А стоит ли оглядываться назад...

      В сквере на скамейке отдыхал аккуратно одетый мужчина в очках, со стального цвета волосами, лет сорока- сорока пяти. Стрелки на уличных часах приближались к двум и можно было предположить, что человек приходил в себя после посещения переполненного людьми суматошного кафетерия, расположенного на противоположной стороне улицы. Он расслабился, снял очки, подставив тёплому ветерку вспотевшее лицо, и если его усталые серые глаза в оправе возрастных морщин да хрящеватый, слегка вздёрнутый нос не вызывали в целом замечаний, то слишком острые скулы и бесформенные губы нуждались, как порой говорят ску;льпторы, «в доработке». Иными словами, не все черты лица мужчины могли похвастать законченностью форм, словно нерадивый лепила, взявшись за дело, утратил интерес к своему детищу и довершал работу уже вполнакала. Звали человека Виктор Васильевич Шепель. Сегодня исполнилось двадцать лет, как он получил красный диплом инженера-химика и оказался распределённым в столичную лабораторию, где ему суждено было трудиться до пенсии. Когда-то Шепель был женат, однако с годами в браке произошёл сбой. Виктора Васильевича потрясло вероломство моложавой супруги, – он раньше времени поседел, подурнел и возможно даже поглупел, решив дистанцироваться от слабого пола, чтобы, по его словам, не растерять всего себя окончательно. Скверное состояние души вполне могло бы завершиться чередой тихих запоев, но Шепель не дотянул до опасной черты, перегорел. Ставши врагом спиртного, курения и женщин, он принялся заглушать тоску страстью для многих странной, но не порицаемой обществом, – шахматами. Не стоит умалчивать, что мозг Шепеля, отравляемый два десятилетия парами химии, подувял в бодрости мысли и любовь к умной игре брала верх над сообразительностью, отчего у дворовых напарников Виктор Васильевич заслужил звание законченного тугодума. Сидеть с ним на лавочке за доской было порой утомительно, и партнёры стали под разными предлогами его избегать. Пришлось Виктору Васильевичу переключиться на чудаковатое увлечение – игру в шахматы дома с самим собой. Он вдруг почувствовал к такой игре вкус и даже подумал, что не мешало бы попробовать приучить себя играть... вообще вслепую! Для чего, – сам ясно не представлял. Может, чтобы интенсивной нагрузкой на психику удерживаться на плаву, не опускаясь до проскакивающей всё же порой тяги к вредным повадкам? Или чему-то ещё? Не всегда можно угадать ход мыслей одинокого человека.
      Незаметно пронеслись годы, унесшие родителей, и сейчас Виктор Васильевич тихо коротал время на пятом этаже в двухкомнатной хрущёвке, готовясь встретить льготную пенсию в обществе шахмат, прежде чем к нему шагнёт, раскинув объятия, сирая старость. Перспектива эта не вселяла отрады, поэтому Виктор Васильевич старался меньше думать о светлом будущем, не загружать им преждевременно голову.
      Шепель блаженно прикрыл веки, почти задремал, с долей досады отреагировав на шуршание одежд и скрип прогнувшихся реек скамейки, возвестивших, что кто-то присел рядом. Ветерок донёс аромат духов, примешавшийся к весенним запахам и непонятно смутивший Виктора Васильевича. Ясно, рядом расположились женщины, но почему здесь, есть же пустые лавочки! Виктор Васильевич недовольно приподнял веки и скосил глаза влево. Около него сидела молодая девушка и с ней ещё одна дама. Схожесть обликов подсказывала, что это мать с дочерью. Молодой – явно меньше тридцати, мать выглядела несколько старше Шепеля. Возраст потрудился над её лицом, хотя его плавные очертания ещё хранили следы былой привлекательности. На безымянном пальце правой руки – тяжёлое обручальное кольцо, в нём жёлтым пятном отражался солнечный свет. Виктор Васильевич снова перевёл взор на молодую. «Дочь, хотя и похожа на мать, но некрасива», – незамедлил отметить мужчина. – «Наверное, уже успела побывать и замужем, и развестись, причём, судя по капризному излому толстоватых губ, сама бросила надоевшего муженька. Детей скорее всего нет, – такие не торопятся их заводить!».
