Последний реверанс

     В эту палату Александр Георгиевич заходил с двояким чувством. С одной стороны он понимал, что ничего обнадеживающего он там не увидит, а с другой его туда явно что-то тянуло. А что именно, было не совсем ясно. За белой дверью, перед которой он стоял, находился человек, у которого не было шансов выжить. Но, несмотря на это, от него исходила какая-то магия, некий невидимый божественный свет, который тянул к себе.

     Это была большая VIP-палата, которую оплачивал какой-то солидный мужчина лет сорока, пожелавший остаться неизвестным. На вопрос, кем пациентка ему приходится, ответил: «Не имеет значения кем. Важно то, что это великий человек!». А лежала там некая Анастасия Владимировна, стройная пожилая дама семидесяти четырех лет.

     Ее три недели назад доставили в отделение с места происшествия – она была сбита автомобилем на пешеходном переходе. Привезли без сознания. Помимо черепно-мозговой травмы у нее выявили разрыв печени, переломы таза, обоих голеней, плеча и трех ребер. Две операционные бригады – хирургов и травматологов, возились с ней около восьми часов. Была произведена ревизия брюшной полости, печень ушита, осуществлен временный остеосинтез переломов. После этого в тяжелейшем состоянии она еще наблюдалась в реанимационном отделении. На двенадцатые сутки ее показатели вроде бы стабилизировались, и её перевели в травматологию.

     Позже Александр Георгиевич узнает, что его пациентка в прошлом - всемирно известная балерина, которую считали за честь пригласить к себе именитые зарубежные театры и которой рукоплескал весь мир. Выйдя на пенсию, она предпочла провинцию жизни в столице.

     Она лежала в постели, как говорится, пластом, с раскинутыми в стороны руками, беспорядочно разбросанными по подушке пепельно-серыми волосами. Лицо землисто-серого, о оттенком желтизны, цвета, ужасно худое, напоминающее обтянутый кожей череп. Из рук и ног торчали какие-то железки, обвязанные у кожи бинтами.
 
     Почувствовав его появление, она открыла глаза. Большие, светло-голубые, будто они были сделаны из какого-то редкого кристалла, с чистым и благородным взглядом, который не мог не запомниться.

     - Доброе утро, Анастасия Владимировна.
     - Здравствуйте, доктор. Как там мои анализы? – еле слышно спросила она.
     - Ожидал лучшего…
     - Не беда. Все в руках божьих.
     - Я бы сказал, что надо быть оптимистичнее.
     - Для меня все пути полны оптимизма.

     Она часто удивляла глубокой философией своих фраз. Вот и на этот раз. Поражала ясность ее ума, чего по логике не должно было быть. Но перед ним лежал человек, который во всем этой логике противоречил.

     Он слукавил. Несмотря на все принимаемые меры, в ее анализах прослеживалась явная отрицательная динамика. Ей перелили несколько литров крови и ее компонентов, раза в три больше различных растворов, но гемоглобин поднимался незначительно и тут же падал. Хотя было проведено предельно скрупулезное обследование, которое не нашло источников скрытого кровотечения. Вдобавок частый пульс, очень низкое давление  и периодически появляющаяся высокая температура, которую было очень трудно сбить.
 
     Александр Георгиевич понимал, что так бывает на терминальных стадиях травматической болезни, когда уже ничего не изменить. И в любой момент могло произойти роковое – тромбоэмболия или остановка сердца.
 
     Современная медицина могущественна. Она может запросто вытащить человека с того света. Но проблема в том-то и состоит, что может наступить момент, когда вернуть его можно, но удержать – нет. Должна существовать некая волшебная ниточка, которая связывала бы организм с жизнью. Опыт ему подсказывал, что эта последняя надежда у Анастасии Владимировны вот-вот оборвется.

