1830 год. Эпидемия коронавируса в Севастополе

В мае-июне 1830 года в Севастополе подняли восстание - матросы, рабочие и немного крестьян.
Восстание было связано с эпидемией смертельно опасной, заразной болезни.
Для того, чтобы вспыхнуло восстание, нужно достаточное количество горючего материала, собранного в одном месте.
Кроме этого, нужны еще оружие и вожди.
Вождями восстания были матросы унтер-офицерского звания (квартирмейстеры).
Что же касается до горючего материала, то здесь, в Севастополе, творились тогда властями такие страшные безобразия, какие полагались только на далекой окраине, не так давно приобщенной к государству.
За заразное заболевание в Севастополе 1829-1830 годов почиталась чума - "коронавирус" 19 века!


ЭПИДЕМИЯ, КОТОРОЙ...


Зачем нам знать о тех событиях?
Вот что интересно - протекала севастопольская "эпидемия" почти также как и "наша", современная "коронавирусная пандемия".
Очень полезно знать историю и извлекать из нее уроки!

Итак, прежде всего - была ли на самом деле чума в Севастополе в 1829 — 1830 годах?
Старики единогласно утверждают, что не было, и называют эту «эпидемию» довольно метко «карманной чумой», то есть одним из способов чиновников набивать себе карманы на предохранительных от чумы карантинных мерах.
На отсутствие чумы указывают множество неоспоримых фактов.

Казалось бы, как можно набить себе карман на чуме?
Но для русского чиновника, заматерелого взяточника и казнокрада, всякое событие есть повод к наживе.
Чума так чума, и при чуме, дескать, живы будем.

А чума — это серьезно!
На борьбу с чумой, появившейся будто бы в войсках, воевавших с Турцией, а потом перекочевавшей в южные русские порты, были ассигнованы правительством порядочные суммы.

И вот за тем, чтобы суммы эти уловить в свои карманы, чиновники готовы были любой прыщ на теле матроса или матроски, рабочего или поденщицы признать чумою, а население Севастополя засадить в карантин на всю свою жизнь.
Так, чтоб женам чиновников хватило бы на красивые платья, детишек бы вывести в люди, да и на преклонные годы кое-какой капиталец бы скопить…

Вот этот-то бесконечный карантин, и ожесточил беднейшее рабочее население слободок: Корабельной; Артиллерийской и некоего «Хребта беззакония», которого ныне уже нет и в помине.

"Хребет беззакония" - то была тоже слободка, расположенная по хребту самого южного из трех севастопольских холмов.
Населялась она бесчинным, «беззаконным» образом, без спроса у начальства.
Жили там в землянках и хижинах (самого нищенского вида) базарные торговки, пришлые рабочие (грузчики, сапожники, поломойки)…

Главная проблема населения при карантинных мерах постепенно выявилась в том, что пострадало главное население этих слободок — семейства матросов действительной службы и отставных.
Они жили летними работами в окружающих Севастополь хуторах.
Карантин же отрезывал им доступ на эти работы, обрекая их тем самым на голод зимой.

Кроме того, замечено было, что через линию карантина отлично пробирались жители собственно Севастополя, главным образом офицерство: для них, значит, существовали особые правила.
Они, значит, передать чуму дальше, на север, никак не могли.

Карантинные и полицейские чиновники получали по борьбе с чумой особые суточные деньги — порядочную прибавку к их жалованью.
Кроме того, на их обязанности лежало снабжать продовольствием жителей «зачумленных» районов, а чуть дело дошло до «снабжения», тут уж чиновники не давали маху.
Они добывали где-то для этой цели такую прогорклую, залежалую муку, что ее не ели и свиньи.

Кроме карантинных и полицейских чиновников, хорошо «питались чумою» и чиновники медицинского ведомства, которые, конечно, должны были писать в бумагах по начальству, что чума не только не прекращается, но свирепствует все больше и больше, несмотря на принимаемые ими меры.



"ЛЕКАРСТВА" И "ЛЕЧЕНИЕ"



Какие же меры принимались лекарями?
С того времени прошло уже много лет, но даже и для того жестокого времени меры эти кажутся невероятными.