      Мать поймала взгляд Шепеля и с располагающей улыбкой обратилась к нему:   
      –  Какой яркий денёк сегодня, правда?
      Виктор Васильевич принял слова женщины как приглашение к разговору. Стойкий «женоненавистник» на сей раз обрадовался случаю и с готовностью подтвердил:
      – Даа, денёк хороший!
      Затем Шепель кивнул в сторону кафетерия, добавив:
      – Небось, тоже оттуда?
      – Неет! Мы – гурманки, ездили в Столешников.
      О чём говорить дальше, Шепель не знал. Выручила дочь, обратившаяся к матери:
     – Мама, я, пожалуй, поеду пораньше.
     – Хорошо, Ира, иди...
     Дочь пошутила:
     –  Мам, сама тоже не очень засиживайся!
     –  Хорошо, дочка, иди.
     Обе рассмеялись, а Виктор Васильевич улыбнулся. Ира встала, вдруг кивнула ему и заторопилась из сквера. Шепель поинтересовался:
      –  Рядом работаете?
      – Не очень, мы с дочерью переводчицы, но в разных ведомствах.
      Опять замолчали. Женщина помялась и вдруг произнесла:
      – Ну, здравствуй, Виктор!
      – Здравствуй, Лена! Как ты сейчас?
      – По-разному. Я думала, ты меня не узнал – четверть века пролетело!
      – Что ты? Узнал почти сразу... – Шепель дурашливо пошутил, – ...с закрытыми глазами, по духам.
      И тут же добавил:
      – Вижу, ты тоже в Москве... и замужем?
      – Давно... Мужа перевели сюда, он... ну... там...
      – Не продолжай. А я тоже давно... развёлся.
      – Ха-ха... Где работаешь?
      – Тут неподалёку, химиком. Скоро на пенсию, – я ведь льготник!
      – Какая прелесть – мне до своей добираться и добираться. Так что, тебе немного завидую. Родители живы?
      Беседа потекла в обычном русле, словно не существовало между ними разрыва в двадцать пять лет, многое изменивших в жизни каждого.
      
      Когда-то десятиклассница Лена Стеценко и восьмиклассник Виктор Шепель познакомились в юнатском кружке родного южного города. Оба симпатизировали друг другу, втайне от родителей начали встречаться и вечерами целоваться в скверах. Однако, тайное рано или поздно становится явью! Первой всполошилась мама Виктора:
      – Пойми, Витюша, она старше, развитее и, прости уж, опытнее тебя, ты рядом с ней выглядишь совсем мальчиком. Через пятилетку она будет для тебя уже старухой, и ты сам сбежишь. Расстанься, пока оба не добрались до шалостей.
      –  Мама, я её...
      –  Замолчи сейчас же, не коверкай свою юность! В жизни у тебя будет ещё немало девушек и значительно моложе, ии... красивее, которых ты полюбишь.
      –  Мама, послушай...
      Однако мама не слушает:
      – Женщина обязана быть моложе. Посмотри на нас с отцом. Он старше меня на десять лет, но кто сейчас такое скажет? Мы с ним почти сравнялись возрастом...
      У родителей Лены была немножечко другая логика:
      – Лена, что ты нашла в этом невзрачном мальчишке? Ведь ты интересная завидная девушка, надо искать достойную себе пару. Ну, хотя бы среди сокурсников.
      –  Мамуля, у нас в инъязе почти одни девушки.
      –  Но ведь есть же и другие вузы! Ходи чаще на вечера, я уверена – там многие парни тобою увлекутся.
      –  Поздно, мам.
      Мать занервничала:
      –  А что, разве уже что-то случилось?
      – Случилось! Мне кажется, что мы с Витей очень... симпатизируем друг другу.
      – Ну, слава Богу, – вздохнула ленина мать с облегчением. – Это только кажется, детка, а вот когда поймёшь, что тебе будет нужен зрелый мужчина, ты от этого мальчика сама отвернёшься. Пока же не наделай глупостей!
      Слова матери заставили Лену задуматься, и она вдруг решила разобраться в первую очередь с собой:
      – Витя! Вот мы давно встречаемся, а что же дальше? Сверстники посмеиваются...