     Ему не хотелось продолжать разговор на тему ее здоровья. С одной стороны ей нечего было сказать, а с другой без преувеличения делалось все, что было возможно. Да и администрация клиники тоже была в курсе того, что в клинике лечится выдающийся в прошлом человек. Стараясь перевести разговор на другую тему, Александр Георгиевич кивнул на лежащий на прикроватной тумбочке альбом:

     - Это Ваш фотоальбом?
     - Ну да, там собраны мои фото со знаменитыми коллегами.
     - Можно посмотреть?
     - Конечно, доктор.

     На обложке было очень красивое черно-белое фото двух улыбающихся молодых людей. В девушке он сразу узнал свою пациентку. По всей видимости, ей тогда было около тридцати. Это была сказочно красивая темноволосая девушка с короткой прической и идеальными чертами лица. Ее обнимал симпатичный молодой человек, тоже брюнет, очень колоритный, с пронзительно-живописным взглядом исподлобья.

     - Так понимаю, это Вы?
     - Да. Фото было сделано в Париже, в 1978 году, известным фотографом.
     - А с Вами кто?
     - Ооо, это Рудик, моя любовь, моя слабость, моя мечта!
     - Простите, кто?
     - Рудольф Хаметович Нуреев! Величайший танцор в истории балета. У него была звериная пластика, в которой было что-то от змеи, а что-то от дикой кошки. Даже лучше. Его танец противоречил законам физики! Он парил над сценой и никто не мог понять, как это у него получается.
     - Много читал о нем, а вот фото его вижу впервые. Так вот он какой?!
     - Хоть у него и был невыносимый характер, я мечтала станцевать с ним, и это останется самой большой нереализованной мечтой моей жизни. В тот год наш Большой был близок к подписанию контракта с Лондонским королевским балетом, где работал Рудольф, но родное министерство культуры в последний момент запретил это делать. Рудик считался предателем, потому что сбежал из страны, попросив во Франции политического убежища.
     - А это Вы, так понимаю, с Марисом Лиепой?
     - Да, это он. Вижу, кое-что знаете о балете. Это 1974 год, мы с ним танцевали в «Спартаке» на сцене Большого. Марис был не только большим талантом, но и джентльменом. С ним было легко танцевать. Обладая огромным опытом, он делал все, чтобы облегчить жизнь партнерше. А какие у него были поддержки, какие прыжки! Он каким-то образом ввинчивался в воздух! Все, кто с ним танцевал, влюблялись в него. Безумно жаль, что так рано ушел от нас.
     - О, Майя Плисецкая!
     - Да, это Майечка, наша незабвенная Кармен. Никто в мире лучше ее не мог станцевать эту роль. Кстати, она была первой супругой Мариса. Фото сделано в 2001 году в кофейне Большого. Это был человек с невероятно сильным характером. Вместе с тем она была умницей, да такой, что многие ее фразы стали крылатыми. У нее в жизни был какой-то неведомый нам секрет, который позволил ей танцевать до семидесяти лет, когда мы к сорока-пятидесяти считались почти инвалидами. На сцене она становилась всепоглощающей черной дырой, нечистой силой, демоном во плоти. Настолько в ее танце было много энергии и красоты!

     «Поразительно, неужели такое возможно?! – думал он, - Такое вот преображение в шаге от смерти! Всего-то речь зашла о любимом деле, об искусстве! И вот тебе! Воспрянула духом - четкая речь, пытается жестикулировать, на лице появилось какое-то подобие мимики, в глазах – искорка вдохновения. Будто это не в ней жизнь подобна умирающему светлячку, который излучает все меньше и меньше света… И как это объяснить? Ну, как?!».

