Зарисовки

               
                З А Р И С О В К И

Во всём есть философское начало:
В порыве ветра, в проливном дожде.
А то, что раньше счастьем называла,
Всего лишь – отражение в воде.
              А. Боднарук

     Как мы ни ждём Весну, как ни радуемся солнечным дням и таянью снега, а всё же и у Весны свой норов имеется. Как говорится: у неё два шага вперёд, а один назад. Вот и сегодня видать Весна назад попятилась. Снег сошёл, теперь бы побольше тепла, чтоб зелёная трава Землю-матушку в яркий сарафан  приодела. Так, нет же. Стоят пасмурные дни, чего-то выжидают.
     Как обычно, сокращая себе путь, я шла домой дворами. Где подсохло – по тропинке иду, а где на тропинке лужа – по целику пройдусь. Вот, так-то шла-шла и набрела на свежий пень. Кому в голову взбрело посреди двора живую, толстую берёзу спилить и ума не приложу. Может, какую детскую площадку надумали строить и ждут, пока земля подсохнет… Ладно. Не моё это дело. А вот на пень не зря случай вывел. Тут было на что посмотреть.
     Издали глядишь – пень, как пень. Сантиметров на 30 над землёй возвышается. Видать «работники - пилы и топора» ниже наклониться поленились. А когда ближе подошла и  взглянула… даже попятилась. Что-то не по себе стало. Над свежим срезом шапка пены. И пена всё прибывает, вот она уже вниз по коре на землю стала стекать. Так вот я стою, смотрю на пень, о своём думаю. Мимо мужик какой-то с рюкзаком за плечами идёт. Посмотрел на необычный пень и так, мимоходом, говорит:
     - Дерево по прошлому плачет.
     И пошёл себе, даже шаг не сбавил. А я только согласно головой качнула.
     «А ведь, верно сказал. Ладно бы сухое дерево спилили, а молодое дерево, что рано ушедшего человека – жалко. Вот где Судьбу и конём не объедешь…»
     Корни здоровые, сок гонят, кровушку древесную. Дереву бы расти, но…

                ***
     Очень-очень давно, я тогда ходила в третий класс, как это принято было в нашей сельской школе – во вторую смену. До школы мне идти было далеко и меня из дому выпроваживали намного раньше положенного срока. Сразу за калиткой у меня начиналась вольница. Какими путями-дорогами я шла в школу, это отдельная история. В ту осень я наслаждалась тишиной школьного двора и огроменного пришкольного огорода. Все школьники и учителя были заняты уроками и всё это безлюдное пространство дышало покоем и умиротворённостью. Пользуясь своей безнадзорностью, я обследовала такие уголки, куда редко кто забредал в короткие перемены.
     Однажды, вверху, где была школьная спортивная площадка, с той стороны, где начинались огороды, чуть в сторонке от молодых деревьев белой акации, росла роскошная осина. Осины, видимо это её детки, росли ровным рядком возле школы и шелестели своими кронами напротив окон учительской, на втором этаже. Эти осины были высокие и стройные. Материнское дерево было ветвистое, не столько вверх росло, сколько вширь. Может быть потому, что росло это дерево в верхней части школьного огорода, как-то враз с него осыпалась листва, хотя другие деревья медленно роняли позолоту. Листья легли огромным пушистым ковром, идеально круглым. Ну, ни единого листика не было за краем.
     Конечно же, меня, как магнитом притягивало к необычной красоты кругу. Я подошла к нему, но наступить, на очень чистенькие листочки с длинными черешками, у меня духу не хватало. Так и стояла, засмотревшись, у границы зелёного и жёлтого. Какая-то женщина, сокращая свой путь, проходя школьным двором, окинула взглядом опавшие листья, улыбнувшись, сказала:
     - Золотые шолупайки!
     Я тогда поняла эти слова, как золотые чешуйки, листья осины больше были похожие на чешуйки сказочной золотой рыбки, которые почему-то были с черешками. Но слово «шолупайки», занозой вошло в мой детский ум и я попыталась разгадать его значение.
     А пока, я оглянулась, нашла взглядом забытое на краю огорода старое ведро, в которое собирали при копке картошку, принесла его к своему излюбленному месту, опрокинув, села на него. Достала (не помню уже, какой учебник) и стала вслух  его читать. (Я в то время всё вслух читала). Так сосредоточенно читала, что не видела, как краем огорода прошёл директор школы. Он, пока шёл, наблюдал за мной.  Когда я пришла на урок, то первым делом учительница потребовала у меня дневник и, ничего не спрашивая, поставила мне четвёрку по чтению. После уроков я всё же спросила у неё, за что мне она поставила четвёрку. Она засмеялась и сказала, что в тот день, в учительской, директор меня похвалил. Мне очень хотелось у неё спросить значение загадочного слова «шолупайки», но к учительнице подошли другие мои одноклассники и, прямо таки – оттеснили меня.
     С этим словом я пришла домой. И тут подключились к выяснению все взрослые члены всей нашей семьи. Бабушка сказала. Что это пустые стручки фасоли или гороха, дедушка – что это пустые кукурузные завязи. Отец же назвал «шолупайками» болтливых, попусту суетящихся людей. Мол, шуму от них много, а дела ни на грош. Потом этим словом в селе стали называть горластых активисток.
     Много лет спустя, моя свекровь их так охарактеризовала: «В колхозе ударница, а дома капарница». (В смысле – неряха).
     А в тот день, выйдя из класса, я опять пошла к той осине. Но меня ожидало разочарование. Все, до единого листика, были собраны в мешки и, уже завязанные, ожидали подводу. Один мешок был с дыркой на боку. Вот, из этой дырки я и выудила несколько листиков и положила в учебник между страниц. Это, чтоб дома спросить: как зовут это красивое дерево?