      – Яа... не знаю, знаю только, что люблю тебя, Лена. Вот и всё.
      – Про себя я тоже так думала два года, пока не поняла, что нам уже пора определиться.
      –  Лена, мы должны пожениться?
      На это девушка отрицательно замотала головой. Тогда Виктор произнёс через силу:
       –  Значит, ты решила бросить меня?
      Глаза паренька увлажнились – он готов был расплакаться. Лене стало жаль его. Она прижалась к своему Вите и оба надолго замерли в поцелуе.

Наконец девушка оторвалась и произнесла:
      – Всё, достаточно! Нам просто нужно повременить со встречами...
      И добавила жестоко:
      – ...месяца три, четыре, а ты пока заканчивай-ка школу...
      – Лена, ты что, и на мой выпускной не собираешься?
      – Нет, Витя, не трави душу – не приду! Дай мне в себе разобраться. Если пойму, что действительно люблю, сама вернусь к тебе.
      – Лена, что ты такое говоришь? Что ты собираешься сделать?
      – Всё, всё, Витя, прощаюсь!
      Девушка отвернулась и, пересиливая себя, заторопилась прочь, оставив ошеломлённого кавалера в полной растерянности.

      Виктор не позволил тоске овладеть им, – нельзя! Впереди – учёба, экзамены на аттестат зрелости, серебряная медаль и выпускной вечер. Вопреки обещанному, Лена пришла на бал, а во время танцев вдруг тихо шепнула Виктору в спину: «Люблю!». Шепель на признание мстительно не обернулся – он увлечённо выводил пируэты с ученицей из соседней женской школы, сделав вид, что не услышал заветного слова. Тогда Лена бесцеремонно оставила своего партнёра, направилась к танцующей паре и развела вальсирующий дуэт, вежливо сказав чужой девушке: «Прошу прощения, но мне мой парень ещё не надоел!» Не дав сошедшему с ума от счастья Виктору опомниться, она за руку увела его из школы в знакомый сквер, где они остаток ночи провели в поцелуях до полного бесчувствия распухших губ и мыслей.
     Через месяц мать и отец Шепели расставались на вокзале с сыном, они отправляли его в Москву на учёбу. В сторонке от них стояла опечаленная Лена. Её разум пытался протестовать, но сердце чувствовало, что скорый поезд навсегда увозит от неё Виктора.

     – Бывает же, столько лет не виделись, а встретились – и сказать друг другу нечего, – подал голос Шепель.
     Лена не ответила. Она задумчиво разглядывала поистёртого годами мужчину, пытаясь за штатной внешностью воскресить образ розовенького юноши, которого когда-то любила. Лет действительно пролетело пропасть сколько, и сама она тоже далеко уже не подарочек. Ей подумалось, что узнавать друг друга при встрече, спустя такой срок, не стоило бы... Чувства юности нельзя обесцвечивать! Милое сердцу прошлое утеряно и винить в этом судьбу бессмысленно. Однако сейчас, услышав Виктора, Лена оживилась: голос остался прежним. Разве можно его забыть!
      Лена взглянула на часы и вслед за ней тут же поднялся со скамейки Шепель. Прежде чем разойтись, Лена неожиданно для себя спросила:
      –  А ты, Витя, за все эти годы вспоминал ли меня когда-нибудь?
      Виктор Васильевич кивнул печально и утвердительно.
      –  Когда? – не унималась Лена.
      –  Каждый день.
      Голос Шепеля прозвучал грустно, почти похоронно и женщина поёжилась. Откровение изумило и слегка озадачило её, Елена не нашлась что-либо ответить, только произнесла:
      –  Ну всё, я уже спешу. Пока, Витя!
      Шепель понимал, что они больше, наверное, не увидятся и вдруг, как утопающий, ухватил женщину за руку, а Лена её не высвободила.
      – Дай хотя бы телефон свой, Лен!
      – Лучше ты свой.
      – У тебя есть, чем записать?
      – Я запомню, у меня память хорошая.
      Виктор Васильевич истолковал ответ, как уловку, но домашний телефон продиктовал и добавил:
      – У меня укороченный рабочий график, я со второй половины дня дома.