     За многие годы работы он заметил, что среди двух категорий людей чаще всего попадаются пациенты, которым несвойственно отчаянно цепляться за жизнь перед смертью. Это бомжи и им подобные, и глубоко творческие люди. Но если с первыми все ясно, поскольку их в этой жизни не держит ровным счетом ничего, то насчет вторых он никак не мог понять, что дает им силы так по-философски относиться к вопросам жизни и смерти. Неужели какое-то особое устройство их внутреннего мира? Или сознания? Ученые утверждают, что тяга к творчеству – это та грань, которая отделила нас от наших предков-обезьян. Так, может, творчество приближает людей к богу? Ведь не зря же про таких людей говорят, что они не из мира сего. И все равно не понять…
 
     - А вот эту даму, извиняюсь, не могу узнать, - продолжил Александр Георгиевич.
     - О, это легендарная женщина, сделавшая для отечественного балета больше, чем мы все, вместе взятые. Это незабвенная Галина Сергеевна Уланова, мой учитель и кумир. Фото сделано на сцене Большого в 1971 году, во время репетиции. У нее было чутье на таланты. Представьте драгоценный камень, замурованный в толще скалы. Вы его не видите. А вот Галина Сергеевна в своих учениках чувствовала талант, какими бы они неуклюжими и неотесанными поначалу ни казались. Брала к себе таких и шлифовала, шлифовала, шлифовала… И в какой-то момент представляла зрителям их ослепительное сияние. Гениальный человек!

     В палату заглянула перевязочная сестра:
     - Александр Георгиевич, Терентьеву взяли на перевязку. Вы хотели ее посмотреть.

     Он тут же встал и попятился к двери:

     - Извините, Анастасия Владимировна, с Вами очень и очень интересно, но дела неотложные. Надеюсь, что мы еще побеседуем, - и попятился к выходу.
     - Минуточку, доктор! – уже странным и явно заплетающимся голосом заговорила она, - Вы не будете против, если сегодня приедут девочки привести меня в порядок?
     - Какие девочки?
     - Гримеры из Драмтеатра.
     - Конечно, нет, Анастасия Владимировна. Это же прекрасно!
     - Ну да, может быть, - еле слышно произнесла она.

     Ближе к обеду к Анастасии Владимировне пришли две молодые женщины и, уединившись с ней в палате, чем-то долго с ней занимались.
 
     Александр Георгиевич ушел в операционную и был там до конца рабочего дня. Еще там ему доложили, что Анастасии Владимировне стало плохо, вызывали реаниматологов.  Вернувшись, узнал циничную новость – она скончалась около часа назад.
 
      Он сразу же направился к ее палате. Рядом в коридоре стоял ее сын с накинутым на плечи халатом и тихо плакал.
 
      Зайдя внутрь, он был поражен увиденным: она лежала на постели в пышном шелковом платье белого цвета по самые щиколотки и балетных тапочках. На лице был профессионально уложен макияж, а завивающиеся волосы на голове были сложены в рыхлую косу. Создавалось ощущение, что они стали гуще и длиннее. Голова ее лежала полубоком и слегка наклонена к груди, глаза полуоткрыты, с накладными ресницами.
Несмотря на возраст, она смотрелась красиво. Это была необычная красота, художественная. В ней был некий глубокий смысл, который проникал в человека, вдохновлял, и был понятен любому. Создавалось ощущение, что она стоит где-то за кулисами и готовится к выходу на сцену, где ее, освещенное магическим светом театральных прожекторов и ведомое звуками волшебной музыки, невесомое тело, вспорхнет и устремится ввысь, туда, где живут человеческие мечты и грезы…
 
     - Примите мои искренние соболезнования! - обратился он на выходе к ее сыну, - Видит бог, мы сделали все возможное. Ваша мама была удивительным человеком.
     - Спасибо Вам большое, доктор! Я все знаю и понимаю…
     - Только утром разговаривал с ней. Говорили о балете. Она так живо обо всем рассказывала, что я попросту был удивлен.
     - Мама обожала свое дело. Достаточно ей было услышать слово «балет», как тут же преображалась.
     - Когда она пожелала, как выразилась, привести себя в порядок, я подумал, что, может быть, у нас еще есть шанс.
     - Мама чувствовала, что сегодня её последний день, и хотела умереть красиво… 
 
Фото взято из интернета