и, сдвинувшись вправо, наполовину скрылся за перегородкой комнаты. Нервы дочери не выдержали, ей наконец удалось разомкнуть рот:
       – Мама, ты спишь?
Мать не отвечала.
       – Маммм... – громче позвала дочь.
 Кровать заскрипела и сонный голос спросил:
       – Ты что, Лена?
       – Мама, можно я включу настольную лампу?
 В кухню дочь смотреть боялась.
       – Ты что, боишься, что ли? – догадалась мать. – Ну, конечно, включи.
       – Я с вечера уснуть никак не могу. А свет прикрою, чтобы тебе не мешал.
       – Включай, обо мне не беспокойся, – откликнулась в полудрёме мать и добавила:
       – Ты старайся уснуть, дочка.
Почти тут же послышалось ее мерное дыхание.
       Дрожа всем телом, Лена спустила ноги с кровати, дотянулась до кнопки и включила спасительный свет. Затем уже спокойнее развернула газету и прикрыла ту сторону лампы, которая была обращена к матери. Проделав всё это, дочь вернулась под одеяло, натянув его до самого подбородка. Когда она решилась поднять глаза и посмотреть в кухню, уже ничто не застилало оконной рамы. На улице начинало сереть. В коридоре потрескивали половицы, но видение больше не появлялось. Немного успокоенная, дочь ждала утра с открытыми глазами. Свет от лампы рассеивался по комнате, оставляя затенённой кухню. Рассвет всё решительнее вытеснял мрак ночи и откуда-то издалека донёсся голос осипшего петуха. Лена удивилась, – она ведь знала, что здешние соседи давно не держали птицы! Почти в то же мгновение в неясном сумраке кухни появилось небольшое, мерцающее искорками облачко. Оно легко скользило в воздухе, как бы переливаясь с одного места на другое, и так же переливаясь, беззвучно прошло сквозь стекло. На улице облачко зависло у окна на несколько секунд и дочь ясно услышала негромкий стук в раму, словно кто-то прощался с домом. Стук повторился и затем всё стихло. Облачко расстаяло в светлой пелене зарождающегося утра, половицы не скрипели, за окном улыбалась миру заря. Только тогда изнемогшая в бессонице женщина, растирая затекшие члены, повернулась на бок и, наконец, закрыв глаза, уснула.
       Днём приехал из города муж дочери, появившись в тот момент, когда его жена с расширенными от пережитого страха глазами рассказывала родным о ночном видении. Мать, погружённая в тягостное раздумье, потерянно сидела молча на диване и похоже плохо понимала говорившую. Прибывший зять тут же включился в беседу. Он стал настойчиво уверять жену, что та спала, может быть даже не сомкнув глаз, и все происходило во сне. В подтверждение своих слов, зять привёл случай из детства, когда сам видел розового поросёнка необычных размеров, прошествовавшего мимо него на задних ногах к новогодней ёлке. Тогда его мама тоже утверждала, что ребёнок видел животное во сне. Брат снисходительно улыбался, слушая всю эту галиматью. Он готов был согласиться с мужем сестры, но вдруг посерьёзнел и озабоченно произнёс:
       – А ведь я тоже слышал шаги и скрип половиц в коридоре. Только подумал, что кому-то из вас не спалось и вы разгуливали ночью.
       Затем, сморщившись и почесав затылок, добавил неопределенно:
        – И по раме в окно, вроде, кто-то стукнул... Может, во сне показалось...
       – Но я-то точно видела светящееся облачко, – горячилась сестра.
       –  Хм, – ухмыльнулся брат, возразив:
       – Да ты, Лен, действительно уснула перед настольной лампой с открытыми глазами, такое бывает. Тебе и померещилось светящееся облачко. А что половицы трещали, то пол рассыхался в тепле, – ведь мать держала АГВ всю ночь включённым! Против сырости. Тем более, гроза собиралась.
       Однако, сестра не желала сдаваться. Она продолжала отстаивать свою правоту настолько убедительно, что брат поднял на присутствовавших глаза, полные нарочитой растерянности, и изрёк:
       – Ну тогда что ж это получается? Ночью, говоришь, по дому белым облачком отцова душа, что ли разгуливала?  А вдруг это...
      Брат для придания веса словам выдержал паузу и – испуганно:
       –  Вдруг это... смерть с косой летала.
Никто не улыбнулся. Наоборот, неожиданно странное заключение повергло в смятение собравшихся. Лишь мать удивлённо взглянула на сына, но тут же опять потупила взгляд. На какое-то время воцарилась неуютная тишина, в которой гулко отсчитывали свои тяжёлые секунды старинные настенные часы. Первым нарушил людское безмолвие зять. Он попытался снивелировать шуткой напряжённость момента:
        – Конечно, что дом посетила смерть, – понятно. Не очень понятно только ее дальнейшее поведение. 
        Его яловую шутку не приняли. Шурин вздохнул и погрузился в раздумья, а Лена, осуждающе взглянув на мужа, подсела к молчавшей матери, обняла её. 
      Через сутки состоялось погребение отца. В траурном зале морга толпились родственники покойного, съехавшиеся сюда для прощания с телом. В ожидании предстоящей церемонии они негромко переговаривались между собой, когда двери лифта распахнулись и двое служителей выкатили на каталке открытый гроб с усопшим. Разговоры оборвались на полуслове.
       – Да он улыбается, – звонко прозвучало в наступившей тишине.
Покойный, согласно обычаю, был облачен в строгий костюм темносинего цвета. Умелый грим искусно маскировал багровые пятна на висках и шее человека, скончавшегося от инсульта. Ни у кого не вызывало сомнения, что на лице отца застыла умиротворённая улыбка. Дочь не обманула, – его не забыли, о нём помнили и любили по-прежнему!
      
      Спустя несколько дней во время уборки на кухне внимание матери привлекло появившееся мутное пятно на оконном стекле, которое не оттиралось. «Отсюда ушел. За мной приходил, да Лена не пустила, – пронеслось в голове старой женщины. – Обручальное кольцо с полки над раковиной пропало. С собой унёс».               


2005