Подозреваемых по чуме (так как больных чумою не было) отправляли на Павловский мысок, и на это место, по рассказам всех, кто его видел, смотрели, как на готовую могилу.

Чума — болезнь весьма скоротечная, но там умудрялись держать «подозрительных» даже и по два месяца, а был и такой случай, когда держали целых пять месяцев!

Большинство умирало там, так как не все же были такие исключительные здоровяки, чтобы выдерживать режим мыска месяцами.
А так как туда отправлялись не только подозрительные по чуме, но и их семейства полностью, до грудных детей и глубоких старцев, то часто вымирали там целые семьи.

Наконец, кем-то из старших врачей изобретено было поздней осенью 1829 года, как предупредительная мера против заражения чумою, поголовное купанье в море жителей Корабельной и Артиллерийской слободок и «Хребта беззакония»!
И это подневольное купанье продолжалось всю зиму, благо вода в бухте не замерзала.
Как же можно было не заболеть от этого простудными болезнями!
А ведь чуть человек заболевал, он уже становился «подозрительным по чуме».

Если бы я услышал это от кого-нибудь одного, я принял бы это, пожалуй, за досужую выдумку.
Однако то же самое говорили мне многие.

Народ терпел.
Правда, это был народ весьма напрактикованный именно в терпении.
Ведь тогда при главном командире Черноморского флота, адмирале Грейге, матросов за пустые провинности по службе раздевали донага зимою в мороз, привязывали к обледеневшему орудию.
И избивали линьками так, что иногда снимали с пушки закоченевший труп.

На Павловском мыске больные разными болезнями содержались под охраною в холодном и сыром сарае, как будто бы только затем, чтобы убедить высшее начальство в неблагополучии Севастополя именно по чуме.
Смертность благодаря повальному купанию в море и сараю на мыске была огромная.

Количество лиц, заинтересованных в карантине, росло, так как все увеличивались команды оцепления, которые или состояли из воинских частей, или из местных окрестных татар, но под командой офицеров, получавших суточные деньги за полное ничегонеделанье.



МОРТУСЫ



Кроме чиновников, наживались на этом деле еще и «мортусы» — люди в просмоленной одежде, признанные необходимыми для борьбы с чумной заразой.

Эти мортусы не только всячески обирали народ, пользуясь своей безответственностью, но еще и ускоряли смерть больных какими-то снадобьями, которые выдавались ими за лекарство, а в одном семействе они будто бы попросту придушили старушку, которая ни за что не хотела отправляться на Павловский мысок.

Уцелели в памяти стариков некоторые фамилии преступников-врачей:
Ланг, Шрамков, Верболозов и другие.
Купанье в море введено было старшим врачом Лангом.

Верболозову будто бы пригляделась одна красивая матроска, у которой было трое детей, но когда она отказала ему в его домогательствах, он немедленно объявил ее чумною и отправил в знаменитый сарай на мыске вместе с детьми.
Там им дали каких-то ядовитых конфет, присланных Верболозовым, и все четверо умерли.



ВОССТАНИЕ



Я, конечно, записываю только двадцатую долю того, что слышал из разных уст.
Народ терпел все издевательства над собою больше года.
Наконец терпение его лопнуло.
Народ восстал.
Упоминают старики о какой-то «Доброй партии», которая будто бы руководила восстанием, но сведения о ней почему-то туманны.

Правда, в восстании замешано было несколько офицеров младших чинов как флотских, так и армейских.
Может быть, они имели какое-нибудь отношение к декабристам?

Восстание разразилось в начале июня 1830 года.
Важно то, что оно подготовлялось, а не произошло стихийно.
Следует отметить еще и то, что начальство узнало о подготовке восстания потому, что один из вожаков восстания — Кузьмин — обучал пешему строю матросов на узеньких уличках Корабельной слободки.
Однако таковое публичное научение без приказа начальства, как оказалось,  делалось им с тайной целью.
Этим научением, принятым за подготовку бунта, притянута была цепь военной охраны к Корабельной слободке, а восстание, между тем, началось в другом месте - в городе, который благодаря такому маневру остался без войск.