      – Хорошо, позвоню при удобном случае. Ну, всего доброго, Виктор, приятно было увидеться после стольких лет...
      И с улыбкой добавила:
      – ...разлуки.
      Оба разошлись, тем не менее, Шепель не утерпел, оглянулся. Они встретились взглядами, смутились и покачали ладошками, прежде чем раствориться в уличной суете.


                *****
      Лена, а теперь уже Елена Ивановна Мельник, позвонила через несколько месяцев, обрадовав и удивив Виктора Васильевича. «Старую любовь время не может всю извести ржавчиной, что-то да остаётся», – он мечтательно улыбнулся.
      Их встречи начались с кафе, где в ленин обеденный перерыв можно было совмещать подзаправку белками и витаминами с приятными и невинными, как бы случайными прикосновениями. Они словно возвращались в милую сердцу юность, когда вихрь первых чувств подхватывал, кружил и бросал обоих в объятия друг друга. Незатейливый разговор немолодой пары всё время соскальзывал на воспоминания, отчего взор женщины начинал мерцать и губы растягивались в лёгкой улыбке, вид которой словно слепил Виктора. Ленино лицо при этом розовело и, на глазах молодея, стыдливо вспыхивало. Шепелю казалось, что в её поведении всё чаще проглядывал возврат прежнего чувства, утерянного в замужестве. В такие мгновения Виктор сам предавался забытым ощущениям и под их впечатлением он, не рассуждая, прыгнул с одинокого берега своего холостяцкого быта в замутнённый поток неясного будущего. Теперь с его лица уже не сходило простодушно-весёлое, по-детски доверчивое выражение увлёкшегося человека, для которого эти встречи, как хотелось верить, стали поворотными в судьбах обоих. 
 
      Настал день, когда Лена приняла приглашение Виктора в гости и их встречи стали носить более конкретный характер – случилось то, что должно было случиться! Души их вновь соединило чувство, упущенное в юности, и пыл любви по прошествии двух с половиной десятилетий, как выяснялось, не остыл. Виктор отметил, что его подруга рассталась со своей молодостью без ухищрений стареющих женщин. Она не подкрашивала ресниц, не пользовалась питательными кремами в попытке вернуть былую эластичность кожи; вокруг её глаз, как и заложено природой, появилась сеточка заметных, однако, на взгляд Виктора, симпатичных и вполне сексуальных морщинок. Настоящее, встретившись с прошлым, упивалось пробудившимися чувствами, и потекли часы сладостные, пленительные, желанные, которых каждый раз с нетерпением вернувшейся юности жаждали оба. Виктор в таких случаях ловил на себе взгляд лениных счастливых глаз, светящихся радостью. Иногда встречи затягивались допоздна, когда Елене удавалось найти для мужа подходящий предлог задержаться, но это бывало не часто. Обычно, начиная с обеда, любовное свидание завершалось часам к пяти, после чего Лена отправлялась к себе домой в Лосиноостровскую. Такси довозило её за пятнадцать минут, но в некоторые дни бывало наоборот – она ездила от своего домашнего очага к Виктору – воистину, четверть часа не четверть века!