                ***
     Долог путь истины к сердцу и уму человека. Нам кажется, что истина должна созреть, как груша на дереве, и только тогда её можно попробовать на вкус. Путь истины зачастую начинается с конца. Когда что-то в жизни уже произошло, но осознание сделанного приходит, не то чтобы через годы, а даже через десятилетия. Скажете, что, мол – поздно… А я скажу: - Благодарение Богу, что это осознание вообще пришло к человеку. Которому все премудрости жизни приходилось извлекать из своего же опыта жизни, из тех «шишек», которых могло и не быть, если бы ему кто-то вовремя подсказал правильный путь. Так, по-доброму, без издевательских насмешек. А уж закидать грязью, чтоб посмеяться над чужой бедой и неопытностью, на этот счёт у нас «мастеров», хоть отбавляй…
     А вспомнился мне этот эпизод жизни из моего детства, когда листала интернетовские картинки. Что-то уж больно много появилось фотографий, где книги используют не для чтения, а в качестве натюрморта. То кружку с чаем поставят на страницу раскрытой книги, (что я считаю такое действие недопустимым), то разные цветы, ветки черёмухи или гроздья сирени, а то и вовсе виноградную гроздь с каплями росы положат на раскрытую книгу, как на блюдо. Зачем?! Я считаю, что этим самым необдуманным поступком они нанесли обиду автору и в то же время расписались в своём невежестве. Книга не для этого создавалась…
     Помнится мне, что во времена моего далёкого детства, не то чтобы на уроке есть было нельзя, но и за чтением книги, отвлекать своё внимание едой, даже если эта еда не для насыщения, а для вкусового удовольствия, вот уж совсем ни к чему. Чтение книги – это серьёзное занятие и еда – необходимое действие. То и это переводить в разряд балоства, это уже себя не уважать, как воспитанного, культурного человека. В каком бы ты возрасте ни был. (Вот такого рода размышления посещают мою голову, рассматривая «натюрморты понарошку», как я их называю).
     Вспомнился мне эпизод из школьной жизни.
     В летнее время каникул, каждый ученик просто был обязан отработать «практику» какое-то количество часов на пришкольном огороде. Я приходила на школьный двор и сразу шла на огород. Особого задания я не ждала. Если есть на грядках трава, то и без того было понятно, что её нужно было выдергать. И полить тоже никогда не лишнее. Тут для меня главное – лишь бы никто не  мешал. Работать в одиночестве и при этом рассматривать всё растущее – это же просто радость для души.  (Хотя мы тогда о душе вообще не думали. Эта тема для школьников была под строгим запретом…)
     Вела учёт и записывала в особый журнал все наши «отработки» наша школьная учительница «Ботаники» и «Зоологии», Анна Филимоновна Веселовская. Я её очень любила и уважала ещё и за то, что она была искусная вышивальщица, вязала крючком кружева и спицы в её руках мелькали так быстро, что мы удивлялись тому, что она так быстро соображала, считала петли и любой узор для неё – не проблема. Уроки труда для девочек порой затягивались на несколько часов. А если приходили мамы за припозднившейся дочкой, то и мама тут же превращалась в ученицу.
     В тот день Анна Филимоновна заметила меня на грядках ещё из окна учительской. А поскольку я выполотую траву складывала на дорожку и, порой бывало, забывала те кучки травы отнести на компостную кучу, то учительница вышла на огород, посмотрела сделанное ученицей пятого класса и, в качестве поощрения, позволила мне нарвать букет цветов себе, когда буду уходить домой. Цветов вдоль дорожек пришкольных грядок было столько, что никакого урона не случилось бы, сколько бы я их не сорвала. Рвать же мне большие букеты просто смысла не было. Далеко нести, увянут. Да и дома, возле нашей хаты тоже росло много цветов. Я сорвала небольшой букетик из тех цветов, которых я и названия не знала.
     Как полагается, после работы я зашла в маленький кабинет  к учительнице, чтоб отметиться в журнале. А.Ф. в кабинете не было, и я стояла на пороге, не решаясь войти в него без хозяйки. Журнала на столе не было. Но там лежала раскрытая книга, толстая, с пожелтевшими страницами и многими закладками. Засмотревшись я и не заметила, как сзади подошёл директор школы, (человек приезжий, не из местных, потому имя его память моя не сохранила), расспросил меня обо всём, потом подумал, ногтём отщипнул из  моего букета маленькую веточку с тремя маленькими голубенькими цветочками и положил их на страничку открытой книги, где лежали очки. Никогда раньше, но после этого дня, я свою учительницу с очками на носу не видела. Директор погладил меня по плечу и отпустил домой.
     Вот, вроде бы мелочь, маленькая веточка с тремя цветочками. Об этом никогда и разговора бы не возникло, но сколько раз я ловила на себе тёплые взгляды учительницы. А я ведь до этого случая считала, что подарок должен быть, как можно больше, если цветы – то большущие тяжёлые георгины… А оказалось…

                ***