Незадолго перед восстанием один матрос с Артиллерийской слободки не захотел, чтобы отправляли в карантин его жену и дочь, которых карантинный чиновник с лекарем Верболозовым при обходе дворов признали чумными.
Хотя они были больны, судя по описанию признаков их болезни, обыкновенным рожистым воспалением, от чего скоро и выздоровели.
Против матроса этого, конечно, не замедлили употребить силу.
Он же начал отстреливаться.
Когда он выпустил все свои патроны, его схватили, и за вооруженное сопротивление генерал-губернатор Севастополя Столыпин приказал расстрелять его без следствия и суда у ворот его дома.

Этот случай жестокого произвола сильно двинул вперед дело восстания.

Между прочим, именно тогда-то передавалось из уст в уста, что стоит только начать восстание, подымется весь Крым против царя.
К восставшим жителям слободок и «Хребта беззакония» присоединились рабочие двух флотских экипажей, много матросов, даже солдаты из частей, стоявших на охране порядка.

По общим воспоминаниям матроски и жены рабочих действовали тогда не только не хуже своих мужей, но часто бывали и впереди них.
Так, женщины звонили в набат к началу восстания на колокольне слободской церкви.
Женщины были в передних рядах отряда восставших, который шел к дому Столыпина, приговоренного к смерти.

Было всего три отряда восставших: первый — под командой квартирмейстера Тимофея Иванова, которого можно считать самым авторитетным лицом среди вождей восстания.
Второй — под командой яличника Шкуропелова, отставного квартирмейстера, и третий — под командой Пискарева, унтер-офицера одного из флотских экипажей.

Из женщин запомнили Семенову, вдову, у которой забрали в карантин и там уморили двух мальчиков.
Кузьмин, обучавший все три отряда военному строю, был шкиперский помощник.

Восставшими были убиты Столыпин, один из карантинных чиновников Степанов, который особенно обирал жителей слободки и, не выдавая им сена на лошадей, скупал тех, отощавших, за полнейший бесценок.
И еще несколько чиновников.
Верболозов спасся, переодевшись в мундир своего денщика.

От коменданта города, генерал-лейтенанта Турчанинова, восставшие взяли расписку, что в Севастополе чумы не только нет, но и не было.
Такая же расписка была дана в соборе и протопопом Софронием.

Мало понятно, зачем именно брались эти расписки.
Может быть, восставшие просто хотели подвести некоторые законные основания для своих действий, для казни ненавистных им людей?
Но во всяком случае в первый день восстания власть в Севастополе была в их руках.
Правда, в городе было до тысячи человек солдат с их офицерами, при них даже и три пушки, но эти солдаты, хотя и имели задачей охранять «порядок» в городе, отнюдь его не «охраняли».
Напротив, часть из них ушла из Севастополя, другая часть смотрела на восстание совершенно спокойно, а третья даже просто пристала к восставшим.



ПОДАВЛЕНИЕ БУНТА



У матросов, участников восстания, были ружья со штыками и патроны; небольшой склад оружия оказался на «Хребте беззакония», — его разобрали по рукам.
Вооруженные восставшие представляли собою довольно внушительную силу, но на них вели пять батальонов солдат, которые стояли раньше в оцеплении у Корабельной слободки.
Однако, случилось непредвиденное.
Когда полковник Воробьев, который их привел, приказал стрелять по восставшим, несколько человек выстрелило вверх — и только.

Тогда матросы кинулись на фронт солдат, вырывали у них ружья и кричали:
— Показывайте, где у вас офицеры-звери: мы их сейчас убьем!
Полковник Воробьев был выдан солдатами и убит, а одного из своих офицеров, штабс-капитана Перекрестова, солдаты даже расхвалили, будто он был для них очень хорош.

Вожаки восстания ухватились было за этого штабс-капитана, не примет ли он над ними главного командования, но Перекрестов отказался.
Это очень ясно показывает, что ни Кузьмин, ни Иванов, ни Пискарев, ни Шкуропелов не представляли, что им делать дальше, после того как они захватили власть в Севастополе.