      Подспудно любовники понимали, что их прежний однообразно-правильный ритм сложившейся жизни разрушен встречей на парковой скамейке, и настанет время, когда придётся распутывать узел, постепенно затягивающийся всё туже. Однако сегодня эти двое, так странно вновь соединенные прихотью случая и защищённые от чужого любопытства умением помалкивать, вновь искренне любили друг друга. Несмотря на избыток блаженства, которое Виктор испытывал, счастье стало казаться ему ущербным. Он вдруг посчитал, что должен обладать Леной целиком, без робости перед мужем, которого не имел чести лицезреть, знал лишь понаслышке и ненавидел всей всколыхнувшейся душой. При мысли о ленином супруге, грудь Виктора Васильевича вздымалась от прилива недобрых чувств, а ревность овладевала им с неотразимой силой, чуть не душившая своим неистовством. Он мечтал о дне, когда не отпустит любимую от себя, однако всё оставалось по-старому и влюблённые продолжали жить порознь, встречаясь украдкой. Это вошло в привычку, хотя что-то неотвязчиво-тяжелое, словно осенняя слякоть, безвольно копилось в душе Виктора Васильевича, неотступо заполняя её и временами даже тесня чувства к Лене. Наделённый чуткостью, развивающейся у одинокого человека благодаря постоянным размышлениям, Шепель с досадой начал сознавать всю бесперспективность их отношений при сложившемся пасьянсе жизни. Время шло и Виктор с грустью отмечал, что порой костёр их любви уже не тот, как при первой встрече, далеко не всегда горит жарко, подчас чадит, превращаясь в дым, а его женщина, когда-то с божественным для него ликом ангела, неизменно ласковой улыбкой, обманывает и себя, и его. Оглядываясь назад, он принимался искать плюсы в своём холостяцком быте. Теперь ему представлялось, что в однообразно тихом, плавном течении жизни таятся свои прелести и это отнюдь не беспредметная видимость. Может прозванивала пока ещё неясная струнка разочарования, а неприязнь к лениному мужу стала лишь навязчивой привязкой? В такие минуты Виктор Васильевич отчаянно встряхивал головой, пытаясь освободиться от накатывающего вздора, и начинал убеждать себя, что по-прежнему любит Лену, что она всегда была только его женщиной, а муж – лишь промежуточное, слишком задержавшееся между ними недоразумение. И вот наступил день, когда раздумья стали невыносимы и Виктор решил вместе с Леной разобраться в сложившемся ребусе их отношений. Собравшись с мыслями, он позвонил своей женщине прямо на работу, чего раньше себе почти никогда не позволял. Трубку взяла сама Лена и Виктор, придав голосу как можно больше твёрдости и решимости произнёс:
      – Ты не могла бы приехать ко мне сегодня? 
      «Сегодня» не было запланировано, поэтому Лена насторожилась. Она привыкла встречаться с Виктором в его квартире по «библиотечным» вторникам и четвергам. Нынче был понедельник и шестым чувством женщина улавливала привкус неприятных перемен в их отношениях:
      – Виктор, что-то стряслось? До завтра отложить нельзя?
      – Нет! – твёрже обычного откликнулся абонент на другом конце провода. От металла его голоса нервы женщины напряглись, словно струны.
      – Хорошо, – тихо согласилась Лена.
      – Марья Кузьминична, я задержусь после обеда, мне надо... – ставя в известность сослуживицу, начала Елена Ивановна.
      – Да ради Бога, – не дав договорить, махнула рукой Марья Кузьминична. – Не отчитывайтесь.

      До дома Виктора Елена Ивановна добиралась в смятённом состоянии, с колотящемся в груди, словно в силках, сердцем. Раздумья ещё терзали её, когда она переступила порог квартиры любовника, но Виктор, насилу дождавшись, не оставил ей ни мгновения на нездоровые размышления. Он принялся обнимать, целовать свою Лену. Женщине показалось, что она по-прежнему сохраняет над Виктором власть и с несказаной радостью освобождалась от ипохондрии. Чувства её всколыхнулись и продолжали привычно раскручиваться до тех пор, пока оба, как всегда, не увязли в любви.
      Спустя время, отдышавшись и приведя себя в надлежащий вид, любовники присели за стол. Виктор разлил из термоса по чашечкам бодрящий шоколад, отхлебнул его и, вздохнув, повёл беседу весьма неожиданного содержания:
      – Хочу с тобой серьёзно поговорить, Лена! Не могу больше откладывать... По-моему, пора уж рассказать Игорю обо всём!
      –  О чём обо всём? – деланно удивилась женщина.
      – Нуу, о наших с тобой отношениях! Он умный, он сможет понять, – ведь мы с тобой имеем право на собственное счастье! Хотя бы под занавес отпущенного жизнью срока.
      – То есть, мне нужно подать на развод, так?
      – Ну, можно в конце концов официально тебе и не разводиться, что ж тут поделаешь?
      От волнения на щеках Шепеля проступили красные пятна, он ждал, что скажет Лена, и женщина не задержалась с ответом:
      – То есть, остаться у тебя. Разумеется, уже навсегда.
      – Конеечно! – обрадаванно произнёс Виктор и живо продолжил:
      – Пора нам уже открыто жить под одной кровлей хотя бы гражданским браком, а не прятаться по углам стареющими любовниками. Эта неопределённость, полутона, размытые контуры на том месте, где должна быть чёткая картина, всё это усложняет нашу жизнь!
      Виктор убеждал подругу с неослабевающим напором. Видя, что она молчит, он всё больше распалялся и терял терпение, пока Лена не произнесла с невесёлым спокойствием:
      – Витя, у Игоря недавно был инфаркт, и ты это знаешь. Наше решение его может отправить на тот свет, а я не смогу перешагнуть через труп мужа.
      Виктор Васильевич вздрогнул, словно от удара:
      –  Что за чушь!
      После чего, стремясь пригладить вспотевшей ладошкой ленин пессимизм, преподнёс в затейливой форме:
      – А через мой труп можно? Я ведь больше своей жизни люблю тебя, дорогая Лена, и ты это хорошо тоже знаешь. Вот возьму и повешусь у тебя на глазах сейчас!
      Елена Ивановна грустно улыбнулась неловкой шутке и сказала ласково, но твёрдо:
      – Витенька, пойми: Игоря нельзя бросить, как кошку. Давай пока оставим всё, как есть... И потом... у меня же с ним ещё дочь?
      – Трогательная малышка, ростом больше мамы, дай ей сосочку!
      – Виктор, ты раньше никогда не хамил.
      – Прости, Лена, это нервное! У меня – ничего нет против твоей дочери. Смею предположить, мы в итоге даже подружимся.
      – Думаю, уже вряд ли? Слишком вы разные... может, если только...
      – Остановись, Лена, не надо ёрничать. Давай лучше по существу. Я, Лена, много размышлял о суете мирской, о переживаниях, которых могли бы избежать люди, о человеческой фальши... Понимаешь, мы слишком оба... в годах уже, что ли с тобой, чтобы и дальше жить, нуу... во лжи, понимаешь? Тургеневский вариант не для нас с тобой.
      Ах, воот оно что! Лицо Лены окаменело – стало более, чем ясно, для чего Виктор её позвал. Женщина была окончательно раздавлена внезапно высказанной горечью их двойственной жизни. Счастливые дни пролетели и в мгновение рассеялись как дым, как сновидение. Увлёкшаяся женщина не заметила, когда миновал жаркий полдень их эпических отношений, за которым последовал серенький в своей прозаичной обыденности вечер. Теперь вся история представлялась ей уже не вполне удачным этюдом на выгоревшем холсте жизни. Елена Ивановна не понимала, за что сейчас так любит Виктора. Наверное, спустя четверь века, не следовало столь сильно привязываться к этому, как выяснилось, очерствелому человеку. Нет, с её стороны мольбы и уговоров не будет, унижения не для её возраста! «Надо уважать себя настолько, чтобы не отдавать всех сил души и сердца тому, кому они уже не нужны», – поразительные слова, высказанные в известном романе, и немолодая женщина по достоинству оценила их. Лена решилась: узел необходимо разрубать и разрубать немедленно!
      – Получается, Виктор, что мы подошли с тобой к рубикону, который не перешагнуть: я от мужа уйти не смогу, а по-другому ты не желаешь. И видишь ли, весь парадокс для меня сейчас в том, что прав ты.
      Лена выжидательно глядела на Виктора, а он не отваживался на ответ, которого от него ждали. И тогда видя, что надежды на продление счастья неумолимо тают на глазах, Лена решилась произнести самое тяжкое для женщины, у которой первая девичья любовь переплелась в жизни с роковой последней:
      – Способность быть счастливыми, зависит от нас самих...
      В ответ – опять молчание. Елена Ивановна вздохнула и довершила мысль:
      – Я к тебе больше не приду, Витя. Всего доброго.
      Она заторопилась к двери, а Виктор Васильевич до крови закусил губу, но удерживать не стал. Ему почему-то казалось, что Лена вернётся.
      Едва женщина, терзаемая разрывом с любовником, пришла на службу и, надев очки, погрузилась в переводы, – ей теперь придётся взять их домой, – как участливая сотрудница обратилась к ней:
      – Елена Ивановна, всё ли у вас хорошо? Что-то вы ужасно бледны.