Они громили квартиры своих врагов, ходили с обысками по домам, разыскивали их всюду, но восстание их не росло с тою быстротой, какой им хотелось.
Напротив, росли только силы окружавших их войск.

Коротко говоря, восстание было скоро подавлено, и началась царская расправа.



РАСПРАВА



Следствие вели две комиссии: адмирала Грейга, более благожелательная к восставшим, желавшая все-таки разобраться в причинах восстания, для того, впрочем, чтобы свалить вину за него с чинов морского ведомства на чинов карантинного.

И графа Воронцова, генерал-губернатора всего юга России, который хотел обратного: выгородить карантинных чиновников, ему подведомственных, и обвиноватить морское ведомство.

Возобладал, конечно, любимец царя Воронцов, тем более что царю ведь не важно было, разумеется, чем вызвано восстание, а важно было только наказать поскорее восставших.

И они были наказаны жестоко.

Семь человек были приговорены к расстрелу; среди них Иванов, Пискарев, Шкуропелов. Кузьмину смертную казнь заменили шпицрутенами в количестве трех тысяч!
Вынес ли он это наказание, неизвестно.

Расстреливали семерых на Корабельной и Артиллерийской слободках и на «Хребте», разбив для этого их на три партии.
Так как казнь должна была привести оставшихся в живых к должному устрашению, приказано было произвести ее днем и сгонять на нее народ хотя бы и палками, если не захочет идти по доброй воле.

Около тысячи шестисот человек было присуждено судом к разным тяжелым наказаниям: к очень большому количеству палок, к двадцатилетней каторге, к арестантским ротам и прочему.

Имущество всех было конфисковано.

Любопытно, что пострадал и генерал Турчанинов, давший расписку, что чумы нет и не было.
Его тоже судили и приговорили к исключению со службы, но царь нашел этот приговор не соответствующим тяжести его «преступления» и разжаловал его в солдаты!

Но, кроме участников восстания, были ведь, все-таки, из севастопольских домохозяев, солдат и матросов такие, которые в нем не участвовали по той простой причине, что их не было в то время в Севастополе.
Их не судили, конечно, но царь был не таковский, чтобы о них забыть.
Он приказал адмиралу Грейгу выслать из Севастополя всех нижних чинов, имевших там домишки, и даже таких, которые хотя не имели домишек, но были женаты, — значит, надеялись их иметь со временем.
Ребятишек же их мужского пола старше пяти лет немедленно отобрать и отправить в батальоны кантонистов.
И вот несколько тысяч человек, ничем не причастных к восстанию, были отправлены иные в Херсон, иные в Керчь, но большая часть за три тысячи верст — в далекий холодный Архангельск, по способу пешего хождения, на зиму глядя, в чем были, иные совсем босые и в одних рубахах.
Домишки же их были конфискованы в пользу казны и потом продавались с торгов…

Обманутый чиновниками царь считал, что делает доброе дело:  искореняет дух своеволия и непокорства из темного и тупого народа, не желавшего участвовать в борьбе с чумой!
На самом деле творилось беззаконие.

Было выслано тогда из Севастополя тысяч шесть.
Семьи были разбиты, дети оторваны от родителей…
Были, впрочем, говорят, случаи, что иные женщины, испугавшись высылки в Архангельск, забрав своих ребят, бежали с ними в крымские леса на горах.

Но вопрос: чем и как могли они там пропитаться?
Воронцов опубликовал приказ, чтобы никто не смел таких беглых принимать на работу в имениях и хуторах.
Поэтому часть из них была изловлена и представлена начальству, другая часть погибла, ослабев от голода до того, что не могла уж выбраться из лесов.

Итак, восстание было царем жестоко подавлено.
Но вот ведь в чем сила и чудо России:  когда к Севастополю пришли английская, французская и турецкая эскадры с десантами, то те же самые матросы и солдаты свирепо, насмерть защищали свою землю и правление того же самого царя!




ИСТОЧНИК:
Севастопольская страда. Том 1
Глава седьмая. КАЗНОКРАДЫ