      – Всё в порядке, Марья Кузьминична, всё очень, очень замечательно! Просто, голова раскалывается на подбирающуюся непогоду.
      Лена не вернулась к Виктору. Позвонить ей – Шепелю не дозволяло надутое самолюбие, и он привычно спрятался за шахматы.
      Всё было пущено на самотёк.


                *****
      Прошло более, чем полгода. В один из ничем не примечательных осенних вечеров Шепель неспешно трапезничал в ближайшем к дому кафетерии. Он частенько сюда заглядывал. Вот и теперь, покончив с молочным супом, основательно и неторопливо расправлялся с приятной его желудку свиной поджаркой и невольно вздрогнул, когда услышал сбоку писклявый бабистый голосок:
      –  Можно?
      Виктор Васильевич отвлёкся от еды. Напротив стоял с нагруженным подносом добродушный, средних лет толстячок, под мышкой он прижимал к боку сложенный вчетверо лист старой газеты.
      – Пожалуйста, пожалуйста! – почему-то засуетился Шепель, шевельнув ножками своего стула. Толстячок тем временем невозмутимо подтянул начищенной до блеска туфлей свободный стул и поставил поднос с тарелками на него. Затем взялся за газетный лист и расправил его. «Будет просматривать за едой перебродившие новости», – мелькнуло в мыслях Шепеля, но он ошибся. Просто, человек страдал повышенным чувством брезгливости, когда, привольно размахнувшись, покрыл газетой столешницу перед собой, невзначай охватив и часть чужой территории. Шепель ощутил движение несвежего воздуха в свою сторону, а брезгун, нимало не смущаясь широких жестов, переставил со стула на газетный лист тарелки и посетовал:
     – Не протирают толком столы, есть противно! Не удивлюсь, если и блюда вдруг готовят из вчерашних... остатков.
      Заметив лёгкую панику на лице трапезника, мужчина извинился:
      – Ой, простите, я неудачно пошутил, но... кто знает?
      Виктор Васильевич проглотил застрявший было прожёванный ком и кивнул. Брезгун в эти секунды, прислонив пустой поднос к ножке стола, отхватил от газеты угол и протёр оторванным куском сидение стула. Выбросив в урну комок, незнакомец сел и принялся уплетать снедь со спринтерской скоростью, позабыв о неэстетичных сомнениях. «К кому-то спешит, калориями загружается», – ухмыльнулся в мыслях Шепель. Ему самому спешить было некуда.
     Толстячок, по-бойцовски завершив чревоугодный ритуал, поднялся, метнул косой взгляд на ручные часы и, не произнеся больше ни слова, почти умчался, оставив грязную посуду на ободранной газете и забыв о подносе. «Да ты, братец, павиан!» – усмехнулся Шепель. Перевёрнутый уцелевший край газеты оказался в поле его зрения, словно бесцеремонный сосед специально сунул подлинявшую информацию Виктору Васильевичу под нос. Шрифт был мелкий, Шепель невольно сузил веки, мельком отметив объявления о вакансиях, уведомления о пропажах и прочие будничные сообщения, убегающие к началу страницы. Виктор Васильевич перестал утомлять зрение и вернулся уже к трапезе, но задержался на колонке, почему-то заставившей его попридержать аппетит. После ухода соседа, Виктор Васильевич, машинально оглянувшись, осторожно вытянул газетный лист из-под тарелок, надел очки и пробежался по засаленным строчкам. Их содержание заставило окончательно забыть о еде. Шепель вновь и вновь перечитывал замызганный петит и лицо его всё больше немело. Оставшиеся кусочки мяса на тарелке давно остыли и покрылись корочкой сала, а он продолжал перечитывать одни и те же строчки. Молодая работница, убираясь, участливо поинтересовалась, вкусна ли поджарка. Виктор Васильевич недоумённо взглянул на служительницу общепита и сказал, что всё в порядке, а поджарка просто восхитительна, после чего собрался и вышел на сырую улицу, прихватив с собой газету. Дома Виктор Васильевич для собственного успокоения немедленно позвонил Лене. Он долго держал у уха трубку, терпеливо дожидаясь ответа абонента. Наконец, ресивер на другом конце линии сняла, как понял Шепель, ленина дочь, которая, не дослушав, бесцеремонно прервала Виктора Васильевича визгливым фальцетом:
      – Ой, оставьте, не смейте звонить больше сюда...
      С Шепелем не пожелали разговаривать, что привело его в замешательство. Он опустился на диван, понимая, что завтра с утра необходимо звонить Лене на работу. От дурных предчувствий, горло скрутил болезненный спазм, мучительная боль разрасталась, постепенно заполняя собою всё, становясь невыносимой. Шепель вновь взял злополучный газетный листок и в который раз прочёл гнетущие строки из хроники происшествий двухнедельной давности: «На перегоне «Лосиноостровская – Северянин» была сбита поездом женщина. Со слов машиниста, она переходила пути в неположенном месте и не реагировала на предупредительные сигналы».
     Обычное трагичное сообщение, с чего это оно так взволновало Виктора Васильевича? Ведь гибель неизвестной не означает, что ею обязательно должна быть Лена! Шепель пытался отогнать накатившее беспокойство, утешить себя: «Мало ли, какая из женщин могла попасть под поезд! А вздорная ленина дочь просто ненавидит меня из-за отца». Виктор Васильевич в мыслях обрушился и на сотрапезника в кафетерии: «Будь ты неладен, визгливый «брезгун», что оставил на столе этот драный лист, а, уходя, не скомкал, не бросил в урну!»
      Всё же утром, едва дождавшись восьми часов, Шепель набрал служебный номер Лены. В ответ он услышал то, чего так в глубине души страшился: «Елена Ивановна умерла».
      Вот теперь кажется всё… Странная, порой ужасная и загадочная штука жизнь. Выходит, что волею слепого случая Виктор получил в кафетерии от своей Лены прощальную весточку? С Того Света? Получил, когда Лены уже полмесяца не было в живых! Неужели столь необычным способом она сообщала своему любимому Витеньке, что не вынесла разлуки и в безвыходной для себя ситуации поступить иначе не смогла? Ерунда! Полнейший вздор для серьёзной женщины, какой всё же была Лена! «Тем не менее, что мне стоило перешагнуть свою блажь, позвонить ей и уговорить снова встретиться», – пребывал в отчаянии Шепель. – «Лена ждала этого и осталась бы жива?»
      Шепель поймал себя на мысли, что сам бы никогда не шагнул за роковой порог. Чтобы столь просто, без краснобайства отважиться на разрешение проблем через такую нелепицу, как броситься с балкона, или иным радикальным приёмом свести счёты с жизнью, – у Виктора Васильевича слишком много здравого смысла. И тут такой кошмар!
      Он кинулся на кровать и надолго уткнулся лицом в подушку, чтобы без свидетелей в прорвавшихся спазмах горечи разделить с ней свою скорбь.


                *****
      Будничный серенький денёк заканчивался. Шепель поднялся и подошёл к окну, из которого они вдвоём с Леной иногда вечерами любили наблюдать уличную суету. «Прямо муравейник какой-то, а мы с тобой, Вить, тоже живём в нём», – шутила женщина, ласково прижимаясь к Виктору. Теперь её не было, и это никак не отражалось на ритме мегаполиса. Также светлячками метались по трассе автомобили, сновали по тротуарам пешеходы, гремели по рельсам чугунными колёсами трамваи. Вот подъехал к остановке двенадцатый, выпустил-впустил пассажиров, дал предупредительный долгий звонок и отправился дальше; от Лосинки, где раньше жила Лена, доносились сигналы электричек и маневровых локомотивов. Кто-то из жильцов противоположного дома вынес на балкон динамик, включил во всю мощь и наслаждался его рёвом. Сейчас соседи сообщат в милицию, участковый вместе с дружинниками отправятся к хулиганам и урезонят нарушителей. Высоко в ночном небе гудел самолёт, где-то плакала скрипка, а внизу у подъезда громко спорила поднабравшаяся компания. Вокруг шумела жизнь, нудная своим трескучим однообразием и бессодержательностью. Она не занимала мысли Виктора Васильевича, проходила мимо. Шепель только понимал, что остался один.

 2016